23

В ту ночь в палатке, обнявшись под бараньей шкурой, мы слушали шум реки, стремившейся вдаль. А в моей голове роились мысли и вопросы.

— Почему ты так уверен, что там, внизу, течет Фазис? И почему Фазис приведет нас к спасению?

Ксен, как и раньше, прижал меня к себе и рассказал чудесную историю:

— В здешних краях есть лишь одна большая река — Фазис. Я изучил звезды, у меня нет сомнений. Кроме того, слово, каким назвал ее этот человек — Пасе, — наверняка и есть ее настоящее название, от которого происходит наше. А еще Хирисоф тоже в это верит, он поддержал меня в намерении следовать по течению.

— Но она течет в направлении, противоположном тому, куда мы должны двигаться, — ответила я. — Если пойдем туда, окажемся в земле, еще более далекой и незнакомой, чем эта.

— Вода стремится в низину и к морю — следовательно, даже если сейчас река течет на восток, а не на запад, это лишь из-за особенностей местности. Потом она повернет, и двинется к морю, и впадет в него в том месте, где стоит город, в который много веков назад приплыл один из наших героев.

— Кто этот герой? И зачем он отправился в столь далекие края?

— Его звали Ясон, он был сыном царя. Царевича забрали из дворца еще совсем маленьким в ту ночь, когда его отца, Эсона, убил коварный Пелий, чтобы занять трон вместо брата. Ясона тайком воспитало чудесное существо, бесконечно мудрое, а став взрослым, юноша покинул горную пещеру, где вырос, и вернулся в родной город. Переправляясь через реку, он потерял сандалию и так, в одной, явился в царский дворец, до смерти перепугав дядю: оракул предсказал тому, что его свергнет и убьет человек в одной сандалии.

Тогда Пелий дал племяннику поручение, считавшееся в ту пору невозможным, дабы Ясон наверняка погиб во время его исполнения: привезти домой золотое руно — шкуру огромного волшебного барана, считавшуюся самым могущественным талисманом на Земле. Это сокровище находилось в Колхиде — стране на востоке, на самом краю Ойкумены, и его охранял огромный дракон, извергающий пламя из ноздрей.

Ясон принял вызов, собрал самых сильных греческих героев, построил первый в человеческой истории корабль, выдолбив его из ствола огромной сосны с горы Пелион, и двинулся в путь. Добравшись до Колхиды, явился к царю и попросил содействия, но помогла ему дочь последнего, прекрасная царевна Медея: она влюбилась в пришельца и поведала тайны, благодаря которым он сумел победить дракона и вернуться домой.

Ясон привез на родину золотое руно, стал царем своего города и женился на Медее.

— А чем все закончилось? Они были счастливы?

— Нет. Их брак стал кошмаром и завершился кровавой развязкой.

— Ваши истории почему-то всегда заканчиваются плохо.

— Потому что они похожи на жизнь. Действительные события редко имеют благополучный исход.

От его слов у меня все похолодело внутри: значит ли это, что наша история закончится так же, как история Ясона и Медеи? Ксен продолжил свой рассказ:

— Несколько веков спустя греки в устье этой реки построили одноименный город — Фазис. Я в точности знаю, где он находится: на берегу моря, называемого Понтом Евксинским, в богатой, плодородной земле. Если мы пойдем по течению реки, она приведет нас именно туда и наши страдания закончатся.

— А что мы будем делать, когда окажемся в городе Фазис?

Ксен вздохнул:

— Мы далее не знаем, будем ли живы завтра, а ты задаешь мне такие вопросы. Давай попробуем выжить, Абира, а об остальном поразмыслим, когда придет время.

Радужная картина нашего будущего внезапно померкла, словно небо над головой. Меня угнетала тишина, и я попыталась продолжить разговор:

— Что думает Софос о твоей идее?

— Он со мной согласен и всячески меня поддерживает.

— А остальные?

— Ты слишком много хочешь знать.

— А остальные? — повторила я.

Ксен медлил, но потом уступил:

— Они против. Ни один из военачальников не уверен в правильности такого решения. Между нами возникло бурное обсуждение, почти ссора. Выступил против даже Глус, которого я уже давно не видел. Но я стоял на своем, и Хирисоф меня поддержал. Армия пойдет туда, куда прикажем мы. Все реки текут в море. А эта — в наше море.

— Да услышал тебя боги, — произнесла я и замолчала. В душе же не была уверена.

На следующее утро мы выступили, но без какого-либо воодушевления и решимости. Ксантиклу, Тимасию, Агасию, Клеанору пришлось поговорить с военачальниками, находившимися у них в подчинении, а те сообщили обо всем воинам. Армия отправлялась на восток, но в той стороне находилась Персидская империя, и все это знали. Впрочем, возможно, мы и не покидали ее пределов, по-прежнему оставаясь во владениях Великого царя. Может, вся земля, кроме греческой, принадлежит ему.

Однажды вечером мы добрались до перевала, который преграждало огромное множество воинов. Снова повторялось то, с чем мы уже не раз сталкивались. В этой горной стороне каждая долина представлялась отдельной страной, маленькой родиной какого-нибудь племени, готового защищать ее зубами и когтями, и нам нужно было любой ценой победить врагов. Сколько таких долин лежит еще между нами и морем? Сколько перевалов придется штурмовать? Сколько деревень грабить? Я окидывала взглядом бескрайние горные гряды, заснеженные пики, сверкающие вершины, водопады и не могла даже представить себе, когда все кончится. Даже Ксен, знавший все, не мог сказать, сколько неприступных гор и крутых склонов еще придется преодолеть, прежде чем перед нами заблестят воды моря. Моря, которого я никогда не видела и — теперь я была в этом почти уверена — никогда не увижу.

Река… иногда она струилась рядом, иногда мы удалялись от нее, не теряя, впрочем, из виду. Поток был нашим проводником, нашей тропинкой, жидкой, бурливой — однажды она поможет нам добраться до цветущих лугов, чарующих равнин, обласканных весенним ветром. И там Листра научит своего ребенка делать первые шаги.

Я услышала крик, сухой приказ, а потом — рев тысяч воинов и лязг оружия и доспехов. Полководцы словно играли: перемещали отряды с одной позиции на другую, делали вид, что нападают, после чего отводили силы назад и бросали основную массу людей в другое место. Это была схватка с заранее известным результатом. Я видела, как Ксантикл безудержно разит неприятеля, как Тимасий бежит вверх по склону, подавая пример своим людям, как Клеанор с низко опущенной головой, прикрываясь щитом, крушит врагов, сметая все на своем пути, а Ксен скачет галопом с копьем в руке. Видела остальных героев этой затерявшейся армии: Аристонима из Метидреи, Ликия из Сиракуз, Эврилоха, Каллимаха… Я узнавала их по тембру голоса, по жестам, по походке. Они напоминали львов среди стада диких коз: никто не мог им противостоять.

И прежде чем наступила ночь, тела защитников перевала покрыли собой склон: все лежали там, где настиг их смертельный удар. Наши разбили лагерь, защищая проход.

Женщины и вьючные животные добрались к месту ночевки позже, когда тропинку освещал, не давая сбиться с пути, лишь бледный свет луны. По ту сторону гор на белом фоне виднелись темные пятна — укрепленные деревни, каждая из которых стояла на выступе скалы. Провизия, раздобытая в поселениях арменов, почти закончилась, воины хотели есть.

На рассвете Софос приказал распределить оставшиеся продукты, после чего велел трубить наступление.

Армия по очереди окружала деревни, чередуя атаки с отступлениями и вынуждая защитников метать стрелы и копья, бросать камни — примитивное и малоэффективное оружие, — а потом в дело вступала тяжелая пехота. Я смотрела, как Агасий, Клеоним и Эврилох из Лус в доспехах бегут по мосту, ведущему к воротам деревни, словно атлеты в безумном соревновании: перегоняя друг друга, с криками и смехом, выламывая решетки ударом щита и увлекая за собой разъяренных товарищей.

И тогда я узнала, до какой степени могут доходить любовь к свободе, привязанность к своей земле и ужас перед неведомым врагом.

Деревенские женщины стали сбрасывать детей вниз с уступа, а потом сами прыгали вслед за ними, разбиваясь об острые камни. И мужчины, бившиеся до последнего, обессилевшие, обезоруженные, следовали за женами и детьми.

Армия с трофеями и провизией двинулась дальше, по-прежнему вдоль реки, по-прежнему на восток. Мы шли днями напролет, не останавливаясь, и миновали еще одну гору, которую я некоторое время назад видела на горизонте, сверкающую в лучах рассвета, словно драгоценный камень. Она оказалась огромной, ее вершина и склоны, покрытые черными складками, прорезали пелену облаков и величественно возвышались над высокогорьем.

Потом над бесконечными, молчаливыми полями повалил снег — он шел весь день и всю ночь, беспрестанно. А может, два дня или даже три: в моей памяти они наложились один на другой. Помню только, что потеряли одного из наших слуг: он пропал во время бури.

На следующее утро у Листры начались схватки. Я надеялась, что все закончится, пока воины утоляют голод, собирают палатки и готовятся выступить в путь. Велела оставшемуся слуге привязать решетку к двум шестам, чтобы потом запрячь в эту конструкцию одного из мулов, — получится что-то вроде саней, на них можно будет поместить девушку и ребенка. Однако все произошло совсем не так, как мне того хотелось. Схватки продолжались и были весьма сильными, Листра кричала, но ребенок не появлялся на свет. Прискакал Ксен, уже в доспехах, натянул поводья своего коня:

— Что ты собираешься делать? Мы должны выступать, армия не может ждать.

— Я не оставлю ее в таком положении: ее сожрут волки. Ты не видишь, она рожает?

— Определяй в сани, и двинемся дальше.

— Нет, ребенок вот-вот родится; нужно лежать неподвижно. Осталось немного. Ступай, оставь мне слугу и мула с санями, мы вас догоним. Я легко найду вас по следам.

Ксен с неохотой согласился, зная, какая я сильная и какой опыт приобрела, научившись правильно вести себя в трудных ситуациях.

— Будь внимательна и осторожна! — Он помахал рукой на прощание и ускакал к своим разведчикам.

Снег продолжал падать, шум удаляющейся армии постепенно смолкал вдали. Слуга нервничал и беспокоился.

— Пойдем, — говорил он то и дело. — Больше ждать нельзя. Мы погибнем, если отстанем.

— Еще немного, еще чуть-чуть — и она родит, — отвечала я все менее уверенно.

У Листры, измученной и усталой, не получалось тужиться. Я пыталась помочь, нажимала на живот и кричала:

— Тужься! Давай рожай, маленькая потаскуха, рожай это дитя десяти тысяч отцов! — Но с каждым мгновением чувствовала себя все более беспомощной, а тревога становилась все сильнее.

Я задыхалась при мысли о том, что не смогу победить в битве со временем. Кричала, плакала, умоляла:

— Тужься, выталкивай этого ублюдка, проклятие, тужься! — А потом звала: — Ксен, Ксе-е-ен! — Как будто он мог меня услышать.

Листра лежала бледная, ледяная, вся в поту, глаза ее ввалились, вокруг образовались синяки. Дыхание превратилось в болезненный свист. Она посмотрела на меня тоскливо и потерянно.

— Не получается, — сказала она еле слышно. — Прости, не получается.

— Все у тебя получится, тужься, проклятие! Ну вот, я уже вижу волосики, рожай же, осталось совсем чуть-чуть, выталкивай его, давай!

Листра еще мгновение смотрела на меня со слезами — они текли по ее впалым щекам, — после чего запрокинула голову и осталась лежать неподвижно, глядя на падающий снег широко раскрытыми глазами.

Я схватила ее за плечи и стала трясти:

— Не умирай, не умирай, очнись! Держись, я унесу тебя отсюда, я тебя унесу!

Сама не понимала, что говорю, произносила бессмысленные слова, пытаясь расшевелить безжизненное тело. Руки Листры болтались, как у сломанной куклы. Я упала на нее, словно желая поделиться теплом, замерла и стала плакать — не знаю, сколько я так пролежала.

Очнувшись, огляделась, чтобы попросить помощи, и с ужасом поняла, что осталась одна. Сколько времени прошло? Где слуга? Куда ушла армия? Валил густой снег, вокруг стояла такая тишина, что в ней тонули все звуки, в том числе шум дыхания.

Попыталась встать, но не смогла: снег покрывал все кругом, он стоял между небом и землей подобно густому, непроницаемому туману. В какой-то момент мне показалось, будто вижу, как ко мне приближаются какие-то черные тени.

Кричала что было мочи, пока крик не замер у меня в горле. Потом стала искать следы армии, но все выглядело одинаковым: я осталась наедине с трупом, теперь уже полностью скрытым под слоем снега.

Я тоже умру.

Скоро.

Последую за Листрой и ее ребенком.

И больше не увижу Ксена.

И грязной деревни Бет-Када. Колодца… подруг… свою мать. Ничего…

Я погрузилась в сон, в тяжелое и сладкое оцепенение. Помню, у меня было видение. Пока это состояние понемногу овладевало мной, приснилось, будто вижу приближающуюся фигуру. Она обрела очертания фантастического существа. Белый всадник на белом коне, с лицом, скрытым краем белого плаща. Он спрыгнул на землю, легкий, словно хлопья снега, и подошел ко мне.

— Кто ты? — спросила я.

Он преклонил колени и поднял меня. Потом и этот образ растворился в вихре снега, и я лишилась чувств, окунувшись в забытье, куда даже сны и видения не могут проникнуть.

Я думала… что это смерть.

Ксен.

Это его лицо появилось передо мной в бледном вечернем свете.

— Где мы?

— В лагере. Ты в безопасности.

Я тут же вспомнила о Листре, и на глаза навернулись слезы.

— Листра умерла.

— Я так и подумал. Сожалею.

— Как ты меня нашел?

— Тебя обнаружили часовые — там, снаружи, под елью, почти окоченевшую.

— Это невозможно.

— Я тоже не могу объяснить себе этого.

— Мне кажется, я видела…

— Что?

— Человека… он был весь в снегу, весь белый.

— Может, речь идет о моем слуге? Вероятно, он нашел тебя и привез сюда.

— А где мой спаситель теперь?

— Наверное, где-то поблизости. Но искать его сейчас бесполезно. Скоро совсем стемнеет. Слишком опасно.

Я проспала всю ночь. На следующее утро отряд разведчиков обнаружил трупы мула и нашего слуги. Волки оставили от них лишь кости. Ксен приобрел у купцов, по-прежнему следовавших за обозом, еще одного слугу, и мы снова двинулись в путь.

По-прежнему шли на восток — много дней подряд, все время держась реки, и каждый вечер на совете военачальники настаивали на том, что продолжать идти в том направлении — безумие: ведь мы уже преодолели большое расстояние, но нет никаких подтверждений тому, что река приведет нас к морю. Один из них, с бесконечно длинным именем — я буду называть его Нет, — высказал тревожное предположение:

— Есть вероятность того, что эта река впадает в реку Океан, которая окружает Землю, а не в Понт Евксинский, как вы надеетесь.

— Ну что ты такое говоришь? — возразил Ксен.

— Докажи мне, что такое невозможно, — ответил Нет.

— Мы сейчас несем самые серьезные потери с тех пор, как выступили, — проговорил Ксантикл. — Из-за холода и голода потеряли больше людей, чем в битвах против Великого царя, кардухов и других племен этой дикой земли.

— И ответственность за это лежит на тебе, Ксенофонт! — воскликнул Нет.

— Нет, — прервал его Софос, — ответственность лежит на мне. — Я верховный главнокомандующий. И я убежден в том, что Ксенофонт прав. Мы должны идти вдоль реки, и вскоре она приведет нас к морю. Столько усилий потратили на то, чтоб добраться сюда; если вернемся, они окажутся напрасными.

Ксен вмешался:

— По моим сведениям, никто никогда не добирался до реки Океан, кроме флотоводца Великого царя, одного грека из Карианды, и, насколько мне известно, она очень далеко — в тысячах стадиев. Помните, что говорил Кир? «Империя моего отца столь велика, что на севере люди не могут жить из-за холода, а на юге — из-за жары».

— Но он не говорил о востоке! — не унимался Нет.

— Это ничего не меняет: крайняя точка на востоке и крайняя точка на западе находятся на одном расстоянии от святилища в Дельфах; эта река не может впадать в Океан: в противном случае она должна быть длиннее Нила.

— Я знаю, почему ты хочешь идти вдоль ее течения, — продолжал нападки Нет. — Думаешь, что это Фазис, и хочешь организовать колонию в его устье!

Многие из присутствующих повернулись к Ксену, принялись кричать и ругать его. Летописец вынул меч из ножен, бросился на Нета и зарубил бы, не останови его остальные.

— Это клевета! Кто-то распустил грязные слухи, чтобы опорочить меня. Из зависти к тому, что я сделал для армии к настоящему моменту.

— Да, по лагерю ходят подобные слухи, не стану отрицать, — ответил Нет, успокоившись, — но они весьма правдоподобны. Ты человек без земли, без родины. Если вернешься в Афины, тебя прикончат, потому что в битве за Пирей ты сражался против демократов.

Он знал все, этот Нет, — по крайней мере о прошлом Ксена и о его изгнанничестве.

— Если тебе удастся основать колонию с этими людьми, обретешь вечную славу; на площади нового города в твою честь воздвигнут статую с благодарственной надписью основателю. Ты ведь об этом мечтаешь, верно? Тем более что воины не знают, куда идти. Разве не отличное решение?

Снова вспыхнула яростная перепалка. Ксену удалось вставить слово:

— Предположим, ты прав. И что? Если бы даже таковым было мое намерение — что в этом плохого? В любом случае решает совет армии. У меня нет никаких полномочий на то, чтоб принимать столь важное решение. Даже главнокомандующий Софос не мог бы отдать вам подобный приказ. Но если ты думаешь, будто я настолько ослеплен честолюбием, что готов подвергнуть опасности жизни товарищей, которых уважаю и люблю, послать всех на смерть в бесконечной, покрытой льдами земле, — значит, ты презренный пес, подлец, прикрывающийся клеветой. Я пытаюсь спасти их, вывести отсюда надежным путем, чтобы они не умерли от непосильных тягот один за другим.

— Ах так?! — закричал Нет, хватаясь за меч.

— Ну хватит! — воскликнул Софос. — Мы идем дальше. Ксен прав: эта река может быть только Фазисом, — значит, речь идет о нескольких днях и она начнет спускаться к морю. Будем следовать вдоль ее течения — и это нас спасет. Тысячи препятствий уже преодолели — преодолеем и это.

Участники совета стали расходиться, ворча и жалуясь, но продолжили поход — снова двигались вперед, на протяжении многих дней. Выносливость воинов казалась мне невероятной: помимо холода и снежных бурь им неоднократно приходилось сражаться с местными племенами, устраивавшими засады, нападавшими по ночам, скрывавшимися за густой пеленой снега, чтобы потом внезапно выскочить навстречу с леденящими душу криками.

Софос разработал хорошую тактику, чтобы добиться своего, — старался не созывать совет военачальников. Только отдавал приказы. Долгое время это действовало, потом люди вновь стали проявлять недовольство.

Ксен перестал вести летопись — только делал очень короткие заметки. Много раз ночью, в палатке, я видела, как он открывает ящик с белым свитком, окунает перо в чернила, пишет несколько слов — и останавливается. Не смела спросить почему: ведь о причине я и так догадывалась. Он хотел обосновать перед самим собой этот выбор, стоивший нам огромных потерь. Однако больше всего меня поражало то, что Софос оказывает ему безоговорочную поддержку. Речь шла не просто о совпадении мнений: ведь иной раз ошибочность принятого решения выглядела столь очевидной, что должны были возникнуть хотя бы сомнения. Мои постепенно усиливались.

Как мне хотелось научиться читать знаки, которые Ксен чертил в своем свитке; знать, что он считает достойным памяти, а что предает забвению! Он помрачнел, нервничал и все время молчал. Говорить с ним с каждым днем делалось все труднее.

Однажды вечером мы вновь попали в трудное положение: перевал впереди закрыли плотные ряды воинов в шкурах и с большими луками, напоминавшими оружие кардухов; они непрерывно обстреливали нас, но тяжелой пехоте удалось заслонить нас от стрел, плотно сомкнув строй и выстроив стену из щитов, наложенных один над другим. Одновременно на нас напали с тыла, и Ксену пришлось бросить часть людей в том направлении. Мы который раз оказались в окружении. Полководцы встали во главе самых сильных воинов армии: Эврилоха из Лус, длинноногого Аристонима, огненноволосого Аристея и других, — и подозвали трубачей и флейтистов. Это могло значить лишь одно: решили идти в атаку и не останавливаться до тех пор, пока враг не будет разбит и уничтожен. Отряд избранных расположился в середине клина тяжелой пехоты, и, когда флейты в унисон заиграли боевой марш, когда барабаны забили, заставив сердца задрожать, клин пошел в наступление: из-за плотно сомкнутых щитов торчали лишь ясеневые древки копий, а потрепанные красные плащи разительно выделялись на фоне заснеженного пространства. Стрелы вонзались в огромные щиты, увеличивая их вес, но воины неумолимо двигались по склону холма. Когда до столкновения между двумя армиями оставалось совсем немного, заиграли трубы — так громко, как никогда прежде, — их голос наложился на звуки флейт и барабанов, оглашая всю долину. В это мгновение строй раскрылся, и отряд из пяти полководцев и десяти лучших воинов, до сей поры не участвовавший в битве, бросился к перевалу. Он налетел на врага с такой силой, что опрокинул его ряды, один за другим, разбил строй, после чего разделился на две части и ударил неприятеля с обоих флангов; на некотором расстоянии следовала остальная армия. Менее чем через час никого из дикарей не осталось в живых, однако все они сражались с такой безудержной яростью, что ранили и покалечили многих наших и немалое количество убили.

После того как резня закончилась, отряд повернул назад и воссоединился с отрядом Ксена, уже начинавшим отступать, после чего сражение возобновилось с новой силой. Повсюду звучал боевой клич, подхваченный сотнями, тысячами голосов, и когда наконец утихли рев, вопли и пронзительная музыка флейт, конные разведчики отправились на перевал, теперь свободный от неприятеля.

Вопреки ожиданиям радостных криков не последовало. Вероятно, дозорные увидели по ту сторону нечто ужасное, от чего воодушевление их угасло. Ксен на своем Галисе поскакал вверх по склону, добрался до вершины, спешился и растерянно уставился перед собой: река, служившая нам до той поры проводником, исчезла!