15

Наше продвижение превратилось в сплошную муку. Приходилось идти плотным строем, в доспехах — с восхода солнца и долго после заката. Продолжать путь налегке означало верную смерть. Конница Тиссаферна атаковала нас набегами постоянно, обстреливая из луков и пращей, чтобы обессилить воинов, а когда те пытались отвечать, отступала, но не далеко — лишь настолько, чтобы оставаться вне пределов досягаемости наших стрел. Всадники постоянно сменяли друг друга в этих стычках, а посему нам казались неутомимыми. Лишь с наступлением темноты мы получали некоторое облегчение, потому что персы боялись нас и разбивали лагерь на почтительном отдалении, дабы не оказаться застигнутыми врасплох ночью.

Однажды вечером Ксен пригласил военачальников на совет: у него появилась идея, которую он хотел изложить. Софос, Ксантикл, Тимасий, Агасий и Клеанор один за другим явились в нашу палатку; я подавала пальмовое вино, разбавленное водой. Ксен замыслил гениальный план.

— Мы должны действовать немедленно, — начал он. — Если от персов не отделаемся, то не сможем пополнять запасы провизии и у нас не будет передышки. В конце концов наши люди утратят присутствие духа и силы, и тогда все пропало. Персы хорошо усвоили урок: нападать на нас в лоб означает быть порезанными на куски. Они хотят ослабить нас большим количеством раненых и покалеченных, не давать есть и пить. Если будут мешать нам еще и спать — а ведь без труда могут это сделать, — мы продержимся самое большее три или четыре дня. К счастью, это не пришло им в голову…

— Отлично, — перебил Софос, — в таком случае что ты предлагаешь?

— Ночь — единственное время, когда мы можем что-то предпринять.

— Ты хочешь напасть на них? Не думаю, что это возможно, — вмешался в разговор Ксантикл. — Наверняка они расставляют часовых, и нам не удастся подобраться близко.

— Нет. Я хочу от них оторваться. Послушайте: завтра или никогда. Вы заметили, что отряд конницы наблюдает за нами с расстояния двухсот или трехсот шагов. Они дожидаются, пока мы поставим палатки, и уходят, чтобы сообщить своим военачальникам: все спокойно. Мы же лишь сделаем вид, что становимся лагерем, разожжем несколько костров, дабы у них создалось впечатление, будто мы готовим ужин, а когда они снимут наблюдение, двинемся дальше. Доспехи погрузим на повозки, чтобы идти налегке, обвяжем тканью копыта лошадей и мулов, нужна будет полная тишина. Есть и пить будем по дороге, остановки делать очень редко — лишь столько, сколько необходимо, чтобы немного восстановить силы. Во время кратких перерывов на сон станем по очереди охранять друг друга.

Полководцы внимательно слушали. Писака — подумать только! Этот столь юный афинянин, казалось, знает, о чем говорит, — и я могла объяснить им почему. Ксен много раз говорил мне, что учитель привил ему способность рассуждать и извлекать уроки из собственного опыта.

— Фракийцы поведали мне о том, что, переходя со своими стадами с горных пастбищ на равнинные, стараются не останавливаться, чтобы не подвергаться нападениям других племен и не лишиться своего скота: они позволяют себе лишь непродолжительный сон — иногда стоя, прислонившись к стволам деревьев. В сущности, не делают привалов. Тело привыкает извлекать максимум из тех коротких передышек, что ему дают. Сои, несмотря на свою краткость, становится более глубоким, человек полностью расслабляется.

Мы не будем останавливаться ни завтра, ни в следующую ночь. Заставим поверить в то, что двинулись другой дорогой, и преследователям придется разделиться, чтобы искать нас. Сами же тем временем доберемся до гор, где персидская конница уже не сможет перемещаться с той же быстротой и легкостью, что на равнине. Вот тогда станет ясно, как поступать дальше.

Софос одобрил идею:

— Мне кажется, это самый разумный выход; будем надеяться, все пройдет удачно. С другой стороны, у нас не очень-то большой выбор. Персы явно продемонстрировали свои намерения. Они лишили нас полководцев, а теперь хотят перебить всех до единого. Ни Артаксеркс, ни Тиссаферн не желают, чтобы хоть кто-то из нас добрался до моря и рассказал о том, как войско спартанцев дошло почти до самого Вавилона.

Он говорил правду: речь шла не только о мести. Персы пытались не допустить распространения сведений, угрожавших существованию империи.

Софос обернулся к другим военачальникам:

— Организуйте смены для часов отдыха и все остальное. О привалах буду сообщать я, устным приказом.

— Есть еще кое-что, — произнес Ксен. — Нам нужна конница, пусть даже небольшая: не для противостояния персам, но для того, чтобы хотя бы наблюдать за ними с близкого расстояния, как во время последнего сражения, а также отправляться в разведку, на поиски наиболее подходящих переходов.

— Где же мы возьмем лошадей? — спросил Тимасий.

— Выпряжем из повозок, — ответил Ксен, и при этих словах я чуть не выронила из рук кувшин. Это означало, что придется отказаться от удобного средства передвижения. — Как только мы доберемся до подножия гор, — продолжал он спокойно, — нам все равно придется их оставить.

Я подумала об израненных ногах Мелиссы, да и о своих тоже, и у меня ком подступил к горлу. Как поспевать за остальными? А та беременная девушка, которую видела на одной из повозок, — что с ней будет? И сколько таких еще? Софос пообещал, что никого не бросит, но ведь он имел в виду только воинов. Я боялась, что женщин это не касается. Однако все уже было решено. Начинали проявляться самые тяжкие последствия выбора, что я сделала, когда сбежала с Ксеном.

Военачальники ушли один за другим, каждый вернулся к своему отряду. Софос изменился с тех пор, как вышел из тени. Он без труда занял место Клеарха, сумел добиться того, чтобы воины без каких-либо возражений избрали его. Как будто навязал свое присутствие, свой тембр голоса, блеск глаз, манеру поведения человека, знающего, чего хочет и к чему стремится.

Софос покорил всех воинов, от первого до последнего, благодаря какому-то особому обаянию. Выходя из нашей палатки, он пристально посмотрел на Ксена, положил руку ему на плечо и сказал:

— Вот чего нам не хватало: чародея, способного заставить целую армию исчезнуть — вот так! — И щелкнул пальцами.

Главнокомандующий обладал чувством юмора.

— Тебе это тоже удалось, — возразил Ксен, — там, на берегу канала, когда ты спрятал воинов в сухой траве.

Остальные засмеялись — дерзко, презрительно — и никак не умолкали.

— До сих пор помню выражения их лиц, когда мы поднялись перед ними со щитами в руках, — промолвил Ксантикл, ахеец с пышной гривой волос, ниспадавших на плечи, и бычьей шеей.

— Как у людей, заглянувших в Тартар! — воскликнул Агасий, смуглый, темноволосый, черноглазый.

— И знающих, что их игра проиграна! — добавил Тимасий-дарданец, воин с оливковой кожей, стройный словно гончая, с короткой острой бородкой.

— Если персы полагают, что мы у них в руках, то очень крупно ошибаются, — заключил Клеанор; казалось, в то мгновение соколиный взгляд его серых глаз устремлен на врагов. Он прочно стоял на мускулистых ногах, напоминавших колонны. — Если они хотят достать нас — пускай приходят. А для этого им придется спешиться.

Воины ушли посмеиваясь, и голоса их постепенно смолкли в темноте.

Ксен вымылся и лег на циновку, я устроилась рядом. Мы занимались любовью с такой страстью, какой я давно не помнила. Над нами нависла опасность, нас беспрестанно преследовали, и все же мой возлюбленный был полон жизненной силы. Он, писака, на голову которого на протяжении долгого похода пролилось столько иронии и сарказма, теперь находился среди небольшого числа избранных, занятых спасением товарищей от смертельной угрозы. Ему хватало на это смелости. Когда он откинулся на постель, прикрыв глаза, я взяла его за руку и задала вопрос, мучивший меня вот уже какое-то время.

— Персы хотят уничтожить вас, но как ты думаешь, а в твоей стране кто-нибудь желает возвращения армии?

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю. Это лишь ощущение, интуиция, но я бы хотела, чтоб ты ответил.

Ксен долго молчал.

— Если не хочешь говорить — не говори.

— Все войско состоит из наемников…

— Я знаю.

— За исключением двоих.

— Софоса…

— Да.

— И тебя. Поход держался в секрете. Не думаю, словно нечто, бывшее прежде тайной, можно впоследствии предать огласке. Кто такой Софос?

— Воин спартанской армии. Вероятно, очень высокопоставленный.

— Можно спросить, откуда тебе это известно? Он тебе сказал?

— Я догадался по браслету из ивовой лозы, который Софос носит на левом запястье. Внутри вырезано его имя и номер отряда, каким он командует. Рядовые воины носят подобное украшение на правой руке. Это в обычае спартанской армии. Когда человек погибает в битве, может статься так, что враги снимут с трупа все ценное. Браслет же из ивовой лозы ничего не стоит, поэтому его не украдут, однако на нем содержатся сведения о павшем. На внутренней поверхности его вещицы написано: «Хирисоф».

Я попыталась произнести это бесконечно длинное имя, но безрезультатно.

— Пожалуй, буду продолжать называть его Софосом. И какова его роль в происходящем? Почему он появился столь внезапно?

— Этого я не знаю.

— Думаешь, скажет?

— Думаю, нет.

— Мы спасемся?

— Я от всей души надеюсь на это, но человеку трудно изменить собственную судьбу после того, как Мойры спряли ее.

Я понятия не имела, кто такие Мойры, прядущие человеческие судьбы, но все равно испугалась. В наших деревнях тоже рассказывали о женщинах с длинными черными волосами, с темными, глубоко впавшими глазницами они являлись по ночам, чтобы увести живых в царство мертвых, где вместо воздуха — земля, а вместо хлеба — сухая глина…

— Я никогда не оставлю попыток вывести людей в безопасное место — настолько, насколько это зависит от меня. Они удивительные воины, и теперь они — моя родина, учитывая, что в Афины я вернуться не могу.

— Ты действительно хочешь бросить повозки?

— У нас нет выбора.

Я не стала больше задавать вопросов и лежала молча, охваченная тревогой. Ксен, вероятно, понимал это. Прижал меня к себе и прошептал на ухо:

— Я не покину тебя.

Следующий день выдался не менее тяжким, чем предыдущие: враг нападал беспрестанно, армии приходилось идти плотным строем, с поднятыми щитами; повозки ехали посредине. Это было очень утомительно, потому что один щит весил столько же, сколько четверик зерна. Представляю себе, как, должно быть, выглядела наша колонна сверху: огромный колючий ящер, которого постоянно осыпают градом стрел.

Копья и стрелы, вонзаясь в щиты, увеличивали их вес. Время от времени мы устраивали контрнаступление: укрывшись за каким-нибудь выступом, стреляли из луков и пращей, и удавалось уложить некоторое количество врагов. Ксен сказал, что родосские пращники могут попасть человеку в середину лба с расстояния пятидесяти шагов.

Наконец, пройдя небольшие холмы, устроили привал и приступили к выполнению разработанного полководцами плана. Воины разожгли костры, разбили несколько палаток и выставили часовых. Как только стемнело, персы, следившие за нами, как и каждый вечер, ускакали в лагерь, а мы начали собираться в путь. Вечерняя звезда, огромная и яркая, выкатилась на средину неба, сопровождая ровно очерченный лунный серп рогами кверху. Земля вокруг имела светлый оттенок, поэтому нам не трудно было находить дорогу; темнота же защищала нас во время этого ночного похода. Мужчины разобрали палатки, перекусили и по приказу Софоса, передававшемуся из уст в уста, двинулись в путь в абсолютной тишине.

Мы шли всю ночь, беззвучно и довольно быстро. Воины погрузили щиты на повозки, чтобы двигаться быстрее, но каждый с легкостью мог определить, где находится принадлежащий ему: он точно знал его местоположение и представлял себе, как взять его в руку в случае необходимости. Все распоряжения передавались из уст в уста, вполголоса и без промедления.

Первый привал длился ровно столько, сколько требовалось. Воины расположились на земле и немного поспали, после чего снова двинулись в путь.

Я никогда не забуду этого путешествия сквозь ночь. Ничего особенного не происходило: не было ни сражений, ни нападений, ни засад. Никто не умер, никого не ранили — мы просто переправлялись с одного берега ночи на другой, в тишине бороздя мрак. В воздухе разливались тысячи таинственных ароматов: запахи высохших амарантов, земли, камней, отдающих тепло, далекое благоухание дрока, цветущего в горах, и равнинного жнивья.

Время от времени, словно из ниоткуда, раздавался одинокий птичий клич или внезапно из кустов слышался шорох крыльев, и мы видели, как вечерняя звезда медленно клонится к горизонту. Все вокруг было пропитано какой-то магией — небо бирюзового цвета, ярко блестевший лунный серп, — а длинная вереница людей, пробиравшаяся сквозь ночь, походила на армию призраков. Иногда мне казалось, будто я вижу, как развеваются на ветру конские гривы и силуэты всадников вырисовываются на фоне неба, но вскоре я понимала, что всего лишь поддаюсь игре воображения — а может быть, воплощаю мысли кого-то другого. Единственной реальностью оставались люди, идущие трудным путем, пытающиеся избежать смерти.

В какой-то момент я забралась в повозку, так как подумала о том, что вскоре у меня уже не будет этой чудесной возможности, и придется идти по раскаленной пыли или ледяной грязи — как и всем остальным. Прежде чем закрыть глаза, я вспомнила Никарха-аркадийца и его распоротый живот: уже некоторое время не видела его, а посему спрашивала себя, жив ли он еще или его сбросили где-нибудь у дороги, непогребенного.

Дремала чутко, покачивание повозки и шум колес мешали углубиться в сон. В какой-то момент я заметила нависшую надо мной фигуру Клеанора-аркадийца на коне, но вскоре, когда мы уже спускались, где-то рядом качнулся на ветру белый гребень на шлеме Ксена. Новые полководцы пристально следили за порядком.

Второй привал продолжался не дольше первого, после него мы пошли медленнее. Начинала сказываться усталость. Наконец горизонт побелел от рассветных лучей, а пятеро военачальников и Ксен собрались на небольшом холме, молча обозревая окрестности. Воины тоже остановились и стали смотреть в ту же сторону — туда, откуда могла появиться вражеская конница. Они некоторое время выжидали, после чего разразились ликующими криками.

— Мы оторвались! — воскликнул Ксен.

— Да, мы от них ушли! — вторил ему Ксантикл-ахеец.

— Нам удалось! — кричали другие.

Но Софос остудил их пыл:

— Пока что нет. Еще рано об этом говорить, и нам не следует расслабляться. Отдохните немного, у кого есть еда — подкрепитесь, а потом снова в путь. Видите склоны? Там начинаются горы, и лишь добравшись до них, мы можем считать себя в безопасности от нападений персидской конницы. По моему приказу выступим.

Солнце начало подниматься над горизонтом, палить все сильнее и безжалостнее, и люди оборачивались, боясь, что в любое мгновение может появиться белое облако, предвещающее громоподобный топот копыт. Однако ничего такого не произошло. Ксен с отрядом разведчиков скакал взад-вперед вдоль колонны и время от времени отъезжал подальше с явным намерением предупредить нападение врага.

К середине дня окрестности стали более разнообразными, горизонт — неровным, и в какой-то момент прямо перед нами показался зеленый холм, выделявшийся на фоне остальной местности. На его склонах стояло несколько деревень, а на вершине расположилась крепость. Зрелище было потрясающее — такое сочетание красок и форм встречается лишь в снах. Над крепостью, расправив крылья, кружили крупные птицы, паря в потоках ветра, над башнями развевались желто-голубые знамена, а трава, невероятно зеленая, колыхалась под ветром, меняя оттенок.

Крепость-дворец оказалась заброшенной, обитатели же домов и крестьяне с ужасом ждали нападения. Они не знали, куда им скрыться, а посему остались. Война пронеслась здесь подобно внезапной буре, которая потом обязательно скрывается где-то вдали.

Наши забрали у населения всю провизию, какую нашли, — продукты, запасенные на зиму. Они были нужны нам, чтобы выжить, — как и земледельцам. Местные жители, вероятно, погибнут или увидят смерть своих детей, самых маленьких. Но пища досталась сильнейшему.

Я одна отправилась бродить по дворцу: в детстве мне снились подобные чертоги — казалось, в них должно обитать какое-то сказочное существо, человек, способный превращать камни в золото, а но ночам, словно хищная птица, слетать вниз с одной из башен. Я переходила из одних покоев в другие, осматривалась и впервые в жизни увидела то, что Ксен называл произведениями искусства. То были рельефы и фигуры, нарисованные на стенах или же вырезанные на деревянных дверях. Я, открыв рот, смотрела на крылатых чудовищ, львов с птичьими головами и клювами, мужчин, сражавшихся с пантерами и тиграми, ехавших в колеснице, запряженной двумя страусами. Я знала: всего этого в мире никогда не существовало, люди создали эти образы подобно тому, как рассказчики придумывают истории о событиях, не происходивших в действительности. Человеку недостаточно собственной жизни, ему нужны и другие события, более разнообразные и насыщенные чувствами. Разве я сама не так поступала? Однако я совершила это в реальности, покинув деревню, семью и нареченного, чтобы участвовать в безумном приключении.

Тот, кто прежде жил во дворце, уходя, забрал с собой все: не осталось ни одного предмета мебели, ни одного ковра. Только в глубине пустой комнаты я нашла куклу — маленькую куклу из обожженной глины, у которой двигались руки и ноги, в одежде из куска серой шерсти. Я забрала ее с собой в лагерь: мне казалось, будто я подобрала единственное существо, уцелевшее после бедствия.

В ту ночь мы также не спали. Софос и другие полководцы решили воплотить план Ксена: расстояние между нами и персами следовало сохранять любой ценой, чтобы они не настигли нас, осыпая градом смертоносных стрел. Воины отдыхали всего час; я видела, как один из наших измерял время, воткнув в землю две палки и дожидаясь, пока лунная тень пройдет от одной до другой. Теперь усталость в самом деле сказывалась, несмотря на то что пища подкрепила силы воинов и утвердила в желании продолжать путь: измученные лица, брань по любому поводу, ворчание после получения приказов. Но Ксен был неутомим: он превратился из «писаки» в военачальника, и стало очевидно: он хочет, чтобы его поведение выглядело достойным человеческой памяти и заслужило высокую оценку боевых товарищей. Иногда он как будто отдалялся от меня, и я чувствовала холодок.

Среди ночи небо потемнело, низкие, черные тучи скрыли серп луны. Временами там и сям внезапно появлялись ослепительные вспышки, освещая толщу облаков изнутри, и змееподобные молнии повисали между небом и землей. Вслед за тем слышались далекие и глухие раскаты грома. Лето кончалось, дни становились короче, горы таили в себе грозы. Мы углублялись в мир, с каждым шагом становившийся все более незнакомым и странным.

На рассвете следующего дня появились первые признаки близости гор: равнина закончилась, началась совершенно другая местность, холмистая, труднопроходимая, неровная, — и все же мы радовались. Солнце едва виднелось в небе, бледное, скрытое тонкой пеленой облаков, а перед нами показался довольно высокий холм на перекрестке двух больших дорог. Насколько я понимала, мы двигались на север, туда, где рождаются бури и холодные ветры, от которых коченеют ноги и руки. Пять военачальников собрались на совет, верхом, расположив лошадей кругом. Они являли собой забавное зрелище: животные стояли крупами и хвостами наружу и головами внутрь, так что постоянно сталкивались мордами. Все кони были горячими жеребцами, и каждый хотел верховодить над другими. Я спрашивала себя, а не то же ли самое происходит со всадниками.

Совет длился недолго — полагаю, воины лишь обменялись кое-какими соображениями. Вскоре Ксен послал отряд пехотинцев на вершину холма, чтобы они заняли там позицию и защищали дорогу, но, едва лишь отдал приказ, с противоположной стороны появился отряд. Персы! Наши враги тоже передвигались пешком, поскольку склоны оказались слишком крутыми для коней, однако бежали быстро благодаря легким доспехам. Ксен припустил на своем Галисе вверх, на холм, дабы подстегнуть людей. Я услышала, как кто-то прокричал:

— Эй, ты! Легко сказать «беги», сидя верхом на лошади: мне-то приходится тащить на себе щит, а он весит немало!

Мне не удалось разобрать, что ответил Ксен, но я увидела, как он соскочил на землю, выхватил щит из рук говорившего и помчался впереди всех наверх. Персов становилось все больше — то подошли передовые отряды, — и все громко подначивали друг друга, споря, кто первым доберется до вершины. Все это выглядело почти смешно: на моих глазах нападение превращалось в соревнование по бегу и зрители поддерживали каждый свою команду.

Наши под предводительством Ксена выиграли эту гонку и выстроились на вершине плотным кругом. Враги даже не пытались согнать их с холма: ведь воинов в красных плащах лучше не трогать. Греки сумели занять проход, и теперь наша армия могла преодолеть Великий перевал и двигаться в горы по долине вдоль небольшой речки.

В течение ближайшего времени на место прибыла большая часть персидской армии и выстроилась на некотором отдалении. Наши пять полководцев остановились на своих скакунах у входа в долину, рядом друг с другом; я смотрела на Ксена: он сверкал словно звезда в своих доспехах, украшенных серебром, — летописец добился большого успеха и снискал себе почет.

За спиной у меня раздался голос:

— Думаешь, они нападут?

— Мелисса! Что ты здесь делаешь?

— Думаешь, персы атакуют нас? — повторила она.

— Мне так не кажется: с какой стати? Нас спасает то, что мы находимся на возвышении и защищены склонами, а персы сейчас внизу, в невыгодном положении. Они добились своей цели, оттеснив нас в пустынный край, откуда никто и никогда не возвращался.

Мелисса склонила голову:

— Хочу, чтобы мой Менон снова был со мной.

— Его тебе никто не вернет, — ответила я. — Но здесь ты в безопасности. Никто не причинит тебе зла.

— Правда, что они хотят бросить повозки?

— Правда. Мы не сможем забраться на эти горы, если потащим их за собой.

— Но я же не справлюсь, — произнесла она с дрожью в голосе.

— Тебе всего лишь придется идти пешком. Это не так ужасно. Сначала вздуются пузыри на ногах, потом прорвутся и станут кровоточить; после образуются мозоли, но в конце концов ты привыкнешь.

— Но я же тогда буду выглядеть отвратительно! — плаксиво воскликнула она.

Я поняла, что мысли ее на самом деле заняты вовсе не Меноном, как мне показалось до того, и постаралась как могла успокоить ее:

— У тебя останется множество других достоинств. Когда мужчины смотрят на тебя — они ведь никогда не начинают со ступней.

Мелисса утерла слезы:

— В последнее время ты совсем меня не навещала.

— Была очень занята. Однако, если я тебе нужна, можешь в любое время рассчитывать на меня. Я тебя не оставлю.

Бросила фразу, слышанную от Софоса и от Ксена. Произнося ее, почувствовала себя немного военачальником: ведь в нашей компании был человек, более слабый, чем я, — Мелисса.

Она крепко обняла меня, проговорила:

— Спасибо, — и ушла.

Пока она удалялась, я заметила, что Клеанор-аркадиец смотрит ей вслед, и Тимасий-дарданец тоже, — и ни один из них не смотрел на ее ступни.

Ночью Софос произнес перед армией краткую речь:

— Воины! Нам удалось добраться до местности, где конница наших противников больше не будет докучать. Хотел бы я сказать вам, что наихудшее осталось позади, но не могу, потому что это неправда, а лгали вам и без меня уже слишком много. Худшее еще ожидает впереди. Наш путь предрешен: двигаясь на восток, мы очутились бы в самом сердце Персидской империи, на юге мы уже были, на западе нас поджидает Тиссаферн со своей армией: он догнал нас и хочет уничтожить. Значит, мы должны отправляться на север, в сторону гор, очень высоких и неприступных, — туда, куда он не последует за нами. А знаете почему? Потому что оттуда никто и никогда не возвращался. Это гористый край, где покрытые льдом вершины пронзают небо; там обитают дикие, свирепые племена. И это еще не все: здешняя зима — худший из наших врагов. Нам придется идти по узким руслам рек, по крутым тропинкам, оружием прокладывая себе путь, встречая на нем неистовые грозы, сверкание молний, град и ужасные снежные бури. Поймите: в подобных условиях повозки будут нам только обузой. Сожжем их, а вещи погрузим на спины животных. Так мы станем быстрее и легче. Я уже говорил, когда персы убили наших полководцев, что это нас не сломит, и повторяю теперь: им не удастся остановить спартанцев! А теперь жгите повозки!

Люди повиновались: выгрузили провизию, палатки и оружие и собрали повозки в одно место. Какое-то время все мешкали, после чего один воин, которого я никогда прежде не видела, взял из огня головню и бросил в кучу. Пламя вспыхнуло почти мгновенно, раздуваемое ветром, и охватило сухое, старое, потрескивающее дерево. Разгорелся огромный костер — наверняка он был издалека виден нашим врагам. Яркое пламя освещало воинов, которые стояли неподвижно, словно зачарованные, и молча смотрели на огонь.

В тот момент никто из них даже представить себе не мог, что случится после того, как дерево превратится в пепел.