Глава двадцатая

— Греческий огонь! — Анна была вне себя от радости. — Это был греческий огонь, понимаешь?!

— Я даже не знаю, что это такое, — промямлил я.

— Самое страшное оружие римлян! — пояснила она, раскачиваясь на каблуках. — Его секрет известен только нам. Вот и гадай теперь, откуда он взялся у нашего капитана… Да он и не скажет, где его раздобыл. Впрочем, ничего удивительного: мой дядюшка приказал бы выдрать ему все кишки и пустить их на шнурки для башмаков — только за то, что он знает секрет этого состава!

Я лежал на тюфяке на палубе кормовой надстройки. Два дня назад мы покинули Коскино и теперь плыли между маленькими островами у побережья Далмации. Исаак заштопал меня, пока я спал, а спал я с того самого момента, когда Павлос втащил меня на борт «Кормарана». Низам дежурил рядом дни и ночи и первым подал мне напиться, когда я проснулся. Мне сначала не хотелось говорить, так что он отправлял назад любого, кто забирался сюда по трапу, и называл мне острова, мимо которых мы проходили: Ластово, Сусак, Вис. В конце концов ко мне пришел капитан и уселся рядом.

— Я перед тобой в огромном долгу, — сказал он.

— С чего это?

— Ты избавил меня от сэра Хьюга. И еще я должен перед тобой извиниться. Я не предполагал, что они попытаются похитить нашу реликвию из гробницы, и уж точно не думал, что Кервези вместе с ними предпримет такую попытку.

— Поскольку у меня хватило глупости добровольно вызваться на это дело, никакие извинения не нужны, — напомнил я. Но он все равно смотрел печально и уныло. — А как насчет корабля Кервези? Вы о нем знали?

— Нет. То есть я знал, что у него должен быть быстроходный корабль, потому что он обогнал нас на пути к Коскино, но не такая вооруженная галера. У его папаши оказался более толстый кошелек, чем можно было думать. Нет, мы заметили красную лампу Кервези на горе, потом свет твоей и поняли, что все пошло не так. Я вышел с Хриноса, чтобы забрать тебя с острова или оказать помощь Павлосу, и, как оказалось, правильно сделал, потому что мы сразу заметили галеру, шедшую на нас по проливу. В противном случае они застали бы нас врасплох, стоящими на якоре, и мы бы сейчас с тобой тут не сидели.

— Очень жаль, что я так и не прихватил Кордулу. Полный провал.

— Нет-нет! — Он улыбнулся и покачал головой. — Результат… Я на более благоприятный и рассчитывать не мог. Мы избавились — ты избавил нас — от опасного противника. И у нас по крайней мере осталась фальшивая святая. — Он заметил мой удивленный взгляд. — Ветер был попутный, так что, снявшись с якоря, мы поплыли вокруг острова к городу и попали туда как раз вовремя, чтобы застать на причале троих весьма удивленных франков с длинным тюком. Они только раз взглянули на Димитрия и тут же поспешно вручили этот тюк нам.

Вот в этот момент Анна, забравшаяся по трапу в полном пренебрежении к предупреждениям Низама, вмешалась в наш разговор и сообщила о греческом огне.

— Но что это такое? — спросил я, хоть мне вовсе не хотелось возвращаться к тому, что произошло на острове.

— Нет, больше никаких секретов я тебе раскрывать не стану, — рассмеялся капитан. — Но, в общем и целом, это такой состав, который, будучи подожжен, горит даже на воде и уничтожает все, на что попадает. Два горшка с ним упали на палубу галеры, когда они намеревались протаранить нас, и им пришел конец. Мы и сами чуть не вспыхнули — парням пришлось грести изо всех сил, чтобы вовремя оттуда убраться.

— Совершенно невероятное зрелище, — вступила Анна. — Вся палуба вспыхнула разом. Они… — Она на минуту замолкла и продолжила уже не так восторженно: — Правда, это было ужасно. Гребцы так и не успели выбраться. Думаю, большая часть палубной команды спрыгнула, но гребцы… лишь несколько сумели спастись. Как они кричали! Но все кончилось очень быстро. Галера за считанные минуты сгорела до самой ватерлинии.

Она взяла меня за руку и сжала ее так, что костяшки пальцев побелели.

— А что было с остальными на острове? — спросил я, хотя очень боялся задавать этот вопрос, но раз уж речь зашла о всяких ужасах…

— Килидж останется хромым на всю жизнь — пусть она окажется длинной. Джанни получил незначительную рану, через неделю будет прыгать. Остальные в полном порядке. — Капитан пожал плечами. — Люди Кервези все погибли, за исключением твоего приятеля.

— Да я с ним всего один раз встречался, при малоприятных обстоятельствах, — слабо возразил я. — Но все равно я рад за него. А что с ним произошло?

— Он оказался благородным человеком. Защищал только себя, ни на кого не нападал, а когда его обезоружили, рассказал, что епископ насильно отдал его сэру Хьюгу и он собирался от него сбежать. Он вроде бы ничего не знал о грабительских планах Кервези. В любом случае меня это вполне удовлетворило. Он недолго пробыл у нас на борту. Мы с ним много разговаривали и договорились о сделке. Он окажет нам одну услугу, а мы взамен освободим его и снабдим тугим кошельком.

— Какую услугу? — спросил я, удивленно подняв брови.

— Мы высадили его в Рагузе. Оттуда он направится в Иерусалим, куда действительно очень хотел попасть, бедняга. А затем он сообщит в Бейлстер епископу о смерти его сына от малярии на Самосе. Или на Самотраки? Ладно, не важно.

— К чему все это?

— А к тому, — пояснила Анна, — что у нас по-прежнему есть дела с милордом епископом.

Позднее в тот же день Низам очень осторожно вел «Кормаран» узким скалистым проходом в гавань маленького безымянного островка, в сущности, груды камней, затерянной посреди путаницы островов неподалеку от Задара. Это было пустынное место вдали от торговых морских путей, населенное одними цикадами. Сюда даже рыбаки не заходили. Островок венчали несколько чахлых низкорослых сосен, и на нем имелся один домик, каменное строение, много лет как опустевшее, но все еще с какой-то крышей. Внутри было пусто, как сказала мне Анна, если не считать старую облупившуюся икону, нарисованную прямо на стене, да огромную каменную лохань.

— Отлично, — одобрил Жиль, увидев все это. — Как я и говорил — самое подходящее место.

Капитан рассмеялся и кивнул:

— Приступим прямо сейчас.

Команда принялась за работу. Таскали из трюма мешки и перевозили их к домику. Я бродил по берегу, разрабатывая заживающую ногу. Анна все время держалась рядом. Иногда мне сопутствовал Джанни, чья левая рука, как он не уставал повторять, была «располосована в клочья». Штопка Исаака спасла ее, а еще наш корабельный лекарь хорошо поработал над моей ногой и над раной под мышкой. Это он настоял, чтобы я все время оставался на мостике: у него было странное убеждение, будто свежий воздух способствует быстрому выздоровлению. Не мне было спорить с его суждениями, особенно после поправки. Соленая вода, видимо, тоже сослужила мне добрую службу, заметил он. А я сообщил ему, что у нас дома меня обмазали бы каломелью пополам с кошачьим дерьмом и оставили подыхать в запертой комнате. Исаак угрюмо покивал и предложил собрать помет Фафнира, если мне от этого будет лучше. И с этого момента я решил полностью довериться ему.

На этом островке мы провели целый месяц в полном безделье. Солнце сияло целыми днями, и я прямо-таки ощущал, как оно пропитывает меня своим теплом, вновь собирая в единое целое и поднимая настроение. Однажды утром я почувствовал себя уже достаточно сильным, чтобы отправиться на более длительную прогулку, и вот мы с Анной пошли с берега в заросли кустарника и ароматических трав, которыми был покрыт островок. Мы шли, обняв друг друга за талию, и я опирался на резную трость, которую где-то нашел для меня Димитрий.

— Куда мы идем? — спросила Анна, как будто на этом по-спартански голом клочке земли имелся выбор.

— К домику, конечно. Хочу посмотреть, что они там делают.

Анна помолчала.

— Ты уже чувствуешь себя достаточно сильным? — тихонько спросила она немного погодя и уставилась на меня своими огромными карими глазами.

— Силен как бык, — ответил я. И встретил ее взгляд.

Несомненно, я чувствовал себя гораздо лучше. И тут же ощутил прилив желания. Прошло уже столько времени с тех пор, как мы хотя бы целовались! Меня окатило горячей волной, и я понял, что это не просто желание.

— Анна, я люблю тебя!

— Да неужто, мой маленький пастушок? Мой храбрый маленький пастушок.

Опять она надо мной насмехалась. Я уже открыл рот, чтобы должным образом ответить, но она прижала к моим губам свой пальчик.

— Мне довольно долго пришлось ждать этого признания, Петрок. Я тоже тебя люблю.

— Еще с Бордо? — Она кивнула. — Или с самой встречи с безумным отшельником? Я тебя полюбил именно тогда.

— С той самой встречи с отшельником, мой Петрок. С самого начала. — Она вдруг заплакала. Мы оба заплакали — прямо как маленькие дети.

Она всхлипнула и вытерла нос рукавом.

— Ну вот, — прошептала она. — Не так уж трудно было в этом признаться, не правда ли?

После этого прошло довольно много времени, пока мы наконец добрались до домика. Сквозь спутанные заросли невысоких, в рост человека, деревьев тянулась хорошо утоптанная тропинка, приведшая нас к остаткам деревянных ворот. Во дворе перед домиком росли одно оливковое и одно фиговое деревья. Сам домик представлял собой кубической формы каменное строение с разбитой черепичной крышей, запятнанной птичьим пометом. Анна постучала в дверь и заглянула внутрь. Потом поманила меня за собой.

Было сумрачно, и я сначала ничего не разглядел. В воздухе стоял сильный и острый запах какого-то минерала. Я наморщил нос. Луч света, проникавший сквозь единственное окно, падал на кучу, наваленную на длинном деревянном столе в центре комнаты, во всю его длину. Из тени показалась фигура.

— Подойди сюда, Петрок, — раздался голос капитана. — Здесь лежит кое-что, на что тебе следует взглянуть.

Подойдя ближе, я рассмотрел, что стол завален какой-то массой, напоминающей каменную соль грубого помола.

— Это натр, — пояснил капитан. — Очень полезная штука. Мы всегда берем с собой несколько тонн — в качестве балласта. Это соль из озера Эль-Каб, в Египте.

— Полезная для чего? — спросил я.

Капитан поманил меня пальцем, и я, опираясь на руку Анны, неохотно приблизился к дальнему концу стола.

— Вот для чего, — сказал он и сдвинул в сторону некоторое количество этой соли. Она с тихим шорохом ссыпалась. Я нагнулся и всмотрелся.

На столе лежал сэр Хьюг де Кервези. Спал под слоем натра. Я поперхнулся от неожиданности и отпрянул. Анна едва удержала меня от падения.

— Извини, Петрок. Я вовсе не собирался тебя напугать. Просто хотел, чтобы ты это увидел. И окончательно выкинул из головы память о нем, навсегда забыл о нем. Он уже покинул это тело и ушел из твоей жизни.

— Но что вы с ним делаете? Зачем он здесь?..

— Сейчас я тебе все расскажу, — ответил капитан. — Но сначала — вот это. Иди сюда.

Я взял себя в руки и снова прошаркал к столу. Сначала даже смотреть не мог и уставился вместо этого на кристаллы соли, посверкивающие в полумраке. Но все же не удержался, как любопытный ребенок, и медленно перевел взгляд на мертвое тело.

Лицо его выглядело совершенно умиротворенным. Сэр Хьюг был совсем не похож на самого себя. Кожа стала полупрозрачной и приобрела матовый цвет желтоватого алебастра. Она теперь туго обтягивала кости черепа, а нос и уши уменьшились в размерах. Глаза были закрыты — к счастью. Грубых стежков, что стягивали выбитый мной глаз, не было видно. Я поднял глаза на капитана, и тот мрачно кивнул. Я снова посмотрел на тело на столе и на этот раз понял, что сэра Хьюга там уже нет. Нет человека, который так искалечил мою жизнь, который все время являлся мне в ночных кошмарах и наяву как воплощение зла, в любой момент готовое ввергнуть меня в слепой ужас. Я чувствовал его незримое присутствие в Гренландии, он словно выплывал на меня из тумана, нависшего над морем Мрака. Он всегда был рядом со мной — но теперь я уже не ощущал его присутствия. Он покинул свое тело, эту комнату, он ушел от меня. И я почувствовал, как душа освобождается от страшного груза, и во второй раз за нынешний день разрыдался, уткнувшись в мягкую живую подушку волос Анны.

Жиль был прав: реликвию изготовить не слишком трудно. После того как я выбрался наружу, сел и как следует хлебнул вина, они мне все объяснили. Жиль с чем-то возился под деревьями, а когда вышел во двор, в руках у него была охапка свежесрубленных сосновых веток, мощный аромат которых тут же избавил меня от вони натра, застрявшей в носу.

— На это требуется целый месяц, — пояснил капитан.

— Даже пять недель, — внес поправку Жиль. — За это время тело — вот это тело — полностью просолится. Натр обладает способностью вытеснять до последней капли влагу из всего, к чему его приложишь. Пока мы сюда плыли, Кервези лежал в трюме, пересыпанный натром, — если тебе это интересно. Если бы он уже начал разлагаться, натр был бы бесполезен. Тут нужен свежий труп… — Я отмахнулся от него, умоляя прекратить. — Извини, Петрок. Как бы то ни было, Геродот — это у него мы вычитали данный способ — утверждает, что необходимо семьдесят с чем-то дней, но это оказалось не обязательно, к тому же древний грек любил преувеличивать.

— А что потом? — спросила Анна. Ей были чужды мои брезгливость и чрезмерная чувствительность, это я уже знал: если она что-то чувствовала сейчас, то лишь восторженное любопытство.

— К концу месяца, может быть, через пять недель или, вернее, когда труп будет готов, то есть полностью просолится, он станет выглядеть как восковой, словно шкурка соленого бекона. На самом деле именно таким он и станет — как копченый окорок. Стало быть, надо так его обработать, чтобы он выглядел очень старым. Древние обматывали тела своих умерших бинтами и заливали смолами и варом, предохраняя таким образом от разложения. У нас на это нет времени. Поступаем как с ветчиной. Понимаешь, Пэтч? Коптим наш труп на сосновых дровах со всякими другими добавками — ладана, мирры, пряных специй. От этого мощи темнеют и приобретают приятный запах, этакий аромат святости, да? И поставляем нашим клиентам то, что они желают получить, сам понимаешь. И вот результат наших трудов: замечательная реликвия.

— И много вы таких изготовляете? — спросил я, не в силах сразу переварить эту информацию, и еще я надеялся, что все-таки смогу после этого есть ветчину.

— Только в случае крайней необходимости. Время от времени — по другим причинам, — ответил капитан. — В данном случае причина проста: нам нужны мощи святого Экзюпериуса. А если ты помнишь, такого никогда на свете не существовало.

— У нас нет Кордулы, — добавил Жиль, видя мое удивление. — Стало быть, нам нужен Экзюпериус. А поскольку можно перерыть все могилы в христианском мире и так его и не найти, мы имеем право сами привести его в наш мир.

— И он будет замечательно пахнуть, — добавила Анна, подняв бокал в сторону домика, где натр продолжал свою медленную и тщательную работу над трупом.

Эта его работа заняла тридцать три дня, после чего мощи святого Экзюпериуса были несколько церемониальным образом подвешены к потолочной балке. Стол вынесли, а весь оставшийся натр, фунтов шестьсот, вывалили в море. Потом Жиль плотно закрыл окно и разжег огонь в каменной лохани. Он долго возился с ним, пока дрова не начали гореть медленно, а затем набросал поверх пламени сырые сосновые ветки и ароматические растения. Одно из них я узнал — ветка с серыми листьями и красными цветочками; именно такой куст остановил мое падение на пляж острова Коскино. Это был мирт.

Потом мы наблюдали, как из лохани стал подниматься беловатый дым, сначала тонкой струйкой, потом мощными клубами, уходя наружу через дыры в крыше. Так прошла неделя, и мы все время нюхали тонкие ароматы, пока огонь наконец не погас, а тело не вынесли наружу — черное, как древние мумии из Египта. Жиль, поливая его рециной, стер сажу, и я взялся за ручки носилок, помогая отнести нашего нового святого на борт «Кормарана». Мы были готовы отплыть, и Низам уже проложил курс: мы не пойдем сейчас в Венецию, а поплывем назад через все Средиземное море к Геркулесовым Столпам и дальше, через Бискайский залив, мимо Бордо и вверх по окутанному туманами Ла-Маншу, где однажды перед нами откроется мыс Старт-Пойнт, выплыв из неспокойного зеленого моря, и я пойму, что он указывает мне путь к родному дому. Может быть, я даже увижу знакомые торфяные пустоши и низкие холмы, растворяющиеся вдали в синеве неба. И Анна еще некоторое время останется рядом со мной.

Прежде чем завернуть новоявленную реликвию в кусок старого, запачканного муслина и упрятать ее в трюм, Анна соорудила из ее жестких волос бронзового цвета некое подобие прически и осторожно надела на ссохшийся палец старинное римское кольцо. Я опустился рядом с мумией на колени и уставился на руку, которая когда-то, очень давно, рассыпала обрезки золотых монет у ног юного монашка. Лицо сэра Хьюга де Кервези больше ему не принадлежало. Это было теперь очень старое лицо, гораздо старше, чем этот рыцарь когда-либо мог стать. И на нем лежала печать святости, отблеск той власти, которую ему приписывали давно исчезнувшие армии любящих, верующих и преданных людей.

— Теперь он наконец выглядит настоящим святым, — сказал я.

— Да, — подтвердила Анна, приглаживая выбившийся локон на голове мумии смоченным слюной пальцем. — Его теперь и собственный отец не узнает.