Клейдемос прошел через поляну с огромным каменным дубом, оставляя ее позади. Затем он вошел в кустарник и подошел к основанию каменистого холмика, где Карас, закутанный в свой плащ, сидел около небольшого костра из веток. Он был неподвижен, как скала.

— Я ждал тебя, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Пошли, давай войдем.

Клейдемос отодвинул в сторону камни, которые загораживали вход в холм, заросший мягким слоем мха и папоротником. Ни одна рука не касалась этих камней с тех пор, как они были здесь с Критолаосом, той дождливой ночью, когда-то давным-давно.

Карас поднял палку, завернутую в паклю, и поджег ее в костре; первым вошел в пещеру Карас, за ним следовал Клейдемос.

Карас воткнул факел в стену внутреннего помещения и открыл огромный сундук.

Фантастические доспехи мерцали в тусклом свете. Клейдемос стоял и пристально смотрел на них, не мигая. Карас достал кирасу с тремя большими соединенными вместе пластинами, затем бронзовый щит, украшенный изображением головы волка, сверкающим блеском сплава золота и серебра, и шлем, увенчанный волчьими клыками.

Как только рука Караса потянулась к мечу, Клейдемоса внезапно охватила дрожь. Карас вытащил факел из стены и поднес его близко к клинку. Смазка, которой он был покрыт, загорелась, весь меч сразу же вспыхнул, превращаясь в пылающий факел.

Когда это вспыхнувшее пламя само собой быстро погасло, обожженный клинок засверкал голубыми отливами.

Карас склонил голову и низким голосом прочитал вслух:

— Он будет сильный и невинный, движимый такой глубокой любовью к своему народу, что пожертвует голосом своей собственной крови.

— Я слышал эти слова от Критолаоса, — сказал Клейдемос.

— Это слова древнего пророчества, которое сбывается в настоящий момент. Ты, кто пожертвовал своей спартанской кровью ради любви к своему народу, ты последний волк Мессении, Талос, сын Спарты и сын своего народа… Пришло время тебе взять меч Аристодема, царя Мессении, наследника Нестора, пастыря народов. Древнее проклятие… должно быть снято.

Единственный глаз Караса под мощным лбом сверкнул, возможно, от слез. Но голос оставался твердым. Он вонзил самый кончик меча в грудь Клейдемоса, который стоял неподвижно, не шелохнувшись. Брызнула кровь.

Двумя руками Карас высоко поднял меч. Красная капля медленно скатилась по центральной бороздке, касаясь янтарного эфеса. Затем Карас воткнул меч в землю и встал перед ним на колени. Его лоб был покрыт потом и почти касался эфеса.

С дрожью в голосе он произнес какие-то слова, которые Клейдемос не мог понять, но которые словно выжигались в его разуме одно за другим.

Карас поднял лицо к Клейдемосу, который застыл на месте, словно каменный.

— Возьми его, прямо сейчас, — сказал он. Клейдемос протянул руку к янтарному эфесу. Он сжал его, вытащил из земли, прижал к своей груди. Карас встал.

— Критолаос был последний Хранитель Меча. Я Хранитель Слова — переданного потомкам сто восемьдесят четыре года назад. Теперь ты владеешь Мечом, и ты знаешь Слово. Ты — Волк.

Все дееспособные люди гор собрались на большой поляне около верхнего ручья. Они ждали, все были вооружены и собраны по племенам. Все напряженно наблюдали за лесом, словно кого-то ожидая. Вдруг кто-то из них, указывая на дубовую рощу, сказал:

— Они идут!

Внушительная фигура Караса появилась первой, — копье в правой руке, кожаный щит в левой. Следом за ним шел воин, вооруженный до зубов, на голове шлем, увенчанный клыками волка, огромный лук из рога через плечо. С широкого пояса, который доходил до груди, свисал меч с янтарным эфесом.

При их появлении старейшины упали на колени, поднимая руки вверх, а Карас поднял свое копье и прокричал:

— Волк вернулся. Воздадим ему почести!

Люди сомкнули свои ряды и начали бить мечами по щитам. Поднялся мощный грохот, который постоянно усиливался и становился более ритмичным. Невообразимый грохочущий шум, разносимый эхом над всеми окружающими горными вершинами.

Старик с длинной белой бородой неуверенным шагом вышел вперед и встал перед воином. Он поднял глаза, полные слез, и сказал дрогнувшим голосом:

— Мы так долго ждали этого дня, мой владыка. Да пребудут с тобой боги и да дадут они тебе силу, чтобы возглавить этих людей. — Он взял руку воина и поцеловал ее.

Клейдемос снял шлем и вытянул руку вперед, требуя тишины.

— Люди гор! — прокричал он. — Слушайте! Много знамений богов и исполнение многих предзнаменований убедили меня надеть эти доспехи и взять в руки меч Аристодема. Меня не было долгое время, поэтому я мог узнать правду о своей собственной жизни и о мире, который окружает меня. Я страшно страдал и перенес много боли, потому что боги предначертали мне трудную судьбу. Но сейчас отсохли мои спартанские корни, мой путь стал ясен для меня. Я поведу вас, люди, с помощью Караса, Хранителя Слова, которого мой дед Критолаос выбрал мне в товарищи много лет тому назад.

Я стал свидетелем вашего сражения, два дня тому назад на равнине, я видел, что заготовила Спарта для вас. Вам больше не нужно привыкать к сражениям; вы никогда не сражались против таких обученных и прекрасно вооруженных войск. Поверьте мне, в городе еще есть много способных воинов, возглавляемых двумя юными и храбрыми царями. Мне точно известно, что город ищет помощи и ждет подкрепления со стороны союзников, включая афинян, господствующих на морях.

Я верю в то, что мы должны вернуться на историческую землю нашего народа, и снова занять Ифому!

По рядам воинов прокатился рокот.

— Спартанцы еще долго будут восстанавливать свой опустошенный город и проводить реорганизацию своих вооруженных сил. У нас достаточно времени, которое необходимо нам, чтобы добраться до Ифомы и восстановить ее стены. Расположение Ифомы великолепно; оно позволяет легко защищать город, исключает неизбежность встречи лицом к лицу с пелопоннесской фалангой на открытом пространстве. Мы восстановим колодцы и водохранилища, укрепим бастионы. Стада коров и отары овец, которые вы всегда гоняли на пастбища для своих господ, поддержат нас. Зовите свои семьи, своих женщин и детей, и пусть они сделают все необходимые приготовления. Завтра мы начнем наш исход.

Из тысяч глоток вырвался крик одобрения, все воины вскинули свои копья.

Карас немедленно начал распределять обязанности. Он поставил часовых на всех тропах и на всех наблюдательных пунктах. Он разделил здоровых мужчин на группы и выбрал лучших из них в качестве командиров. Он заставил их собрать всех вьючных животных, все имеющиеся в распоряжении повозки с быками, которые должны были везти их, приказав каждой семье принести свое домашнее имущество на большую поляну, чтобы его можно было погрузить вместе с продуктами питания.

Клейдемос провел ночь в домике Критолаоса с женщиной, которая была его матерью в течение многих лет. Еще сохранились прежние загоны для животных, внутри дома также все было прибрано и приведено в полный порядок, словно его никогда и не покидали, и не оставляли без присмотра.

Вот табуретка Критолаоса, где он сиживал долгими зимними вечерами и рассказывал свои замечательные истории, плетя при этом корзины из тонких веток ракитника.

На своем прежнем месте стояла и кровать, где он спал еще ребенком, мечтая в полудреме ранним утром, почти просыпаясь, пока слушал ласточек, вылетающих из кустов к солнечному диску, или щебетание черных дроздов.

Всего через два дня он воссоединится с Антинеей и останется с ней навсегда…

Клейдемос заснул, устав от долгих дней переживаний. Рядом с ним ждали доспехи царей Мессении, созданные очень давно талантливыми мастерами в великолепном дворце. Доспехи, которые лежали глубоко под землей, спрятанные в течение многих поколений в горной пещере.

Недалеко спал Критолаос, на опушке дубового леса, под простым могильном холмом. Чья то заботливая рука посадила молодые деревца белого ясеня; бутоны уже набухли и были готовы раскрыться под дуновением мягкого теплого морского ветерка.

Долгий марш начался на рассвете, после сообщения часовых со сторожевых постов, что вся область спокойна. Клейдемос построил вооруженных людей по пять человек в ряд, в две колонны, одна в голове, вторая в хвосте процессии. Между ними были повозки, вьючные животные, женщины, старики и дети со всем имуществом.

Одни группы конной разведки прикрывали их продвижение вперед, другие, которые следовали на расстоянии, замыкали длинную вереницу людей и животных, готовые дать сигнал тревоги в случае нападения с тыла.

Но никаких неожиданностей не было во время всего перехода, который продолжался в течение пяти дней.

Люди гор увидели развалины Ифомы днем на пятые сутки перехода. Клейдемос приказал разбить лагерь у подножья холма, где они могли добыть воду.

В ближнем лесу было достаточно подходящей древесины. Строители и плотники сразу же, пользуясь своим инструментом, в течение нескольких дней построили хижины.

Все физически полноценные мужчины и женщины работали в несколько смен в городе, ремонтируя стены и закрывая проломы; также они покрыли крыши, очистив все улицы от обломков и мусора. Даже самые маленькие дети помогали по мере своих сил и возможностей.

Антинея и Пелиас присоединились к перемещающейся колонне, когда она проходила по их земле. Карас заставил их сесть в повозку и рассказал им обо всем, что произошло.

Клейдемос, во главе колонны, приветствовал ее взмахом руки и долгим взглядом, но не оставил свою позицию. Еще будет время, чтобы побыть с ней вместе и поговорить. Сейчас самое главное — обеспечить безопасность всех этих людей, отведя их в надежное место до того времени, когда спартанцы решат совершить на них нападение.

Странно, но спартанцы в течение целых трех месяцев вообще не показывались. Когда первую небольшую вражескую группу конной разведки обнаружили часовые на въезде в долину, Ифома уже вернулась к нормальной жизни и стала домом для всех людей горы Тайгет.

Всего их было три тысячи восемьсот человек, из которых восемьсот человек были способны взяться за оружие.

Клейдемос тщательно и терпеливо обучал их всем видам боя, которыми владел сам, изучив их в течение долголетней службы Спарте.

Однажды ночью при проверке стен вместе с Карасом, он остановился на башне, чтобы взглянуть сверху на долину, залитую лунным светом.

— О чем ты думаешь? — спросил Карас.

— О том, когда мы увидим спартанскую армию, направляющуюся на нас.

— Возможно, и не увидим, — отвечал Карас. — Возможно, они оставят нас в покое.

— Нет, — сказал Клейдемос, качая головой. — Ты и я, мы оба отлично знаем, что они не смогут вынести независимый и враждебный, город на расстоянии пятидневного пути от своих ворот. Я надеюсь только на то, что эфоры рассмотрят возможность перемирия. Мы можем признать их формальный суверенитет над этой землей в обмен на мир. Мы ничего не знаем о том, что происходит в долине Еврота, но я не питаю никаких ложных иллюзий.

— Город не может умереть, — сказал Карас после длительного молчания. — Я уже слышал, как старики рассказывают детям историю о великом исходе с горы Тайгет, историю о Талосе-волке. Она будет передаваться из уст в уста как часть нашей истории, как деяния древних царей.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, — ответил Клейдемос. — Я остановил свой выбор на том, чтобы привести людей сюда, конечно с твоей помощью, потому что я верил, что это — единственно возможный путь к безопасности и свободе. Но сейчас я боюсь.

— Мессеняне уже приняли нас; с их стороны нет никакой враждебности. Старейшины ближних городов и поселков рассказывали нам, что они считают нас своими родственниками, потомками одних и тех же отцов.

— Это правда. Это может принести нам большую пользу в случае нападения со стороны спартанцев, хотя я и не считаю, что они могут зайти так далеко, чтобы взяться за оружие. Но совершенно бесполезно стараться предсказать будущее. Мы должны готовиться к самому худшему. Если судьба будет благоприятствовать нам, то это еще и лучше. Даже просто наблюдать, как город поднимается из руин, уже великолепно. Мечта Критолаоса! Если бы только он мог видеть это.

— Критолаос был Хранителем Меча, — сказал Карас. — Его душа всегда будет вместе с его народом.

— Все это кажется невероятным. Все происходит, словно во сне. Найти снова тебя, Антинею, мою мать… и этот народ, готовый сражаться после столь долгого ожидания…

— Мы всегда были готовы сражаться, — сказал Карас. — Когда греки победили при Платеях, в ту самую ночь многие из наших мужчин награбили несметное количество ценностей в персидском лагере и хорошо спрятали их. Обычно на эти деньги покупали оружие для наших воинов. Оружие, которым они будут защищать свою свободу, даже если это и будет стоить им жизни. Эти люди никогда не вернуться к такому состоянию, чтобы вновь стать рабами. Запомни это: никогда. Они лучше умрут. Все до единого.

Этой ночью Клейдемос лежал рядом с Антинеей и крепко обнимал ее.

— Мой отец умирает, — сказала Антинея спокойно. — Он чувствует, что жизнь покидает его, но он ни о чем не сожалеет. Ты показал ему город его предков, ты осуществил мечту всей его жизни.

Клейдемос еще крепче прижал ее к себе.

— Антинея, — сказал он, — Антинея, мне бы хотелось, чтобы этот сон не кончался никогда. Но я боюсь того, что ожидает нас впереди. Спарта — безжалостна.

— Не имеет значения, что ожидает нас, если мы рабы. Ни к чему нам тогда возможность прожить долгую жизнь. Все мы готовы сражаться, и все мы счастливы, что последовали за тобой и пришли сюда. Мой отец умирает, но в моем чреве растет ребенок. Это знак жизни, которая продолжается, а не жизни, которая заканчивается.

В темноте Клейдемос пытался увидеть ее глаза, но вдруг почувствовал, как в горле застрял комок.

— Ребенок, — прошептал он. — В мертвом городе родится ребенок…

Он поцеловал Антинею и погладил ее гладкий смуглый живот.

Первые спартанские подразделения прибыли в начале лета, но сначала их численность была небольшая. Эфоры решили следить за городом илотов, чтобы предотвратить присоединение к бунтовщикам тех, кто остался в Лаконии.

Прошло еще какое-то время, прежде чем спартанцы сделали попытку вооруженного вторжения в долину, которая была укреплена крепостным валом.

Народ Ифомы вырастил урожай и хотел убрать его до наступления зимы. Именно поэтому крепостные валы были всегда под пристальным круглосуточным наблюдением, чтобы не допустить прорыва неприятеля.

Когда пшеница стала колоситься, спартанцы выслали посланника с требованием сдачи города и возвращения илотов на гору Тайгет. Они предполагали воздержаться от мести или наказания до тех пор, пока каждый из них не вернется к своей работе на полях или пастбищах.

Карас отвечал, поднявшись на крепостной вал:

— Эти люди долго страдали, оставаясь рабами. Многие из наших мужчин погибли в бою, служа вашим воинам, но их кровь никогда не принималась во внимание, и всегда осыпалась бранью. И поэтому мы покинули Лаконию, чтобы вернуться на свою древнюю историческую родину, мы перестроили город. Нет ни одного из нас, кто бы ни пострадал от несправедливости или порки, или пыток в ваших руках, но мы не стремимся к отмщению. Наше единственное желание — жить мирно и свободно. Если вы оставите эту землю, то вам не надо ничего опасаться с нашей стороны, но ни за что на свете мы не согласимся вернуться обратно в то ярмо, которое всегда лежало непосильным грузом на наших плечах. Мы скорее готовы рисковать своими собственными жизнями, защищая нашу свободу, мы никогда не сдадимся. Никогда.

— Берегитесь, илоты! — завопил спартанец. — Наши предки разрушили уже однажды этот город, и мы сделаем это снова!

— Прочь отсюда! — гневно приказал Карас.

Спартанец насмешливо взглянул на него.

— Одноглазый и калека, — ухмыльнулся он, поворачиваясь к солдатам, сопровождающим его. — Превосходных предводителей выбрала себе эта команда оборванцев!

Но сказать следующее слово он уже не успел. Карас подобрал огромнейший камень, поднял его над головой и с криком запустил им в своего врага.

Спартанец слишком поздно осознал всю мощь великана. Он совершенно напрасно поднял свой щит. Камень распластал его по земле, расплющив грудь и разбрызгивая все его внутренности через дыры в кирасе.

Остальные в оцепенении сложили копья. Они собрали останки на щит и трусливо ушли обратно в полном молчании.

Разведчики, разосланные Карасом по окружающим холмам для оценки силы вражеских подразделений, докладывали, что те, как кажется, немногочисленны.

На самом деле, эфоры не осмеливались ослабить оборону Спарты, опасаясь, что против них могут восстать аркадцы и мессеняне. Они обратились за помощью к афинянам и надеялись, что из Аттики будут присланы войска большой численности, рассчитывая, в основном, на поддержку Кимона, который возглавлял аристократическую партию и добился заключения прочного союза между двумя самыми мощными силами Греции. Поэтому будет возможно совершить решительное наступление и уничтожить илотов, окопавшихся за высокими стенами Ифомы.

Но к тому времени, когда Кимону с огромным трудом удалось сломить упорное сопротивление демократов, исключительно благодаря собственному престижу, и на собрании в Афинах было получено согласие на отправку пяти батальонов гоплитов в Меесению, лето уже подходило к концу. Никто и не мог надеяться на завоевание города до начала сезона дождей. Плохая погода будет затруднять осаду города, а возможно, и вообще не допустит ее.

Антинея родила мальчика в начале осени. Его назвали Аристодемом, в соответствии с пожеланиями старейшин. Он был здоровый и сильный, волосы темные, как у отца, а глаза зеленые, как у матери.

Когда повивальная бабка принесла его в корзине Клейдемосу, это глубоко тронуло его за душу. Он взял малыша на руки, прижал к груди, накрывая своим плащом.

Он молился от всего сердца:

— О боги, вы, живущие вечно, владыки дней наших, нашей жизни и смерти, вы, кто предначертал мне такую горькую судьбу, вырвав меня, совсем крошечного и беззащитного, из рук моего отца… Если предначертано, что мои страдания необходимы в наказание за какое-то древнее злодеяние, молю вас, будьте довольны и полностью удовлетворены тем ужасным наказанием, которое вы наложили на невинного человека, и пощадите это дитя, которое я произвел на свет с великой любовью.

Так молился Клейдемос, его душа была полна надежд и страданий.

Прибытие афинских войск почти ничего не изменило в наступательных операциях. Спартанские офицеры вскоре поняли, что многие из их союзников имели демократические убеждения, и не проявляли никакого желания сражаться с бунтовщиками-илотами для того, чтобы снова обратить их в рабство.

Распространялись слухи о том, что некоторые афинские командиры вступали в переговоры с мессенянами, проживающими в этой местности. Мессеняне фактически были спартанскими подданными, связанными с городом строгим договором о союзе, но, тем не менее, они восхищались храбростью защитников Ифомы.

Подозрительные, эфоры, в конце концов, расстались с афинскими подразделениями, ссылаясь на то, что больше не нуждаются в их помощи.

Афинская армия вернулась в Аттику. Но поступок Спарты вызвал такое напряженное негодование и возмущение в собрании, что Кимон, на котором лежала ответственность посылку войск, подвергался яростным атакам со стороны своих противников, которые требовали его отставки и изгнания.

Было сделано предложение голосовать. Доблестный командующий, победитель во многих сражениях на земле и море, был вынужден покинуть свой город. Демократы снова пришли к власти, и отношения между Спартой и Афинами, которые всегда не были простыми, стали еще холоднее.

К этому времени эфоры и старейшины устранили большую часть разрушительных последствий землетрясения и восстановили контроль над положением в Лаконии. Было принято решение взять город Ифому штурмом.

Вот это было время!..

Многие мессеняне присоединились к повстанцам, возникла опасность, что вся область может оказаться потерянной для Спарты.

Следующей весной армия, состоящая из пяти тысяч гоплитов, окружила город и начала его осаду. Когда жаркие ветры с юга полностью высушили землю, царь Архидам приказал начинать заключительную атаку.

Был туманный день в начале лета. Царь разделил войско на четыре больших отряда, прежде которых должны были действовать критские лучники и легкая пехота.

Перед лучниками была поставлена задача обстрелять бастионы с помощью любого метательного оружия, в то время как легкая пехота будет брать штурмом стены, поднимаясь на них.

Воины начали свой марш рано днем, соединяясь воедино у подножья горы ниже Ифомы.

Клейдемос и Карас, вооруженные с головы до ног, разместили всех дееспособных мужчин на стенах, а женщины и дети приносили камни и песок, раскладывая их на щитах, чтобы нагреть под палящим солнцем.

Антинея всегда была рядом с Клейдемосом, передавая ему стрелы для огромного лука из рога.

Когда по приказу царя Архидама трубы протрубили сигнал к атаке, воины стали подниматься по склонам горы, маршируя в полном молчании, сомкнутым строем, плечо к плечу.

Первыми к стенам подоспели лучники, начиная обстрел стрелами, осыпающими градом бастионы, где защитники пытались укрыться под щитами.

Когда к стенам подошли гоплиты, двигающиеся медленнее под грузом своих доспехов, лучники и воины с пращами разомкнули свои ряды, пропуская их, но не прерывая своей атаки.

Начинался сильный ветер, поднимавший тучи пыли на склонах горы. Спартанские воины прорывались через эту мглу, низко опустив головы, с побелевшими от пыли доспехами и гребнями шлемов. Страшные призраки, предвестники смерти…

Клейдемос вытащил свой меч, подавая сигнал с высокого бастиона.

Лучники начали прицеливаться во врагов с энтузиазмом, вызванным отчаянием. Полегло множество солдат легкой пехоты, поддерживающей спартанские войска, однако летящие вниз стрелы не могли нанести большой урон, отскакивая от щитов гоплитов, упорно продолжающих свое наступление в тучах пыли.

Сейчас солнце стояло уже высоко, их доспехи поблескивали сквозь дымку. Различные подразделения достигли вершины горы, смыкаясь друг с другом, и окружили Ифому, подойдя к ней вплотную.

С высоты башен они казались роем чудовищных насекомых в металлических оболочках. Защитники стали бросать вниз камни и переворачивать щиты, наполненные обжигающим песком. Камни и песок летели вниз на осаждающих, попадая между пластинок кирас, заставляя врагов отступать от мучительных ожогов.

Но вперед шли другие, заменяя их…

В это время легкая пехота уже приближалась с десятками лестниц, прикрываемая плотным градом критских стрел.

Клейдемос понял, что бесполезно дальше отвечать градом стрел, потому что враг теперь укрывается под выступами бастионов. Он оставил свой лук из рога и повернулся к Антинее, чтобы попросить копье.

В этот момент стрела, выпущенная критским лучником, спускаясь сверху в долгом полете, попала в Антинею, которая упала с криком. Клейдемос бросил щит и взял ее на руки.

Тем временем сотни спартанских гоплитов уже забрались на лестницы и перелезали через бастионы во всех направлениях. Защитникам не удавалось сдерживать прорыв. Караса, сражающегося рядом, атаковала группа легких пехотинцев, которые уже были на бастионе.

Он пронзил мечом одного из них; захватчик упал, свешиваясь головой через парапет, из его тела торчал стальной клинок. Оставаясь без оружия, Карас схватил другого нападавшего, высоко поднял и швырнул на его товарищей, продолжавших подниматься по приставной лестнице, сбрасывая всех вниз в одну бесформенную кучу.

Великан повернулся и увидел Клейдемоса наверху восточной башни. Он держал на руках Антинею, на груди которой выступили пятна крови. На него нападала группа спартанцев с обнаженными мечами.

Карас ужаснулся, когда увидел его: словно вернулся царь Аристодем, восстав из мертвых, держа на руках свою дочь, принесенную в жертву, которую был готов поглотить Гадес.

Он сделал глубокий вдох и взревел, заглушая шум боя и крики раненых. Он прокричал «Спасайте царя!», кидаясь вперед, хватая копье у павшего воина, лежавшего в проходе для часовых.

Осторожно положив на землю Антинею, Клейдемос быстро отреагировал на призыв. Он повернулся, оглядываясь вокруг и вытаскивая меч: он был окружен со всех сторон.

Преодолев все препятствия на своем пути, Карас подоспел вовремя, чтобы разрушить кольцо окружения. Один из врагов пошел на него, но Карас бросил в него свое копье. Копье пронзило щит и кирасу воина и вонзилось ему в грудь; великан поднял нападавшего на копье и бросил в остальных, которые попятились в испуге.

Клейдемос сражался рядом с ним, размахивая мечом; противник был выброшен через парапет.

При виде этого бойцы-илоты пришли в себя, собрались с духом и восстановили контроль над бастионом, отгоняя врага и отталкивая приставные лестницы, забрасывая остающихся внизу градом камней и дротиков, бросая вниз балки, оторванные от парапета.

Клейдемос поднял Антинею и отнес ее в безопасное место внутри укрытия, где женщины занимались ранеными.

Спартанцы выслали посланцев с просьбой перемирия, чтобы забрать тела погибших. Просьба была удовлетворена, рабы с носилками медленно поднялись за стены Ифомы, чтобы забрать трупы павших воинов, по возможности стараясь составить воедино тела, раздробленные камнями и искалеченные.

Царь Архидам, стоя на входе в свой лагерь, наблюдал печальную процессию носильщиков, возвращающуюся в лагерь с трупами своих гоплитов. Он смотрел на них, на каждого по очереди, кулаки и челюсти его были плотно сжаты.

Когда они все прошли мимо, он поднял голову в сторону города. Садящееся солнце окрасило склоны гор в красный, темно-красный цвет, цвет крови его воинов.