XIII

В порту Джерит Большого Сирта им, что называется, повезло как никогда. Были захвачены все товары, привезенные последними караванами из Сахары. В Кембили, в Гамбесе, в Эль-Хаме пираты захватили около пятисот молодых мужчин и женщин, привезенных туда из глубины Африки для продажи.

Яндра в мужском наряде, в узких штанах-чулках из плотной цветной материи, пристегивающихся к камзолу ниже пояса, бросила хмурый взгляд на Коссу, засмотревшегося на красивую чернокожую девушку, но и тотчас перевела взгляд, словно наблюдая за веселой компанией: Альберинго Джуссиано, Ринери Гуинджи и Гуиндаччо Буонаккорсо сидели на палубе за поставленной на попа бочкой и дулись в карты.

– Пятьдесят цехинов! Играю на все! – криворотый Колосс вызывал на состязание Ринери, он был завзятым картежником, и деньги у него не держались.

Бальтазар искоса поглядывал то на них, то на небо, где появилось маленькое подозрительное облачко, очень не нравящееся ему.

– Ну, а ты? – подзадоривал Буонаккорсо теперь уже Альберинго. – Клади и ты пятьдесят!

Великан выигрывал и теперь уже втрое увеличивал ставки, приговаривая для отвода глаз:

– Ладно, ставьте! Мое дело дрянь. Я всегда проигрываю! Как-то в одну ночь проиграл пятьсот скудо. Это было все, что скопил за несколько лет. Заело меня, одолжил у ребят еще двести, и их просадил, а как расплачиваться было нечем, должен был отслужить у них несколько лет. И когда отслужил, у меня еще осталось пятьдесят реалов. И как-то ночью в таверне сел играть на них. И что вы думаете? Выиграл шесть тысяч золотых цехинов, целое сокровище! Забрал выигрыш и поклялся больше не играть, вернуться в Пизу и там пожить спокойно. Но по дороге, в Неаполе, зашел в таверну поесть. Там я увидел богатого путешественника, еврея. Он обедал. Уставился этот еврей на меня, и я решил, что ему захотелось сыграть со мною. Я не выдержал, и сам предложил ему перекинуться в картишки. Выиграл я у этого еврея шестьсот пятьдесят золотых цехинов и груз пряностей – груз, стоимостью в пятьдесят тысяч золотых дукатов. И еще выиграл у него мельницу и пятьдесят рабов! Еврей дал мне долговую расписку и попросил не уходить, подождать его. «Я скоро вернусь, – сказал. – Если хочешь, мы можем продолжить игру». И действительно, скоро пришел и принес тысячу пятьсот лир. Мне захотелось и их выиграть. Мы начали играть снова, и я проиграл все, выигранное у него, и свои деньги, и даже рубашку. Ну, еврей меня пожалел, отдал рубашку обратно. Как я вернулся в Пизу, без денег, голодный, это уже другая история».

Привожу весь эпизод по Парадисису, хотя он вызывает сильные сомнения. Дело в том, что карты, известные в Китае еще в глубокой древности, в Европе появились только в XIV столетии и были «штучным товаром». Их заказывала знать художникам, изготовлявшим единичные экземпляры.

Массовое производство игральных карт развилось с расцветом гравировального дела уже в XV столетии, и именно тогда рядовой пират, солдат, проезжий торговец мог играть в карты с первым встречным.

В описываемое время играли в кости, но еще не в карты, во всяком случае «рядовая публика», так сказать.

Тут Парадисис, как и во многом другом, «осовременивает» своих героев. Но, допустим, что пираты все же играли, правда не в карты, а в кости. Гуиндаччо продолжал выигрывать, а Косса беспокойно нахмурил брови. Свежее дыхание моря пронеслось по палубе, смахнув и рассыпав кости. Корабль качнуло.

– Убрать грот и грот-марсель! – кричал Косса в капитанскую трубу. – Опустить бизань! Шевелитесь, бродяги! Сейчас будет шторм! Эй, на веслах! Не спать, слушать мою команду!

Быстро темнело. Корабли Коссы, набитые рабами и добром, валяло с борта на борт. Прочие капитаны с запозданием повторяли маневры самого Коссы. Ветер начинал свистеть в голых реях, и судно, с одним носовым кливером, то и дело ныряло, как утка, утыкаясь в пену вод.

Одно из судов, не успевшее опустить главный парус, уже почти переворачивало в отдалении, поставя на борт, и там суетились, рубили мачту, дабы выровнять корабль.

«Плохо дело! – думал Косса, обозревая свой разбегающийся по окоему флот. – Совсем худо!»

Небо, серое и блескучее, как лист стали, низко неслось над кораблем, и блекло-желтый отсвет вечерней зари в облаках казался глазом слепого дракона, уставившимся на стихию взъяренных вод. Словно отрубленная голова с плахи, падала ночь, и уже только по крохотным огонькам, ныряющим в черных волнах, угадывались раскиданные по морю корабли пиратской эскадры.

Ветер поначалу позволял бы идти к Мальте, спрятаться в знаменитой, зажатой между скал, укрытой ото всех ветров гавани. Но увы! Рыцари Иоанниты и пираты, не терпевшие конкуренции на морях, были много опаснее святой инквизиции! Спрятаться за скалами Пантеллерии? Косса пытался огненными сигналами с топовой беседки главного грота подать весть своим кораблям, но скоро понял, что занимается ерундой, да и надобно было подумать о себе! Гребцы, удерживая корабль по ветру, выбивались из сил. Волны то и дело обливали палубу пенными струями, смывая все, что было не привязано к месту. Какие-то бочки с товаром, награбленным на Лампедузе, летели кувырком за борт, проламывая головы гребцам, весла уже не слушались рук, сталкивались друг с другом, угрожающе трещали, как и вся обшивка корабля. Страшными голосами выли рабы в трюме. «Выпустить их? – скользом помыслил Бальтазар. – Нельзя! Да и зачем? Все одно им тонуть, но прежде черные дьяволы разнесут корабль в щепки и вырежут всю команду!»

Там, в трюме, уже плескалась, все прибавляясь, вода. Корабль тяжелел и переставал слушаться руля. «Нет, и до Пантеллерии им уже не добраться! – думал Косса, лихорадочно продумывая всевозможные способы спасения. – Облегчить корабль? Выкинуть груз за борт? Прежде надобно перетопить эту сволочь!» – оспорил он сам себя, вслушиваясь в дикие крики и проклятия запертых в трюме рабов. Палуба кренилась так, что пройти можно было только ползком, цепляясь за протянутые вдоль борта леера. Пламя, вырывавшееся из смоляной бочки на носу корабля, бросало грозные блики на воду, идущую горою, выше низкого борта шебеки, грудою голубого жемчуга, холодного жемчуга моря! И от этой зловещей красоты у Коссы мгновениями захватывало дух, хотя это была красота смерти, ибо неотвратимо близилась гибель корабля, и, как все более яснело, последнего корабля его эскадры!

Мать, кажется, оказалась права!

Ревело море, а под боком гундосил Буонаккорсо, что не следовало грабить Лампедузу, куда свозили товары и христианские и мусульманские пираты, складывая все в огромной пещере в центре острова, ради тех беглецов, что, вырвавшись из плена, добирались сюда и отсиживались, ожидая знакомые корабли. Передавали даже, что огонек лампады перед иконой девы Марии, помещенной в пещере на «христианской» стороне, не гаснет никогда, даже когда остров пуст и некому, казалось бы, наливать масло в лампаду.

И вот Косса, торопясь наполнить свои корабли, решился ограбить пещеру.

– Из-за того мы и тонем! – бормотал Гуиндаччо, цепляясь за основание мачты.

– Молчи, трус! – зло выкрикнул Бальтазар. – Кто может нас наказать за ворованное добро?!

Страшный треск послышался снизу. Судно, видимо, напоролось на риф, незаметный при обычной волне.

– Тонем! – раздался крик. Уже никто не слушал команд. Вой из трюма перешел в какой-то звериный визг и начал обрываться. Вода переполняла корабль.

Гребцы правого борта порвали цепь и теперь резались с командой. Хрипя, поминутно окунаясь в волны, они убивали друг друга, чтобы тут же захлебнуться и умереть. Косса обнажил тесак, кругом дрались. Гуиндаччо жался у его ног, обнимая мачту и жалобно вопя.

Вдали, на палубе, цепляясь за ванты, мотался Ринери, безуспешно пытаясь навести порядок. Альберинго Джуссиано рубился абордажной саблей, защищая капитанскую каюту корабля, где тряслась от страха мокрая с ног до головы Яндра.

«Молодец! – успел подумать Бальтазар, и тут же на его глазах на голову Альберинго обрушилась тяжелая плаха, раздробив ему череп. Трое прикованных гребцов вырвали доску своего сиденья и теперь размахивали ею, раскидывая по сторонам пиратов. Бальтазар не успел ринуться на помощь, как тяжелая черная волна, отороченная на краю белым пенистым кружевом, обрушилась на корабль, загасив смоляной факел на носу, и тяжело прокатилась по палубе, смывая в воду всех, кто не успел уцепиться за ванты или за брошенный поперек корабля рей. Палуба разом опустела. Снизу еще били чем-то в настил, пытаясь выбраться наружу, уже захлебываясь. В темноте все еще дрались и кричали, и кто-то, рыча, крушил тесаком прикованных гребцов одного за другим, прекращая вопли и проклятия на палубе.

Из темноты вынырнуло полубезумное лицо Ринери. Он был мокр с головы до пят, вода бежала ручьями с его платья, смывая кровь, не понять, свою или чужую.

– Все кончено! – вымолвил он. – Команда захватила большую лодку и оставляет корабль!

Бальтазар кивнул, крепко держась за мачту.

– У нас остается челнок! – прокричал в ответ. – Я буду охранять его здесь, а вы с Буонаккорсо попробуйте привести Яндру! – И с этими словами Косса толкнул одноглазого великана в спину.

Тотчас, как оба пирата скрылись в темноте, несколько рук ухватились за борт челнока, и Косса, не видя кто и не думая долго, ударил несколько раз тесаком, отрубив чью-то руку и чьи-то пальцы. Взмывшая на волне выше палубы мелькнула и исчезла большая лодка, полная пиратов.

– Прощай, капитан! – донесся оттуда чей-то одинокий крик. Косса скривился, молча сжав зубы. Он не корил этих людей, оставивших его погибать вместе с кораблем. Иные капитаны и сами не оставляют тонущее судно, как в проигранной битве кто-то из полководцев бежит, а кто-то кидается на копья врагов или кончает с собою, чтобы не разделять позора плена и поражения.

Когда Ринери Гуинджи и Гуиндаччо, неволею преодолевший свой страх, ползком, волоча за собою Яндру, добрались до капитанского мостика, на корабле, по сути, уже никого не было, только умирающие и трупы, прикованные к скамьям, которые мотала вода, поминутно обливая пеной.

– Доставай весла! – прокричал Косса Гуиндаччо. (Он отнюдь не собирался гибнуть вместе с кораблем.) – Ринери! Помоги спустить челнок! Держись, Яндра, вот за эти канаты держись!

Хорошо, что Бальтазар не увидел тот волчий, чужой и зловещий взгляд, каким глянула на него возлюбленная, в этот миг возненавидевшая Коссу сильнее всего.

Не стоит рассказывать, как опускали челнок с тонущего корабля, как зацарапывались в него, захлебываясь от поминутно накатывающих волн, как мотались у борта, то взлетая вверх, то проваливаясь в бездну, как, наконец, сумели отпихнуться, и тотчас оставленный ими корабль начал погружаться в волны.

Все трое работали на пределе сил. Яндра лежала ничком, вцепившись в какие-то выступы, крепко сжав зубы и зажмурив от страха глаза. Морская соленая пена попадала в рот, и она кашляла, трясла головою, отфыркиваясь, словно лошадь. «Так вот какую жизнь ты мне обещал!» – с отчаяньем думала она, вспоминая сейчас отнюдь не костры инквизиции, а дворец кардинала, свою служанку и мягкую постель, и даже горбоносого седого кардинала-покровителя, который тяжко сопел в постели, обнимая ее. Вспоминала неволею, подумав, грешным делом, что кардинал никогда бы не бросил ее погибать в бушующем море.

«Он – убийца! Он, не моргнув глазом, позволил утопить всех рабов! Как хорошо, что я тогда, два года назад, не понесла от него, успела вытравить плод! А он ведь даже и того не узнал! И теперь его самого кинула команда!» – Пронеслось в ее воспаленном сознании в то время, как мужчины гребли, выбиваясь из сил, а Косса удерживал руль и между очередными взлетами и провалами в бездну пытался соорудить парус.

Гуиндаччо греб, время от времени осеняя себя крестным знамением.

– Спаси нас, Господи! Спаси, и я навсегда брошу это проклятое ремесло! Стану священником! – голосил он. Ринери молчал, а Косса, сплевывая соленую воду и вспоминая материны увещания, выговорил, наконец:

– Лишь бы мы не утопли, как щенки, а там и я готов стать… хотя бы дьяконом! – поклялся он, изо всех сил удерживая самодельный парус из старого плаща, поднятого на некое подобие сооруженной им мачты.

– Поклянись и ты, Ринери! – жалким голосом попросил Гуиндаччо, и Ринери, впервые разлепивши уста, ответил ему:

– Клянусь!

Сколько времени их носило по волнам разъяренного моря? «Через сутки страшной ночи, – пишет Парадисис, – их прибило к берегам Италии, недалеко от Амальфи».

Через сутки? Гм, гм! За сутки на утлом челноке миновать Сицилию и четверть италийского полуострова? Скажем лучше, через несколько суток! И даже ежели в челноке был аварийный запас: бочонок пресной воды, хлеб, бутыль с вином и увесистый шмат ветчины, то к концу пути у них уже ничего не было, даже пресной воды. Пытались пить соленую воду, – конечно, рвало. Косса набирал воды в рот, смешивал со слюною, пытался так поить Яндру, чтобы не вырвало… Выловили какую-то снулую рыбу, грызли сырое пресное мясо, стараясь утолить жажду, жажду прежде голода.

Яндра в полубреду бросала в лицо Бальтазара злые слова, кричала, что лучше бы ее забрала инквизиция, костра могло бы и не быть! Кардинал ди Санта Кьяру должен был ей помочь и помог бы, обязательно помог, не вмешайся Косса! Кричала, что ее измучила эта жизнь, что она больше не может, что Косса постоянно неверен ей, что она променяла участь первой девушки Вероны, наследницы ее правителей, на место содержанки пиратского капитана, которую лапают все, кому не лень, и которая не видит ничего иного, кроме крови, слез и павианьей похоти морских разбойников. Кричала и то, что она-де нарочно вызвала ветер и наслала бурю на Бальтазаровы корабли: «Это было очень легко сделать! Теперь ты погибнешь вместе со мной»!

Косса молчал, продолжая упорно, сжав зубы, бороться за жизнь. Он сейчас был мужчиной, мужем, героем, а она – слабой женщиной, слова которой – пустая, уносимая ветром бестолочь. В нем пробудилось древнее начало самца, вожака и охранителя, задавленное цивилизацией, многими потерянное навсегда, но когда-то целиком определявшее самую суть человека, хозяина и мужчины, и он знал, что победит бурю, не сдастся ей, даже ежели сама Яндра наколдовала это крушение.

Ветер не то, что стихал, но становился ровнее. Стало можно, завидев вдалеке синюю гряду гор, направить челнок к желанной суше.

И случалось ли вам, проболтавшись в море, в озере ли, десяток часов с лишком, а то и двое-трое суток, пристать, наконец, к берегу, ощутить покой, тишину, узреть траву, услышать мирное жужжание насекомых? Услышать безмолвие после непрестанных ударов волн? Не показалось ли вам тогда, ежели вы все это испытали, что достигли земного рая и, переплыв влажную стихию, попали в чудесное сказочное царство, находящееся по ту сторону нашей грешной юдоли?

Теряя последние силы, они выползли на песок и намерились уже тут и уснуть, ежели бы не Косса. Пинками он поднял своих спутников и повел их, спотыкающихся, куда-то вперед, к траве, к цветам, к кустам, где они и свалились, наконец, под деревом – Ринери, Гуиндаччо и Яндра меж ними, прижавшаяся в поисках тепла, к боку одноглазого гиганта. Косса посидел, пытаясь сообразить, куда это они попали? Потом тоже лег рядом с Ринери и уснул мертвым, без сновидений, сном.