Глава 6

К ближайшему селению подошел Кадзэ уж после полудня. Бедная была деревушка! Дырявые крыши, пыльные улочки, которые — случись дождю — порадовали бы путника грязью непролазной. А уж сколь знакомы ему потемнелые от времени стены домов — и слов недостанет. Или, может, глаз его уж до того замылен, что все селения Ямато для него — на одно уж лицо? Нет, вряд ли. Судзака — деревня гостеприимного угольщика Дзиро — много позажиточнее казалась даже на первый взгляд. А эта — именем Хигаши — уж такой нищей да полуразрушенной смотрелась, что даже он удивился.

Правда в отличие от селения Дзиро деревенька Хигаши могла похвастать постоялым двором с чайным домиком. Было где путнику и бодрящего напитка испить, и голод утолить, и на ночь голову преклонить. Стоял постоялый двор прямо на перекрестье трех дорог. Крыша — высокая, над дверью — полуспущенная бамбуковая штора сапфирово-синего цвета. А на шторе той — большие белые иероглифы: «Чайный домик Хигаши». Н-да. Воистину деревенское название — ни поэтичности в нем, ни изящества. Но Кадзэ оно отчего-то понравилось. Простота и искренность есть непременные составляющие благородства, — неясно, правда, относится ли это самурайское изречение и к качеству заштатных гостиниц…

Мысленно забавляясь, Кадзэ зашел за синюю штору.

Порог обрывался прямо в круглую общую залу с утоптанным земляным полом. Поверх комнату огибала невысокая деревянная веранда — не иначе вышеупомянутый чайный домик. Кадзэ присел на пороге. Принялся расшнуровывать запыленные сандалии. Молоденькая служаночка в пестром бумажном кимоно завидела нового клиента. Ласочкой подскочила к порогу, стрельнула глазками, склонилась в низком поклоне. Пропищала, старательно подражая высоким голосам городских гейш и гетер:

— Да благословен будет ваш приход под нашу кровлю, господин!

Кадзэ кивком ответил на приветствие. Склонился, чтоб стянуть сандалии. Распрямился — а служаночка уже семенила к нему, держа на подносе пару свежих носков-таби. Вот уж воистину, — и откуда в этакой глуши подобное изящество?! Он с наслаждением снял грязные таби и переобулся в чистые.

Кадзэ последовал за девицей внутрь дома.

— Высокородный господин в отдельном кабинете откушать изволит или соблаговолит почтить своим присутствием общую залу? — прощебетала служанка.

Денег в кошельке — негусто. Но с другой стороны, как же хочется спокойно посидеть в одиночестве, не видя вокруг глупых крестьянских физиономий! Призадумаешься тут. Кадзэ и впрямь призадумался. Пару мгновений спустя победила любовь к уединению.

— Проводи в отдельный кабинет.

Мелко семеня, девица торопливо провела его в крошечную — татами на четыре, не больше — комнатенку. Кадзэ опустился на циновку. Вынимать меч из-за пояса, впрочем, не стал, просто передвинул его так, чтоб сидеть не мешал.

— Может, высокородный господин пожелает для начала испить саке? — прозвенела служаночка.

От внимания Кадзэ не укрылось — девушка ухватила пальчиками край широкого, еще не подшитого рукава своего яркого кимоно и нервно его теребит. Интересно, это просто привычка у нее такая — или девчонка правда чего-то боится?

— Нет. Саке не хочу. Только чаю… Постой-ка, красавица. Не скажешь ли мне, не привозили ли в последние несколько лет в ваше селение маленьких девочек? Я разыскиваю одну. Ныне ей, должно быть, лет девять. Пришло в голову — может, кто-то у вас купил недавно прислужницу примерно такого возраста?

Служанка уставилась на него с изумлением. На всякий случай кокетливо хихикнула. А после пискнула:

— Нет, благородный господин воин! Не было у нас никаких девочек!

— Не было так не было. Ну, где мой чай?

Девушка выбежала из комнаты, мелькнув цветастым подолом. Кадзэ расположился поудобнее. Конечно, тонкие бумажные стены не спасли бы его от шума гостей в общей зале, но, по счастью, нынче на постоялом дворе стояла тишина удивительная. Мысленно Кадзэ выругал себя болваном и идиотом: ну что ему стоило не задирать нос и сэкономить пару-другую монет? Какая разница, в общей зале сидеть или в отдельном кабинете, коли ни там, ни там — ни души? Задумался — и тотчас передернулся. Немыслимо, непристойно для самурая думать о таком грязном предмете, как деньги! О том, что и сколько стоит, надлежит беспокоиться госпоже его супруге, если и она снизойдет до столь низменных забот. Госпожа супруга… произнеси слова эти, хоть вслух, хоть про себя, — и сердце тотчас сжимают стальные клещи тоски. Госпожа супруга Кадзэ. Женщина, по собственной воле ушедшая в лучший из миров. Мертва она. Мертва и госпожа. Нет. Лучше не думать. Кадзэ сделал глубокий вдох и постарался вновь обрести душевный мир.

Меж тем воротилась служаночка. На подносе она несла чайник и чашечку, без особого успеха имитирующие дорогой фарфор. Довольно грациозно опустившись на колени перед Кадзэ, налила ему чаю. Поставила чайник на низкий столик и снова принялась теребить пальцами рукав.

— Может, не побрезгуете и нашим скромным угощением? — сказала она наконец. — Рис еще не готов, но зато одэн наш на всю округу славится.

— Да. Одэн, пожалуй, будет в самый раз. Неси быстрее, есть очень хочется.

Девушка стрелой вылетела в коридор, торопясь принести заказ. Кадзэ тем временем взял чашечку, отхлебнул горячего, приятно горького чая. Одно из немногих достоинств в нынешней его невеселой жизни — научился наконец ценить маленькие, повседневные радости бытия. Вот как, к примеру, приятственно испить чашку хорошего чаю, не высиживая при этом зубодробительно тягостной процедуры чайной церемонии! Или как славно в одиночестве, не на пиру или торжественном обеде, насладиться миской обычного деревенского одэна!..

Он услышал: прошлепали по коридору босые ножки служанки, торопящейся поднести важному клиенту заказ. И внезапно — тончайшие бумажные стены не скрывали даже самых тихих звуков — девушка оступилась. Грохнулась о доски, разбилась миска.

— Ой, нет! — в голос всхлипнула девчонка.

Через пару секунд по полу зашаркала — тяжело, уверенно — другая пара ног. Человек остановился рядом со служанкой. Заверещал визгливым тенорком:

— Дура безрукая! Последнего ума лишилась!

— Да торопилась я, хозяин! Господин самурай изволили сказать — дескать, кушать хотят, ну, я и…

— Неумеха! Ты гляди — опять миску расколотила!

— Не хотела я, хозяин…

— Чтоб тебе сдохнуть, мерзавка! Глядеть тошно на тебя, безрукая! Будь проклят день, когда мы тебя купили, сиротство твое пожалели. В веселый дом ступай, там твое место!

— Простите, хозяин, не виновата я…

— Еще огрызаешься, стерва?!

Кадзэ услышал звук оглушительной пощечины и сразу за ним — тихий изумленный вскрик девушки. Наверное, хозяин прав, наказывая нерадивую служанку. Кадзэ снова отхлебнул чаю. Постарался отстраниться от окружающего мира, не обращать внимания на скандал в коридоре. В конце концов, какой же он японец, если не может даже заставить себя не слышать всего, что поневоле слышно сквозь бумажные стены и тонкие ширмы?

Из коридора донесся звон второй, еще более крепкой оплеухи. На этот раз девчонка громко заплакала от боли. Новая пощечина — и она заскулила, как насмерть перепуганный зверек. Кадзэ сжал зубы. Плавным, текучим движением встал из-за столика и неслышно раздвинул скользящие створки седзи. Ну, так и есть… В нескольких шагах от него ползала по полу, пытаясь собрать осколки миски, служанка, а над ней возвышался крепкий кривоногий старик в опрятном синем кимоно. Старик рывком поднял девушку с пола и уже занес было руку для очередного удара, но Кадзэ молнией бросился к нему и успел перехватить его запястье.

Почти машинально хозяин гостиницы попытался вырвать руку из пальцев незнакомца. Кадзэ, мысленно усмехаясь, усилил хватку, словно зажимая руку старика в пыточные тиски. Ошалевший старик изумленно поднял глаза и встретил ледяной взгляд самурая.

— Я изрядно голоден, — холодно и спокойно произнес Кадзэ. — Потрудитесь, почтенный, принести мне другую порцию одэна. Стоимость разбитой миски можете, если угодно, включить в счет.

Хозяин открыл было рот, хотел что-то сказать… но, поразмыслив, предпочел не высовываться. Смотрел он Кадзэ в глаза, и выражение праведного гнева стиралось с морщинистой физиономии, ровно пятно с ткани под руками опытной прачки. Рукой вертеть он тоже перестал. Зачастил угодливо:

— Как изволите, благородный господин самурай! Я позволил себе оскорбить слух вашей милости только потому, что неумеха эта просто до белого каления довела. Никакого терпения на нее не хватает! Вчера тоже миску разбила. Раньше поднос уронила. А дела у нас и так, позвольте заметить, не гладко идут, — ну, сколько ж спускать лентяйке этой? Ест сладко, спит мягко, а работать не умеет!

Кадзэ отпустил запястье трактирщика. Развернулся. Неторопливо прошествовал назад в кабинет, задвинул за собой створки седзи. С интересом прислушался.

На несколько мгновений в коридоре зависло молчание. Потом хозяин сдавленно прошипел:

— Чего расселась, дура? Ревет еще, принцесса! Быстро — убрать тут все! И бегом — за новой миской для господина самурая!

Кадзэ поднял чашечку. С наслаждением отхлебнул еще чаю. Он почти уже допил первую порцию, как седзи раздвинулись и в комнату старательно, считая шаги, вошла служанка. К груди она судорожно прижимала поднос с новой миской одэна. Одна щека еще краснела от недавних оплеух, но слезы уже высохли, глазки заблестели. Кадзэ взял с подноса палочки для еды. Потом — миску. Поднес поближе ко рту. Подцепил палочками еще дымящийся кусок редьки и с чувством отправил в рот.

Девушка уходить почему-то не торопилась. Уселась напротив и с улыбкой наблюдала, как ест самурай. Отправив в рот одновременно куриную тефтельку и несколько кусочков овощей, Кадзэ полюбопытствовал:

— Чего тебе, красавица?

Служаночка так и ударилась лбом об пол:

— Благодарствую, высокородный господин! Век не забуду!

Кадзэ лишь рукой небрежно махнул:

— Наказание твое далеко превзошло преступление. Однако ловкой прислужницей тебя и впрямь не назвать.

— Знаю, высокородный господин! Виновата. Только мы ж тут с недавних пор все как по лезвию ножа ходим. Хозяин сам до полусмерти напуган, оттого нынче меня и поколотил. Он ведь вообще-то добрый, в жизни руки на меня не поднял. Просто боится он. Мы все боимся.

— И что ж вас всех так напугало?

Девушка огляделась, словно прикидывая, не подслушивает ли ее кто. Придвинулась. Зашептала горячо:

— Хозяин нам о таком говорить не велит. Боится, мы сплетнями всех посетителей распугаем.

— Не вижу что-то иных посетителей, кроме меня. Рассказывай спокойно, милая.

Служаночка снова торопливо осмотрелась. Потом зашептала еще тише:

— Две ночи назад, господин, мы такое видели, такое! Ужас просто! Через деревню нашу демон проскакал…

В демонов Кадзэ верил. Он верил и в богов, и в духов, и в призраков. В это верили все вокруг, и он не был исключением. Но лично ему видеть демонов собственными глазами еще не случалось. А хозяину захудалой гостиницы и служанкам, значит, повезло. Странно как-то…

— И что за демон то был?

— Ужасный демон, господин! Алый лик и еще рога, вот такие… — Пальчиками она изобразила у себя на голове некое подобие небольших рожек. — А волосы — длинные, белые. А плечи — широкие. Он на черной лошади скакал и тащил в ад чью-то проклятую душу.

— В каком смысле — тащил в ад?

— Через седло его человек был перекинут, господин!

— Значит, демон скакал на оседланном коне?

— Да, господин! Говорю ж вам — ужас. Грохот раздался… А демон проскакал через деревню, а оттуда по дороге помчался. Мы все его видели, правда, правда! С тех пор все как неживые ходим. Так страшно, может, скоро тот демон за кем-нибудь из нас воротится…

Кадзэ отложил миску. Пристально взглянул в испуганное лицо служанки. Да нет, не так уж и молода. Лет восемнадцать точно сровнялось. Смазлива, несомненно, но на грубоватый, крестьянский лад. Смугловата и худа. На лбу повязана застиранная добела косынка. Цветастое кимоно — далеко не новое, но очень чистенькое и аккуратное. А страх от нее исходит столь сильный, что впору его руками пощупать. Нет, точно верит девушка в то, о чем говорит.

— Вот, значит, как, — протянул Кадзэ лениво, всем своим видом выражая, что относится к поведанной ужасной истории с изрядной долей сарказма.

— Клянусь вам, господин, я правду говорю!

— Стало быть, демон проскакал верхом на коне через все селение?

— Да, точно!

— И его многие люди видели?

— Точно так, благородный господин! Многие! Я не выдумываю, правда. Чего там, — да демона этого, верно, вся деревня видела. Гром копыт середь ночи раздался. Мы все из дверей и повысовывались, думали, кого это несет? А там демон… Хозяин с того дня, как минутка свободная выпадет, все сутры священные читает, чтоб, значит, зло от дома нашего отвести. Вся деревня денно и нощно молится да богов призывает.

— Куда же направился от вас демон?

— Да кто ж его знает, господин! А почему вы спрашивать изволите? Иль повстречали его на дороге?

— Нет. Не встречал. Я, красавица, только что явился из провинции Удзен. Иду вообще-то в земли Рокудзен, но вчера поневоле пришлось заночевать в селении Судзака.

— Ой! Простите меня, благородный господин, но вы соблаговолили свернуть на перекрестке совсем в другую сторону…

— О чем ты, девушка?

— Да как же, благородный господин… Помните перекресток четырех дорог?

— Да уж. Преотменно помню.

— Одна из дорог ведет из провинции Удзен, верно?

— Право, так. Я и пришел к вам по этой дороге.

— Вы поглядите сами, господин! Одна дорога в отроги горные уходит, прямо к вершине Фукуто. Другая — с гор, в деревню Судзака тянется. Третья — та в провинцию Рокудзен через деревню нашу ведет, истинно так. А вы, верно, соблаговолили по четвертой дороге пройти. А она от Судзаки прямо к нам, в Хигаши идет…

— Стало быть, чтобы попасть сюда, вовсе не следует проходить через Судзаку?

— Нет, конечно, господин! Правда, про Судзаку — разговор особый, близ этой деревни усадьба самого князя, господина нашего, стоит… Только не любят странники через Судзаку ходить-то! Через нас — напрямую — быстрее. Оттого и двор постоялый в нашем селении, и домик чайный. Кому охота крюк делать, ежели от перекрестка прямо к нам дойти можно?

— Что ж это получается, милая? Дороги образуют треугольник, смыкающий деревни Судзаку и Хигаши с перекрестком?

— Точно, господин!

— И стало быть, если я пойду по этой дороге, то либо попаду в провинцию Рокудзен, либо сверну назад, в сторону перекрестка?

— Истинно так, господин!

— Что ж, красавица. — На сей раз Кадзэ явственно давал понять служанке, что толкует с ней далеко не от скуки, — сделанного не вернуть. Скажи мне, однако, — правда, что нынешний князь ваш и двух лет не правит провинцией?

В голосе самурая звучал неподдельный интерес.

— Истинно, господин! Ныне у нас князь молодой. Красивый. Светлейший Манасэ его зовут, вот как! А провинцию нашу ему в награду даровали, как он изволил убить в великой битве при Секигахаре какого-то важного вражеского полководца. Вроде того полководца Иваки Садатака звали, а может, и нет. Одно известно: господин наш принес голову того полководца прямо в палатку великого Токугавы Иэясу и бросил к его ногам. А сёгун за таковой подвиг ему провинцию нашу подарил!

— Отчего ж тогда, мне мнится, нет в провинции вашей ни мира, ни покоя?

— Какой там мир, господин! Какой покой! С тех пор как провинцией нашей Светлейший Князь Манасэ правит, мы все едва с риса на воду перебиваемся, правда, правда. Двор наш постоялый да домик чайный в последние пару лет уж закрывать впору. Никто к нам не ходит. Боятся люди по дорогам нашим странствовать. Своя шкура дороже. А мы все скоро с голоду помирать станем!

— Вон оно как, красавица! — На сей раз тон захожего самурая выражал и жалость, и симпатию, и устоять перед ним было трудно.

Девушка и не устояла.

Склонилась к Кадзэ, сверкнула глазами, зашептала жарко:

— Благородный господин воин! Окажите честь простой служанке! Этой ночью я позволю себе прийти к вам в комнату. Только по-тихому все надо, чтоб хозяин не узнал. Честное слово, я бесплатно. Не побрезгуйте бедной девушкой, благородный господин…

Кадзэ снова взглянул на служанку. Тощая до неприличия. Угловатая — в ее-то годы! Личико — правда, бывают и хуже, но этот крестьянский медный загар! Жестокая насмешка застряла в горле. Нет. Зачем обижать девушку? Заговорил мягко:

— Спасибо за предложение, прекрасная дева. Только не собираюсь я брать у вас комнату. Нынче же мне необходимо воротиться в селение Судзака…

— Да ведь ночь, почитай, на дворе! — В голосе прислужницы звенело неподдельное возмущение. — О смерти вы, что ли, мечтаете, коли собираетесь бродить в темноте по нашим дорогам?! Бандиты, разбойники за каждым кустом. А демон? Иль я зря вашей милости про демона рассказывала?!

— Нет, прелесть моя. Не зря…

Когда Кадзэ добрел наконец до деревни Судзака, на дворе уж давным-давно стояла непроглядная ночь. Впереди маячил дом угольщика Дзиро, и самурай преотлично видел красные отсветы огня, проглядывавшие сквозь щели деревянных дверей.

Сильному воину распахнуть бы скользящие эти двери одним ударом — вместе с жалким засовом! Но Кадзэ счел за лучшее вежливо постучать в одну из створок.

— Эй, Дзиро! Спишь, старик? Гость твой самурай воротился! Отпирай, пусти переночевать!

Тотчас он услышал — зашлепали по полу босые крестьянские ноги. А там уж и руки хозяйские вынули, почти без колебаний, дубинку, служившую дому угольщика задвижкой.

Приоткрылись деревянные створки — впрочем, не сказать, чтоб намного.

— Дзиро? Эй, Дзиро!

Кадзэ позвал еще несколько раз, но ответа так и не дождался. Подождал малость, но — нет, больше в доме никто и не шелохнулся. Кадзэ напрягся. Бесшумно выхватил меч из ножен, принял боевую позицию… Ничего. Он перехватил катану одной рукой. Другой рывком распахнул дверные створки.

А в доме у Дзиро все шло, как заведено. Пылал весело в очаге уголь, кипела, пускала пузыри в горшке аппетитная каша, благоухали соленья в горшках… Только вот самого хозяина не было. И никого другого, насколь мог узреть изощренный глаз Кадзэ, не наблюдалось тоже.

Тьма. Тишина.

Осторожно, следя за каждой тенью, Кадзэ вошел в дом.

— Дзиро! Эй, старик!

На голову его упала сверху прочная сеть. Захлестнула и меч, и державшую оружие руку. Кадзэ собрался с силами. Протиснул меч сквозь ячейки сети и стал прорывать их — одну за другой. Тогда на голову его и обрушился первый удар. Крепко били — верно, тисовая дубинка была. Тяжелый удар повалил Кадзэ на одно колено. Он попытался встать, неизвестный ударил еще, а потом — еще. Самурай выворачивался, как мог, но сеть сковывала по рукам и ногам, не позволяя избежать града безжалостных ударов. Пока они приходились в основном по затылку и плечам, терпеть еще было можно. Но тут нападавший попал Кадзэ в висок, да так, что искры из глаз посыпались. И в себя еще самурай прийти не успел, а невидимый враг поспешил добавить. И тогда на Кадзэ наконец снизошла бархатная чернота милосердного беспамятства…