65
Комнату освещали свечи, большинство из которых уже догорело, оставив после себя только огарки. Опустевшие кальяны заслоняли графу обзор; но даже через стеклянные колбы ему были видны причудливо искаженные силуэты двух господ, лежавших без сознания. Когда Заборски пошевелил головой, неподвижные тела его приятелей сначала увеличились, а потом съежились.
— Дорогой граф…
Заборски повернулся. Рядом с ним стояла скромно одетая женщина средних лет.
— А-а-а, фрау Матейка… — Заборски ухмыльнулся, произнося ее имя.
— Я хочу кое-что с вами обсудить. — Заборски не отреагировал. — Наедине. — Заборски встал, слегка покачиваясь. — Осторожно, не упадите.
— Я бы никогда так не опозорился.
Мадам провела его по темному коридору в обшарпанную комнату, в которой пахло сыростью. Пол был голый, и обои под потолком начали отставать от стен; черная плесень полосками спускались сверху вниз по обе стороны окна со ставнями; керосиновая лампа стояла на старом исцарапанном письменном столе, перед которым было два стула.
— Пожалуйста, сядьте.
Заборски протащил кресло по полу с таким скрежетом, что его чувствительным ушам стало больно. Он рухнул в него, развалился и свесил руки вниз.
— Ну, — сказал он, — в чем дело?
— Как вам известно, — сказала фрау Матейка, — вы один из наших постоянных и самых любимых клиентов…
— Я заплатил… я заплатил Ольге за все на прошлой неделе.
— Да, конечно. Я не это имела в виду…
— Тогда в чем дело? Говорите.
Фрау Матейка походила на провинциальную школьную учительницу. На ее лице не было косметики, а седеющие волосы были стянуты в узел, из которого выбились несколько волосков. Серебряное распятие, висевшее у нее на шее, усиливало впечатление благовоспитанной старой девы.
Она снисходительно улыбнулась.
— Мне нравится считать наших постоянных клиентов друзьями. Господами, с которыми можно договориться.
— Вы не получите от меня больше денег, фрау Матейка. У меня их нет.
— Я хотела обсудить с вами не денежный вопрос. Дело в вашем поведении.
Заборски рассмеялся — неторопливое металлическое кудахтанье.
— Поведении? Но это же бордель!
Мадам потянулась к лампе и увеличила в ней фитилек. Ее лицо предстало перед ним не в самом выгодном свете: мешки под глазами походили на синяки, резкие морщины на верхней губе выдавали возраст.
— Я отвечаю за моих девочек, надеюсь, вы это понимаете? Я для них как мать. Они приходят ко мне со своими проблемами, когда их что-то беспокоит.
— И какое это имеет ко мне отношение?
— На вас были жалобы.
— Жалобы?
— Да.
— Какие жалобы?
— На вашу грубость. Так не пойдет, граф, вы пугаете девочек.
Заборски закатил глаза к потолку.
— Чепуха.
— Амалия показала мне свою шею. Вы чуть не задушили ее.
— Я был очень возбужден… — пробормотал Заборски.
— Знаете что… — Фрау Матейка наклонилась вперед. — Есть женщины, готовые исполнять необычные прихоти клиентов для вас, как все устроить. Если хотите, я могу узнать об этом. Хотя, конечно, это будет стоить немного дороже. Скажем, четыре… возможно, пять крон.
— Я пошел…
Заборски встал и вышел из комнаты. Его уже не так шатало, и он быстро прошел по коридору, потом через вестибюль, где все еще спали его приятели. В небольшой прихожей он взял свое пальто и трость.
Выйдя на улицу, он остановился: холодный ночной воздух освежал голову… Дверь предусмотрительно выходила на узкую плохо освещенную улочку. Голые кирпичи торчали из-под осыпающейся штукатурки. Он уже двинулся вперед, когда заметил человека, приближающегося к нему с другого конца улицы. Человек подошел; в тусклом желтом свете уличных фонарей был виден только его силуэт.
Улочка была недостаточно широка, чтобы они могли свободно разойтись, но ни один из них не посторонился, когда они поравнялись друг с другом. В результате мужчины довольно сильно столкнулись плечами.
Все еще раздраженный после разговора с фрау Матейкой, Заборски повернулся и крикнул:
— Смотри, куда идешь!
Мужчина остановился и тоже обернулся. Его лицо попало в свет фонаря, и теперь Заборски его узнал.
— Браун! Что вы здесь делаете?
— Думаю, то же, что и вы. — Молодой человек шагнул вперед. — Не особенно богатое духами место — дом фрау Матейки.
Заборски промолчал.
— Знаете, — продолжал Браун. — Я всегда подозревал, что вы только делаете вид, что интересуетесь нашим кружком.
— Что вы имеете в виду?
— Вы никогда не испытывали интереса к общению с душами умерших, не так ли?
— Вы пьяны, Браун. Прощайте.
Заборски развернулся и хотел уйти, но сразу почувствовал тяжелую руку Брауна на своем плече.
— Ну уж нет, дорогой граф. Думаю, вам стоит остаться и поговорить со мной.
Заборски оставался совершенно спокоен.
— Знаете, это все были фокусы, она всех обманывала… — продолжал Браун. — И я думаю, что вы знали об этом.
— Уберите руку.
— Тогда почему ты продолжал приходить каждую неделю. Это был ты?
— О чем вы говорите?
— Ты спал с ней, да?
— Уберите руку, — повторил Заборски.
— Она всегда была падка на щегольство и обещания.
— Последний раз говорю — уберите руку.
— Это были твои дети? Те, которых она носила? Твои?
Заборски ваялся за набалдашник своей трости в виде золоченой головы ягуара и вскинул руку. Раздался какой-то свист, блеснул металл. Браун отпрыгнул назад, сжимая глубокий порез на предплечье, из которого уже ручьем лилась кровь.
— Еще раз будешь испытывать мое терпение, мальчишка, и я порежу тебе горло, а не руку.
Заборски вставил тонкую шпагу обратно в необычные ножны и надавил на набалдашник. Браун услышал тихий щелчок — сработал механизм. Не взглянув на Брауна, Заборски пошел прочь. Когда он дошел до конца улочки, Брауну показалось, что граф не повернул ни налево, ни направо, а просто растворился в темноте ночи.
