Все собрались за большим круглым столом. На их лица падал свет от колеблющегося пламени единственной свечи. Она отбрасывала тени, которые прыгали с одной стены на другую — покачивающиеся темные пятна.

Мадам де Ружмон попросила всех соединить руки на время длинного обращения к высшим духовным силам. Она говорила в старинной манере, которая указывала на средневековый источник этого заклинания — своего рода древний магический обряд.

— Я призываю и заклинаю тебя, дух Моракс, коего поддерживает всемогущество Бога, и я повелеваю тебе именами: Бараламенсис, Балдачиенсис, Помачис, Аполореседес и именами самых могущественных принцев Дженио и Лиачиде, министров Тартара и верховных принцев Трона Оправданий Девятого Круга. Я повелеваю именем Того, кто произнес это и свершил! Святыми и славными именами: Адонай, Эль, Элохим, Элоха, Саваоф, Элион, Эсцерхи, Иах, Тетраграмматона, Садаи…

Иветтта де Ружмон продолжала бубнить, а Либерман в это время изучал своих соседей: апатичного графа, нелепую наследницу и коммерсанта. Он повернулся, чтобы рассмотреть остальных: невозмутимого банкира и его жену, фокусника-мошенника и белошвейку. Какое разношерстное собрание! Даже странно, что пути всех этих людей пересеклись в квартире Шарлотты Лёвенштайн. Скорее всего именно один из них виновен в ее убийстве. Но кто? Лица их были такие разные, но же — растерянные. Глядя на них, Либерман не мог с уверенностью сказать, кто именно убийца.

Комнату наполняло насыщенное благоухание, как от церковного кадила. Но вокруг не было видно ничего, что могло испускать этот запах: ни край рясы священника, ни раскачивающаяся цепь кадила не появлялись из загадочной темноты. Либерман взглянул на Райнхарда, который, в свою очередь, озадаченно посмотрел на него.

Хотя Райнхард не произнес ни слова, на его лице отчетливо читался вопрос: «Откуда этот запах?»

Либерман покачал головой.

— Приди! Приди, предстань перед кругом, — продолжала француженка свое заклинание, — в простой человеческой форме, не ужасной и не уродливой, незамедлительно… Приди к нам из любой части света, где ты есть и ответь на наши вопросы. Предстань лично, в видимой форме, и яви то, что мы желаем, повинуясь вечному и живому Богу Гелиоруму.

Мадам де Ружмон замолчала, и наступившую тишину нарушил звук монеты, упавшей на пол и кружившейся на одном месте.

— Аппорт, — сказала Козима фон Рат.

Фрау Хёльдерлин энергично закивала в знак согласия.

— Заклинаю тебя, — продолжала Иветта де Ружмон, — также великим и истинным Именем твоего Бога, которому ты обязан подчиняться, именем того Короля, которому ты повинуешься, приходи без промедления; приходи и исполни мое желание, будь со мной до конца в осуществлении моих намерений.

В темноте послышался звук, напоминающий царапание, будто маленькие коготки скользнули по дереву. Только Либерман к Райнхард обернулись, вглядываясь в темный дальний угол комнаты. Фрау Хёльдерлин наклонилась немного к Либерману и шепотом отрывисто предостерегла: «Нет, герр доктор. Не смотрите в темноту».

Либерман хотел было спросить почему, но, вспомнив, что он чужой здесь, только улыбнулся и снова стал наблюдать за мадам де Ружмон, черное атласное платье которой в тусклом свете было почти невидимым, поэтому казалось, что голова ее отделена от тела. Безмятежное лицо мадам де Ружмон плыло в воздухе, как пузырь эктоплазмы.

— Я заклинаю тебя невыразимым именем, которому послушны все создания; могущественным Тетраграмматоном Иеговы, которым побеждены все элементы: воздух разделен, огонь порожден, море отброшено, земля сдвинута, и вся тьма вещей небесных, вещей земных, вещей адских содрогается и трепещет. Говори со мной!

Приказ Иветты де Ружмон потонул в напряженной тишине. Скрипнул чей-то стул, и Либерман услышал легкий астматический свист при выходе воздуха из легких фрау Хёльдерлин.

Ожидание разворачивалось, как рулон ткани, и с каждым оборотом напряжение усиливалось. В конце концов блаженная улыбка осветила встревоженное лицо мадам де Ружмон.

— Я вижу его… — прошептала она, голос ее дрожал от еле сдерживаемого волнения. — Он здесь. Добро пожаловать, о Дух! Добро пожаловать, Моракс!

Либерман почувствовал в воздухе какое-то движение, легкий сквозняк, как будто в дальней комнате хлопнули дверью. Пламя свечи закрутилось и вспыхнуло, выпустив тонкое облачко голубого дыма. Было очевидно, что прибыл дух, призываемый мадам де Ружмон.

— Добро пожаловать, — хором прошептали все остальные. Фрау Хёльдерлин и Натали Хек отпустили руки Либермана.

— Моракс, — начала француженка, — мы, живущие в неведении, просим тебя о помощи. Мы хотим связаться с нашей сестрой Шарлоттой, которая недавно перешла из этого мира в иной, из тьмы в свет.

В колеблющемся свете свечи лицо Иветты де Ружмон неожиданно изменилось: лоб пересекли глубокие морщины, челюсть выдвинулась вперед. Ее веки затрепетали и поднялись, открывая только блестящие белки глаз. Она произнесла мужским голосом без каких-либо признаков французского акцента: — Она здесь, мадам.

Некоторые из присутствующих охнули. Либерман заметил, что граф схватился за сердце.

— Я вижу молодую женщину с золотистыми волосами и сияющей улыбкой… Но она не может успокоиться. Ее душа встревожена. В чем дело, дева? Почему ты не можешь предаться вечному покою? А-а-а… Меня убили, говорит она, и я не могу быть спокойна, пока совершивший грех не понесет наказание…

Голос медиума вернулся к обычному сопрано, ее веки опустились:

— Значит, душу Шарлотты не унес демон?

— Нет, мадам, — ответила она тенором, и снова показались белки глаз. — Ее убил смертный земным способом… и этот страшный человек находится сейчас среди вас.

Натали Хек вскрикнула, послышались протесты. Фрау Хёльдерлин перекрестилась, а Козима фон Рат вытащила большой платок и промокнула капельки пота на лбу. «О, мадам, — прошептала она, — о, мадам». Заборски бормотал «Иисусе, Иисусе». Брукмюллер невозмутимо смотрел на свечу, а Хёльдерлин обнял жену за плечи. Либерман поймал взгляд Брауна. Молодой человек цинично улыбнулся, пожал плечами и отвернулся.

— Есть ли среди вас кто-нибудь по имени Натали? — спросила мадам де Ружмон тягучим голосом Моракса.

Даже в полумраке было видно, как побледнела белошвейка. Она отчаянно замотала головой.

— Нет, — шептала она, — это не я, клянусь.

— Натали, — торжественно объявил Моракс. — Эта женщина хочет вам кое-что сказать.

Всеобщее волнение стихло, и в комнате наступила абсолютная тишина. Свеча снова затрещала, и капелька горячего воска упала, оставив след в виде повисшей тонкой ниточки.

— Натали?

Либерман почувствовал, как вздрогнула сидевшая рядом с ним маленькая белошвейка.

— Да, — робко ответила она. — Я здесь.

— Тебе так нравилась моя брошь в виде бабочки.

— Да…

— Я хочу, чтобы ты взяла ее себе. Будет очень красиво, если ты будешь носить эту брошь со своим белым летним платьем.

Натали зажала рот ладонью, посмотрела вокруг и воскликнула:

— Мне действительно очень нравится эта брошь, и у меня в самом деле есть белое летнее платье.

Затем, неожиданно успокоившись, она прошептала:

— Это она…

Моракс продолжал:

— А есть среди вас человек по имени Отто?

— Да, — сказал Браун, выпрямляясь. — Меня зовут Отто.

Женщина-медиум наклонила голову набок, как будто внимательно слушая. Затем, все еще голосом вызванного духа, она произнесла:

— Отто, каким ты был дураком. Ты выбрал рискованный путь, который приведет тебя к беде. Что полезно для тела, иногда вредно для души. — Молодой человек казался слегка озадаченным, но не более того. После небольшой паузы Иветта де Ружмон добавила: — Вспомни «Дунай», вспомни Баден… и бедную вдову. Всевидящий Бог заметит даже самый малый грех, ничто не останется безнаказанным. Покайся!

Голос Моракса стал громче.

— Ты согрешил против Господа, и, будь уверен, наказание не заставит себя ждать.

Браун переменился в лице. Он не был больше снисходительным, циничным и равнодушным. Теперь он выглядел смущенным. Хек бросила на него внимательный взгляд.

— А теперь… — Браун встревожено посмотрел на мадам де Ружмон. Она замолчала и сидела совершенно спокойно. В свете свечи белки ее глаз отливали перламутровым блеском.

— Граф Зольтан Заборски, — объявил Моракс. — Я чувствую вашу грусть — она словно язва разъедает ваше сердце. Я вижу проданный большой красивый замок, семью в отчаянии.

Граф перекрестился, склонил голову и сложил в молитве руки, пальцы которых были украшены множеством перстней.

— Генрих? Среди вас есть Генрих?

Либерман сидел прямо напротив Хёльдерлина Он видел, что лоб его блестел от пота.

— Генрих, — провозгласил Моракс. — Я должна сказать тебе нечто важное…

Фрау Хёльдерлин посмотрела на мужа. Ее лицо выражало подозрение и интерес.

— Нет! — закричал Хёльдерлин. Он вскочил на ноги и стукнул кулаком по столу. Свеча подпрыгнула, и по потолку и стенам комнаты забегали тени. — Нет, это не может продолжаться. Это ненормально… Прошу прощения, но я вынужден настаивать на прекращении сеанса.

— Моракс. — Голос Иветты де Ружмон снова стал нормальным, ее веки опустились; однако говорила она теперь тихо и медленно. — Моракс, ты здесь?

— Герр Хёльдерлин, немедленно сядьте! — крикнул Заборски. — Мадам де Ружмон все еще находится в контакте с миром духов! Вы подвергаете ее серьезной опасности!

— Нет, я не сяду! — закричал в ответ Хёльдерлин. — Мы не имеем права этого делать. Это кощунство. Святотатство. Фройляйн Лёвенштайн занималась тем, что было выше ее понимания, и посмотрите, что с ней произошло! Хватит! Я больше не буду в этом участвовать!

Неожиданно глаза Иветты де Ружмон распахнулись. Несколько секунд ее лицо оставалось бесстрастным. Потом на нем застыла маска страха. Губы ее начали дрожать. Потом она широко открыла рот и издала долгий и леденящий душу вопль. Сначала звук быстро становился все выше и громче, а потом медленно и постепенно стихал. Женщина схватилась руками за горло. Она задыхалась и хрипела, как в агонии, а затем рухнула лицом на стол, раскинув руки в стороны и опрокинув свечу. Комната погрузилась в абсолютную темноту.