* * *

Подобно развертывающей кольца змее, цепь боевых колесниц, стремительно вилась по дну глубокой долины. Держась за передний щит ведущей колесницы, мальчик смотрел вверх на обступившие их утесы. Отвесная скала, будто сотами, была пронизана зияющими входами в могилы древних. Темные отверстия глядели на него как беспощадные глаза легиона джиннов. Принц Нефер Мемнон содрогнулся и стал смотреть вдаль, украдкой сложив пальцами левой руки знак, отвращающий зло.

Он оглянулся на колонну и увидел, что со следующей колесницы сквозь клубящиеся облака пыли на него смотрит Таита. Пыль тонким слоем покрыла старика и его колесницу, и луч солнечного света, проникший до дна этой глубокой долины, блестел на частицах слюды так, что Таита, казалось, светился, будто воплощение одного из богов. Нефер виновато склонил голову, устыдившись того, что старик заметил его мимолетный суеверный страх. Никому из принцев крови Дома Тамоса не пристало выказывать подобную слабость, особенно ему, сейчас, когда он стоит на пороге зрелости. Однако Таита знал его как никто другой, ведь, наставник Нефера с самого младенчества, он был ближе к принцу, чем родители или кровные братья. Выражение лица Таиты никогда не менялось, но даже издалека взгляд его стариковских глаз, проникал Неферу в самую душу. Видящий все, понимающий все.

Нефер опять отвернулся и встал в полный рост рядом с отцом, который щелкал вожжами и подгонял лошадей длинным кнутом. Внезапно долина впереди открылась в большой амфитеатр, где лежали холодные развалины города Галлала. При первом же взгляде на знаменитое поле битвы Нефер затрепетал. Таита еще молодым человеком сражался здесь, когда полубог Тан, господин Харраб, уничтожил темные силы, угрожавшие Египту. Это случилось более шестидесяти лет назад, но Таита поведал принцу о битве во всех подробностях и столь живо, что Нефер будто сам присутствовал там в тот роковой день.

Отец Нефера, бог и фараон Тамос, подвел колесницу к россыпи камней от разрушенных ворот и остановил лошадей. Позади сто колесниц одна за другой в точности повторили маневр, и колесничие спустились с площадок, чтобы напоить лошадей. Когда фараон открыл рот, намереваясь заговорить, пыль, покрывавшая его лицо, стала крошиться на щеках и осыпаться по груди.

– Мой господин!

В ответ фараон приветствовал Великого Льва Египта, господина Нага, командующего его войском и любимого друга.

– Прежде чем солнце коснется вершин, мы должны оказаться далеко отсюда. Я хочу совершить ночной переход к Эль-Габару.

Синяя военная корона на голове Тамоса мерцала от слюдяной пыли, а глаза с крошечными влажными комочками грязи в уголках были налиты кровью, когда он взглянул на Нефера.

– Вас с Таитой я оставлю здесь.

Хотя Нефер знал, что возражать бесполезно, он все-таки решил: попытка не пытка. Войско шло на врага. Замысел фараона Тамоса был таков: двинуться в обход к югу через Большие Барханы и найти путь между горькими натровыми озерами, чтобы напасть на врага с тыла и пробить в центре его войска брешь, в которую могли бы хлынуть египетские легионы, собранные и ожидающие на берегу Нила напротив Абнуба. Тамос объединил бы два войска и, прежде чем враг оправится, погнал бы его мимо Тель эль-Даба и захватил вражескую цитадель Аварис.

Это был смелый, блестящий план; его осуществление позволило бы одним ударом завершить войну с гиксосами, бушевавшую на протяжении жизни двух поколений.

Нефера учили, что смысл его существования на этой земле – сражение и слава. Но даже в его нынешнем возрасте, четырнадцати лет, и то и другое пока ускользало от него. Он же всей душой стремился мчаться рядом с отцом к победе и бессмертию.

Протест не успел сорваться с губ принца: фараон опередил его.

– Что есть первая обязанность воина? – спросил он мальчика.

Нефер опустил глаза.

– Повиновение, великий, – тихо и неохотно ответил он.

– Всегда помни об этом. – Фараон кивнул и отвернулся.

Нефер чувствовал себя отвергнутым и брошенным. В его глазах была боль, верхняя губа дрожала, но пристальный взгляд Таиты заставил принца взять себя в руки. Мальчик поморгал, прогоняя слезы, глотнул воды из меха, висевшего на поручне сбоку колесницы, и повернулся к старому Магу, бойко тряхнув густыми, покрытыми спекшейся пылью кудрями.

– Покажи мне памятник, Тата, – приказал он.

Странная пара зашагала через скопление колесниц, мужчин и лошадей, запрудивших узкую улицу разрушенного города. Раздетые донага из-за сильной жары, два десятка солдат спустились по глубоким шахтам к древним колодцам и по цепочке передавали на поверхность ведра со скудными остатками горьковатой влаги. Когда-то эти колодцы вдосталь снабжали водой богатый густонаселенный город, безраздельно господствовавший на торговом пути от Нила к Красному морю. Затем, столетия назад, землетрясение разрушило водоносный слой и перекрыло подземный поток. Город Галлала обезлюдел от недостатка воды. Теперь ее едва хватало, чтобы утолить жажду двухсот лошадей и наполнить мехи, прежде чем колодцы иссякнут.

Таита вел Нефера по узким переулкам мимо храмов и дворцов, ныне населенных только ящерицами и скорпионами, пока они не достигли пустынной центральной площади. Посреди этой площади стоял памятник господину Тану и его победе над полчищами разбойников, которые едва не истребили самую богатую и могущественную нацию на земле. Памятник представлял собой внушающую ужас пирамиду из человеческих черепов, скрепленных вместе; перед ней стоял маленький храм из красных каменных плит. Более тысячи черепов, оскалив зубы, глядели на мальчика, когда он читал вслух надпись на каменном портике: «Наши отрубленные головы свидетельствуют о битве, в которой мы пали здесь от меча Тана, господина Харраба. Да прославят деяния этого могущественного повелителя мощь богов и праведных в грядущих поколениях. Так провозглашено в четырнадцатом году правления бога фараона Мамоса».

Сидя на корточках в тени памятника, Таита наблюдал за принцем. Тот двинулся в обход пирамиды и через каждые несколько шагов останавливался, уперев руки в бедра, желая изучить ее со всех сторон. Хотя лицо Таиты оставалось невозмутимым, в его глазах читалась любовь к этому мальчику. Она брала начало в жизнях двух других людей. Первой была Лостра, царица Египта. Таита, евнух, был оскоплен после возмужания и когда-то любил женщину. Из-за увечья любовь Таиты была чиста, и он щедро изливал ее на царицу Лостру, бабушку Нефера. Это была любовь столь всепоглощающая, что и теперь, спустя двадцать лет после смерти Лостры, она составляла основу его существования.

Другим источником любви Таиты к Неферу был Тан, господин Харраб, в честь которого воздвигли этот памятник. Таите он был дороже брата. Лостра и Тан давно умерли, но их кровь щедро смешалась в жилах этого мальчика. От их незаконного союза родился ребенок, который ныне вырос, стал отцом принца Нефера и фараоном Тамосом и теперь вел войско на колесницах, доставивших их сюда.

– Тата, покажи, где вы захватили главаря грабителей. – Голос Нефера срывался от волнения – и оттого, что принц вступил в пору взросления. – Здесь? – Он побежал к разбитой стене на южной стороне площади. – Расскажи мне эту историю еще раз.

– Нет, не здесь. На той стороне. – Таита поднялся и на длинных и тонких, как у аиста, ногах зашагал к восточной стене. Он посмотрел на рассыпающуюся вершину пирамиды. – Негодяя звали Шуфти, и был он одноглазым и уродливым, как бог Сет. Он попытался сбежать с поля боя и полез через стену вон там. – Таита наклонился, поднял из обломков половинку кирпича и внезапно швырнул ее вперед. Она перелетела через высокую стену. – Я раскроил ему череп, убил одним ударом.

Хотя Нефер знал силу старика не понаслышке, а о мощи и выносливости Таиты ходили легенды, принц дивился тому удару. «Он стар как горы, старше моей бабушки – ведь он и ее растил, – изумился Нефер. – Говорят, он видел двести разливов Нила и лично участвовал в постройке пирамиды». Он громко спросил:

– Ты отрубил ему голову, Тата, и положил ее на ту груду? – Он указал на зловещий памятник.

– Вы знаете эту историю не хуже меня, ведь я рассказывал ее вам сто раз. – Таита притворялся, будто из скромности не хочет расхваливать собственные подвиги.

– Расскажи опять! – потребовал Нефер.

Таита сел на каменный блок, а Нефер в счастливом ожидании устроился у его ног и жадно слушал, пока войска не протрубили в бараньи рога отход и отголоски не затихли в черных утесах.

– Фараон зовет нас, – сказал Таита и встал, чтобы первым идти назад через ворота.

За стенами царили великие суматоха и суета: войско готовилось к отправке в земли барханов. Мехи вновь распирало, солдаты, прежде чем подняться на колесницы, проверяли и подтягивали упряжь.

Когда старик и мальчик появились из ворот, фараон Тамос посмотрел поверх голов советников и кивком подозвал к себе Таиту. Вместе они отошли туда, где их не могли слышать военачальники. Господин Наг хотел было присоединиться к ним, но Таита что-то шепнул фараону, и Тамос повернулся и коротко отослал Нага. Оскорбленный господин Наг вспыхнул от унижения и бросил на Таиту яростный взгляд, разящий, как боевая стрела.

– Ты оскорбил Нага. Однажды меня может не оказаться рядом. Кто тогда защитит тебя?

– Никому нельзя доверять, – возразил Таита. – По крайней мере, пока мы не раздавим голову змее предательства, которая сжимает кольца вокруг опор вашего дворца. До вашего возвращения из северной кампании только мы двое должны знать, куда я беру принца.

– Но Наг! – Фараон протестующе засмеялся. Наг был ему как брат. Они вместе проехали по Красной Дороге.

– Даже Наг. – Таита не сказал больше ни слова. Его подозрения наконец превращались в уверенность, но он еще не собрал все нужные свидетельства, чтобы убедить фараона.

– Принцу известно, зачем вы едете в бесплодную пустыню? – спросил фараон.

– Ему известно только, что мы продолжим изучение тайных знаний и постараемся поймать его божественную птицу.

– Хорошо, Таита, – кивнул фараон. – Ты всегда был скрытен, но верен. Мне нечего больше сказать, ибо все сказано. Теперь ступай, и пусть Гор прострет крылья над тобой и Нефером.

– Будьте осторожны и вы, великий, в эти дни враги стоят позади вас, не только впереди.

Фараон крепко сжал локоть мага. Рука под его пальцами была тонкой, но твердой, как высохшая ветвь акации. Затем он вернулся туда, где возле царской колесницы его ждал Нефер – с оскорбленным видом щенка, которому приказали вернуться в конуру.

– Божественно великий, в войске есть солдаты моложе меня. – Принц предпринял последнее отчаянное усилие убедить отца, что его место – на колесницах. Конечно, фараон знал: мальчик прав. Мерен, внук прославленного полководца Кратаса, был моложе Нефера на три дня, но сегодня ехал с отцом как копьеносец в одной из замыкающих колесниц. – Когда вы позволите мне отправиться с вами на битву, отец?

– Возможно, когда ты проедешь по Красной Дороге. Тогда даже я не стану противиться.

Пустое обещание, они оба знали это. Красная Дорога была тяжелым испытанием в искусстве верховой езды и владении оружием, и немногие воины решались проехать по ней. Дорога доводила до изнурения и часто убивала даже крепкого мужчину в расцвете сил, но доводила его обучение почти до совершенства. Для Нефера этот день должен был наступить не скоро.

Затем строгое лицо фараона смягчилось, и он сжал плечо сына – единственное проявление любви, которое он мог позволить себе перед войсками.

– А сейчас я повелеваю тебе отправиться с Таитой в пустыню, чтобы поймать божественную птицу и таким образом доказать, что в твоих жилах течет царская кровь и у тебя есть право однажды надеть двойную корону атев.

Нефер и старик бок о бок стояли под разрушенными стенами Галлалы и наблюдали, как колонна проносится мимо. Ее, обернув поводья вокруг запястий и откинувшись назад, сдерживая рвущихся лошадей, вел Фараон с обнаженным торсом и в льняном набедреннике, хлеставшем по мускулистым ногам; синяя военная корона на голове делала его высоким и подобным богу.

За ним следовал господин Наг, почти такой же высокий, почти такой же красивый, с надменным и гордым лицом, с большим изогнутым луком через плечо. Наг, один из самых могучих воинов Египта, получил свое имя как почетное прозвище: Нагом звалась священная кобра в урее, царской короне. Фараон Тамос даровал ему это прозвание в тот день, когда они вместе прошли испытание Красной Дорогой.

Наг не соизволил взглянуть в сторону Нефера. Колесница фараона въехала в устье темного ущелья прежде, чем последняя колесница в колонне промчалась мимо того места, где стоял Нефер. Мерен, друг и товарищ принца во многих запретных детских забавах, рассмеялся ему в лицо, сделал непристойный жест и насмешливо крикнул, стараясь перекрыть скрип и скрежет колес:

– Я принесу тебе голову Апепи поиграть, – пообещал он, и в этот миг, когда Мерен уносился прочь, Нефер возненавидел приятеля. Апепи был царем гиксосов, а Нефер не нуждался в игрушках: он уже стал мужчиной, пусть даже отец отказывался признать это.

После того как колесница Мерена исчезла и пыль улеглась, старик и мальчик долго молчали. Затем Таита повернулся и без единого слова пошел туда, где были привязаны их лошади. Он поправил удила, поднял набедренник и не по годам проворно вскочил в седло. Оказавшись верхом на голой спине животного, он, казалось, слился с ним воедино. Нефер вспомнил: если верить легенде, Таита первый в Египте освоил искусство верховой езды. Он по-прежнему носил титул «Повелитель десяти тысяч колесниц», дважды дарованный ему вместе с Золотой Похвалой двумя фараонами, правившими раздельно.

И, без сомнения, он был один из тех немногих, кто осмеливались ездить верхом. Большинство египтян чурались этого занятия, считая его так или иначе непристойным и недостойным, а главное, опасным. Нефер не питал таких предубеждений, и стоило ему вскочить на спину любимого жеребца, Звездочета, как его дурное настроение начало таять. Когда они достигли гребня холмов над разрушенным городом, к принцу почти вернулось обычное воодушевление. Он бросил последний завистливый взгляд на клубы пыли, поднятые войском вдали, у северного горизонта, и решительно повернулся к ним спиной.

– Куда мы едем, Тата? – спросил он. – Ты обещал сказать, как только мы отправимся в путь.

Таита был неизменно сдержан и скрытен, но редко до такой степени, как в том, что касалось конечной цели этой их поездки.

– Мы едем в Гебель-Нагару, – ответил Таита.

Нефер впервые слышал это название, но тихо повторил его. Оно звучало романтично и завораживающе. От волнения и предчувствия затылок принца будто закололо, и мальчик поглядел вперед, в простор пустыни. Бесконечность зазубренных крутых холмов уходила далеко к голубому горизонту в знойном мареве. Окраска скал изумляла: то темно-синие, как грозовые тучи, то желтые, как оперение ткачика, или красные, как раненая плоть, и блестящие, как хрусталь. В жаркой дымке их очертания колебались и дрожали.

Таита оглядывал эти жуткие места с грустью и ощущением, что возвращается домой. Именно в эту дикую местность он удалился после смерти своей возлюбленной царицы Лостры. Сначала он уполз сюда, подобно раненому животному. Затем, когда прошли годы и боль притупилась, его вновь привело к тайнам и пути великого бога Гора. Он удалился в эту пустыню лекарем и хирургом, сведущим в известных науках. Один в бесплодных песках, он обнаружил ключ к вратам духа, за которые проникали лишь немногие. Он вошел в них человеком, а вышел знакомцем великого бога Гора, посвященным в диковинные тайны, малодоступные человеческому воображению.

Таита вернулся в мир людей лишь тогда, когда царица Лостра посетила его во сне, покуда он спал в своей пещере отшельника в Гебель-Нагаре. Она снова была пятнадцатилетней девушкой, свежей, едва достигшей брачного возраста, розой в первом цветении, с росой на лепестках. Даже во сне его сердце переполнилось любовью и грозило разорвать грудь.

– Дорогой Таита, – прошептала Лостра, коснувшись его щеки и разбудив, – ты был одним из двух мужчин, которых я любила при жизни. Тан теперь со мной, но прежде чем и ты сможешь прийти ко мне, я дам тебе еще одно поручение. Ты никогда не подводил меня. Знаю, не подведешь и теперь, верно, Таита?

– Я к вашим услугам, госпожа. – Собственный голос странно отдавался в его ушах.

– В Фивах, моем городе ста ворот, в эту ночь был рожден ребенок. Он – сын моего сына. Это дитя назовут Нефером, что означает «чистый и совершенный телом и духом». И – увы – он несет мою кровь и кровь Тана к трону Верхнего Египта. Ибо великие и разнообразные опасности уже сгущаются вокруг малыша. Ему не преуспеть без твоей помощи. Только ты в силах защитить и направить его. Последние годы ты провел отшельником в бесплодной пустыне; те навыки и знания, что ты приобрел здесь, предназначены только для одной цели: отправляйся к Неферу. Отправляйся быстро, тотчас, и оставайся с ним, пока твоя служба не будет исполнена. Затем приходи ко мне, возлюбленный Таита. Я буду ждать, а твоя бедная искалеченная мужественность восстановится. Ты будешь здоров и невредим, когда встанешь рядом со мной, рука в моей руке. Не подведи меня, Таита.

– Никогда! – вскричал во сне Таита. – За всю жизнь я ни разу не подвел вас. Не подведу и теперь, после вашей смерти.

– Знаю, что не подведешь. – Лостра улыбнулась милой призрачной улыбкой, и ее образ растаял в ночи пустыни. Таита пробудился с лицом, влажным от слез, и собрал свое скудное имущество. Только у входа в пещеру он задержался, чтобы взглянуть на звезды. Он подсознательно искал яркую, совершенно определенную звезду богини. В семидесятый день после смерти царицы, в ту ночь, когда долгий ритуал ее бальзамирования завершился, эта звезда внезапно появилась в небесах, большая, красная, пылавшая там, где прежде было пусто. Сейчас Таита нашел ее и почтительно ей поклонился. Затем он зашагал на запад, к Нилу и к городу Фивам, прекрасным стовратным Фивам.

Это случилось более четырнадцати лет назад, и теперь Таита жаждал добраться до тихого места в пустыне, ведь только там он мог вновь набрать полную силу, и тогда выполнить поручение Лостры. Только там он мог поделиться этой силой с принцем. Ибо маг знал, что темные силы, о которых предупреждала царица, уже собираются вокруг.

– Вперед! – сказал он мальчику. – Давай поедем и поймаем твою божественную птицу.

На третью ночь после отъезда из Галлалы, когда созвездие Диких Ослов стояло в зените в северной части ночного неба, фараон остановил войско, чтобы напоить лошадей и наспех перекусить высушенным на солнце мясом, финиками и холодными лепешками из проса дурра. Затем он приказал подняться на колесницы. Сейчас бараньи рога не гудели сигнал: войско была на территории, где часто проезжали дозорные колесницы гиксосов.

Колонна снова понеслась вперед рысью. По мере их продвижения пейзаж заметно менялся. Наконец египтяне выехали из плохих земель, вернувшись в предгорья над речной долиной. Внизу виднелась полоса густой растительности, далекая и темная в лунном свете; она отмечала русло великой Матери-реки Нила. Далеко обойдя Абнуб, войско вышло в тыл главного войска гиксосов на реке. Хотя для такого врага, как Апепи, это был крошечный отряд, здесь были собраны искуснейшие колесничие войск Тамоса – он-то и сделал их лучшими в мире. Кроме того, на их стороне была внезапность.

Когда фараон впервые предложил эту стратегию и объявил, что лично возглавит поход, члены военного совета возражали ему со всей страстностью, какую могли себе позволить, переча богу. Даже старый Кратас, когда-то самый безрассудный и свирепый воин во всех войсках Египта, рвал густую белую бороду и ревел:

– Клянусь истрепанной и гноящейся крайней плотью Сета, я бы и измаранной пеленки вам не сменил, если бы тем самым посылал вас прямо в любящие руки Апепи. – Он, вероятно, единственный смел так говорить с богом-царем. – Пошлите другого на эту черную работу. Ведите колонну прорыва, если вам так угодно, но не удаляйтесь в пустыню, на съедение упырям и джиннам. Вы – Египет. Если Апепи захватит вас, он захватит нас всех.

Из всего совета только Наг поддержал фараона, но Наг всегда был преданным и верным. Теперь они перешли через пустыню и оказались во вражеском тылу. Завтра на рассвете они предпримут отчаянную атаку, которая расколет войско Апепи и позволит еще пяти отрядам фараона, тысяче колесниц, с боем прорваться к ним. Тамос уже чувствовал на языке медовый вкус победы. Еще до следующего полнолуния он будет пировать в залах дворца Апепи в Аварисе.

Вот уже почти два столетия Верхнее и Нижнее Царства Египта были разделены. С тех пор в Северном Царстве правили то египетский узурпатор, то захватчик-чужеземец. Предназначением Тамоса было изгнать гиксосов и объединить обе части страны. Только тогда он мог бы носить атев, двойную корону, по праву и с одобрения всех древних богов.

В лицо ему дохнул ночной ветер, довольно холодный – у Тамоса онемели щеки, а его копьеносец поспешил укрыться за передним щитом колесницы. Были слышны только хруст грубого щебня под колесами, тихий стук копий в ножнах да изредка негромкий предупреждающий окрик: «Берегись! Яма!», – передающийся вдоль колонны.

Внезапно перед ним открылась широкая вади Гебель-Вадун, и фараон Тамос остановил колесницу.

Вади была гладкой как дорога. Она приведет их к плоской береговой равнине у реки. Фараон бросил поводья копьеносцу и спрыгнул на землю. Он потянулся, разминая затекшие и ноющие члены, и, не оборачиваясь, услышал, как сзади подъехала колесница Нага. Раздалась тихая команда – скрип колес замер в тишине, – затем легкие, уверенные шаги: Наг направился в сторону Тамоса.

– Теперь мы здесь, и опасность, что нас обнаружат, велика как никогда, – сказал Наг. – Посмотрите туда. – Он показал длинной мускулистой рукой за плечо фараона. Там, где вади ниже их выходила на равнину, горел огонек, мягкий желтый свет масляной лампы. – Это – деревня Эль-Вадун. Там ждут наши лазутчики; они проведут нас через заставы гиксосов. Я поеду вперед и встречусь с ними, чтобы обезопасить путь. Прошу вас подождать здесь, великий, я скоро вернусь.

– Я поеду с тобой.

– Я прошу вас. Там может быть предательство, Мем. – Он назвал царя детским именем. – Вы – Египет. Вы слишком драгоценны, чтобы рисковать вами.

Фараон обернулся, чтобы взглянуть в любимое лицо, худощавое и красивое. Белые зубы Нага блеснули в звездном свете – он улыбнулся, – и фараон легко коснулся его плеча, с доверием и любовью.

– Иди скорее и скорее возвращайся, – разрешил он.

Наг коснулся рукой груди возле сердца и побежал к своей колеснице. Проезжая мимо того места, где стоял царь, он вновь салютовал. Тамос улыбнулся, салютовал в ответ и стал смотреть, как Наг съезжает по склону вади. Доехав до ровного, твердого песка сухого русла вади, Наг хлестнул лошадей, и те помчались к деревне Эль-Вадун. Колесница, оставляя на серебристом песке колеи, в которых залегли черные тени, исчезла за первым изгибом вади. Когда она уехала, фараон пошел вдоль ожидающей колонны и стал тихо говорить с воинами, называя многих по имени, негромко смеясь, подбадривая и приветствуя их. Неудивительно, что они любили его и с радостью следовали за ним, куда бы он их ни повел.

Господин Наг ехал осторожно, держась южного берега сухого русла. Время от времени он глядел на гребень холмов и наконец узнал на горизонте скалу, превращенную ветром в чуть скособоченную башню, и, довольный, крякнул. Вскоре он достиг места, где едва заметная тропинка, начинаясь на дне вади, вилась по крутому склону к древней смотровой башне.

Коротко отдав приказ копьеносцу, Наг спрыгнул с подножки и поправил на плече кавалерийский лук. Затем снял привязанный ремнем к поручню колесницы глиняный горшок с огнем и зашагал вверх по тропе. Она была еле видна, так что если бы Наг не запомнил каждый ее изгиб и поворот, то дюжину раз потерял бы ее, прежде чем достичь вершины.

Наконец он вышел к верхнему валу башни. Построенная много столетий назад, сейчас она была разрушена. Наг не приближался к краю, где был крутой обрыв в долину. Вместо этого он нашел спрятанную им заранее в нише стены вязанку сухого хвороста и вытащил ее на открытое место. Он быстро составил небольшую пирамиду для розжига, подул на крупные древесные угли в горшке для огня и, когда они запылали, высыпал на них горсть сухой травы. Угли вспыхнули, и он развел маленький сигнальный костер. Спрятаться он не пытался, наоборот, встал там, где наблюдатель внизу увидел бы его освещенным на башне. Пламя погасло, едва хворост сгорел. Наг сел и стал ждать в темноте.

Некоторое время спустя он услышал скрип камешков на каменистой тропинке под стенами и резко свистнул. Послышался ответный свист, и Наг встал. Он ослабил в ножнах бронзовое лезвие своего изогнутого меча, положил стрелу на тетиву и встал, готовый мигом натянуть лук. Немного погодя резкий голос позвал его на гиксосском языке. Он бегло и правильно ответил на том же наречии, и на каменном валу раздались шаги по меньшей мере двух человек.

Даже фараон не знал, что мать Нага была из народа гиксосов. За десятилетия оккупации захватчики переняли многие египетские обычаи и, поскольку соплеменниц не хватало, нередко брали египетских жен. Через поколения родовые связи размылись.

На вал ступил высокий мужчина в облегающем бронзовом шлеме; в его большую бороду были вплетены разноцветные ленты. Гиксосы очень любили яркие цвета.

Он раскрыл объятия.

– Да благословит тебя Сеует, родич, – проревел он. Наг обнялся с ним.

– Пусть он улыбнется и тебе, родич Трок, однако у нас мало времени, – предупредил Наг, указывая на восточную часть неба: ее уже ласкал легкими перстами рассвет.

– Ты прав, брат. – Гиксосский полководец разомкнул объятие и повернулся, чтобы взять полотняный сверток у своего помощника, стоявшего рядом и чуть позади него. Он передал сверток Нагу. Тот развернул его, предварительно подложив хвороста в костер. При свете пламени Наг осмотрел оказавшийся в свертке колчан со стрелами, вырезанный из легкого твердого дерева и покрытый тонко выделанной и сшитой кожей. Работа была превосходной. Это было снаряжение высокопоставленного военачальника. Наг легко отвернул крышку и вытянул из колчана стрелу. Он быстро осмотрел ее и покрутил древко между пальцами, проверяя баланс и устойчивость.

Гиксосские стрелы были безупречны. Оперение окрашено в яркие цвета отряда лучников, на древке стояло клеймо с его личной печатью. На случай, если выстрел оказывался не смертельным, кремневый наконечник был зазубрен и привязан к древку так, что, попытайся врач вытянуть стрелу из плоти жертвы, наконечник отделился бы от древка и засел глубоко в канале раны, вызывая гниение и приводя к мучительной, нескорой болезненной смерти. Кремень был намного тверже бронзы и не мог погнуться или сплющиться, если ударял в кость.

Наг вложил стрелу обратно в колчан и закрыл крышку. Он опасался приносить эти стрелы-обличители в свою колесницу. Если возница или копьеносец обнаружат их среди его оружия, это запомнится и трудно будет объяснить.

– Есть еще много такого, что нужно обсудить. – Наг сел на корточки и показал Троку, чтобы тот последовал его примеру. Они тихо говорили, пока Наг наконец не поднялся. – Достаточно! Теперь мы оба знаем, что делать. Время действовать настало.

– Пусть боги улыбнутся нашему предприятию. – Трок и Наг снова обнялись, а затем, не сказав больше ни слова, Наг покинул родича, легко сбежал вниз с вала башни и зашагал по узкой тропинке с холма.

Спускаясь, он по дороге нашел, где спрятать колчан. Это была ниша, где скалу широко раскололи корни тернового дерева. Наг положил на колчан камень, размером и формой напоминающий голову лошади. Искривленные верхние ветви дерева образовали легко заметный на фоне ночного неба крест. Он без труда узнал бы это место снова.

Затем он продолжил спуск по тропинке туда, где на дне вади стояла его колесница.

Фараон Тамос увидел, как колесница вернулась, и по порывистости, с которой Наг правил ей, догадался: что-то случилось. Он спокойно приказал воинам своего отряда подняться на колесницы и стоять, обнажив оружие, готовыми встретить любую неожиданность.

Колесница Нага прогрохотала по склону от дна вади. В тот миг, когда она поравнялась с местом, где ждал фараон, Наг спрыгнул.

– Что случилось? – спросил Тамос.

– Благословение богов, – ответил Наг, не способный подавить дрожь волнения в голосе. – Они оставили Апепи беззащитным перед нашей мощью.

– Как это возможно?

– Мои шпионы провели меня туда, где расположился лагерем вражеский царь, это недалеко от места, где мы сейчас стоим. Его палатки разбиты прямо за первой грядой холмов, вон там. – Он указал назад обнаженным мечом.

– Ты уверен, что это – Апепи? – Тамосу едва удалось справиться с волнением.

– Я отчетливо разглядел его в свете походного костра. Каждую черту. Большой крючковатый нос и седоватую бороду, освещенную пламенем. Невозможно ошибиться и в росте. Он возвышается над всеми остальными и на голове носит корону с грифом.

– Какие с ним силы? – спросил фараон.

– По его обычному высокомерию при нем нет и пятидесяти охранников. Я посчитал их; половина спит, копья сложены. Он ничего не подозревает, а его костры горят ярко. Быстрое нападение из темноты, и он в наших руках.

– Веди меня туда, где стоит Апепи, – приказал фараон и вскочил на колесницу.

Наг поехал впереди; мягкий серебристый песок вади глушил звуки колес. Когда в призрачной тишине отряд промчался за последний изгиб, Наг высоко поднял сжатый кулак, приказывая остановиться. Фараон подъехал к его колеснице и наклонился к нему.

– Где же лагерь Апепи?

– За этой горой. Я оставил шпионов наблюдать за ним. – Наг указал на тропу к смотровой башне на гребне. – С другой стороны скрытый оазис. Там есть пресноводный источник и финиковые пальмы. Его палатки стоят среди деревьев.

– Мы возьмем небольшой отряд, чтобы разведать лагерь. Только после этого мы сможем спланировать нападение.

Наг предвидел, какой будет отдан приказ, и несколькими короткими фразами назначил разведывательную партию из пяти солдат. Каждого из них связывала с ним клятва на крови. Они были преданы Нагу телом и душой.

– Обвяжите ножны, – приказал Наг. – Не должно быть слышно ни звука. – Затем, с натянутым луком в левой руке, он ступил на тропу. Фараон шел за ним, почти вплотную. Они быстро поднимались, пока Наг не увидел на предрассветном небе скрещенные ветви тернового дерева. Он резко остановился, поднял правую руку, требуя тишины, и прислушался.

– Что там? – прошептал фараон за его спиной.

– Мне показалось, я услышал на вершине голоса, – ответил Наг. – Говорили на гиксосском. Ждите здесь, великий, а я схожу на разведку. – Фараон и пятеро солдат присели на корточки около тропинки, а Наг бесшумно продолжил подъем. Он обошел большой валун, и его едва заметная фигура исчезла из вида. Минуты тянулись медленно, и фараон начал сердиться. Стремительно надвигался рассвет. Царь гиксосов скоро свернет лагерь и отправится дальше, туда, где его не схватишь. Когда послышался тихий свист, искусное подражание рассветной песне соловья, Тамос нетерпеливо вскочил.

Фараон воздел свой легендарный синий меч.

– Путь свободен, – проговорил он. – Вперед, за мной!

Они продолжили подъем, и наконец фараон дошел до высокого камня, перекрывавшего тропу. Он обошел его и вдруг остановился. Господин Наг стоял лицом к нему на расстоянии двадцати шагов. Они были одни, скрытые камнем от идущих следом солдат. Лук Нага был натянут, стрела нацелена в голую грудь фараона. На замершего Тамоса мгновенно обрушилось полное осознание того, с чем он столкнулся. Именно эту мерзость Таита учуял благодаря своим способностям ясновидца.

Света было довольно, чтобы рассмотреть каждую черточку врага, которого Тамос любил как друга. Тетива лука, до отказа натянутая перед губами Нага, рассекала игравшую на них страшную улыбку, а его глаза цвета золотистого меда, когда он впился взглядом в фараона, смотрели беспощадно, как у охотящегося леопарда. Оперение стрелы было темно-красное, желтое и зеленое, наконечник тоже гиксосский, из острого как бритва кремня, изготовленный так, чтобы пробивать бронзовые шлемы и панцири врагов.

– Желаю вам жить вечно! – тихо вымолвил Наг, словно проклял, и пустил стрелу. Та со звоном отделилась от тетивы и загудела в воздухе. Казалось, она летела грузно, медлительно, точно ядовитое насекомое. Перья вращали древко, и за разделявшие мужчин двадцать шагов стрела сделала один полный оборот. Хотя из-за смертельной опасности, в которой оказался фараон, его зрение и прочие чувства обострились, двигаться он мог только медленно, как в кошмарном сне, чересчур медленно, чтобы уклониться от стрелы. Стрела вонзилась в грудь, туда, где билось в клетке из ребер его царское сердце. Она глухо тукнула, как камешек, упавший с высоты в толстый слой нильского ила, и древко до половины вошло в тело царя. Силой удара фараона развернуло и бросило на красный валун. Мгновение он цеплялся за грубую поверхность скрюченными пальцами. Кремневый наконечник пробил грудь насквозь. Окровавленный зубец высунулся из рассеченных мышц на правом боку царя.

Синий меч выпал из ладони фараона, и тихий крик вырвался из открытого рта. Его приглушил поток ярко-красной крови, хлынувшей из легкого. Ноги Тамоса подогнулись, и он стал оседать на колени, царапая ногтями красный камень.

Наг прыгнул вперед с громким криком:

– Засада! Берегитесь! – и одной рукой обхватил торс фараона ниже торчащей стрелы.

Поддерживая умирающего царя, он рявкнул:

– Охрана, ко мне! – и в ответ на его крик о помощи из-за камня почти мгновенно появились два крепких воина. Они сразу увидели, что фараон ранен, и заметили яркие перья на хвосте стрелы.

– Гиксосы! – завопил один. Они подхватили фараона из рук Нага и понесли в убежище за камнем.

– Несите фараона к его колеснице, а я постараюсь задержать врага, – приказал Наг и, повернувшись, вытянул из колчана другую стрелу и пустил ее вверх по тропинке к пустой вершине, проревев вызов врагу, а затем сам приглушенно ответил себе вызовом на гиксосском языке.

Подобрав синий меч, который выронил Тамос, он отступил по тропинке вниз и догнал маленький отряд, уносящий царя туда, где в вади их ждали колесницы.

– Это была засада, – быстро сказал им Наг. – Вершина кишит врагами. Нужно вынести фараона в безопасное место. – Но по тому, как слабо покачивалась на плечах голова царя, Наг видел, что помочь ему невозможно, и его распирало от торжества. Синяя военная корона свалилась с головы фараона и ударилась о тропинку. Наг, пробегая мимо, подобрал ее и с трудом подавил искушение надеть на собственную голову.

– Терпение. Еще не время, – тихо успокоил он себя, – но Египет уже мой, со всеми его коронами, богатством и мощью. Я становлюсь Египтом. Становлюсь одним из богов.

Он осторожно держал тяжелую корону под мышкой и громко кричал:

– Быстрее, враг на тропинке сразу за нами. Быстрее! Царь не должен попасть им в руки.

Солдаты внизу услышали громкие крики на склоне, и отрядный хирург уже ждал у колесницы фараона. Его обучил Таита, и, хотя ему недоставало особой магии старика, он был опытным лекарем, способным остановить кровотечение даже из такой страшной раны, как та, что зияла в груди фараона. Однако господин Наг не мог рисковать тем, что его жертва вернется к нему из подземного царства. Он грубо приказал хирургу отойти.

– Враг рядом! Сейчас не до твоего шарлатанства. Необходимо вернуть царя в безопасность, к нашим границам, иначе потеряем последний шанс.

Он осторожно принял царя из рук несших его солдат и уложил на дно своей колесницы. Затем вырвал древко стрелы, торчавшей из груди фараона, и высоко поднял, чтобы увидели все воины.

– Это проклятое оружие сразило фараона. Нашего бога и царя. Да проклянет Сет гиксосскую свинью, пустившую ее, и да горит негодяй в вечном огне тысячи лет. – Солдаты в один голос воинственно взревели. Наг тщательно обернул стрелу льняной тканью и убрал в ящик у боковой стенки колесницы. Ему следует доставить ее совету в Фивах, чтобы подтвердить весть о смерти фараона.

– Толкового воина сюда, поддерживать фараона, – приказал Наг. – Обращайтесь с богоравным осторожно.

Когда вперед вышел копьеносец царя, Наг расстегнул пояс фараона и снял его, вложил синий меч в ножны и осторожно убрал в собственный ящик для оружия.

Копьеносец вскочил на колесницу и приподнял голову Тамоса. Свежая алая кровь пузырилась в уголках царского рта, когда колесница, сделав круг, устремилась обратно вверх по сухой вади вместе со всем отрядом, который с трудом поспевал за ней. Хотя фараона поддерживали сильные руки копьеносца, его немилосердно трясло.

Глядя вперед, так, чтобы никто не видел его лица, Наг тихо смеялся. Смех заглушали скрип колес и удары по мелким валунам, объехать которые он и не пытался. Отряд выехал из вади и мчался к барханам и натровым озерам.

Была середина утра и слепящее белое солнце уже прошло половину пути к зениту, когда Наг позволил колонне остановиться и позвал хирурга обследовать царя. Тому не потребовались специальные навыки, чтобы объявить: дух фараона давно покинул тело и начал путешествие в подземный мир.

– Фараон мертв, – тихо сказал хирург, чьи руки до запястий покрывала царская кровь. Ужасный крик скорби раздался в голове колонны и прокатился до ее последних рядов. Наг позволил воинам показать их горе и послал за старшими военачальниками.

– Государство осталось без головы, – сказал он им. – Египет в страшной опасности. Десять самых быстрых колесниц должны со всей поспешностью доставить тело фараона в Фивы. Я поведу их – возможно, совет пожелает, чтобы я принял обязанности регента при принце Нефере.

Он посеял первые семена и по испуганным лицам воинов понял, что эти семена почти сразу пустили корни. Он продолжал, мрачным и деловитым тоном, уместным в постигших их трагических обстоятельствах:

– Пусть хирург обернет царское тело, прежде чем я отвезу его на родину в погребальный храм. Но сейчас необходимо найти принца Нефера. Он должен узнать о смерти отца и о том, что он – наследник. Это единственное самое срочное дело государства и моего регентства. – Наг преспокойно принял упомянутую должность, и никто не задал ему вопроса, не посмотрел искоса. Он развернул свиток папируса с картой земель от Фив до Мемфиса, расправил его на переднем щите своей колесницы и подробно изучил. – Вы разделитесь на отряды, обыщете местность и найдете принца. Полагаю, фараон услал его в пустыню с евнухом, чтобы принц прошел обряд возмужания, поэтому мы сосредоточим поиски здесь, от Галлалы, где его последний раз видели, к югу и востоку. – Глазом опытного полководца Наг выбрал район поиска и приказал раскинуть в нем сеть из колесниц, чтобы отыскать принца.

Отряд, возглавляемый господином Нагом, вернулся к Галлале. Следом прибыла колесница с частично забальзамированным телом фараона. На берегу натрового озера Ваифра хирург вынул царский труп и сделал в его левом боку традиционный разрез. Через него он удалил кишки и внутренние органы. Содержимое желудка и кишечника промыли в густой соленой воде озера. Затем все органы обсыпали белыми кристаллами природной соды, взятыми здесь же, на берегу, и сложили в глиняные фляги для вина. Полость тела царя набили природной содой, затем обернули льняными полосами, намоченными в крепком соляном растворе. Когда отряд достигнет Фив, фараона поместят в собственный погребальный храм и передадут жрецам и бальзамировщикам, чтобы провести ритуал семидесяти дней для подготовки к похоронам. Наг жалел о каждой минуте, потраченной в дороге, поскольку отчаянно торопился вернуться в Фивы – раньше, чем весть о смерти царя опередит его. Однако у ворот разрушенного города он вновь потратил драгоценное время, чтобы дать указания старшим командирам отрядов, которым предстояло искать принца.

– Обыщите все дороги на восток. Евнух – хитрый старый лис и заметет следы, но вы должны разнюхать, где он, – приказывал Наг. – В оазисах Сатам и Лакара есть деревни. Расспросите людей. Можете использовать кнут и раскаленное железо, лишь бы убедиться, что они ничего не скрывают. Обыщите все укромные уголки пустыни. Найдите принца и евнуха. Не подведите меня, не рискуйте.

Когда наконец старшие командиры вновь наполнили мехи и были готовы вести своих людей в пустыню, он задержал их заключительным приказом, и по его голосу и свирепым желтым глазам они поняли: это самый роковой приказ из всех и невыполнение будет означать смерть.

– Когда найдете принца Нефера, привезите его ко мне. Не передавайте его ни в чьи другие руки.

В отрядах были нубийские разведчики, черные рабы из диких южных земель, ловкие в искусстве выслеживания людей и животных. Они бежали перед колесницами, покуда те веером развертывались в пустыне, и господин Наг потратил еще несколько драгоценных минут, наблюдая за ними. Его ликование умеривалось чувством тревоги. Он знал, что старый евнух Таита сведущ в тайных знаниях и наделен странными и чудесными силами. «Если и существует тот единственный, кто может остановить меня теперь, это он. Хотел бы я сам найти их, евнуха и отродье, вместо того чтобы посылать подчиненных бороться с хитростью Чародея. Но судьба зовет меня в Фивы, и мешкать нельзя».

Наг подбежал к своей колеснице и схватил поводья.

– Вперед! – Он сжатым кулаком дал команду двигаться. – Вперед, в Фивы!

Они гнали во весь опор, так что, когда съезжали с откоса восточных холмов на широкую равнину около реки, на вздувающихся лошадиных боках сохла пена, а глаза коней налились кровью и были дикими.

Из войска, стоящего около Абнуба, Наг вывел полный легион Стражи Пта. Он объяснил фараону, что это стратегический резерв, который следует бросить в брешь и предотвратить прорыв гиксосов, если наступление окажется неудачным. Однако Стража Пта была его личным особым отрядом. Командиров связывала с господином Нагом клятва. Следуя тайным приказам Нага, они отступили от Абнуба и теперь ждали его в оазисе Босс, всего в двух лигах от Фив.

Сторожевые заставы Стражи увидели пыль, поднятую приближающимися колесницами, и стояли с оружием, готовые к бою. Командир отряда Асмор и его военачальники вышли встретить господина Нага в полном боевом снаряжении. Легион с оружием наизготовку был выстроен позади них.

– Господин Асмор! – приветствовал его с колесницы Наг. – Я принес ужасную весть и должен сообщить ее совету в Фивах. Фараон убит гиксосской стрелой.

– Господин Наг, я готов повиноваться вашим приказам.

– Египет – ребенок без отца. – Наг остановил колесницу перед рядами украшенных перьями воинов в сверкающих доспехах. Сейчас его голос звучал громко и хорошо был слышен в задних рядах. – Принц Нефер – еще дитя и не готов править. Египет стоит перед срочной необходимостью назначить регента, который держал бы бразды правления, чтобы гиксосы не использовали наше замешательство в своих интересах. – Он умолк и со значением посмотрел на начальника отряда Асмора. Тот слегка приподнял подбородок в знак признательности за оказанное Нагом доверие. Ему была обещана такая награда, о какой он никогда и не мечтал.

Наг возвысил голос до крика:

– Если фараон пал в битве, войско имеет право назначить регента на поле боя. – Он замолчал и стоял, прижав кулак к груди, с копьем в другой руке.

Асмор шагнул вперед и повернулся к рядам тяжеловооруженных стражей. Театральным жестом он снял шлем. Его лицо было мрачным и суровым. Бледный шрам от меча наискось рассекал с одной стороны нос, бритую голову закрывал заплетенный в косы парик из конского волоса. Асмор нацелил обнаженный меч в небо и закричал голосом, привыкшим перекрывать шум сражения:

– Господин Наг! Да здравствует регент Египта! Да здравствует господин Наг!

Последовало долгое мгновение ошеломленной тишины, а потом легион взревел, словно охотящиеся львы:

– Да здравствует господин Наг, регент Египта.

Приветствия и рев продолжались, пока господин Наг снова не поднял кулак. В наступившей тишине он четко проговорил:

– Вы оказываете мне большую честь! Я принимаю ту ответственность, что вы возлагаете на меня.

– Бак-хер! – кричали солдаты и били мечами и копьями о щиты, так что от прибрежных холмов подобно далекому грому отразилось эхо.

В шуме Наг подозвал Асмора.

– Поставь на всех дорогах заставы. Никто не должен уйти отсюда до моего отъезда. Ни одно из сказанных слов не должно достигнуть Фив прежде меня.

Путь от Галлалы занял три дня быстрой езды. Лошади выбивались из сил, и даже Наг утомился. Однако он позволил себе всего час отдыха, чтобы смыть дорожную пыль и переодеться. Затем, выбрив подбородок и причесав и умастив волосы, поднялся на церемониальную колесницу, приготовленную Асмором и ожидавшую у входа в палатку. Золотой лист, украшавший передний щит колесницы, сиял в солнечном свете.

На Наге был белый льняной набедренник, а на обнаженной мускулистой груди сверкало золотое украшение, покрытое полудрагоценными камнями. На бедре висел легендарный синий меч в золотых ножнах – их Наг снял с мертвого фараона. Лезвие было выковано из какого-то чудесного металла тяжелее, тверже и острее любой бронзы. Во всем Египте не было подобного. Когда-то клинок принадлежал Тану, господину Харрабу, и достался фараону по наследству.

Но самое важное в одеянии Нага меньше всего бросалось в глаза. На правой руке выше локтя простой золотой обруч удерживал синюю печать с соколом. Как и меч, Наг снял ее с тела царя. Регент Египта, Наг теперь имел право носить этот могущественный знак царской власти.

Его личная стража встала вокруг него, а весь легион построился позади. С пятью тысячами солдат за спиной новый регент Египта начал свой поход на Фивы.

Асмор ехал рядом в качестве его копьеносца. Он был чересчур молод, чтобы командовать целым легионом, но хорошо проявил себя в сражениях с гиксосами и был близким другом Нага. В его жилах текла гиксосская кровь. Когда-то Асмор считал пределом своих притязаний командование легионом, но теперь он познал высоту предгорья, и вдруг перед ним возникли великолепные вершины: высокая должность, огромная власть и – смел ли Асмор хотя бы думать об этом? – дорога в высшие круги знати. Он сделал бы что угодно, охотно пошел бы на любой поступок, сколь угодно подлый или низкий, лишь бы ускорить продвижение своего покровителя господина Нага к трону Египта.

– Что нам предстоит сделать, старый друг? – Наг словно прочитал его мысли, до того уместным был вопрос.

– Желтые Цветы смели с вашего пути всех, кроме одного принца Дома Тамоса, – ответил Асмор и указал копьем за серые илистые воды Нила, на далекие западные холмы. – Они лежат в своих могилах в Долине Знати.

Тремя годами раньше через оба царства пронеслось поветрие Желтых Цветов, названное так из-за ужасной желтой сыпи, покрывавшей лица и тела заразившихся, после чего больные сгорали в лихорадке. Недуг не знал уважения к людям, выбирая себе жертвы во всех слоях и на всех уровнях общества, не щадя ни египтянина, ни гиксоса, ни мужчину, ни женщину, ни ребенка, ни крестьянина и ни принца: болезнь косила всех, как косят серпом просо дурра.

Восемь принцесс и шесть принцев Дома Тамоса умерли. Из всех детей фараона выжили только две девочки и принц Нефер Мемнон. Похоже, боги нарочно расчистили господину Нагу путь к трону Египта.

Были такие, кто клялся, что Нефер и его сестры также умрут, однако старый маг Таита призвал свое волшебство, чтобы спасти детей. Эти трое по сей день ходили с крошечными шрамами на левой руке выше локтя, где он, надрезав кожу, поместил в их кровь волшебное заклятие против Желтых Цветов.

Наг нахмурился. Даже в этот миг своего торжества он продолжал думать о странных силах, которыми владел Маг. Никто не мог отрицать, что тот открыл тайну жизни. Он жил уже так долго, что никто не знал, сколько ему лет; одни говорили сто, другие – двести. Однако он по-прежнему ходил, бегал и управлял колесницей как мужчина в расцвете сил. Никто не мог одолеть его в спорах, никто не мог превзойти его в учении. Несомненно, боги любили его и даровали ему тайну вечной жизни.

Когда он станет фараоном, ему будет недоставать лишь ее. Сможет ли он вырвать эту тайну у Чародея Таиты? Для начала его следует схватить и привезти вместе с принцем Нефером, но вредить ему нельзя. Он слишком ценен. Колесницы, посланные Нагом обыскивать восточные пустыни, доставят ему трон в лице принца Нефера и вечную жизнь в обличье евнуха Таиты.

Асмор прервал его размышления:

– Наша верная Стража Пта – единственный отряд к югу от Абнуба. Остальное войско развернуто против гиксосов на севере. Фивы защищают горстка мальчишек, калеки и старики. Никто не стоит на вашем пути, регент.

Любые опасения, что вооруженный легион не пустят в город, оказались беспочвенными. Главные ворота открылись настежь, едва часовые узнали синий штандарт, и навстречу воинам выбежали горожане. Они несли пальмовые ветви и гирлянды водяных лилий, поскольку по городу пролетел слух, что господин Наг принес весть о великой победе над царем гиксосов Апепи.

Но приветственные крики и смех вскоре уступили место исступленным воплям скорби: горожане увидели на полу второй колесницы обернутое тканью тело царя и услышали с подъезжающих колесниц крики: «Фараон мертв! Он убит гиксосами. Да живет он вечно».

Стенающие толпы, запрудив улицы, следовали за колесницей, которая везла царское тело к погребальному храму, и в замешательстве никто как будто бы не заметил, что отряды солдат Асмора сменили охрану на главных воротах и живо выставили караульных на каждом углу и на каждой площади.

Колесницу с телом Тамоса сопровождали толпы народа. Остальная часть обычно кишащего людьми города почти опустела, и Наг в своей колеснице галопом промчался по узким кривым улицам к дворцу на берегу реки. Он знал, что, услышав ужасную весть, все члены совета поспешат в палату собрания. Оставив колесницы у входа в сады, Асмор и пятьдесят телохранителей построились вокруг Нага. Они тесным строем прошли через внутренний двор, мимо прудов водного сада, полных гиацинтов и речной рыбы, сверкавшей подобно самоцветам под поверхностью прозрачных водоемов.

Прибытие такого отряда вооруженных воинов застало совет врасплох. Двери в палату не охранялись, и в ней собралось только четверо из членов совета. Наг остановился в дверном проеме и быстро взглянул на них. Менсет и Талла состарились и уже не обладали, как прежде, большими полномочиями; Синка всегда был слаб и нерешителен. Оставался лишь один сильный человек, с которым приходилось считаться.

Кратас был старше любого из них, но походил на дремлющий вулкан. В его одежде царил беспорядок – он несомненно прибыл на совет прямо с ложа, но не поднятый от сна. Поговаривали, будто он до сих пор способен развлекаться с двумя своими молодыми женами и всеми пятью наложницами, в чем Наг не сомневался, ибо рассказов о подвигах Кратаса на поле боя и в любви ходило множество. Свежие влажные пятна на белом льняном набедреннике и сладкий природный аромат женского сладострастия, окутывавший старика, нельзя было не заметить даже с того места, где стоял Наг. Шрамы на руках и обнаженной груди Кратаса напоминали о сотнях битв, в которых он сражался и побеждал на протяжении многих лет. Старик больше не желал носить многочисленные цепи полученных по праву Золотой Доблести и Золотой Похвалы, – такая груда драгоценного металла могла бы придавить и вола.

– Благородные господа! – приветствовал Наг членов совета. – Я прибыл, чтобы сообщить вам страшную весть. – Он шагнул в палату, и Менсет с Таллой отпрянули, будто кролики при виде змеящегося тела приближающейся кобры. – Фараон мертв. Сражен гиксосской стрелой при штурме вражеской крепости близ Эль-Вадуна.

Члены совета оторопело глядели на него в тишине, все, кроме Кратаса. Он первый оправился от потрясения. Его горе могло сравниться только с его гневом. Тяжело поднявшись на ноги, он с негодованием смотрел на Нага и его телохранителя: так старый буйвол с удивлением глядит из грязной лужи на львят-подростков.

– Сколь велика твоя наглость, изменник, что ты посмел носить печать сокола на своей руке? Наг, сын Тимлата, рожденный из чрева гиксосской потаскухи, ты не достоин пресмыкаться в грязи под ногами мужа, у которого украл этот талисман. Мечом, что висит сейчас на твоем поясе, владели руки куда более благородные, чем твои лапы. – Лысое темя Кратаса побагровело, а худое лицо вздрагивало от ярости.

Наг на мгновение удивленно замер. Откуда это старое пугало узнало, что его мать была гиксосской крови? Это держали в глубокой тайне. Он понял, что перед ним единственный человек, помимо Таиты, в чьих силах и власти вырвать из его рук двойную корону.

Он невольно сделал шаг назад.

– Я – регент царственного принца Нефера. Я ношу синюю печать сокола по праву, – ответил он.

– Нет! – прогремел Кратас. – Ты – нет! Лишь великие и благородные мужи вправе носить печать сокола. Фараон Тамос имел на это право, Тан, господин Харраб, имел на это право, и их предки, могущественные цари до них. А тебе, сучье отродье, оно не принадлежит.

– Меня провозгласили регентом легионы на поле боя. Я – регент принца Нефера.

Кратас направился к нему через палату.

– Ты не воин. У Ластры и Сивы гиксосские родственники-шакалы разгромили тебя. Ты не государственный муж, не философ. Тобой в меру восхищался лишь фараон – и заблуждался. Я предупреждал его о тебе сто раз.

– Назад, старый дурак! – предостерег Наг. – Я теперь вместо фараона. Тронув меня, ты оскорбишь корону и достоинство Египта.

– Я сорву с тебя печать и этот меч. – Кратас не остановился. – А потом доставлю себе удовольствие, задам тебе трепку.

Асмор справа от Нага прошептал:

– Оскорбление правителя карается смертью.

Наг мгновенно осознал, какая удача идет ему в руки. Он вскинул голову и взглянул во все еще яркие глаза старика.

– Старый хвастун, мешок дерьма, – дерзко сказал он. – Твое время прошло, Кратас, трясущийся старый осел. Ты не осмелишься и пальцем тронуть регента Египта.

Он рассчитал верно – такого оскорбления Кратас не стерпел. Он взревел и последние несколько шагов пробежал. Удивительно проворный для своих лет и сложения, он схватил Нага, приподнял и попытался сорвать печать сокола с его руки.

– Нет у тебя такого права!

Не оглядываясь, Наг негромко велел Асмору, стоявшему в шаге позади с обнаженным серповидным мечом в правой руке:

– Бей! И бей сильнее!

Асмор шагнул в сторону, и бок Кратаса выше набедренника открылся ему для удара в поясницу, в область почки. Удар умелой руки Асмора был силен и точен. Бронзовый клинок легко и бесшумно, как игла в шелк, вонзился в плоть и вошел по самую рукоятку, после чего Асмор прокрутил его, чтобы расширить канал раны.

Все тело Кратаса напряглось, глаза широко открылись. Его руки ослабли, и ступни Нага коснулись земли. Асмор потянул клинок на себя. Лезвие с трудом выходило из сжимавшей его плоти. Блестящую бронзу покрывала темная кровь, медленная струйка бежала вниз, впитываясь в белый льняной набедренник Кратаса. Асмор ударил снова, на сей раз выше, целясь клинком под самое нижнее ребро. Кратас нахмурился и покачал большой, похожей на львиную, головой, словно был раздражен какой-то ребяческой чепухой. Он повернулся и пошел к двери палаты. Асмор побежал за ним и нанес ему третий удар, в спину. Кратас не остановился.

– Мой господин, помогите убить собаку, – пропыхтел Асмор; Наг вынул синий меч и подбежал. Когда Наг рубил и колол, лезвие меча вонзалось глубже, чем любая бронза. Кратас, покачиваясь, вышел через двери палаты во внутренний двор, кровь толчками выплескивалась из дюжины ран. Позади них другие члены совета кричали:

– Убийство! Оставьте благородного Кратаса!

Асмор не менее громко орал:

– Предатель! Он поднял руку на регента Египта! – Он ударил снова, целясь в сердце, но Кратас привалился к стене, которой был обнесен рыбный пруд, и попытался выпрямиться. Однако его ладони, красные и скользкие от его собственной крови, соскользнули с полированного мрамора. Кратас рухнул на низкую плиту парапета и с тяжелым всплеском исчез под поверхностью.

Оба нападавших остановились, прислонясь к стене, чтобы отдышаться, и глядели на розовую от крови старика воду. Вдруг из нее поднялась лысая голова, и Кратас шумно вдохнул.

– Во имя всех богов, когда старый ублюдок умрет? – Голос Асмора был полон удивления и расстройства.

Наг перепрыгнул через стену, окаймлявшую водоем, и по пояс в воде встал над огромным барахтающимся телом. Он поставил ногу Кратасу на горло и глубоко утопил голову старика. Кратас ворочался, пытаясь подняться в розовой от его крови и грязной от взбаламученного ила воде. Наг давил всей тяжестью, удерживая старика под поверхностью.

– Похоже на езду на бегемоте. – Он, задыхаясь, засмеялся, и тотчас Асмор и солдаты, сгрудившиеся у края бассейна, подхватили. Они ревели от смеха и гикали:

– Выпей в последний раз, Кратас, старый пьяница.

– Ты отправишься к Сету чистеньким и пахнущим сладко, как женщина. Бог не узнает тебя.

Движения старика становились все слабее; наконец последний большой выдох вырвался пузырями на поверхность, и Кратас замер. Наг прошел к краю пруда и выбрался из него. Тело Кратаса медленно поднялось к поверхности и поплыло лицом вниз.

– Достаньте его оттуда! – приказал Наг. – Бальзамировать не отдавайте, а разрубите на части и похороните вместе с другими разбойниками, насильниками и предателями в Долине Шакала. Могилу не отмечайте.

Тем самым Кратаса лишили возможности попасть в рай. Обрекли вечно блуждать в темноте.

Мокрый до пояса Наг вернулся в палату. К этому времени там собрались остальные члены совета. Свидетели участи Кратаса, они сидели сжавшись, бледные и потрясенные, на своих скамьях и ошеломленно глядели на Нага, стоявшего перед ними с окровавленным синим мечом в руке.

– Благородные господа, измену всегда карали смертью. Есть ли среди вас тот, кто подвергнет сомнению справедливость такого наказания? – Он посмотрел на каждого из них по очереди, и каждый отвел глаза: вдоль стен палаты плечом к плечу стояли Стражи Пта, а после смерти Кратаса не осталось никого, кто дал бы совет членам Совета.

– Господин Менсет, – Наг отыскал глазами председателя, – вы подтверждаете справедливость казни предателя Кратаса?

Долгое мгновение казалось, что Менсет возмутится, однако же он вздохнул и уставился на свои руки, лежащие на коленях.

– Кара была справедливой, – прошептал он. – Совет утверждает действия господина Нага.

– Утверждает ли Совет также назначение господина Нага регентом Египта? – спросил Наг тихо, но его голос ясно прозвучал в устрашенной притихшей палате.

Менсет поднял голову и посмотрел на других членов совета, но все отводили глаза.

– Председатель и все члены этого собрания признают нового регента Египта. – Наконец Менсет посмотрел прямо на Нага, но лицо его было столь угрюмым и презрительным, что не оставалось сомнений: еще до следующего полнолуния Менсета найдут мертвым в постели. Однако сейчас Наг просто кивнул.

– Я принимаю долг и тяжелую ответственность, возлагаемую вами на меня. – Он вложил меч в ножны и поднялся на возвышение трона. – Моим первым официальным заявлением в должности регента в Совете станет описание доблестной смерти божественного фараона Тамоса. – Он выдержал значительную паузу и в течение следующего часа подробно изложил свою версию роковой кампании и штурма высоты у Эль-Вадуна. – Так погиб один из самых доблестных царей Египта. Его последними словами мне, несущему его вниз с холма, было: «Побеспокойся о моем единственном оставшемся сыне. Охраняй моего сына Нефера, пока он не возмужает настолько, чтобы носить двойную корону. Возьми под свое крыло моих двух маленьких дочерей и следи, чтобы с ними ничего не случилось».

Правитель Наг мало старался скрыть свое ужасное горе, и ему потребовалось некоторое время, чтобы справиться с чувствами. Потом он твердо продолжил:

– Я не подведу бога, что был моим другом и фараоном. Я уже послал колесницы в пустыню, найти принца Нефера и вернуть его в Фивы. Как только он прибудет, мы посадим его на трон и дадим в руки плеть и скипетр.

Среди членов Совета раздался первый ропот одобрения, и Наг продолжил:

– А теперь пошлите за принцессами. Доставьте их в палату немедленно.

Когда девочки нерешительно вошли через главные двери, Гесерет, старшая, вела за руку младшую сестру, Мерикару. Мерикару оторвали от игры в подачу и бросок с подругами, и ее худенькое тело было в поту. Девочку еще отделяло от зрелости несколько лет, и поэтому ноги у нее были длинными и тонкими, а обнаженная грудь – плоской, как у мальчишки. Длинные черные волосы были уложены локонами, ниспадающими к левому плечу, а чрезвычайно короткая набедренная повязка открывала нижнюю часть маленьких круглых ягодиц. Мерикара застенчиво улыбнулась этому огромному собранию знаменитых мужей и сильнее сжала руку старшей сестры.

Гесерет уже увидела свою первую красную луну, и на ней были льняной набедренник и парик достигшей брачного возраста женщины. Даже старики смотрели на нее с вожделением, ведь она в полной мере унаследовала прославленную красоту своей бабушки, царицы Лостры – молочно-белую кожу, гладкие и красивые руки и ноги, а ее обнаженные груди были подобны полным лунам. Лицо девушки хранило безмятежное выражение, но уголки рта приподнимала таинственная озорная улыбка, а в огромных темно-зеленых глазах горели загадочные огоньки.

– Подойдите сюда, милые, – позвал Наг, и лишь тогда они узнали того, кто был близким и любимым другом их отца. Они улыбнулись и доверчиво подошли. Наг поднялся с трона, приблизился к ним и положил руки им на плечи; его голос и лицо были печальны. – Крепитесь и помните, что вы – принцессы царского дома, ведь у меня для вас печальная весть. Фараон, ваш отец, умер. – С минуту они, казалось, не понимали, затем Гесерет испустила высокий пронзительный вопль скорби, к которому тут же присоединилась Мерикара.

Наг нежно обнял девочек и повел, чтобы усадить у трона, где они опустились на колени и прильнули друг к другу, безутешно плача.

– Горе царственных принцесс видят все, – сказал Наг собранию. – Доверие и долг, возложенные на меня фараоном, столь же очевидны. Как я взял под свою опеку принца Нефера Мемнона, так я теперь беру под свою опеку этих двух принцесс, Гесерет и Мерикару.

– Теперь в его руках все царское потомство. Думаю, что независимо от того, где сейчас в пустыне принц Нефер и каким бы здоровым и сильным он ни казался, он уже смертельно болен, – прошептал Талла своему соседу. – Новый регент Египта совершенно недвусмысленно показал свою манеру править.

Нефер сидел в тени утеса, возвышавшегося над Гебель-Нагарой. Он не двигался с места с тех пор, как солнце едва высунуло краешек из-за гор за долиной. Вначале старания сохранять неподвижность жгли его нервные окончания, отчего кожа зудела, как если бы по ней ползали ядовитые насекомые. Но он знал, что Таита наблюдает за ним, поэтому постепенно подчинил воле своенравное тело и поднялся над его мелким диктатом. Теперь наконец он достиг сосредоточенного осознания, и все его чувства были настроены на восприятие окрестной пустыни.

Он чуял запах воды, пробивающейся из источника, скрытого в расселине утеса. Она вытекала медленными каплями, падала в углубление в скале, ненамного больше его сложенных вместе ладоней, перетекала через край и сочилась в следующее углубление, выстланное скользкими зелеными водорослями. Оттуда вода устремлялась вниз, чтобы навсегда исчезнуть в красноватых песках дна долины. Однако эта пресная струйка поддерживала много жизней: бабочка и жук, змея и ящерица, изящная небольшая газель, танцующая подобно дуновениям шафранной пыли на дрожащих в жарком мареве равнинах, пестрые голуби с воротниками из перьев винного цвета, гнездившиеся на высоких уступах – все пили здесь. Именно из-за этих драгоценных углублений Таита привел его сюда ждать божественную птицу.

Сеть они начали плести в день прибытия в Гебель-Нагару. У торговца в Фивах Таита купил шелк. Моток нити стоил столько же, сколько прекрасный жеребец, ведь его привезли из страны, лежащей далеко на восток от реки Инд, за много лет езды от нее. Таита показал Неферу, как плести сеть из тонких нитей. Ячейки сети были крепче, чем из толстых нитей льна или кожаных ремней, но почти невидимы для глаз.

Когда сеть была готова, Таита настоял на том, чтобы мальчик сам добыл приманку.

– Это ваша божественная птица. Вы должны поймать ее без посторонней помощи, – объяснил он. – Тогда ваши притязания на трон получат лучшее подкрепление в глазах великого бога Гора.

Затем, в палящем свете дня Нефер и Таита изучили на дне долины путь к вершине утеса. Когда стемнело, Таита сел возле маленького костра у подножия утеса и тихо запел заклинания, время от времени бросая в огонь пучки трав. Когда месяц поднялся и рассеял мрак полуночи, Нефер начал рискованный подъем к выступу, где гнездились голуби. Он схватил двух больших трепещущих птиц, пока те еще были сбиты с толку темнотой и заклятием, наложенным на них Таитой, и унес вниз в кожаной переметной суме, закинутой за спину.

Под руководством Таиты Нефер ощипал одно крыло у каждой птицы, так чтобы голуби не могли улететь. Затем выбрали место близ подножия утеса и источника, достаточно открытое, чтобы птиц было ясно видно с неба. Нитью, сплетенной из конского волоса, они привязали голубей за лапки к деревянному колышку, вбитому в твердую землю, растянули паутинно-тонкую сеть и подвесили ее над приманкой на стеблях сухой слоновой травы, которая должна была треснуть и сломаться при падении божественной птицы.

– Немного натяни сеть, – Таита показал, как это сделать, – не слишком сильно и не слишком слабо. Клюв и когти птицы должны пройти сквозь тенета и запутаться в них так, чтобы она не могла двигаться и не поранилась, прежде чем мы освободим ее.

Когда все было устроено, как хотел Таита, началось долгое ожидание. Скоро голуби привыкли к плену и жадно склевали просо дурра, рассыпанное для них Нефером. Затем они искупались в пыли и, довольные, устроились под шелковой сетью. Но кому могло повезти в этот жаркий, пронизанный солнцем день? И тем не менее, старик и мальчик ждали.

В прохладе вечера они забрали голубей, свернули сеть и отправились на охоту, чтобы добыть себе пропитание. Таита поднялся на вершину утеса и сел, скрестив ноги, на краю, оглядывая длинную долину. Нефер ждал в засаде ниже, но никогда в одном и том же месте, так чтобы добычу можно было застать врасплох, когда та приходила напиться из источника. Таита на своем наблюдательном пункте творил заклятие притяжения, которым редко не удавалось подманить изящную газель на верный выстрел от места, где лежал Нефер с наложенной на натянутую тетиву стрелой. Каждый вечер они жарили над огнем у входа в пещеру мясо газели.

Эта пещера была убежищем Таиты на протяжении всех лет после смерти царицы Лостры, когда он жил здесь отшельником. Это было для него место обретения силы. Хотя Нефер, новичок, плохо понимал тайное искусство старика, он не сомневался – оно есть, потому что каждый день видел его проявления.

Они провели в Гебель-Нагаре много дней, прежде чем Нефер начал сознавать, что они прибыли сюда не только найти божественную птицу: их отлучка не стала перерывом в уроках и упражнениях, которые Таита постоянно проводил с ним сколько себя помнил юный Нефер. Даже долгие часы ожидания около приманок были уроком. Таита учил принца владеть своим телом и существом, учил открывать двери в своем сознании, учил заглядывать внутрь себя, слушать тишину и слышать шепот, к которому другие были глухи.

Привыкнув к тишине, Нефер стал более восприимчив к глубокой мудрости и знаниям, которые Таита намеревался ему передать. По ночам они сидели вместе в пустыне, под вращающимися узорами звезд, вечными, но в то же время эфемерными, как ветры и океанские течения, и Таита рассказывал принцу о чудесах, которые, казалось, ничем нельзя объяснить, но лишь постичь, раскрыв и расширив сознание. Нефер ощущал, что стоит всего-навсего на темной окраине страны этого мистического знания, но чувствовал, как в нем растет великая жажда узнать больше.

Однажды утром, выйдя в сером сумраке рассвета из пещеры, Нефер увидел, что в пустыне за источником Гебель-Нагары сидят несколько темных молчаливых фигур. Он пошел сказать Таите, и старик кивнул.

– Они ждали всю ночь. – Он набросил на плечи шерстяную накидку и вышел к гостям.

Когда сухую фигуру Таиты узнали в полутьме, раздались вопли мольбы. Это были люди племен пустыни, которые принесли ему детей, пораженных Желтыми Цветами, горящих в лихорадке и покрытых из-за болезни ужасными язвами. Таита лечил их; пустынники стояли лагерем за источником. Никто из детей не умер, и десять дней спустя племя принесло ему дары – просо, соль и высушенные шкуры, – которые оставило у входа в пещеру. Затем эти люди ушли в пустыню. После пришли другие, страдающие от болезней и ран, нанесенных людьми и животными. Таита выходил ко всем и не прогонял никого.

Нефер работал вместе с ним, и то, что мальчик увидел и услышал, многому его научило.

Однако что бы Таита с принцем ни делали – обихаживали больных и страждущих кочевников, или добывали пищу, или занимались обучением и упражнениями, каждое утро они помещали под шелковую сеть приманки и ждали около них.

Вероятно, дикие голуби оказались под успокаивающим влиянием Таиты, поскольку стали спокойными и послушными, как цыплята. Они позволяли брать себя в руки, не выказывая ни малейших признаков страха, и тихо хрипло ворковали, хотя были привязаны за лапки к колышкам, а затем садились, распушив перья.

На двадцатое утро пребывания в пустыне Нефер занял свое место около приманок. Как всегда, и не глядя на Таиту, Нефер остро ощущал его присутствие. Глаза старика были закрыты, и он, казалось, дремал на солнце, как голуби. Его кожа была исчерчена неисчислимыми тонкими морщинками и усыпана возрастными пятнами. Она казалась столь тонкой, что грозила порваться легко, как тонкий лист папируса. На лице Таиты не было волос, ни следа бороды или бровей; лишь тонкие ресницы, бесцветные как стекло, окаймляли глаза. Нефер однажды слышал, как отец сказал: у Таиты не растет борода, а ход времени мало отражается на лице мага из-за того, что он скопец, – но он был уверен, существуют более тайные причины долголетия наставника и стойкости его физической и жизненной силы. Резкий контраст с другими чертами Таиты составляли волосы – волосы густые и сильные, как у здоровой молодой женщины, но цвета яркого блестящего серебра. Таита гордился ими и содержал в чистоте, но заплетал в толстую косу на затылке. Несмотря на ученость и годы, старый Маг не грешил тщеславием.

Эта небольшая человеческая слабость усиливала любовь Нефера к Таите до боли в груди. Принцу хотелось бы придумать, как выразить ее, однако он знал, что Таита и так все понял, ведь Таита знал все.

Он тайком протянул руку, чтобы коснуться руки спящего старика, но внезапно глаза Таиты открылись, внимательные и понимающие. Нефер понял, что Маг вовсе не спал и что все его силы были сосредоточены на подведении божественной птицы к приманкам. Мальчику стало ясно, что каким-то образом блуждание его мысли и его движение повлияли на результат усилий старика, поскольку он ощутил неодобрение Таиты, да так ясно, будто маг выразил его вслух.

Получив порицание, он усилием воли успокоился и снова стал контролировать свои ум и тело так, как научил его Таита. Словно проскользнул сквозь потайную дверь туда, где обитала сила. Время шло стремительно, и нельзя было измерить его или сожалеть о нем. Солнце поднялось в зенит и, казалось, надолго замерло там. Внезапно Нефер пережил благословенное, чудесное чувство прови́дения. Ему мнилось, будто он парил над миром и видел все, что происходило внизу. Он видел Таиту, и себя возле источника Гебель-Нагары, и пустыню, расстилающуюся далеко окрест. Он видел реку, сдерживающую пустыню, подобно крепчайшему барьеру – она отмечала границы Египта. Он видел города и царства, разъединенные страны двойной короны, огромные войска, стоящие в боевом порядке, козни злодеев и самоотверженную борьбу людей справедливых и хороших. В этот миг он так глубоко осознал свое предназначение, что это ошеломило его и едва не сокрушило его храбрость. В тот же миг принц понял, что его божественная птица прилетит сегодня, поскольку он наконец готов взять ее.

– Птица – здесь!

Нефер так ясно услышал эти слова, что на мгновение подумал, будто Таита их сказал, но затем понял, что губы старика не шелохнулись. Таита каким-то таинственным образом поместил эту мысль в мозг Нефера, чего Нефер не мог ни понять, ни объяснить. Он не усомнился в справедливости этой мысли, а в следующий миг ее истинность подтвердило неистовое хлопанье крыльев подсадных голубей, почуявших в воздухе над собой угрозу.

Нефер ни малейшим движением не показал, что услышал и понял. Он не повернул головы и не поднял к небу глаза. Он не смел поглядеть вверх, чтобы не встревожить птицу или не навлечь на себя гнев Таиты. Но он ощущал присутствие сокола всеми фибрами.

Царский сокол был столь редкой птицей, что немногим довелось видеть его на воле. На протяжении минувшей тысячи лет ловчие каждого фараона искали птиц, заманивали их в западни и сети, чтобы заполнить царские клетки, и даже брали из гнезд птенцов прежде, чем они оперятся. Владеть птицами означало доказать, что фараон правит Египтом с божественного одобрения бога Гора.

Сокол был символом этого бога: Гора изображали с соколиной головой. Фараон сам был богом и потому мог ловить и содержать этих птиц и охотиться на них, но всем прочим это запрещалось под страхом смерти. И вот птица прилетела. Его, Нефера, птица. Казалось, Таита колдовством сотворил ее прямо из неба. Нефер почувствовал, как от волнения сжалось сердце и замерло дыхание, так что грудь грозила разорваться. Но, однако, он не осмеливался поднять голову к небу.

Затем он услышал сокола. Его крик был тихой жалобой, почти затерянной в необъятности неба и пустыни, но он взволновал Нефера до мозга костей, как если бы с ним говорил бог. Мгновение спустя сокол крикнул снова, прямо над ними, более пронзительно и гневно.

Теперь голуби, охваченные ужасом, подпрыгивали, силясь вырваться из удерживавших их возле колышков пут, и били крыльями так, что летели перья; от этого в воздухе вокруг них поднялось бледное облако пыли.

Нефер слышал, как в вышине сокол начал падать на приманку, и ветер, повышая тон, запел под его крыльями. Он понял, что наконец можно без опаски поднять голову, поскольку все внимание сокола сосредоточено на добыче.

Нефер посмотрел вверх и на яркой синеве неба пустыни увидел падающую птицу, птицу божественной красоты. Ее крылья были сложены за спиной, подобно до половины убранным в ножны клинкам, голова выставлена вперед. Сила и мощь птицы заставили Нефера громко вздохнуть. Он видел в клетках отца других соколов этой породы, но никогда прежде – подобного этому во всем его диком изяществе и величии. Пока сокол падал туда, где сидел Нефер, он словно бы чудесным образом вырастал, а его оперение становилось более ярким.

Изогнутый клюв был приятного темно-желтого цвета, с черным как обсидиан острым кончиком. Глаза – золотые и жестокие, с похожими на слезу отметинками во внутренних уголках, горло кремовое, в пестринках, точно мех горностая, крылья красновато-коричневые с черным, да и в целом это создание было столь изящным в каждой мелочи, что принц ни на миг не усомнился в том, что перед ним воплощение бога. Он так хотел заполучить этого сокола, что отметал всякие сомнения.

Он приготовился к моменту столкновения, когда сокол ударится о шелковую сеть и запутается в многочисленных складках, и почувствовал, как рядом с ним Таита сделал то же самое. Они были готовы броситься вперед вместе.

Затем случилось нечто невообразимое. Сокол полностью отдался падению; он летел так стремительно, что остановить его мог лишь удар в покрытое мягкими перьями тело голубя. Но вопреки всему сокол совершил невозможное и взлетел снова. Его крылья изменили форму, и мгновение сила ветра грозила оторвать их в местах сочленения с телом. Воздух засвистел в распахнутых крыльях, сокол изменил направление полета, поднялся еще выше, используя собственную скорость, чтобы дугой взмыть в небо, и через секунду превратился в черное пятнышко на синем небе. Его крик еще раз жалобно прозвучал вдалеке, и он исчез.

– Он передумал! – прошептал Нефер. – Почему, Таита, почему?

– Пути богов для нас неисповедимы. – Хотя Таита все эти часы провел в неподвижности, он поднялся гибким движением тренированного атлета.

– Он не вернется? – спросил Нефер. – Это была моя птица. Я чувствовал это сердцем. Это была моя птица. Он должен вернуться.

– Он – часть божества, – сказал Таита тихо. – Он не принадлежит естественному порядку вещей.

– Но почему он передумал? Должна быть причина, – настаивал Нефер.

Таита не ответил сразу, а пошел выпустить голубей. Прошло столько времени, что перья на крыльях снова отросли, но, когда он освободил лапки птиц от пут из конского волоса, голуби и не подумали улететь. Один из них захлопал крыльями, взлетел и уселся на плечо мага. Таита осторожно взял его обеими руками и подбросил. Только после этого голубь полетел к утесу, к своему гнездовью на высоком уступе.

Старик проводил его глазами, повернулся и пошел назад к входу в пещеру. Нефер медленно поплелся следом, на его сердце давил тяжкий груз разочарования, ноги казались свинцовыми. В сумраке пещеры Таита сел на каменный выступ у задней стены, наклонился вперед и стал разводить дымный костер из терновых веток и конского навоза. Вспыхнуло пламя. С тяжелым сердцем, с растущим предчувствием беды Нефер занял свое привычное место напротив.

Оба долго молчали. Нефер старательно сдерживался, хотя переживал мучительное разочарование из-за потери сокола, словно сунул руку в огонь. Он знал, что Таита заговорит снова только когда будет готов. Наконец Таита вздохнул и сказал тихо, почти печально:

– Мне нужно поработать с Лабиринтами Амона Ра.

Нефер поразился. Такого он не ожидал. За все время, что они провели вместе, Нефер всего дважды видел, как Таита работал с Лабиринтами. Он знал, что самовведение в прорицательский транс равносильно маленькой смерти, иссушающей и изнуряющей старика. Маг решался на страшное путешествие в потустороннее только когда не было иного пути.

Нефер хранил молчание, в страхе наблюдая, как Таита проходил ритуал подготовки к работе с Лабиринтами. Сначала маг растолок в ступке, вырезанной из алебастра, пестиком травы и отмерил смесь в глиняный горшок. Затем налил туда кипящей воды из медной посудины. Пар, поднявшийся облаком, был настолько едким, что на глазах Нефера выступили слезы.

Пока настой охлаждался, Таита принес из тайника в глубины пещеры мешок из дубленой кожи, в котором хранились Лабиринты. Сидя у огня, он высыпал в ладонь диски из слоновой кости, осторожно потер их пальцами и тотчас запел заклинание Амона Ра.

Лабиринты состояли из десяти дисков слоновой кости, которые Таита вырезал собственноручно. Десять было мистическим числом величайшей силы. На каждом диске с величайшим искусством было вырезано миниатюрное изображение одного из десяти символов силы. Таита пел обращение к богу и тихо поглаживал диски так, чтобы они щелкали между его пальцами. После каждого стиха он дул на диски, наделяя их жизненной силой. Когда они вобрали тепло его тела, он передал их Неферу.

– Возьми и подыши на них, – приказал он, и, когда Нефер повиновался, закачался в ритме магических стихов, которые читал. Его глаза стали словно бы медленно стекленеть: маг вступал в потаенные уголки своего сознания. Он уже был в трансе, когда Нефер сложил Лабиринты двумя горстками перед собой.

Затем одним пальцем Нефер, как научил его Таита, проверил температуру настоя в глиняном горшке. Когда тот остыл достаточно, чтобы не обжечь рот, Нефер встал на колени перед стариком и обеими руками поднес ему горшок.

Таита выпил настой до последней капли, и его освещенное огнем лицо побелело как строительный известняк из карьера в Асуане. Некоторое время старик продолжал читать стихи, но постепенно его голос упал до шепота, а затем наступила тишина. Единственным звуком оставалось хриплое дыхание мага, поскольку зелье подействовало и он впал в транс. Он опустился на пол пещеры и лег, свернувшись будто кот у огня.

Нефер накрыл его шерстяной накидкой и оставался подле, пока Таита не начал подергиваться и стонать и пот не заструился по его лицу. Глаза мага открылись и закатились в орбитах так, что только белки слепо смотрели в темную тень пещеры.

Нефер знал, что теперь ничем не поможет старику. Тот странствовал далеко, в мрачных местах, куда у Нефера не было доступа. Не в силах дольше терпеть ужасные боль и страдание, которые Лабиринты причиняли Магу, принц тихо поднялся, взял в глубине пещеры свой лук и колчан и, пригнувшись, выглянул наружу. Низко над холмами стояло желтое солнце в пыльной дымке. Нефер стал подниматься на западный бархан, и, когда достиг вершины и оглянулся на долину, на него с такой силой обрушилось разочарование из-за потери птицы, беспокойство о Таите в его муке прорицания и предчувствие того, что Таита узнает в своем трансе, что мальчика обуяло стремление сбежать, удрать, будто от странного хищника. Он спустился с бархана; под ногами шуршал и осыпался песок. Нефер почувствовал, как слезы страха навернулись на его глаза и струйками потекли по щекам, и бросился бежать, и мчался до тех пор, пока по его бокам не заструился пот, а грудь не заходила ходуном и солнце не скатилось к горизонту. Тогда наконец он повернул в сторону Гебель-Нагары, а последнюю милю прошел уже в темноте.

Таита все еще лежал, свернувшись под накидкой у огня, но сейчас его сон был не столь тяжким. Нефер лег рядом и через некоторое время тоже заснул, и его сон тревожили видения и частые кошмары.

Когда он пробудился, за входом в пещеру мерцал рассвет. Таита, сидя у огня, поджаривал на углях куски газельего мяса. Он все еще выглядел бледным и больным, однако наколол один кусок на кончик бронзового кинжала и предложил его Неферу. Мальчик внезапно ощутил сильный голод, сел и вгрызся в сладкое, нежное мясо. Только проглотив третью порцию, он заговорил.

– Что ты видел, Тата? – спросил он. – Почему божественная птица улетела?

– Это было скрыто во мраке, – ответил Таита, и Нефер понял: предзнаменование неблагоприятно, и Таита оберегает его.

Некоторое время они ели в тишине, но теперь Нефер едва ощущал вкус пищи и наконец тихо сказал:

– Ты освободил подсадных голубей. Как же мы поставим сеть завтра?

– Божественная птица больше не прилетит в Гебель-Нагару, – просто ответил Таита.

– Значит, я никогда не стану фараоном вместо отца? – спросил Нефер.

В его голосе звучало глубокое страдание, и Таита смягчил свой ответ.

– Нам необходимо забрать твою птицу из гнезда.

– Мы не знаем, где найти божественную птицу. – Нефер прекратил есть и жалкими глазами уставился на Таиту.

Старик утвердительно склонил голову.

– Я знаю, где гнездо. Это было явлено в Лабиринтах. Но тебе нужно есть, чтобы подкрепить свои силы. Мы уедем завтра до рассвета. Это будет долгая поездка.

– В гнезде неоперившиеся птенцы?

– Да, – ответил Таита. – Соколы вывели потомство. Молодняк почти готов стать на крыло. Мы найдем твою птицу там. – Или бог откроет нам другие тайны, неслышно добавил он про себя.

В предрассветной тьме они погрузили мехи с водой и переметные сумы на лошадей и вскочили коням на спины. Таита поехал первым, мимо края утеса и затем по легкому пути на холмы. К тому времени, как солнце встало над горизонтом, Гебель-Нагара осталась далеко внизу. Поглядев вперед, Нефер вздрогнул от удивления: там проступал неясный силуэт горы, синей на синем небе, такой далекой, что она казалась иллюзорной и эфемерной, чем-то созданным скорее из тумана и воздуха, чем из земли и камня. У Нефера возникло такое чувство, будто он видел эту гору прежде, и некоторое время он растерянно старался объяснить это себе. Затем он вдруг понял и сказал:

– Вон та гора. – Он указал на нее. – Мы идем туда, верно, Тата? – Мальчик говорил с такой уверенностью, что Таита оглянулся и посмотрел на него.

– Откуда ты знаешь?

– Я видел ее во сне прошлой ночью, – ответил Нефер.

Таита отвернулся, чтобы мальчик не увидел его лица. Наконец глаза разума Нефера начали открываться, подобно пустынному цветку на рассвете. Он учился проникать за темную завесу, скрывающую от нас будущее. Таита ощутил глубокий смысл своего достижения. Хвала сотне имен Гора, его великие труды были не напрасны.

– Мы идем туда, я знаю, – повторил Нефер с твердой уверенностью.

– Да, – подтвердил наконец Таита. – Мы идем к Бир-Умм-Масаре.

Перед наступлением самой жаркой части дня Таита привел их туда, где в глубокой лощине стояла рощица кривых акаций и терновых деревьев, их корни тянули воду из неведомого источника, залегающего гораздо ниже поверхности. Когда они освободили лошадей от поклажи и напоили их, Нефер быстро обошел вокруг рощи и через несколько минут обнаружил признаки других людей, прошедших этой дорогой. Он взволнованно позвал Таиту и показал ему следы колес, оставленных маленьким отрядом колесниц (по его подсчету их было десять), пепел на месте костра, на котором готовили пищу, и примятую траву там, где воины легли спать поблизости от привязанных к стволам акаций лошадей.

– Гиксосы? – тревожно предположил он, потому что лошадиный навоз в следах колесниц лежал совсем свежий, ему было не больше нескольких дней – сухой снаружи, он оказался все еще влажным, когда Нефер наступил на него.

– Наши. – Таита узнал следы колесниц. В конце концов, много десятилетий назад он сам изготовил первые образцы этих колес со спицами. Он вдруг наклонился и подобрал крошечное бронзовое украшение в виде розетки, упавшее с передней части колесницы и наполовину вдавленное в рыхлую землю. – Один из наших отрядов легкой конницы, вероятно из отряда Пта. Часть под командой господина Нага.

– Что они делают здесь, так далеко от позиций? – озадаченно спросил Нефер, но Таита пожал плечами и отвернулся, чтобы скрыть тревогу.

Старик резко сократил время их отдыха, и они поехали дальше, когда солнце стояло еще высоко. Очертания Бир-Умм-Масары становились все четче и, казалось, заняли полнеба впереди. Скоро стало можно различить неровности и расселины, обрывы и утесы. Едва путники достигли гребней первой линии предгорий, Таита придержал лошадь и оглянулся. Его внимание привлекло движение вдалеке, и он поднял руку, защищая глаза от солнца. Далеко внизу в пустыне он различил крошечный мазок бледной пыли. Маг некоторое время наблюдал за ним и увидел, что облачко двигалось в восточном направлении, к Красному морю. Эту пыль могло поднять стадо ориксов – или колонна боевых колесниц. Он не сказал об этом Неферу, который был так поглощен охотой на царского сокола, что не мог оторвать глаз от горы впереди. Таита ударил пятками в бока лошади и проехал вверх, обогнав мальчика.

Ночью, когда они разбили лагерь на середине склона Бир-Умм-Масары, Таита спокойно сказал:

– Разводить костер не будем.

– Но ведь холодно, – возразил Нефер.

– А мы здесь так открыты, что огонь будет видно на десятки лиг в пустыне.

– Там враги? – Выражение лица Нефера изменилось, и он пристально и с беспокойством поглядел вниз, на темнеющий пейзаж. – Бандиты? Набег кочевников?

– Враги есть всегда, – ответил Таита. – Лучше замерзнуть, чем умереть.

После полуночи ледяной ветер разбудил Нефера и его жеребца Звездочета, который топал ногами и ржал. Принц раскутался из овчинного одеяла и пошел успокоить коня. И увидел, что Таита уже проснулся и сидит чуть в стороне.

– Посмотри! – сказал старик, указывая на равнину. Вдалеке мерцал и вспыхивал свет. – Походный костер, – сказал Таита.

– Может, это один из наших отрядов. Те, кто оставил следы, которые мы видели вчера.

– Действительно, – согласился Таита, – но, опять же, это могут быть и другие.

После долгой, задумчивой паузы Нефер сказал:

– Я уже выспался. И вообще сейчас слишком холодно. Нужно ехать дальше. Рассвет не должен застать нас здесь, на голом отроге горы.

Они навьючили лошадей и в лунном свете нашли протоптанную дикими козами каменистую тропинку, которая повела их вокруг восточного отрога Бир-Умм-Масары, так что, когда начало светать, они оказались вне поля зрения любых наблюдателей на далекой лагерной стоянке.

Колесница Амона Ра, бога солнца, стремительно ворвалась с востока, и гору залил золотой свет. Ущелья окутывала темная тень, еще более мрачная из-за контраста, а далеко внизу расстилались просторы великой пустыни.

Нефер запрокинул голову, крича от радости: «Посмотри! О, посмотри!» – и указал куда-то за вершину скалы. Таита последил за его пристальным взглядом и увидел два темных пятнышка, описывающих в небе широкие круги. Солнечный свет на миг озарил одно из них, и оно сверкнуло подобно падающей звезде.

– Царские соколы, – улыбнулся Таита. – Родительская пара.

Они сняли поклажу с лошадей и нашли точку, откуда могли наблюдать за кружащими птицами. Даже на этом расстоянии они были так царственны и красивы, что Нефер не находил слов. Затем одна из птиц, та, что поменьше, самец, вдруг нарушила рисунок полета и повернула против ветра, неторопливо машущие крылья сокола неожиданно забили изо всех сил.

– Он что-то заметил, – воскликнул Нефер с волнением и радостью истинного сокольничего. – Теперь следи за ним.

Сокол начал падать, да так быстро, что оторвать от него взгляд хоть на мгновение означало потерять его. Самец падал с неба подобно брошенному копью. Одинокий голубь, ничего не подозревая, летел у подножия утеса. Нефер заметил, в какой миг пухлая птица внезапно осознала опасность и попробовала ускользнуть от сокола. Голубь так быстро свернул к убежищу в скалах, что гонимый ужасом, перевернулся в воздухе. На мгновение его живот открылся. Сокол разорвал его всеми когтями, и большая птица, казалось, рассыпалась взрывом красновато-коричневого и синего дыма. Перья полетели длинным облаком, подхваченные утренним ветром, а сокол, удерживая добычу глубоко вонзенными в ее живот когтями, снижался в ущелье. Убийца и его жертва упали на покрытый каменной осыпью склон совсем рядом с тем местом, где стоял Нефер. Тяжелый глухой звук их падения эхом отразился от утеса и полетел в ущелье.

К этому времени Нефер пританцовывал от волнения, и даже Таита, который всегда был любителем ловчих соколов, издал довольный возглас.

– Бак-хер! – воскликнул он, когда сокол закончил ритуал убийства укрытием жертвы: расправил над мертвым голубем великолепно очерченные крылья, закрывая его и объявляя своей добычей.

Самка сокола спустилась по спирали, чтобы присоединиться к нему, и села на скалу около самца. Он сложил крылья, позволяя ей разделить с ним добычу, и вместе они пожрали тело голубя, разрывая и распарывая его острыми как бритвы клювами и делая паузы после каждого удара, чтобы поднять головы и впиться в Нефера взглядом свирепых желтых глаз, глотая кровавые куски мяса с костями и перьями. Они полностью осознавали присутствие людей и лошадей, но терпели их, пока те держались на расстоянии.

Затем, когда от голубя осталось только пятно крови на скале и несколько летающих перьев, а обычно поджарые животы соколов переполнились пищей, пара взлетела. Захлопали крылья, и птицы поднялись к отвесному склону утеса.

– За ними! – Таита поддернул набедренник и побежал по ненадежной опоре, крутой каменной осыпи. – Не потеряй их.

Нефер был проворнее; держа в поле зрения поднимающихся птиц, он бежал по отрогу горы. Ниже вершины от горы отделялись два острых, совершенно одинаковых пика; эти мощные башни из темного камня внушали ужас даже при взгляде снизу. Таита с Нефером наблюдали, как соколы поднимались к вершине этого величественного природного монумента, пока Нефер не догадался, куда они направлялись. Там, где скала нависала, на половине высоты восточной башни, в каменном склоне темнела треугольная расселина. В нее была втиснута площадка из сухих веток и прутьев.

– Гнездо! – закричал Нефер. – Там гнездо!

Они стояли рядом, запрокинув головы. Соколы один за другим сели на край гнезда и теперь приподнимались на лапках, напрягаясь, чтобы отрыгнуть из зобов мясо голубя. Ветер донес до Нефера другой слабый звук, летевший вдоль склона утеса. Это был назойливый хор крикливых молодых птиц, требующих пищи. Со своего места Нефер с Таитой не могли увидеть птенцов сокола, и Нефер подпрыгивал от разочарования.

– Если подняться на западный пик, вон там, – указал он рукой, – то можно посмотреть вниз на гнездо.

– Сначала помоги мне с лошадьми, – велел Таита, и они стреножили коней и оставили пастись среди редких кустиков горной травы, питаемой росами, которые бриз приносит с далекого Красного моря.

Подъем на западный пик занял остаток утра, но даже при том, что Таита безошибочно выбрал самый легкий маршрут в обход дальней стороны пика, обрывы под ними кое-где заставляли Нефера судорожно втягивать воздух и отводить взгляд. Наконец маг и мальчик вышли на узкий карниз прямо под вершиной и присели там на некоторое время, чтобы прийти в себя и полюбоваться великолепием земель и далекого моря. Казалось, все мироздание простерлось под ними. Ветер стонал вокруг, цепляясь за складки набедренника Нефера и ероша завитки волос принца.

– Где гнездо? – спросил принц. Даже в этом опасном месте, высоко над миром, его ум целиком занимала единственная вещь.

– Пойдем! – Таита поднялся и стал боком продвигаться по выступу, носки его сандалий нависали над бездной. Двое обошли выступ, и перед ними медленно появился восточный пик. Они смотрели прямо на вертикальную скалу, находившуюся всего в ста локтях, но отделенную от путников такой пропастью, что у Нефера закружилась голова и он покачнулся.

Они на своей стороне ущелья стояли немного выше гнезда и могли посмотреть на него. Самка сокола сидела на краю, отбрасывая на гнездо тень. Она повернула голову и, как только они обошли выступ пика, безжалостно уставилась на них, взъерошив перья на спине, как рассерженный лев угрожающе поднимает гриву. Затем она испустила пронзительный крик и, бросившись в пропасть, почти неподвижно зависла в потоке ветра, пристально наблюдая за незваными гостями. Она была до того близко, что можно было ясно различить каждое перо в ее крыльях. Улетев, она открыла внутренность расселины, в которой находилось гнездо. Пара молодых птиц сидела в чаше из прутьев и веток, выстланной перьями и шерстью диких коз. Они уже полностью оперились и были почти такого же размера, как их мать. Покуда Нефер с благоговением смотрел на них через пропасть, один из соколят поднялся, расправил широкие крылья и отчаянно забил ими.

– Он прекрасен, – жадно простонал Нефер. – Самая красивая птица, какую я когда-либо видел.

– Он готовится взлететь, – тихо сообщил ему Таита. – Смотри, каким сильным он вырос. Через несколько дней он покинет гнездо.

– Я поднимусь за ними сегодня же, – поклялся Нефер и сделал движение, собираясь вернуться обратно по выступу, но Таита остановил его, положив руку ему на плечо.

– Это не то занятие, за которое можно так легко браться. Следует потратить немного драгоценного времени и тщательно все спланировать. Ну-ка садись рядом со мной.

Когда Нефер прислонился к его плечу, Таита указал на особенности скалы напротив них.

– Ниже гнезда скала гладкая как стекло. На пятьдесят локтей нет никакой опоры для захвата, никакого выступа, чтобы поставить ногу.

Нефер оторвал взгляд от молодой птицы и посмотрел вниз. У него засосало под ложечкой, но он заставил себя не обращать на это внимания. Таита сказал чистую правду: даже горные барсуки, пушистые, похожие на кролика создания с цепкими лапами, которые сделали эти высоты своим домом, не сумели бы найти опору на том участке отвесной скалы.

– Как мне добраться до гнезда, Тата? Я хочу добыть тех птенцов – хочу очень сильно.

– Посмотри над гнездом, – указал Таита. – Видишь? Расселина продолжается вверх, к самой вершине утеса.

Нефер кивнул – он не мог говорить, разглядывая опасную дорогу, которую Таита показывал ему.

– Мы найдем способ забраться на вершину выше гнезда. Возьмем с собой веревки упряжи. С вершины я спущу тебя вниз по расселине. Если в расселине ты расставишь босые ноги и сжатые кулаки, они будут держать тебя, а я буду поддерживать тебя веревкой.

И все-таки Нефер не мог говорить. Он чувствовал тошноту, думая о том, что предложил Таита. Было совершенно ясно, что ни один смертный не мог спуститься туда и уцелеть. Таита понял, что чувствует мальчик, и не настаивал на ответе.

– Я думаю… – Нефер колеблясь хотел отказаться, замолчал и посмотрел на пару молодых птиц в гнезде. Он знал, что это его судьба. Одна из них была его божественной птицей, и это был единственный способ получить отцовскую корону. Отказавшись сейчас, он отказался бы от всего, для чего его избрали боги. Он должен пойти.

Таита почувствовал, когда мальчик рядом с ним согласился выполнить задачу и таким образом стал мужчиной. В глубине души он обрадовался этому, потому что это решало и его судьбу.

– Я попробую, – просто сказал Нефер и поднялся. – Давай спустимся и подготовимся.