СЕДЬМОЙ ДЕНЬ
ДОЖДЯ
Глава 1
Проснулся я на рассвете под звуки дождя и понял, что нахожусь в комнате один.
Дом Лилии не отличался роскошью, но был сложен крепко и имел прочную кровлю. Я лежал на подстилке в сухости и тепле и с удовольствием внимал звукам дождя, хлещущего о дверную циновку.
Боль в голове почти унялась, а вот ребра по-прежнему ныли при каждом вздохе. Я почему-то чувствовал спокойствие — словно стены этого странного дома могли защитить меня от всех напастей. Казалось, будто огромный город с его шумом и суматохой оставил меня в покое, выпихнул меня в это тихое местечко, огородив от императора, моего хозяина, Туманного с его сыном и их таинственного союзника, который знал мое полное имя. Даже Сияющий Свет находился далеко отсюда, хотя это был его дом. Я постепенно начал осознавать, что если бы его мать и впрямь хотела убить или навредить мне, то давно бы уже это сделала. Теперь я начал думать, что, наверное, ошибался на ее счет и ее намерения по отношению ко мне не были такими уж дурными.
Моим безмятежным раздумьям пришел конец, когда дверная циновка вдруг отодвинулась и в комнату торопливо вошли двое.
Раздался мужской голос:
— Лилия, я промок до нитки. Надеюсь, ты что-нибудь придумаешь?
— Ты же знаешь, что всегда можешь рассчитывать на наше гостеприимство, — ласково уверила его она. — У нас есть оленина и индейка, и одежду сухую мы тебе найдем.
Мужчина, похоже, смягчился, и голос его теперь звучал не столь сурово.
— Ладно. Тогда я лучше осмотрю его пока. Поглядим, что там с ребрами. Факела горящего, случайно, не найдется?
Вскоре комнату осветил факел.
Не будь я связан, я бы попробовал удрать. Незнакомец явно был каким-то лекарем, а лекарей, даже хороших, боялись все. Вот и этот коренастый коротышка, чьи движения отличались крайней нервозностью, навис надо мною сейчас, как страшная грозовая туча. При виде узкого длинного ножа, который он откуда-то извлек, у меня сразу пересохло во рту.
— Та-ак… Что тут у нас?..
Я скривился и сморщился еще до того, как он начал разрезать повязку у меня вокруг груди.
— Что, по-прежнему болит?
— Да, — прохрипел я.
— Ну я так и думал. Такие вещи всегда болят сильнее на третий день. Но ты же ведь не станешь принимать снадобье из дохлых ящериц, растворенных в моче?
— На третий день… — Я не верил своим ушам.
— Ну да. Тебя принесли сюда в четвертый день Стервятника. Так ведь, Лилия? А сегодня седьмой день Дождя.
Он распрямился и сунул пальцы в тряпичный мешочек, болтавшийся у него на груди, потом снова склонился надо мной и дунул в сложенные чашей ладони.
Глаза мои, нос и горло чем-то запорошило. Глаза защипало, и они заслезились. Я чихнул.
— Ты что делаешь?! — возмутился я. — Что это такое было?
— Яутли.
— Яутли?! Но ведь его же дают…
— Да, его дают священным жертвам на праздниках Созревания Плодов и Пришествия Богов перед тем, как бросить их заживо в огонь. Разумеется, это яутли. Нам же надо как-то ослабить боль. А теперь веди себя спокойно — я буду взывать к богу.
Его порошок ослабил боль ненамного. Он работал руками, распевая гимн Кецалькоатлю, покровителю всех лекарей и знахарей. Я стиснул зубы, заметив при этом, что, оказывается, потерял их несколько, и извивался на циновке от боли, пальцами буквально разорвав ее края.
Тогда Лилия подошла и нежно, но уверенно сжала мою руку. От удивления я даже не отдернул ее.
— Он идет на поправку, — объявил лекарь. — Я пустил ему кровь, а через денек пусть попарится в горячей баньке с травкой, которую я дам, опухлость с лица спадет. Из дому и со двора пусть не выходит. Я приготовлю для него «змеиное жало», на случай если откроется кашель, на грудь сделаете припарки. А от желудка поставите клизму. — Он посмотрел на меня: — Тебе повезло, что ты выжил. — Он взглянул на дверь: — Идет дождь? Нет? Вот и отлично. А теперь я бы чего-нибудь поел, уж больно голоден!
— Я не понимаю, чем ты недоволен, — возмущалась Лилия. — Ведь я же привела к тебе настоящего лекаря, а не какого-то там колдуна-шарлатана, который стал бы швыряться кукурузными зернами и брехать про твою судьбу.
— Да, но он хоть больно не сделал бы, — огрызнулся я.
— Но уж точно бы и не помог!
От доски меня давно отвязали. В выметенном сухом дворе мне постелили циновку возле самой стены, помогли добраться до нее и уложили. Я наблюдал, как Лилия суетится вокруг меня.
— Да он самый лучший лекарь из всех, что я знаю. Набрался опыта в военных походах…
— Да? И чем он там занимался? Приканчивал раненых?
Она огорченно развела руками:
— И зачем я только забрала тебя домой?! Он же выходил тебя, а ты… ты неблагодарный невежа! Ты обязан ему жизнью!
— Жизнью я обязан тебе, — сказал я. — Только мне непонятно, почему ты спасла меня.
Она о чем-то задумалась, словно пыталась прийти к какому-то решению. Она смотрела куда-то поверх моей головы и рассеянно теребила тесемочку на блузке.
— Лилия, что ты делала на рынке? На поле для мяча ты сидела рядом с сыном Туманного Проворным, но ушла раньше. Я проследовал за ним на рынок, но потерял его из виду, поэтому решил найти или хотя бы разузнать что-нибудь о тебе. Возле вашего семейного товара на меня напал Туманный, а теперь вот выясняется, что ты все же была там. С какой целью? И кем тебе приходятся эти двое, Туманный с Проворным? — Такая долгая речь оказалась для меня слишком утомительной, и последние два слова я произнес с болезненным хрипом.
Последовала долгая тишина, которую нарушил слабый треск лопнувшей тесемки.
— Туманный? — прошептала она. — Что-то я не понимаю. Ты ведь дрался с каким-то жрецом.
— Он вырядился жрецом. Они с Проворным оба были там. И ты была. Но с какой целью?
Я внимательно посмотрел ей в лицо. Она прищурила глаза — уж не знаю, от гнева ли, от беспокойства или от недоумения.
— А тебе нужно знать только это? — невозмутимо спросила она.
— Нет. На самом деле мне интересно совсем другое…
Что я делал сейчас в этом доме — вот что на самом деле занимало меня, но я пока не имел возможности это спросить.
Лилия рассердилась, даже раскраснелась.
— Да как ты смеешь задавать мне подобные вопросы в моем собственном доме?! Да знаешь ли ты, что я для тебя сделала?! Я уговорила стражников не бросать тебя в сточную канаву! Я расплатилась с владельцем товара, который ты испортил. Я отправила к себе домой посыльного за Верным и парой носильщиков, чтобы те забрали тебя. Я ухаживала за тобой трое суток и пригласила лучшего лекаря. И какую благодарность я получаю взамен? Кто ты вообще такой, чтобы соваться в мои дела?! Зачем таскался за мной по пятам, выслеживал?
Она начала расхаживать по двору, потом, догадавшись о чем-то, остановилась, склонилась надо мной и угрожающе прошипела мне в самое лицо:
— Ну-ка скажи, зачем ты выслеживал меня! Говори сейчас же, иначе я вышвырну тебя на улицу!
Я отодвинулся к стене, словно скорпион, ищущий лазейку, но мне мешала боль — она напомнила мне, что я все еще беспомощен.
— Я хотел кое-что сообщить тебе, — проговорил я слабым голосом.
— Что сообщить?
— Это скорее для твоего сына… Или для Туманного с его парнем. Только…
— Ты же знаешь, моего сына здесь нет, — холодно заявила она, распрямившись и отходя в сторону. — Я же тебе еще во время нашей первой встречи сказала, что он уехал.
— Я не поверил в это. Я думал, они с Туманным и Проворным до сих пор как-то связаны. Считал, ты помогаешь им доставлять друг другу весточки. Иначе зачем ты тогда сидела на трибунах рядом с Проворным?
— Ничего подобного! — возмутилась она. — Ничего такого в помине не было! И кто это только тебе сказал, что у нас какие-то… — Она вдруг смутилась и умолкла.
Я молча ждал, наблюдая за тем, как взволнованно и возбужденно она дышит. Больше вопросов задавать я не отваживался — мне не хотелось, чтобы меня вышвырнули на улицу.
Наконец низким грудным голосом она произнесла:
— Мой сын — азартный игрок, и это не секрет. Он проиграл Туманному огромное количество нашего семейного добра, и мы все равно еще остаемся в долгах. Долги нужно отдавать, ты это понимаешь? Иначе придет конец и нашей репутации, и нашему семейному делу. — Стиснув зубы, она продолжала: — Вот почему я ходила на встречу с Проворным — отдать очередную долю. Но с отцом его я не виделась, и про сына своего я сказала тебе правду. Я даже съем землю, чтобы ты поверил!
С этими словами она опустилась рядом со мной на колени, коснулась пальцами земли и поднесла их к губам.
Я напустил на себя равнодушный вид, чтобы скрыть недоверие, — ведь я ни на минуту не сомневался, что она лжет.
— А что ты хотел сообщить?
— Сообщить? — рассеянно переспросил я.
— Ну что ты хотел передать для моего сына?
Я пребывал в нерешительности. То, что я собирался сказать, в общем-то не имело значения. Ведь на выловленном в канале мертвом теле нашли мое имя, поэтому для Лилии достаточно было всего лишь сообщить своему сыну или его сообщникам, где я нахожусь.
Впрочем, я не исключал, что она не выдала бы меня. Зачем тогда она спасла меня на рынке, притащила к себе в дом и выхаживала несколько дней? И я решил, что лучше всего просто все ей рассказать.
Я поведал ей обо всем, что произошло с самого первого дня, когда познакомился с ее сыном на празднике Поднятых Знамен. От этой долгой пространной речи у меня пересохло во рту и разболелась голова — столько всего пришлось припомнить, — но теперь я испытал странное чувство облегчения от того, что нашелся человек — хотя и не вполне внушающий мне доверие, — с которым я мог всем этим поделиться.
— Выходит, омовенный раб моего сына был колдуном? — задумчиво проговорила Лилия. — Я вот только не понимаю, где он его взял.
— Я тоже не понимаю. Я думал, что он мог получить его от Туманного, но тогда возникает вопрос: как раб попал к тому? — Я пристально наблюдал за нею, пока не разболелись глаза и не пришлось их зажмурить. — Что же все-таки связывало твоего сына и Туманного? Только азартные игры или что-то еще?
Она бросила на меня суровый, резкий взгляд:
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего, — поспешил сказать я, напуганный ее холодным тоном. — Я знаю только, что один из узников побывал в руках Сияющего Света, а другой — у Туманного и Проворного. И обращались с обоими пленниками одинаково, схожими способами истязали перед смертью, только вот не пойму зачем. И мое имя… При чем здесь оно?.. — Меня сразил новый приступ мучительной головной боли, перед глазами все помутилось.
Женщина поспешно поднялась.
— Тебе нужно отдохнуть.
— Да, но…
— А у меня есть дела, — закончила она непререкаемым тоном.
Она пошла прочь, и тут я кое-что припомнил.
— Лилия!
Она остановилась:
— Что?
Она смотрела на меня, сурово сдвинув брови и сосредоточенно поджав губы, словно пыталась предугадать, каковы будут мои следующие слова.
— Спасибо, что спасла мне жизнь, — произнес я.
В обязанности Лилии входило будить по утрам своего ленивого отца, не любившего просыпаться рано. Вскоре после того, как она ушла, старик появился во дворе, ковыляя под руку со слугой, с кислой миной на лице и тыквенной бутылью, полной вина.
— Ой, только не под деревом! Там сучок есть, он мне в спину тычет. Посади-ка меня лучше у стены, рядышком вон с тем рабом.
Когда слуга удалился, старик вытащил маисовую пробку из горлышка бутыли, приставил его ко рту и довольно зачмокал. Потом он повернулся ко мне, дыхнув винным перегаром.
— Так ты, выходит, еще здесь? Что ж, видать, приглянулся ты моей дочке. Значит, и мне надо быть с тобой полюбезнее. На-ка вот, выпей!
Он сунул мне бутыль, которую мне так и хотелось вырвать у него из рук и осушить разом до дна.
— Давай, не стесняйся! — торопил он. — Ты болен, а я старик — оба имеем право приложиться!
Я посмотрел на бутыль и облизнул пересохшие губы.
— А почему ты так много пьешь?
Он задумчиво отхлебнул, потом сказал:
— Ты собак держишь?
— Сам нет, а хозяин мой держит. Но отец держал, и брат старший. Почему ты спрашиваешь?
— А ты никогда не задумывался над тем, почему они все время лижут себе задницу?
Этот вопрос развеселил меня, но смех вызвал новый приступ болезненного кашля. Отерев слезы, я заметил, что старик неотрывно смотрит на меня своими затуманенными глазами.
— А потому лижут, что достать могут, — объяснил он как ни в чем не бывало. — Ну так как, теперь выпьешь или нет?
Грудь у меня ныла. Я решил, что таким образом подлечу ее, и тут же все встало на свои места.
Мои воспоминания об остатках того утра были затуманены болью и стариковым вином.
Когда пьешь, кажется, что время летит быстрее. Сам Добрый, вступив в тот возраст, когда пить разрешалось, предавался этому занятию с самозабвенной сосредоточенностью — такую мне прежде доводилось видеть на лицах совсем юных жрецов, разучивающих священные гимны.
Поначалу я еще помнил, как попал в этот дом и зачем разыскивал его дочь. Прежде чем меня совсем развезло, я попытался выудить что-нибудь из старика.
— Расскажи мне о своем внуке.
— А что рассказать?
— Азартной игрой он давно увлекается?
Старик нахмурился.
— Давно. Оно ведь, знаешь, как бывает: сначала они в детстве играют на бобы, а с них все и начинается. Но совсем серьезно все стало только последние пару лет.
— Когда он свел знакомство с Туманным? — предположил я.
Он смерил взглядом бутыль, прежде чем неохотно протянуть ее мне.
— Очень может быть.
— Ты хоть понимаешь, куда я клоню? — спросил я, отхлебнув. — Может, их связывает не только игра?
Его морщинистое лицо помрачнело.
— С чего ты это взял? — задумчиво спросил он.
— Ну вот взять хотя бы того раба, которого он принес в жертву, — объяснил я, с усилием выговаривая слова и жалея, что оба уже порядком набрались. — Я же видел, что было с этим парнем. Его пытали — били, жгли, кололи. Уж на кого-кого, а на омовенного раба он никак не походил. Я вообще сомневаюсь, что кто-нибудь дал бы за него мешочек какао-бобов — не то что пожаловал его в жертву богам. Но вот интересно: он ведь был такой не один. — И я пустился в подробное повествование о моем похищении, и о мертвом теле, выуженном из канала, и о замысловатом послании, оказавшемся при нем. Бутыль я поставил между нами и заметил, что старик ни разу не потянулся к ней за время моего рассказа. Он кивал в такт моим словам и, когда я закончил, сразу же заговорил.
— Значит, раб Сияющего Света и тот мертвец, к которому, как ты считаешь, имеет отношение Туманный, побывали в одних руках? — заключил он. — Но с чего ты это взял? Ты думаешь, мой внук решил расплатиться с долгами, отдав этого раба?
— Тогда все равно непонятно, почему его пытали. И откуда с самого начала взялись эти двое?
— И непонятно, чего от них хотели мучители, — прибавил старик. — И очень интересно, кто и зачем использовал твое полное имя. Как мой внук мог узнать его? Я просто ума не приложу. Вот про Туманного ничего не могу сказать. — Он задумчиво поглаживал горлышко бутыли. — Ты про все это у Лилии спрашивал?
— Мне показалось, она не хотела это обсуждать. Даже рассердилась.
— Меня это не удивляет. — Он жадно посмотрел на бутыль и вдруг присосался к ней. — Ты пойми: я с этим Туманным совсем не знаком! — проговорил он в промежутке между глотками. — Ни разу с ним не виделся. Знаю только, что Сияющий Свет вечно путается со всякой швалью. Пытали, говоришь? Ну что ж, очень похоже на правду. Они с моим внуком запросто могли такое сотворить.
— Как это? — недоуменно спросил я, наблюдая за тем, как он пьет.
— Потому-то дочка и расстроилась, — с горечью прибавил старик, оторвав наконец бутыль ото рта. — Мало того, мужа потеряла, но если еще сына предадут казни за насилие, то это уж будет слишком!
— Сияющий Свет и Туманный! Неужели они заодно?! — недоверчиво проговорил я.
— А почему бы и нет? Туманный имеет над ним власть, и дело не просто в деньгах. Я же говорил тебе, как он убеждал Сияющего Света перевезти куда-то все наше имущество. Все оно теперь перекочевало на склад Туманного. Еще раз повторяю: я никогда не встречался с ним, но, похоже, это такой же дрянной человечишка, как и мой внук. Помнишь, я рассказывал, что пьянство еще не самый главный его порок? — Он картинно помахал бутылью у меня перед носом. — И дело не только в этих азартных играх. У него всегда была жестокая жилка. Я как-то раз застукал его — он посадил в мешок собаку и индейку, должно быть, хотел посмотреть, выберется ли кто из них оттуда живой. Может, они устроили это кощунственное жертвоприношение, чтобы просто потешиться?
— И Лилии это известно?
— Ну, она же хорошо знает своего сына. Но говорить ей об этом неприятно, поэтому ты уж не обижайся. — Он взял бутыль и опрокинул последние капли вина себе в рот. — Если выяснится, что ее сын увлекался мальчиками вместо девочек, его ждет казнь, а нас позор. — Он повернулся ко мне и прибавил с невеселой усмешкой: — Вообще-то моей дочери о нашем разговоре лучше не сообщать. Она может убить тебя собственными руками — только бы ты молчал!
