Следующий день застал меня в Почтлане. Этот квартал в северной части столицы Тлателолько сплошь населяли торговцы, от него они даже получили название своего сословия — почтека.

Дома их нельзя было назвать ни дворцами, ни лачугами. Унылые гладкие стены заставляли постороннего безразлично отвести взгляд, ничего и не говоря о людях, живущих за ними. Я знал, что и внутри дома эти все одинаковы — квадратный двор с жилыми помещениями по обе стороны; цветущие растения, призванные ублажать взор и радовать ароматом; и бегающие по двору индюшки и мелкие собачонки, откармливаемые для хозяйского стола. В таком доме обычно проживало по три или даже четыре поколения; ребятишки играли во дворе, а старики, сидя на своих циновках, забавляли окружающих разными историями, предвкушая очередную порцию вина, которое им разрешалось употреблять по возрасту.

Я сам родился в таком доме, разве только меньшего размера. В остальном мой отчий дом отличался от здешнего жилья лишь толщиной слоя побелки на стенах.

Да, и здания здесь были невзрачные, и их обитатели ходили в коротких грубых некрашеных плащах, но ни в одном доме Мехико, за исключением дворца важного сановника, вы не нашли бы богатства и влиятельности больше, чем здесь. Местные жители отправлялись торговать на дальние расстояния; их караваны из обливающихся потом носильщиков доставляли нам большие зеленые перья птицы кецаль, тюки с хлопком, какао-бобами, перцем-чили, каучуком, золотом, серебром, жадеитом и бесчисленным множеством других дорогостоящих товаров.

Торговцы обогащались, а благодаря им и император. Помимо того, они служили императору шпионами, посланцами и доносчиками во время бесконечных войн, помогая приглядывать за подданными и за сбором дани. За их службу свирепый предшественник Монтесумы император Ауицотль пожаловал им особые привилегии и к каждому обращался не иначе как «дядюшка». Впрочем, большинство ацтеков, питавших зависть и недоверие к их богатству, находило для торговцев менее ласковые названия, чем и объяснялось их столь смиренное поведение в обществе.

Раб, встретивший меня на пороге дома Сияющего Света, не скрывал своей неучтивости. Он долго пялился на меня, и я уж было заподозрил, не творится ли что неладное с его глазами, но потом он проводил меня во двор, где оставил отдыхать среди вечнозеленых растений и пустых цветочных горшков. Еще он предложил мне поесть, правда, когда я повернулся, чтобы принять угощение, он куда-то исчез, оставив меня в обществе другого дворового обитателя.

Это был какой-то старик, сидевший, прислонившись спиною к безукоризненно выбеленной стене, и его обветшалая коричневая накидка выделялась на ней пятном. Голова его была низко опущена — он, судя по всему, спал. Из уголка рта по подбородку стекала слюна.

Я нерешительно переминался с ноги на ногу, лихорадочно пытаясь сообразить, как проникнуть в дом, не нанеся обиды, — ибо чертов раб, похоже, решил оставить меня наедине с бесчувственным стариком на весь оставшийся день.

Двор оказался именно таким, каким я его себе и представлял, разве что здесь было совсем тихо. Недавно выметенный пол и стены уже прогрелись на утреннем солнышке, а двери во внутренние покои на их белом фоне казались черными пещерами. Над дверьми висели плетеные циновки, и если, кроме слюнявого старика, кто-то и был в доме, то, по моим подсчетам, он находился по другую их сторону.

Я направился к ближайшей такой циновке. Но не успел пройти и двух шагов, как меня остановил голос:

— Если тебя интересуют деньги, то даже не трудись. Мы их здесь не держим.

Старик, подняв голову, наблюдал за мной. Взгляд у него был какой-то туманный, мне даже показалось, будто он смотрит мимо, только потом я заметил, что глаза его покрыты мутной старческой пленкой. Зато голос его звучал четко.

— Мне нужно поговорить с Сияющим Светом, — поспешил сообщить я. — Ты знаешь, где он?

— А-а! Так тебе нужен мой внук? Ну что ж, значит, я не ошибся. Все-таки тебя интересуют деньги. Говорю же, ты тратишь попусту время. Хочешь, так сам посмотри, все равно не найдешь ничего, кроме какого-нибудь мешка с какао-бобами.

Только сейчас я сообразил, в чем дело. Я-то принял этот мешок с песком за дряхлого раба, которого хозяева терпят из жалости да в надежде, что смерть скоро приберет его к рукам. Правда, когда я взглянул на него заново, мое впечатление о нем ничуть не изменилось, но если он и впрямь приходился Сияющему Свету дедушкой, то мог и вовсе оказаться главой семьи, а стало быть, к нему следовало обращаться с почтением.

Словам его я поверил. Я знал, что торговцы прячут свои сокровища — держат их на тайных складах, которыми меняются, дабы никто никогда не был уверен, кому принадлежит их содержимое. А то, что все-таки держали в домах, обычно прятали в стенных тайниках. Если бы меня и впрямь интересовали ценности, в каком бы виде они ни хранились, — хлопковые ли накидки, мешки с какао-бобами, медные топорики или гусиные перья, начиненные золотым песком, — мне бы следовало поискать их где-нибудь в другом месте, но никак не здесь.

— Да не за деньгами я пришел, — уверил его я. — Я действительно хочу только побеседовать с Сияющим Светом.

— Так, значит, ты не тот, с кем он имеет дела на игровом поле?.. Как там его? Туманный! — Он имел в виду Аяукоколи, чье имя означало «клубящийся туман». — Я-то принял тебя за него. Думал, явился за поборами.

— Меня прислал сюда главный министр, господин Черные Перья, — с важным видом сообщил я. — У него с твоим внуком дела, и он не какой-нибудь там жалкий мошенник.

Старик рассмеялся, забрызгав слюной полдвора.

— Ах вот оно что! Главный министр! Выходит, юный Сияющий Свет на этот раз превзошел самого себя, коль умудрился влипнуть в неприятности с таким человеком! Жаль, но ничем не могу помочь, — прибавил он, дыша со свистом. — Моего внука нет здесь.

— Тогда я подожду его возвращения.

— Мы не знаем, когда он вернется, — поспешил ответить мне раб, явившийся откуда-то с тарелкой маисовых лепешек-тамале. Он протянул их мне с положенной учтивостью, хотя немедленно дал понять своим кислым видом, что на этом она и закончится. — Поэтому можешь отправляться домой.

Я перевел взгляд с раба на старика.

— А никто и не говорил, что у него неприятности. Меня просто просили поговорить с ним насчет того омовенного раба, которого он выставил на праздник, вот и все.

— Ах вот в чем дело! — пробормотал старик. — Как же я не догадался! Только Нохеуатль прав — мой внук уехал, и мы не знаем, куда и когда он вернется.

— Тогда скажи, может, ты что-то знаешь о том рабе, которого принесли в жертву? Например, где он взял его?

— Ничего мне об этом не известно, — решительно заявил старик. — Понятия не имею ни о чем таком. Ты вообще не с тем человеком говоришь. Сейчас у нас всеми делами заправляет моя дочь. Вот с ней тебе и нужно побеседовать.

— Так я могу увидеться с ней?

— Конечно. Только придется подождать. Она сейчас принимает у себя старейшин торговых общин. — Он махнул Нохеуатлю, жестом изобразив, как осушают тыквенную бутыль. Когда раб, чье имя означало «верный», скалясь в усмешке, ушел за питьем, старик сказал: — А ты пока можешь посидеть со мной.

Звали старика Икнойо, что означало «добрый». Он сообщил мне это, вынимая маисовую пробку из горлышка бутыли, откуда содержимое щедрым потоком полилось ему в рот. Осушив полбутыли, он вспомнил обо мне и очень удивился — но не обиделся, — когда я отмахнулся.

— Это противозаконно, — чопорно заявил я.

Он рассмеялся:

— Но не для меня, сынок. Мне семьдесят, и я дедушка, поэтому мне разрешено все, на что у меня хватит сил!

Когда он снова взялся за бутыль, я решил поторопиться с вопросами, пока он не набрался до бесчувствия.

— Так ты думаешь, твой внук должен этому Туманному какие-то деньги? Поэтому он и уехал?

— Может быть. Я слышал, как внук упоминал его имя. Да притом Сияющий Свет частенько ошивается на этих играх.

— Так он азартный игрок?

— Можно и так сказать. Как и мы все. — Эти слова старик произнес с каким-то оттенком горечи. — Ты, наверное, знаешь, как промахнулась моя дочка с этим мальчишкой? Родила его во второй день Кролика — сам знаешь, что это означает.

— Склонность к пьянству, — ответил я не раздумывая, как ученик на экзамене. В свое время я изучал эти вещи в школе жрецов, где в нас палками вколачивали знания о предначертаниях судьбы человека в зависимости от дня рождения. Я до сих пор не забыл хрустящего звука переворачиваемых кожаных страниц и, уж конечно, без всякого труда мог предсказать судьбу любого, кто родился во второй день Кролика. Такой человек был обречен на гибель от вина. Меня удивило, как это его родители умудрились дать ему такое имя — Сияющий Свет. Уж я-то хорошо понимал, как трудно соответствовать такому имени и быть его достойным.

— Верно. Но хочешь верь, а хочешь нет, только наш Сияющий Свет отродясь капли в рот не взял, за исключением ритуальных праздничных возлияний. К вину его и близко не подпускали — мать очень боялась, что он падет жертвой собственной судьбы. Только невдомек ей было, что человека в этой жизни подстерегают и другие пороки. — Вздохнув, он снова приложился к бутыли, разом осушив ее до конца. — Да разве ж можно винить ее в чем-то, бедняжку? Он был ее единственной кровиночкой, а когда его отца не стало…

— Отца? А что с ним случилось?

Старик закрыл глаза. Он долго сидел так, не произнеся ни слова, я даже забеспокоился, не сделалось ли ему плохо. Я уже собирался что-нибудь предпринять — тряхнуть его за плечо или позвать раба, — как вдруг он снова открыл глаза и произнес только одно слово:

— Куаутенанко.

Я был еще очень и очень юн, когда жители далекой юго-западной провинции Соконуско восстали против ацтеков: поубивав множество торговцев, они осадили тех, кому удалось выжить, в городке Куаутенанко. Четыре года торговцы держали оборону, отбивая атаки противника и беря множество пленных. Когда молодой полководец Монтесума пришел им на выручку во главе ацтекского воинства, им оставалось лишь извиниться перед будущим императором за его напрасно проделанный путь.

Победа при Куаутенанко была не просто символической, а торговцы не только отстояли свои жизни. Провинция Соконуско являлась пропускным пунктом в жаркие южные земли, чьи богатства — такие как каучук, какао, изумруды и роскошные переливчато-зеленые перья птицы кецаль — ценились у ацтеков сильнее всего. В основном по этой причине император Ауицотль даровал сословию почтека их привилегии — например, право носить одежду воинов и приносить рабов в жертву богу войны на празднике Поднятых Знамен. Если отец Сияющего Света заработал для семьи этот статус и, более того, погиб во время тех событий, то теперь мне стало понятно, почему Сияющему Свету позволялось приносить в жертву омовенного раба на празднике.

— Мы находились там вместе — Шипопока, отец Сияющего Света и мой зять, и я, — объяснил старик. — Сияющий Свет был тогда младенцем, он никогда не знал своего отца, а его мать… она не получала о нас ни одной весточки все четыре года. А потом я, сгибаясь от боевых ран и императорских даров, вернулся, а ее муж — нет. Мне кажется, она до сих пор так и не сумела пережить это горе.

— Но как же так? — удивился я. — Те события в Куаутенанко произошли двадцать лет назад. Неужели она до сих пор в трауре?

— Нет, я не говорю, что она рыдает и стонет каждый день, — нетерпеливо пояснил старик. — Только, оставшись одна с сыночком, она, возможно, стала чуточку чрезмерно его опекать. Я иной раз просто удивляюсь, когда… Э-эх!.. — Он рассеянно постучал пальцами по пустой бутыли и нахмурился, пытаясь подыскать подходящие слова. — Иной раз мне кажется, что она чуть ли не душит парня своей опекой, а ведь это не приводит ни к чему хорошему. Уж как она станет справляться с делами теперь, когда Сияющий Свет уехал, этого я не знаю… Постой, да ты сейчас и сам во всем разберешься!

Краем глаза я уловил какое-то движение и услышал звук отодвигаемой дверной циновки.

— Теперь, я думаю, вы сможете поговорить.

Несколько человек вышли из дома, щурясь от яркого солнечного света. Лица их были прокалены солнцем; все как один они носили простые плащи, имели гладкие прямые волосы, и все как один отличались гордой прямой осанкой. Когда мимо меня проследовали один за другим семеро мужчин, я понял, что это, должно быть, и есть старейшины торговых общин Тлателолько. Они не носили хлопковой одежды, губных пластин, дорогих перьев и сандалий, но это были одни из самых богатых людей Мехико.

Один из них почти у самого выхода обернулся и обратился к моему собеседнику:

— Старик, а внук твой на этот раз забрался слишком далеко.

— Это ты скажи Оцелохочитль. — В голосе старика теперь слышалась усталость. — А я уж больше не у дел.

— Мы говорили ей, — поспешно сообщил гость. — Она знает, что мы все это время терпели его выходки только из-за героического прошлого его отца. — И уже с угрозой в голосе он прибавил: — Когда Сияющий Свет вернется, мы с ним сочтемся.