Море было спокойным, дул легкий северный ветер, когда «Пенелопа» отчалила от берега. Последний моряк взобрался на борт, и весла заскользили по чистой голубой воде. Одиссей стоял на задней палубе, наблюдая за гребцами. Вся команда теперь была в кожаных доспехах и шлемах, а рядом с ними лежали луки и колчаны со стрелами. Сам царь Итаки тоже оделся в доспехи, такие же, как у его людей. Рядом с ним стоял великолепно вооруженный Идоменей в высоком шлеме. Нестор не стал надевать доспехи, он был в простой зеленой тунике длиной до колен и длинном плаще потрясающе белого цвета. Оба его сына облачились в доспехи и взяли круглые щиты. Они стояли рядом с отцом, готовые защищать его.

Дул свежий ветер, обещая дождь. Оказавшись в открытом море, Биас начал отсчитывать более быстрый ритм, а гребцы сильнее налегли на весла.

— Ты говоришь, что у него лицо, как у осла? — спросил Идоменей у Одиссея. — Я не помню такого человека.

— А он тебя запомнил, — возразил ему царь Итаки.

— Может, ты спросил его имя?

— Если ты не можешь вспомнить человека, сыновей которого ты убил и жену которого украл, сомневаюсь, что тебе поможет его имя.

Идоменей засмеялся.

— Я украл множество жен. Поверь мне, Одиссей, большинство из них были счастливы, что их украли.

Царь Итаки пожал плечами.

— Полагаю, ты скоро с ним встретишься. Его лицо, возможно, будет последним, что ты увидишь.

Идоменей покачал головой.

— Я не умру здесь. Однажды предсказатель сказал мне, что я умру в тот день, когда в полдень воцарится полночь. Пока этого не случилось.

Одиссей отошел от царя Крита, изучая море и мыс. Он услышал, как великан Банокл жалуется Каллиадесу:

— Не много места для боя, если кто-то нападет. И если пираты тоже в кожаных доспехах, я не буду знать, кого я убиваю.

— Лучше убивай тех, кто нападает на тебя.

— Это хороший план. Оборонительная позиция. Но лучше я буду нападать. Держу пари, ты пожалеешь, что оставил доспехи на пиратском корабле. Я говорил тебе. Эти кожаные доспехи не смогут защитить даже от брошенной гальки.

— Мне следовало прислушаться к твоим словам, — согласился Каллиадес. — Но тогда ты — человек, который надевает доспехи даже в публичный дом.

— Человек никогда не знает, где его подстерегает опасность, — заметил Банокл. — И однажды меня ранил муж шлюхи.

Молодой воин засмеялся.

— В задницу. Ты убегал, насколько я помню.

— Мне понравился этот человек. Я не хотел его убивать. В любом случае, это была просто царапина. Даже не нужно было зашивать.

Одиссей улыбнулся. Его симпатия к этим воинам росла с каждым днем.

Пирия стояла на корме, глядя на берег. Ее плечи были напряжены, а выражение лица сосредоточенно. Одиссей увидел, как к ней подошел Каллиадес.

— Она — прекрасный корабль, — сказал он. Ответ девушки был холодным:

— Я обычно удивляюсь, почему мужчины говорят «она», когда разговаривают о кораблях. Когда я была маленькой, то считала, что это из уважения. Теперь я знаю, что это не так. Лодки плывут туда, куда им велят мужчины. Это просто вещи, на которых ездят мужчины.

Одиссей подошел к ним.

— Имеет значение любовь, Пирия. Послушай моряков, когда они говорят о «Пенелопе». Ты не услышишь ничего, кроме любви и восхищения.

— Разная правда, — вздохнула она и улыбнулась. Каллиадес глядел удивленно.

Одиссей заметил корабль, появившийся со стороны мыса, примерно в полумиле впереди. Это была большая галера с двадцатью гребцами на каждой стороне, бойцы собрались на центральной палубе. Биас тоже увидел пиратов и наклонился над рулем, уводя «Пенелопу» от них. Одиссей прошел мимо Каллиадеса, упал на одно колено и поднял люк, а потом опустился на нижнюю палубу. Когда он вернулся, у него в руках был большой лук, сделанный из дерева, кожи и рога. На плече висел колчан с очень длинными стрелами.

— Вам повезло сегодня, — сказал он Пирии. — Это Акилина, величайший лук во всем мире. Я однажды послал из него стрелу в луну.

Девушка не улыбнулась, и Одиссей почувствовал страх и напряжение, исходящие от нее. Только гордость помогала ей держать себя в руках.

— Я слышал об этом луке, — вмешался Каллиадес.

— Все слышали об этом луке, — заметил Банокл. Эти слова обрадовали царя Итаки, но его внимание было приковано к девушке.

— Андромаха рассказывала о своем умении обращаться с луком, — добавил он.

Услышав имя любимой, Пирия посветлела.

— Иногда ей даже удавалось превзойти меня, — улыбнулась девушка, — но нечасто.

— Ты умеешь обращаться с таким, как этот, луком? Твои руки достаточно сильные, чтобы натянуть тетиву? — спросил царь Итаки, протягивая ей оружие.

Пирия взяла у него Акилину, выпрямила руку, согнув три пальца вокруг тетивы, и ей удалось натянуть ее на три четверти, прежде чем рука начала дрожать.

— Это хорошо, — похвалил ее Одиссей, — поверь мне. Взяв лук, он наклонился к ней.

— Если они подберутся достаточно близко к нам, я оставлю тебе Акилину. С такого расстояния даже при трех четвертях натяжения стрела пронзит череп. — Он повернулся к микенцам. — Вы, парни, держитесь ближе ко мне.

«Пенелопа» плыла вперед, рассекая носом волны. Пиратское судно, более мощное, медленно приближалось.

— Еще один! — закричал моряк.

Второй пиратский корабль приближался с юга немного позади них.

— Если бы дул попутный ветер, — вздохнул царь Итаки, — «Пенелопа» легко бы их обогнала. А так, при большем количестве гребцов, они быстро настигнут нас. Лучше пригните головы, — предупредил он. — Скоро в нас полетят стрелы.

Каллиадес посмотрел на гребцов «Пенелопы». Они работали веслами без напряжения. Их движения были ровными и ритмичными, и они даже не смотрели на вражеские корабли. Биас выкрикнул приказ. Правый ряд весел поднялся из воды и остался неподвижным. Слева налегли на весла. «Пенелопа» резко повернулась к первой галере. Одиссей побежал по центральному проходу, поднявшись на изогнутые перила носа. Стоя на перилах и обхватив их ногами, он вложил стрелу в свой огромный лук. Когда два корабля приблизились друг к другу, вражеские лучники столпились вдоль палубы. Одиссей натянул тетиву Акилины и выпустил стрелу. Она пролетела по воздуху и вонзилась в спину гребца, тот закричал и повалился вперед. Пиратские лучники выпустили град стрел, но все они не долетели до цели, упав в воду с левого борта. Царь Итаки выстрелил еще два раза. Одна стрела попала пирату в шлем и отскочила от него. Другая пронзила плечо лучника. Одиссей поднял руку, дав сигнал Биасу, который выкрикивал приказания и налегал всем весом на руль. «Пенелопа» тотчас изменила курс, почти отпрыгнув от атакующей галеры. Маневр был совершен с огромным мастерством и точным расчетом времени, но даже при этом на несколько секунд они оказались в поле досягаемости пиратских лучников. Банокл, Каллиадес и Пирия спрятались за перила кормы. Яростный град стрел обрушился на заднюю палубу, они ни в кого не попали, но пролетели довольно близко от Биаса, который стоял прямо у руля. Одна стрела вонзилась в перила палубы рядом с ним. Другая угодила в руль и отскочила рикошетом рядом с лицом чернокожего моряка.

Одиссей побежал назад по палубе и выпустил еще три стрелы с кормы. Только одна достигла цели, поразив руку лучника. Царь Итаки глубоко вздохнул, затем выстрелил в четвертый раз.

— Ха! — закричал он победоносно, когда стрела пронзила горло мужчины. — Вы идете на «Пенелопу»? — заревел Одиссей. — Во имя Ареса, вы пожалеете об этом, сыны коров!

Несколько стрел пролетели мимо него, но он стоял неподвижно, словно статуя, стреляя в пиратов.

— Чем меньше расстояние, тем лучше! — закричал он Биасу, когда еще одна вражеская стрела пролетела мимо его головы.

Теперь гребцы «Пенелопы» налегли на весла в полную силу, пот лился с них, когда они опускали и поднимали весла. Судно набрало скорость. Каллиадес высунул голову над перилами кормы и наблюдал за тем, как расстояние между кораблями начало сокращаться. Он увидел, как Одиссей застрелил еще одного пирата — стрела попала в лицо мужчины. Затем царь направил свои стрелы в головы лучников и гребцов. Два весла с левого борта на вражеской галере с треском сломались, и пиратский корабль изменил направление. «Пенелопа» поплыла быстрей.

— Эй, Ослиная морда! — закричал царь Итаки. — Не сдавайся. Ничто хорошее не дается в руки легко!

Вторая галера быстро приближалась. Биас изменил курс, чтобы сохранить расстояние между ними, но это позволило первому пиратскому судну вернуться в пределы досягаемости.

Одиссей тихо выругался. Если они продолжат в том же духе, моряки «Пенелопы» выбьются из сил, а пираты все же настигнут их. Он посмотрел на Биаса. Чернокожий моряк тоже все понял.

— Который, мой царь? — спросил он.

— Я думаю, нам нужно убить Ослиную морду, — ответил царь Итаки.

Биас выкрикивал приказы. Левый ряд весел поднимался из воды, гребцы по правому борту налегали на весла и увеличивали скорость. «Пенелопа» резко развернулась. Мерионес с черным луком в руках присоединился к Одиссею.

— Я подумал, что ты соскучился, — сказал царь Итаки, — поэтому решил напасть.

Одетый в черное лучник засмеялся:

— Давай сначала заключим пари.

Он показал на первый пиратский корабль. Там лучник взобрался на перила и ждал, вкладывая стрелу в лук и готовясь выстрелить, как только корабль приблизится.

— Золотые монеты подсказывают мне, что я свалю его с насеста раньше тебя.

— Согласен! — воскликнул Одиссей.

Оба мужчины двинулись вдоль центральной палубы на нос, затем натянули тетиву и одновременно выстрелили. Две стрелы вонзились в грудь вражеского лучника. Его тело согнулось, наклонилось вперед, упало в море и исчезло под килем пиратского судна.

Мерионес продолжал стрелять, пока расстояние между кораблями сокращалось. Одиссей оставил его там, быстро вернувшись на заднюю палубу. Протянув свой лук и колчан Пирии, он подозвал к себе Каллиадеса и Банокла.

— Биас развернет «Пенелопу» в последний момент, и мы попытаемся срезать их гребцов с правого борта. Похоже, они притащат нас к себе крюками. Когда это произойдет, они захотят взять нас на абордаж. Чего они не ожидают из-за своего численного превосходства, так это того, что мы сами возьмем их на абордаж.

Банокл посмотрел на приближающийся пиратский корабль.

— Должно быть, около шестидесяти человек на этой галере.

— По крайней мере.

— И еще шестьдесят человек на другой.

— Ты пытаешься высказать свою точку зрения или просто хвастаешься умением считать?

Великан замолчал.

— Держись поближе ко мне, — посоветовал Одиссей. — Я не так проворен, как раньше, я и тогда не был величайшим бойцом на мечах.

«Пенелопа» повернула налево, словно пытаясь избежать столкновения, а затем так же быстро направилась к правому борту пиратской галеры. Оба судна столкнулись, но под таким углом, что таран корабля противника просто скользнул вдоль правого борта «Пенелопы». Гребцы попытались втащить весла обратно, закинуть на палубу, чтобы они не разбились. Столкновение произошло так быстро, что удалось спасти только шесть из пятнадцати весел. Но гораздо больший ущерб был причинен веслам пиратов, когда «Пенелопа» скользнула вдоль корпуса галеры. С корабля противника полетели крюки, которые зацепились за перила корабля царя Итаки.

Пираты были так близко, что Одиссей мог разглядеть лица противников. Многие из этих мужчин приветствовали его вчера, умоляя рассказать еще историю. Теперь они были одеты в боевые доспехи: некоторые из них — в кожаные, другие — в самодельные рубахи из толстого узлового каната. На них были всевозможные шлемы: из дерева, из кожи, из меди и даже высокие, изогнутые фригийские. У большинства из них были кинжалы, хотя многие держали в руках деревянные топоры.

— Следуйте за мной! — приказал Одиссей. Он посмотрел на Банокла и усмехнулся: — Если у вас есть яйца для этого.

Вытащив меч, он побежал к центральной палубе и, промчавшись по узкому проходу, врезался в группу противников на пиратском корабле.

Царь Итаки ворвался в первый ряд, сминая пиратов своим весом. Одни упали, другие попытались расчистить пространство, чтобы заколоть его. Одиссей, схватив врага за рубаху из веревок, нанес ему сокрушительный удар по голове. Из сломанного носа пирата хлынула кровь. Царь Итаки оттолкнул его в сторону, затем ударил мечом. Он ранил пирата в руку, и фонтан крови забил в воздух.

— Ну, иди на Одиссея, хочешь? — бесился он, рубя и разя мечом направо и налево. На минуту пираты отступили под яростью его натиска. Затем они бросились на него. Но огромная фигура Банокла кинулась на них, повалив противников на палубу. Затем подоспел и Каллиадес, жаля своим мечом, словно жалом змеи, вонзая его в горло, грудь и живот пиратов.

— Теперь вы все погибли! — заревел Одиссей. Пират бросился на него, целясь в горло. Царь Итаки поднял левую руку, отразил удар и ударил мечом по черепу противника, отрезав ему ухо. Мужчина закричал и упал.

Другие воины с «Пенелопы» присоединились к атаке. Банокл ударил плечом противника, и тот полетел назад. Одиссей продолжал свирепствовать, выкрикивая боевые кличи и оскорбления и продвигаясь вперед. Каллиадес прокладывал себе путь справа от него и теперь занял оборонительную позицию, защищая царя. Банокл сражался слева. Даже во время боя Одиссей заметил их мастерство. Теперь они втроем образовали клин, и царь Итаки был его острием. Сначала они оттеснили пиратов назад, но затем их численное превосходство начало сказываться, и продвижение замедлилось.

Одиссей устал, потому что сражался, не экономя силы, разя своим мечом вокруг все, что мог. Пират кинулся на царя, ударив топором о кожаные доспехи царя Итаки. Одиссей споткнулся и упал назад, сильно ударившись о палубу. Каллиадес быстро обернулся, вонзив меч в шею пирата со спины. Мертвый противник повалился на царя Итаки. Молодой микенский воин занял оборонительную позицию перед Одиссеем, чтобы блокировать другие удары. Одиссей столкнул с себя мертвеца и медленно поднялся на ноги, прерывисто дыша. Вокруг него теперь стоял шум битвы, палуба была скользкой от крови. Рука, которой он держал меч, болела, словно в ней было много камней, но его сила возвращалась.

— Посторонись, Каллиадес! — загремел он. — У Одиссея есть еще враги, которых нужно убить.

Затем он снова бросился в драку.

Пирия стояла на задней палубе, огромный лук покоился у нее в руках. Она видела, как Одиссей прыгнул на пиратский корабль, за ним последовали Каллиадес, Банокл и еще дюжина моряков из команды «Пенелопы». Затем Биас вытащил два боевых ножа, поднялся на перила и прыгнул, чтобы присоединиться к бою. Воздух наполнился боевыми криками и звуком лязгающих мечей. Идоменей, царь Крита, бросился к ним, как и два сына царя Нестора. Бой был жестоким, и она видела, как Одиссей прокладывал себе путь к корме пиратского судна, рубя и разя мечом, Каллиадес и Банокл сражались рядом с ним.

Чья-то рука коснулась ее. Мерионес показал на левый борт: с той стороны приближался второй пиратский корабль. Вложив стрелу в свой лук, он выстрелил вдоль узкого прохода. Она вонзилась высоко в нос галеры. Мерионес выругался.

— Не рассказывай Одиссею об этом выстреле, — попросил он.

Оставшиеся на «Пенелопе» моряки были все вооружены луками; они обрушили яростный град стрел на приближающееся судно. Несколько из них нашли свою цель. Затем последовал жестокий ответ. Еще сорок стрел рассекли воздух. Многие попали в перила палубы, другие скользнули по самой палубе. Пятеро моряков были ранены. Пирия вложила стрелу в огромный лук и выстрелила. Стрела попала в грудь лучника. Он опрокинулся назад.

— Хороший выстрел! — закричал Мерионес, выпустив стрелу. Пирия не видела, достигла ли она цели, потому что уже вытаскивала другую стрелу из колчана и вкладывала в Акилину. Теперь весь страх исчез, и девушка продолжала стрелять, не обращая внимания на свистящие вокруг стрелы.

Внезапно пиратское судно резко изменило курс. Лучники противника продолжали стрелять, но вскоре корабль вышел из пределов досягаемости их стрел и направился на юг.

— Они собираются развернуться и протаранить нас, — мрачно предположил Мерионес.

Но галера не развернулась. Гребцы усердно работали веслами, увеличивая расстояние между ними.

Моряки на «Пенелопе» бросили свои луки, вытащили мечи и ножи и побежали к своим товарищам, которые сражались на первом пиратском корабле. Пирия повернулась, чтобы наблюдать за ними, и увидела огромный корабль, идущий с севера. Он был больше любого судна, которое ей довелось видеть. По каждому борту сидело сорок гребцов в два ряда, а мачта была высокой, словно дерево. На ней развевался большой парус, на котором была нарисована вставшая на дыбы черная лошадь.

— Сегодня нас благословили все боги, — сказал Мерионес. — Это «Ксантос».

— Он… он огромен, — заметила Пирия.

— Несомненно, и он — проклятие пиратов. На палубе есть стреляющие огнем метательные орудия, а в команде больше сотни бойцов. А для таких честных людей, как мы, нет лучшего зрелища, чем это чудовище.

Перейдя на левый борт, Пирия увидела, что ход битвы изменился. Осталось всего несколько пиратов, но бой все еще был жестоким. Она поискала глазами Каллиадеса, но не смогла найти его. Тогда ее охватил страх, потому что девушка увидела, что Банокл все еще сражается рядом с Одиссеем. Затем она заметила молодого воина и с облегчением вздохнула. Его было не видно из-за мачты. Пирия наблюдала за тем, как он сразил врага, а затем проложил себе путь, чтобы встать рядом с Одиссеем.

Некоторые пираты бросили свое оружие, но бежать было некуда, и им пришлось сражаться до конца. Другие перелезли через борт и прыгнули в море. Некрасивый человек с неестественно длинным лицом закричал при виде Идоменея и бросился на царя Крита. Прежде чем он смог приблизиться, его сбил с ног Банокл. Мечи вонзились в этого человека. Пирия услышала его предсмертный крик.

И битва закончилась.

Усталый Одиссей сидел, тяжело привалившись к мачте и наблюдая за тем, как могучий «Ксантос» проплывает мимо. Раздался знакомый голос:

— Эй, Одиссей! Где ты, морской дядя?

С трудом поднявшись на ноги, он подошел к правому борту. Посмотрев вверх, царь Итаки увидел высокого широкоплечего мужчину с золотыми волосами, стоящего на носу огромного корабля.

— Во имя груди Фетиды, — закричал Одиссей, — какой дурак поставил тебя во главе этого корабля?

Гектор, сын царя Трои, засмеялся.

— О, это был бы очень большой дурак. Нет, мой друг, я просто пассажир, хотя и умеющий держать в руках меч. Ты не староват ли, чтобы сражаться с пиратами?

— Староват? Я в самом расцвете сил, ты, дерзкий негодяй!

— Я верю тебе, морской дядя. Похоже, тебе нужна помощь с этой галерой. Я могу одолжить тебе двадцать человек.

— Они были бы кстати, Гектор, друг мой.

— Мы поплывем рядом и отправим их к тебе на корабль. Одиссей прокричал слова благодарности и вернулся назад к мачте. Его руки теперь дрожали, и он почувствовал приступ тошноты. Биас присоединился к нему, встав на колени рядом.

— Скольких мы потеряли? — спросил его царь Итаки.

— Восемь человек погибли, одиннадцать с глубокими ранениями, и почти у всех порезы и царапины, кроме меня и Леукона. Даже при этом мы легко отделались, Одиссей. Что с тобой? Ты весь в крови. Это твоя собственная?

Царь Итаки покачал головой.

— Кто погиб?

Биас назвал имена моряков, и глубокая печаль добавилась к грузу усталости. Одиссей откинул голову назад, прислонившись к мачте. Люди вокруг него раздевали пиратов и бросали их за борт. С «Ксантоса» спустили канаты, и двадцать человек добрались по ним на палубу галеры.

— Черт, я не привык чувствовать усталость после боя, — сказал Одиссей. — Особенно после победы.

— Я знаю, — признался Биас. — Я тоже.

— Надеюсь, ты не собираешься рассказывать мне, что мы стареем, — предупредил его царь Итаки.

Чернокожий моряк улыбнулся.

— Нет, Одиссей. Наверное, мы просто становимся умнее. Мысль о тех, кто был жив этим утром, а теперь отправились по Темной дороге, удручает. И чего мы добились? Мы получили старую галеру с небольшим количеством оружия и, возможно, небольшой добычей. Ничто из этого не стоило гибели восьми человек. Особенно юного Деметриоса.

Одиссей закрыл глаза.

— Иди и дай новым людям задания, — велел он первому помощнику. — Переправь всю добычу на «Пенелопу».

— Да, мой царь, — кивнул Биас. — Как ты собираешься перегонять корабль?

— Люди Гектора могут переправить галеру к Скале Титана, — вздохнул Одиссей. — Они могут забрать раненых, которых мы там оставили. Мы поспешим. При благоприятном ветре мы можем добраться до Лука Аполлона к закату, если не будем останавливаться в Горбатой бухте.

Яркие лучи солнца осветили палубу, когда тень «Ксантоса» удалилась. Одиссей услышал, как Гектор прокричал ему:

— Мы отправляемся за пиратами, Одиссей. Где твоя стоянка?

— В Луке Аполлона, — ответил царь Итаки, и огромный корабль поплыл на юг. Биас пошел туда, где стояло двадцать новых членов команды.

Одиссей сидел неподвижно, глядя на покрытые кровью руки. Пальцы прекратили дрожать, но он все еще чувствовал себя плохо. Юный Деметриос был хорошим парнем, спокойным, работящим, он гордился, что его взяли на место Порфеоса. Лица других погибших проплыли перед его глазами. Он плавал с Абдеросом почти двадцать сезонов. Единственный человек в команде, который никогда не брал себе жену. Зимой он жил один, вырезая по дереву и свивая веревки, редко с кем разговаривая. По возвращении на корабль он широко улыбался и обнимал своих товарищей. Все, что у него было, — это «Пенелопа». А теперь он умер, защищая ее.

Одиссей устало поднялся обратно на свой корабль.

К нему подошел Банокл и присел на корточки. Он тоже был испачкан кровью, его лицо и светлая борода были в красных пятнах и полосках.

— Мне интересно, — сказал он радостно, — можем ли мы с Каллиадесом представлять Итаку. На Играх в Трое, я имею в виду. Мы же не можем принимать в них участие как микенцы.

Одиссею не хотелось разговаривать. Он все еще приходил в себя от потери своих товарищей. Но этот человек несколько раз спас ему жизнь за сегодняшний день, поэтому он глубоко вздохнул и обдумал заданный ему вопрос.

— А что вы умеете? — спросил он, наконец.

— Я кулачный боец.

— А Каллиадес?

— Боец на мечах.

— В Свадебных Играх не представлены состязания на мечах. Только у микенцев есть смертельные схватки.

— О! Он также превосходный бегун.

— Леукон — наш кулачный боец, Банокл. И вспомни, что последний раз, когда я тебя видел в кулачном бою, ты лежал на спине, закрыв голову руками.

— Правда, — согласился великан. — Но там было пятеро твоих парней, и я говорил тебе, что хотел только перевести дыхание.

Одиссей улыбнулся.

— В Трое соберутся великие бойцы. На самом деле великие. Я не могу выставить человека, который, возможно, опозорит Итаку.

— А я и не опозорю! Я превосходный боец.

— Ты великий воин, Банокл. Я это видел сегодня. Но кулачный бой — это совсем другое.

— Я могу бы победить Леукона, — уверенно заявил великан. Одиссей посмотрел в его глаза.

— Кажется, тебя не волнуют события этого дня.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты только что участвовал в битве, а сейчас тебя окружают мертвецы, которые лежат на палубе, омытой кровью. Как ты можешь думать о Свадебных Играх?

— Ну… битва закончилась, не так ли? Нет смысла думать об этом. Мы все сделали хорошо. Мы сражались.

— Да, мы сражались.

— Всегда неплохо выиграть бой, не имея преимуществ, — заметил великан. — И мне понравилось, как ты сражался. Некоторые бойцы — такие, как Каллиадес, — всегда стараются оставаться хладнокровными. Я предпочитаю свой собственный стиль — яростной собаки. Броситься вперед, крича, разя и побеждая всех, кто в поле досягаемости. Немногие захотят сражаться против яростной собаки.

— Ты говоришь мне, что я сражаюсь, как яростная собака? — спросил царь Итаки.

— Это похвала, — радостно сказал Банокл, изменив тон. Одиссей внезапно улыбнулся. На этого человека было невозможно обидеться.

— Я сделаю вот что, — вздохнул он. — Сегодня у нас будет Поминальный пир в честь наших погибших друзей. Мы будем воздавать им почести и поднимать бокалы за их благополучное путешествие до Елисейских полей. У нас недостаточно людей, чтобы устроить Игры в память о них. Но, если Леукон согласится, вы с ним сможете сразиться в честь покинувших нас.

— Чудесно, — на лице Банокла появилась счастливая улыбка. — И если я стану победителем, мы сможем представлять Итаку в Трое?

— Сможете, — согласился Одиссей.

Он наблюдал за тем, как великан удалился легкой походкой. «Он живет больше сердцем, чем головой», — подумал царь Итаки. Оглядев палубу, он заметил Леукона и подозвал его. Одиссей коротко рассказал ему о предложении великана. Леукон пожал плечами.

— Ты хочешь, чтобы я сразился с ним?

— Да.

— Хорошо.

— Он говорит, что сможет одолеть тебя. Моряк бросил взгляд на Банокла.

— Его радиус действия короче моего, а это означает, что он получит больше ударов. У него хорошая шея и сильные руки. Подбородок выглядит крепким. У него есть все признаки хорошего бойца. Да, это будет неплохая тренировка.

После того как Леукон ушел, на Одиссея нахлынула новая волна усталости. Ему захотелось лечь на палубу и поспать, но он почувствовал укол совести: «Какой пример ты подашь своим людям, если будешь спать, пока они работают?»

«Черт побери эти примеры, — сказал он себе. — Я — царь. Я поступаю так, как мне хочется». С этой мыслью он вытянулся, подложив руки под голову, и заснул.

Ближе к полудню исчезли последние облака, и небо засияло ярко-голубым светом. Не было ветра, и наступила жара. Часть старого паруса подняли, чтобы создать навес с левой стороны кормы «Пенелопы». Нестор, его сыновья и Идоменей сидели здесь.

Пирия перешла на нос и смотрела на голубую воду. Внезапно девушка почувствовала острую боль внизу тела, такую сильную, что она чуть не закричала. Она закрыла глаза, пытаясь выровнять дыхание и побороть боль. Все это время — после того жестокого нападения на нее — боль не исчезала. Она просто уходила и возвращалась вновь, лишая ее силы.

«Прошло всего несколько дней, — говорила себе девушка. — Я приду в себя. Они не сломают меня. Я — Каллиопа, и я сильней, чем ненависть любого мужчины». Но сегодня боль была еще хуже, чем прежде, и это испугало ее.

Открыв глаза, Пирия попыталась сосредоточиться на голубизне моря, которая искрилась от солнечных лучей. Море было таким спокойным, что теперь утренние события казались просто сном. Она убивала мужчин, посылая острые стрелы, чтобы пронзить их плоть, после того как они поступили с ней. Девушка думала, что убийство пиратов собственными руками принесет ей удовлетворение. Но где оно? Где радость от мести? Пирия даже почувствовала небольшую печаль из-за смерти юного Деметриоса. Он не разговаривал с ней, но она наблюдала за его поведением с товарищами, видела его скромность и поняла, что он чувствует себя неловко в компании бывалых моряков. Девушка не видела, как он умер, но была свидетелем того, как его тело положили рядом с телами еще семи погибших товарищей. После смерти он еще больше был похож на ребенка, на его лице застыло выражение невероятного испуга.

«Не жалей его! — закричал темный голос ее страхов. — Он был мужчиной, и зло его пола проявило бы себя, когда он стал бы старше. Не сочувствуй никому из них! Они все подлые».

«Не все они», — подумала девушка. Есть Каллиадес.

«Он такой же! Ты увидишь! Его добрые слова скрывают такую же жестокую душу, ту же необходимость управлять и обладать. Не доверяй ему, глупая девчонка».

Она увидела, как он идет к ней, и двойное проклятие ее желания и страха охватило ее: «Он мой друг — он предаст тебя».

Каллиадес приветливо улыбнулся, затем посмотрел на воду, словно ища что-то. Она повернулась, чтобы облокотиться на бортик, и боль немного отступила. От облегчения у нее на глазах чуть не выступили слезы. Молодой микенец прикрыл глаза рукой и продолжал изучать море. Выражение его лица было серьезным, ей снова показалось, что в нем не было и намека на жестокость.

— Ты не похож на воина, — сказала Пирия; эти слова вылетели у нее, прежде чем она успела остановить себя.

— Это комплимент или оскорбление?

— Просто наблюдение, — ответила девушка.

— Мерионес впечатлен твоим умением обращаться с луком. Я полагаю, он не ожидал, что ты тоже окажешься воином. Но, очевидно, Одиссей догадывался.

— Проницательный человек, — кивнула она. Каллиадес засмеялся.

— Может, он и проницательный человек, но с ним страшно сражаться рядом. Он дважды чуть не отрезал мне ухо. Я думаю, что потратил больше времени, чтобы избежать его неистовых ударов, чем сражаясь с пиратами.

Он замолчал на секунду, и она посмотрела на него.

— Я почувствовал гордость, когда Мерионес похвалил тебя, — сказал он.

Темный голос в ее голове победоносно закричал: «Ты видишь! Он гордится тобой. Он хочет обладать тобой». Ее охватила ярость.

— Какое ты имеешь право гордиться мной? — закричала она. — Я не твоя лошадь, которая победила в соревнованиях!

— Я не это имел в виду. Я просто… — он посмотрел вниз, и его лицо изменилось. — У тебя идет кровь, — сказал микенец. — Ты ранена?

Пирия почувствовала, как струя крови побежала по внутренней стороне ее бедер. Морской ветер поднял ее разорванную тунику. Ее пронзила боль, почти невыносимая. «Ты ранена? Глупый, глупый мужчина. Мое тело измучено и покалечено, моя плоть разбита и покрыта синяками. Мое сердце и душа изранены и осквернены. Ты ранена?».

Горечь от надругательства вылилась из нее, словно река, которая вышла из берегов. Ее глаза наполнились слезами, а зрение затуманилось. Фигура, стоящая перед ней, больше не была Каллиадесом. В этот момент он стал отцом, которого она любила и который предал ее, братом, которого она обожала и который отверг ее с презрением. Ненависть и отчаяние боролись в ней.

Злые слова вылились из нее стремительным потоком:

— Ты думаешь, я не знаю, кто ты на самом деле? — закричала она. — Твои нежные слова — ложь! Твоя дружба — ложь! Ты хочешь того же, чего хотят все мужчины. Я вижу это по твоим глазам. Ну, давай. Набросься на меня с кулаками, кусай мою плоть, сжимай пальцами мое горло и души. Затем ты сможешь отойти в сторону и сказать: «Смотри, что ты наделала, шлюха!»

Ее дыхание стало прерывистым, и девушка попятилась от него. В последовавшем за ее словами молчании она поняла, что вспышка ее гнева была замечена, что моряки смотрят на нее. Каллиадес остался на своем месте, а когда заговорил, его слова были спокойными, а тон примирительным:

— Прости, Пирия. Я… оставлю тебя ненадолго. Мы можем… поговорить позже, если захочешь. Или нет.

Боль снова отступила. Девушка увидела, как он отвернулся. Внезапно испугавшись того, что она останется на носу одна, когда все эти мужчины смотрят на нее, Пирия окликнула его.

— Не уходи, — сказала она упавшим голосом. — Прости…

Он остановился, и она увидела, что молодой воин заметил интерес команды к их разговору. Тогда микенец вернулся и встал между ней и любопытными взглядами моряков.

— Это я должен просить прощения. Прости за все, что ты пережила, — мягко сказал он. — Я никогда не причиню тебе вреда, Пирия. Никогда не сделаю больно. Постарайся запомнить это.

Девушка подняла глаза.

— Ты влюблен в меня, Каллиадес?

Этот вопрос сорвался с ее губ, прежде чем она успела подумать. Пирия молча проклинала свою глупость. В любом случае ей не хотелось слышать ответ.

Молодой воин посмотрел ей в глаза, и она почувствовала силу его взгляда.

— Мои чувства принадлежат только мне, — ответил он наконец. — Все, что я знаю, — ты плывешь в Трою, чтобы встретиться с человеком, которого действительно любишь. Если ты позволишь мне, я прослежу, чтобы ты добралась туда в безопасности.

— Я никогда не смогла бы полюбить мужчину так, как ему бы хотелось. Ты понимаешь это?

— Разве я просил тебя любить меня? — поинтересовался Каллиадес.

— Нет.

— Тогда проблемы нет.

Он заметил движение в воде и отвернулся.

— Смотри туда! — закричал микенец, показывая на правый борт. Три дельфина серо-голубого цвета с гладкими телами прыгали и плыли по волнам.

— Мне всегда нравилось наблюдать за ними, — улыбнулся он. Это была неловкая попытка сменить тему, но она была благодарна ему за это.

— Они очень красивые, — согласилась девушка, затем посмотрела на него, желая показать, что доверяет ему. — Мое настоящее имя — Каллиопа.

Микенец улыбнулся.

— У нас прекрасные имена, — заметил он. — «Прекрасный голос» и «Скрытая красота». Твой голос приятен на слух. А мое имя оправдывает себя с каждым новым шрамом. — Он замолчал. — Я думаю, что твое имя должно оставаться в секрете?

— Да.

— Спасибо за то, что доверяешь мне. Я не предам тебя.

— Я знаю это, Каллиадес. Ты — первый мужчина, о котором я могу сказать такое.

Они стояли и непринужденно молчали, наблюдая за дельфинами и слушая удары весел о воду, медленный, ленивый скрип обшивки. Банокл присоединился к ним. На нем все еще были тяжелые доспехи, а лицо было испачкано кровью.

— Мы все снова друзья? — спросил он.

— Мы друзья, — улыбнулась Пирия.

— Хорошо, потому что у меня есть новости! — великан усмехнулся Каллиадесу. — Мы сможем участвовать в Играх, устроенных в Трое в честь свадьбы Гектора. Там будут соревнования по борьбе, бегу, кулачный бой, гонки на колесницах. Там будет турнир лучников и состязание по метанию копья. Я собираюсь участвовать в кулачных боях, и при хороших ставках мы сможем пожить какое-то время довольно неплохо. Может, даже купить… несколько… несколько, — он посмотрел на девушку и прочистил горло, — несколько лошадей. Ну, что ты думаешь?

— Хороший план, — кивнул Каллиадес. — С небольшими изъянами. Во-первых, мы не представляем ни народ, ни город. Во-вторых, последний раз мы были в Трое в качестве захватчиков, и нам, возможно, просто будут не рады. В-третьих — и это, я думаю, самое важное — ты скандалист, который не добрался до финала соревнования, чтобы встретиться с лучшими бойцами в нашем отряде из пятидесяти человек. Насколько я помню, Эрутрос победил тебя.

— Все правильно, — нехотя признал Банокл, — возможно, я не стану чемпионом, но я завоюю несколько наград. Поэтому мы все же могли бы заработать немного золота. А как насчет соревнования в беге? Бегал ли кто-нибудь быстрее тебя в нашем отряде?

— Нет, но опять-таки там было всего пятьдесят человек. — Каллиадес вздохнул. — Я согласен, что мы могли бы принять участие в Играх. Но кого мы будем представлять?

— Ага! Я позаботился об этом, — радостно воскликнул великан. — Я спросил Одиссея, не сможем ли мы представлять Итаку.

— И он согласился? — удивился молодой воин.

— Не совсем. Он объяснил, что Леукон представляет Итаку в кулачном бое, что он лучший боец в команде. Он сказал, что я смогу выступать от Итаки, если одолею Леукона сегодня вечером на Поминальном пире.

— А что Леукон думает об этом? Банокл широко улыбнулся.

— Счастлив, как свинья, оказавшаяся в дерьме. Он говорит, что не возражает попрактиковаться в бое. Очевидно, больше никто в команде с ним тренироваться не хочет.

— Ты думал, с чего бы это?

— Конечно. Я полагаю, потому что он наносит удары, как брыкающаяся лошадь.

— И это тебя не беспокоит? — вмешалась Пирия.

— Меня и раньше била лошадь. Я встал. Я всегда поднимаюсь. Когда я одержу победу над Леуконом, ты согласишься участвовать со мной в Играх?

Каллиадес посмотрел на Пирию, девушка улыбалась.

— Что ты думаешь? — спросил он ее.

Девушка посмотрела туда, где сидел Леукон, затем перевела взгляд на Банокла.

— Я думаю, что лошадь, о которой ты рассказываешь, должно быть, ударила тебя по голове, — заметила она.

Одиссей наблюдал за тем, как три его пассажира разговаривают на носу. Женщина, Пирия, была теперь спокойней и даже улыбалась. Редкое зрелище. Он вспомнил свои посещения дворца ее отца. Тогда она была моложе и более замкнутой, ее лицо всегда было серьезным, а серые глаза полны сомнений и подозрений.

— Кто она? — спросил Идоменей. Одиссей пожал плечами.

— Просто девушка, захваченная пиратами. Они изнасиловали ее. Каллиадес и его друг украли ее у них.

— Они получат за нее не слишком большую цену. Слишком дерзкая. Любого раба, который бы так разговаривал со мной, я бы выпорол.

— Они не собираются продавать ее или оставлять себе.

— Тогда зачем они ее украли?

— Зачем, в самом деле? — усмехнулся царь Итаки. Перейдя к перилам на правом борту, Одиссей наклонился и понаблюдал за ходом судна. Поднялся ветер, и Горбатая гора теперь уже была недалеко. Можно было разглядеть длинный пляж Лука Аполлона в форме полумесяца. Там уже причалило несколько кораблей.

Каллиадес покинул нос и прошел по центральной палубе.

— Мы можем поговорить, царь Одиссей? — спросил он.

— Слова ничего не стоят, — ответил царь Итаки.

— Твой человек, Леукон, опытный кулачный боец?

— Да.

— А Банокл нет, — сказал микенец. — У него большое сердце и безграничная смелость.

— Тогда Леукон свалит его, словно дерево.

— Нет, царь Одиссей. Леукон повалит его, а Банокл встанет, чтобы напасть снова. Он будет продолжать вставать, пока будет биться его сердце. Он будет продолжать сражаться, пока его не покалечат или пока он не умрет. Таков его характер.

— Я так понимаю, что ты говоришь мне это по какой-то причине.

— Я говорю это, потому что может показаться забавным позволить Баноклу верить, что он мог бы представлять Итаку. Но это будет не так уж весело, если ты не получаешь удовольствия от крови и страданий.

— Твой человек попросил меня об этом, — напомнил ему Одиссей. — Его судьба в его собственных руках. Если он захочет отказаться от поединка, я не буду думать о нем хуже.

Идоменей, который слушал их разговор все это время, вышел из-под навеса и присоединился к ним.

— У тебя прекрасный меч, — сказал он Каллиадесу. — Можно, я посмотрю его?

Молодой воин вытащил оружие, перевернул его рукояткой вперед и протянул критскому царю. Верхняя часть рукоятки была сделана в виде бронзовой головы льва, а сама рукоятка — обтянута кожей, лезвие было острым и надежным.

— Хороший баланс, — заметил Идоменей. — Этот меч сделан хорошим мастером. Он не подведет в бою.

— Этот меч принадлежал Аргуриосу, — сказал Каллиадес. — Оружие, о котором нежно заботились.

— Ты думал о том, чтобы продать его?

— Нет.

— За меч героя я хорошо заплачу золотом.

— Я никогда не продам его, — заявил микенец.

— Жаль, — вздохнул Идоменей, возвращая оружие. Это предложение заставило Одиссея почувствовать себя неловко, потому что он увидел жадный блеск в глазах критского царя.

— Поединок, — сказал царь Итаки, — состоится по Олимпийским правилам. Как только бойца собьют с ног пять раз, я объявлю его противника победителем.

— Благодарю тебя, царь Одиссей, — кивнул Каллиадес.