В темноте свет лампы в фургоне Катрины, пробивавшийся сквозь щели, за полмили до лагеря показал им дорогу. Приветственно залаял Воришка, и Мбежане во главе остальных слуг выбежал, чтобы взять лошадь Шона. В его голосе звучали тревога и облегчение.

– Нкози, времени мало… началось.

Шон спрыгнул с лошади и побежал к фургону. Он рывком отбросил клапан.

– Шон. – Катрина села. Глаза ее, зеленые в свете лампы, были обведены темными кругами. – Слава богу, ты пришел.

Шон склонился к ней и обнял. Он говорил ей ласковые слова, и она цеплялась за него и проводила губами по его лицу. Мир исчез, остался лишь стоящий во тьме фургон, освещенный единственной лампой и любовью двух людей.

Неожиданно она напряглась в его руках и ахнула. Шон держал ее, лицо его стало беспомощным, а большие руки робко и неуверенно лежали на ее плечах.

– Что я могу сделать, милая? Как помочь тебе?

Тело ее немного расслабилось, и она прошептала:

– Ты нашел священника?

– Священник! – Шон совершенно забыл о нем. По-прежнему прижимая к себе Катрину, Шон повернулся и заорал: – Альфонсо… Быстрей!

У входа в фургон появилось лицо Альфонсо, бледное от усталости и покрытое пылью и грязью.

– Пожените нас. Быстрей! Ча-ча, чоп-чоп!

Альфонсо поднялся в фургон. Его облачение было порвано, сквозь дыры виднелись белые костлявые колени. Он встал перед ними и открыл книгу.

– Кольцо? – спросил он по-португальски.

– Да, – сказал Шон.

– Нет, нет. Кольцо? – Отец Альфонсо поднял палец и сделал красноречивый жест. – Кольцо?

– Я думаю, он хочет обручальное кольцо, – прошептала Катрина.

– О мой Бог, – сказал Шон. – Я совершенно забыл об этом. – Он в отчаянии осмотрелся. – Чем бы его заменить? У тебя в сундуке нет кольца или чего-нибудь такого?

Катрина отрицательно покачала головой, открыла глаза, собираясь что-то сказать, но начался новый приступ боли. Шон держал ее, пока он длился, а когда она расслабилась, сердито посмотрел на Альфонсо:

– Пожени нас, черт тебя побери! Не видишь, что у нас нет времени на пустяки?

– Кольцо? – повторил Альфонсо, совершенно убитый.

– Ладно, будет тебе кольцо.

Шон выпрыгнул из фургона и подозвал Мбежане.

– Принеси мое ружье! Побыстрей.

Шон не задумываясь заставил бы португальца под угрозой смерти выполнять свой долг, а Мбежане готов был ему помочь. Он принес ружье. В оружейном поясе Шон отыскал золотой соверен, бросил его на землю и прижал к нему ствол. Пуля проделала в монете рваное отверстие. Шон бросил ружье Мбежане, схватил маленький золотой кружок и вернулся в фургон.

Трижды за время службы боль заставляла Катрину ахать, и каждый раз Шон крепко обнимал ее, а отец Альфонсо ускорял церемонию. Шон надел пробитый соверен на палец Катрине и поцеловал ее. Альфонсо прочитал последние строки на латыни, и Катрина сказала:

– О Шон, он выходит.

– Прочь отсюда! – сказал Шон священнику и выразительно показал на выход из фургона. Альфонсо с облегчением удалился.

Хотя роды длились недолго, Шон чувствовал себя не лучше, чем когда отрезали ногу Гаррику. Потом хлынул скользкий поток, и все закончилось. Катрина лежала тихая и бледная, а рядом, все еще связанный с ней, лежал окровавленный ребенок, их творение.

– Он мертвый, – прохрипел Шон. Он поднялся и попятился к дальней стене фургона.

Но Катрина яростно села:

– Нет, он жив! Шон, ты должен мне помочь.

Она говорила ему, что делать, и наконец ребенок закричал.

– Это мальчик, – негромко сказала Катрина. – О Шон… мальчик.

Такой прекрасной он ее никогда не видел – усталой, бледной и прекрасной.