Глава 21
Когда на следующий день Шон проснулся, стрелки больших напольных часов над камином в его комнате указывали на самый верх циферблата. Канди отдергивала занавеси на окнах, а два официанта ждали с подносами, полными еды.
– Доброе утро, как наш герой?
Официанты поставили подносы и вышли, а Канди подошла к кровати.
Шон сонно заморгал.
– Горло болит так, словно я наелся дробленого стекла.
– Это пыль, – ответила Канди и положила ладонь ему на лоб. Рука Шона прокралась назад, и Канди завизжала – он ущипнул ее. Отойдя подальше от кровати, она потерла ягодицу и сделала гримасу.
– С тобой все в порядке.
– Отлично, тогда я встаю.
Шон начал стаскивать ночную рубашку.
– Нет, пока тебя не осмотрит врач.
– Канди, если этот ублюдок переступит порог моей комнаты, я так ему врежу, что его зубы пойдут маршировать по спине, как солдаты.
Канди повернулась к подносам с завтраком, пряча улыбку.
– Разве можно так разговаривать с дамой? Но не волнуйся, это не Симмондс.
– А где Дафф?
– Принимает ванну, потом придет и позавтракает с тобой.
– Я его подожду, а пока дай мне кофе. Вот умница.
Она принесла ему кофе.
– Твой дикарь с самого утра встал лагерем у моей двери, хочет тебя видеть. Мне пришлось приставить вооруженного охранника к твоей комнате, чтобы не пускать его.
Шон рассмеялся.
– Пошлешь его ко мне, Канди?
Она прошла к двери и остановилась, уже взявшись за ручку.
– Я рада снова тебя видеть, Шон. Больше никогда не делай таких глупостей, ладно?
– Обещаю, – заверил Шон.
И тут же вошел Мбежане и остановился у дверей.
– Нкози, ты здоров?
Шон, не отвечая, смотрел на перевязанные и вымазанные йодом руки Мбежане и на темно-бордовую с золотом ливрею. Потом лег на спину и посмотрел в потолок.
– Я послал за своим слугой, а вместо него пришла обезьяна на цепи. – Мбежане стоял неподвижно, лицо его оставалось бесстрастным, но в глазах была боль. – Ступай, найди моего слугу. Ты его узнаешь – он одет как зулусский воин.
Прошло несколько секунд, и мышцы живота Мбежане затряслись от смеха; потом дрогнули плечи, и улыбка появилась в углах рта. Он неслышно закрыл за собой дверь, а когда вернулся в своей набедренной повязке, Шон улыбнулся ему.
– Ага! Я вижу тебя, Мбежане.
– И я вижу тебя.
Мбежане стоял у кровати, и они разговаривали. Мало говорили об обрушении и совсем не говорили об участии Мбежане в спасении. Они понимали друг друга, и слова могли только нарушить это понимание. Может, они поговорят об этом потом, но не сейчас.
– Тебе понадобится завтра карета? – спросил наконец Мбежане.
– Да. А теперь иди. Поешь и выспись.
Шон протянул руку и коснулся руки Мбежане. Легкий физический контакт, почти виноватое прикосновение – и Мбежане исчез.
Потом пришел Дафф в шелковом халате, и они ели с подносов яйца со стейком, и Дафф послал за бутылкой вина – чтобы еще раз промыть горло от пыли.
– Говорят, Франсуа все еще в «Светлых ангелах», пьет с тех пор, как выбрался из ствола.
– Когда протрезвеет, пусть приходит в контору и возьмет расчет.
Шон сел.
– Ты его увольняешь?
– Я дам ему такого пинка, что он будет лететь до самого Кейптауна.
– За что? – спросил Шон.
– За что? – повторил Дафф. – За то, что убежал, вот за что!
– Дафф, он ведь пережил обрушение в Кимберли, верно? Ты сам рассказывал.
– Да, он сломал там ногу.
– Знаешь, что я тебе скажу? Если я опять попаду в такой переплет, я тоже убегу.
Дафф, не отвечая, наполнил вином стаканы.
– Пошли за ним в «Светлых ангелов», пусть ему скажут, что спиртное вредно для его печени, это его отрезвит. Пусть ему передадут, что если завтра он не выйдет на работу, мы урежем ему оплату, – сказал Шон.
Дафф удивленно посмотрел на него.
– Что?
– У меня было время подумать, пока я лежал там в дыре. И я решил: чтобы подняться на вершину, не обязательно топтать всех встречных.
– А, понимаю, – улыбнулся своей кривой улыбкой Дафф. – Рождественская решимость делать добро в августе. Что ж, тогда все в порядке, а то я уж думал, что тебе на голову упал камень. У меня такое тоже бывает.
– Дафф, я не хочу, чтобы Франсуа увольняли.
– Хорошо, хорошо, пусть остается. Если хочешь, откроем в конторе столовую для бедных, а «Ксанаду» превратим в богадельню.
– Да иди ты! Я просто думаю, что нет необходимости увольнять Франсуа, вот и все.
– Да кто спорит? Я ведь согласился с тобой, верно? Я глубоко уважаю такие решения. Я и сам постоянно их принимаю. – Дафф подвинул свой стул к кровати. – Кстати, я совершенно случайно прихватил с собой колоду. – Он достал карты из кармана халата. – Не хочешь партию в клейбджес?
Шон успел проиграть пятьдесят фунтов, пока его не спасло появление нового врача. Врач простучал ему грудь, заглянул в горло, выписал рецепт и велел остаток дня провести в постели. Он как раз уходил, когда появились Джок и Тревор Хейнсы. Джок смущенно протянул Шону букет.
Тут в комнате начало становиться людно: прибыли остальные биржевики, кто-то принес ящик шампанского, в одном углу начали играть в покер, в другом говорили о политике.
– Кем он себя считает, этот Крюгер, Богом? Знаете, что он сказал, когда мы в последний раз обратились к нему с требованием предоставить право голоса? «Протестуйте, протестуйте, у меня есть ружья, а у вас нет!»
– Три короля выигрывают, ты прячешь карты!
– «Консолидейтид» будут расти, к концу месяца они дойдут до тридцати шиллингов, увидишь!
– А налоги? На двадцать процентов повышают налог на динамит.
– Новая штучка в «Опере». У Джока на нее сезонный билет, а никто ее еще не видел.
– Эй вы, прекратите! Если хотите подраться, выйдите – это все-таки комната больного.
– Бутылка пуста, открой новую, Дафф.
Шон проиграл Даффу еще сотню, а в самом начале шестого вошла Канди. Она пришла в ужас.
– Вон! Все вон!
Комната опустела так же быстро, как заполнилась, и Канди принялась собирать сигарные окурки и пустые бутылки.
– Вандалы! Кто-то прожег дыру в ковре… и весь стол залили шампанским!
Дафф закашлялся и плеснул себе новую порцию.
– Тебе не кажется, что с тебя довольно, Даффорд? – Дафф поставил стакан. – Кстати, тебе пора переодеться к обеду.
Дафф подмигнул Шону, но ушел.
После обеда Дафф и Канди вернулись к Шону с ликером.
– Спать, – приказала Канди и принялась опускать шторы на окнах.
– Еще рано, – возражал Дафф, но безуспешно. Канди задула лампу.
Шон не устал, он весь день пролежал в постели, а теперь его мозг был перевозбужден. Он закурил сигару и слушал уличные звуки под окнами; только после полуночи ему удалось задремать.
Проснулся он с криком – темнота снова навалилась на него и душила. Он попытался прогнать это ощущение и в темноте прошелся по комнате.
Ему нужны воздух и свет. Шон наткнулся на толстый бархатный занавес и запутался в нем. Вырвался, ударив плечом во французское окно; окно разбилось, и он оказался на балконе, на холоде, под яркой луной.
Шон глотал прохладный воздух, пока его дыхание не выровнялось. Потом вернулся в комнату, зажег лампу и прошел в пустую спальню Даффа. На ночном столике лежал экземпляр «Двенадцатой ночи», и Шон забрал его к себе в комнату. Он поставил рядом лампу и заставлял себя читать напечатанные слова, хотя они не имели никакого смысла. Читал он, пока за окнами не посерело, и только тогда отложил книгу.
Он побрился, оделся и по черной лестнице спустился во двор гостиницы. Мбежане он нашел у конюшни.
– Седлай серого.
– Куда ты, нкози?
– К дьяволу.
– Тогда я с тобой.
– Нет, я вернусь до полудня.
Он проехал к «Глубокой Канди» и привязал лошадь у здания конторы. В приемной сидел сонный клерк.
– Доброе утро, мистер Кортни. Я могу быть вам полезен?
– Да. Найдите мне комбинезон и каску.
Шон прошел к третьему стволу. Земля подмерзла и хрустела под ногами, солнце только что поднялось над восточным хребтом Витватесранда. Шон остановился у помещения с лебедкой и поговорил с рабочим.
– Новая смена уже спустилась?
– Час назад, сэр. – Рабочий явно удивился, увидев его. – Ночная смена кончила взрывать в четыре утра.
– Хорошо, опустите меня на четырнадцатый уровень.
– Четырнадцатый уровень сейчас пуст, мистер Кортни, там никто не работает.
– Да, знаю.
Шон прошел к стволу. Зажег карбидную лампу и, дожидаясь клети, посмотрел на долину. Воздух чист, и солнце отбрасывает длинные тени. Все имеет четкие контуры. Он уже много месяцев не вставал так рано и почти забыл, каким свежим и радостным бывает начало нового дня. Перед ним остановилась клеть. Шон глубоко вдохнул и вошел в нее. Достигнув четырнадцатого уровня, он вышел и нажал сигнал подъема. Клеть ушла, и он остался под землей один. Пошел по туннелю; эхо его шагов шло с ним. Шон вспотел, щека задергалась – он дошел до плоскости забоя и поставил лампу на пол. Убедился, что спички в кармане, и задул лампу. На него навалилась темнота.
Хуже всего были первые полчаса. Дважды он брал в руки спички, готовый зажечь, и дважды останавливал себя.
От пота под мышками образовались холодные влажные пятна, темнота заполняла открытый рот и душила. Приходилось бороться за каждый глоток воздуха: вдыхать, удерживать, выдыхать. Вначале он упорядочил дыхание, потом медленно-медленно взял под контроль сознание и понял, что победил. Подождал еще десять минут, спокойно дыша и расслабленно сидя спиной к стене туннеля, потом зажег лампу. Возвращаясь к подъемнику и вызывая его, он улыбался. Поднявшись на поверхность, вышел и закурил сигару; бросил горящую спичку в открытое жерло ствола. До свидания, маленькая дыра.
И пошел к административному зданию.
Он не знал, что третий ствол «Глубокой Канди» отнимет у него нечто не менее ценное, чем мужество, и что то, что шахта отнимает, она не возвращает. Но это он узнает лишь через много лет.
