Глава семнадцатая

— Сабуро!..

Момоко бежала по улице. В темноте раздавался характерный шаркающий звук, который при ходьбе издают женщины, носящие узкие кимоно. Девушка переступила через лежащие на земле тела и обняла Кадзэ.

Удивленный самурай похлопал ее по спине:

— Не волнуйся, Момоко. Убийцы мертвы. Они уже не причинят тебе вреда.

Девушка подалась назад.

— Я беспокоюсь вовсе не за себя, — сказала она возмущенно. — Я знала, что ты их всех убьешь, но боялась, как бы тебя не ранили!

Кадзэ улыбнулся:

— Ты слишком веришь в меня. А ведь мне пришлось биться с пятью ниндзя.

— Они сбили меня с ног, так что я не знала, сколько их. А когда пришла в себя, то увидела, что ты уже победил всех, кроме одного. Уму непостижимо!

Кадзэ снова улыбнулся:

— Ты очень юна и чересчур восторженна.

— Не такая уж я молодая, — с напускной обидой сказала Момоко, а потом, пользуясь тем, что ее руки обнимали шею самурая, крепко поцеловала его. Опыта у нее было явно маловато, зато энергии — хоть отбавляй.

Кадзэ осторожно отстранился от девушки.

— Только что здесь погибли пятеро, — произнес он. — Ужасно, как могут молодые люди потворствовать своим желаниям, невзирая на мертвые тела рядом.

Момоко выпрямилась с видом придворной дамы, оскорбленной в лучших чувствах.

— Я поцеловала тебя потому, что рада видеть тебя в живых, — сказала она. — При чем тут похоть?

— Ладно, надо убираться отсюда, пока нас не увидели стражники. Будет довольно трудно объяснить, почему мы обнимаемся возле кучи трупов.

Момоко кивнула и быстро зашагала вперед.

— Не торопись, — сказал Кадзэ. — Если мы побежим, то привлечем к себе внимание прохожих. Лучше идти не спеша.

Девушка замедлила шаг и покорно пошла вслед за самураем, будто верная жена. Ее лицо раскраснелось от пережитого волнения, однако она идеально играла роль благовоспитанной супруги.

— Почему ты пошла за мной? — спросил Мацуяма, когда они покинули улицу с мертвыми ниндзя.

— Мне не хотелось, чтобы столь чудесная ночь так быстро закончилась. Когда ты ушел, я решила посмотреть, куда ты направляешься. Просто из любопытства…

— Из какого такого любопытства?

— Думала посмотреть, не идешь ли ты к женщине. Или даже…

— Что — даже?

— Ну, может быть, ты посещаешь мальчиков. Многим самураям это нравится. Мне хотелось знать, не занимаешься ли ты такими вещами.

Кадзэ покачал головой:

— Современная молодежь меня удивляет. Девочки твоего возраста должны быть скромнее.

— Я вовсе не ребенок, — уже всерьез обиделась Момоко.

— Тогда тебе следует притворяться скромницей. Ты ведь не проститутка.

— Всего несколько недель назад в театре Кабуки женщины танцевали весьма неприличные танцы. А после представлений они развлекали зрителей. Иногда прямо за кулисами. Мне приходилось там бывать. Я помогала им одеваться и развешивала костюмы. Большого опыта у меня нет, однако видела я немало.

— Может быть, слишком много.

Кадзэ покинул театр, чтобы придумать способ, как попасть на крышу «Маленького цветка». Ему было необходимо проникнуть во внутренний двор, чтобы оценить планировку здания. Как только Мацуяма вышел на улицу, то сразу понял: за ним следят. А через несколько секунд уже знал, кто именно. Момоко. Боги одарили ее талантом актрисы, однако не дали способностей к тайной слежке. Кадзэ полагал, что пешая прогулка в итоге утомит девушку, но та оказалась весьма упорной в своих намерениях. Тут не обойтись без соответствующей беседы, решил ронин.

Однако получилось, что самому Кадзэ был преподан весьма поучительный урок. Опытный ниндзя может спрятаться где угодно, даже за женской юбкой. А Кадзэ так сосредоточился на Момоко, что не заметил, как его окружают несколько убийц, пока не услышал крик дрозда. Он не был городским жителем, но все же прекрасно понимал: птичий крик в таком большом городе, особенно глубокой ночью, — это ненормально.

Кадзэ и Момоко вернулись к театру. Его несколько раздражало то обстоятельство, что девушка словно взяла на себя роль его жены. Когда они пришли на место, она сразу начала шевелить угли в глиняной печке, потом занялась приготовлением ужина. Момоко налила воду, которую брали из общего колодца, в чайник и поставила его на огонь. Кадзэ покачал головой. Неужто девушке каждый день случается наблюдать схватку самурая с пятью ниндзя, которые на ее глазах превратились в пять трупов? Как можно после всего этого как ни в чем не бывало прийти домой, расслабиться и спокойно выпить чашку чая?

Момоко занималась по хозяйству, а Кадзэ рылся в театральном реквизите, пока не нашел подходящую деревяшку — часть какой-то декорации. Вынув свой меч, он обрезал ее до нужных размеров. Затем достал ко-гатана, маленький нож, сел у огня и начал заниматься резьбой по дереву.

Момоко распирало любопытство, однако она не приставала к Кадзэ с вопросами. Дерево под рукой мастера быстро обретало нужную форму. Вскоре стала вырисовываться какая-то фигурка. Закончив работу, ронин положил перед собой на пол статуэтку Каннон.

— Ты будешь пить чай? — робко поинтересовалась Момоко. Все время, пока Кадзэ работал, она хранила молчание.

Мацуяма кивнул, и девушка протянула ему щербатую чашку с горьковатым зеленым напитком. Кадзэ глотнул обжигающей жидкости и вздохнул.

— Можно мне посмотреть на нее? — спросила Момоко, указывая рукой на статуэтку.

Кадзэ передал ей Каннон. Девушка стала так внимательно рассматривать ее, словно та могла что-то сказать о душе резчика.

— Каннон. Какая красивая…

Кадзэ принял комплимент как должное и кивнул.

— У нее есть портретное сходство с кем-то?

Самурай вновь кивнул.

— С твоей женой?

Кадзэ отрицательно покачал головой.

Момоко снова посмотрела на статуэтку.

— Очень красивая.

— Была.

— Она состарилась?

— Она уже никогда не состарится.

— Разве такое возможно?

— Эта женщина умерла.

— О, какая жалость… Она была такая же нежная и умиротворенная, как ты ее изобразил?

— Да. Она обладала удивительной способностью дарить людям счастье и спокойствие духа. Большинство женщин осчастливливают мужчин, возбуждая их, а она умела даровать всем окружающим чистую любовь.

— Ты был влюблен в нее?

Кадзэ вздохнул.

— Я не мог влюбиться в жену своего господина.

— Но, Сабуро…

— Момоко, я не Сабуро. Меня зовут Мацуяма Кадзэ. Когда-то я был воином на службе у даймё. А сейчас я простой ронин, «человек волны», странствующий самурай.

— Мацуяма Кадзэ… — На лице Момоко отразился испуг. — Ты тот самый человек, который покушался на жизнь сёгуна? — выпалила она.

— Нет.

Кажется, ей стало легче.

— Однако власти ищут меня по обвинению в покушении.

— Но…

— Они полагают, что я пытался убить Иэясу и застрелил господина Накамуру. Только я этого не делал.

— Если они ищут тебя, почему ты не покинешь Эдо? Сабуро… то есть Кадзэ… тебе нужно скрыться в безопасном месте!

— Где во всей стране может найти безопасное место человек, которого подозревают в том, что он пытался убить сёгуна? Кроме того, в Эдо у меня важное дело.

— Никакое дело не стоит твоей жизни!

— Для меня — стоит.

— Прошу, немедленно покинь город! Я пойду с тобой. Просто ради того, чтобы тебе не было скучно одному. Власти не станут подозревать путешествующих мужа и жену.

Кадзэ улыбнулся. Хотел сказать что-то о наивности молодежи, однако выражение личика Момоко, исполненное страха за его жизнь, да еще ее смелое, хотя и косвенное признание в любви заставили его смягчить свои слова.

— Мне не помешает на время покинуть Эдо, но не по той причине, о которой ты говоришь. В городе хорошо, только я не могу здесь нормально думать. Хочу податься в такие места, где пение птиц не означает сигнала к нападению. Хочу дышать чистым воздухом и смотреть на деревья, которые принадлежат всем людям, а не спрятаны за стенами замка.

— Я пойду с тобой.

— Нет, ты останешься здесь. Я скоро вернусь, потому что мне нужно закончить мое дело в Эдо. Я дал обет. Но прежде мне необходимо хорошенько все обдумать и побыть одному. Кроме того, в тебе нуждаются Горо и Хандзо. Они ничего не смыслят в денежных делах. Театр прогорит, если Горо и Хандзо будут им управлять одни. Они — хорошие люди, но невеликого ума. А вот у тебя доброе сердце и острый ум. Ты всей душой любишь Кабуки и сможешь создать настоящий новый театр. Тебя ждет большой успех. Твоя судьба состоит в том, чтобы находиться здесь, а не бродить со мной по дорогам.

— Но…

Кадзэ встал.

Момоко схватила статуэтку Каннон:

— Позволь мне оставить ее на память о тебе.

Кадзэ наклонился и осторожно взял богиню из рук девушки.

— Нет. У нее свое предназначение. Покидая город, я остановлюсь в том месте, где погибли ниндзя. Пусть богиня смотрит на них и утешает грешные души убитых мною. — Видя, что Момоко вот-вот заплачет, Кадзэ нахмурился: — Не плачь. Не люблю грустных людей!

Момоко вытерла слезы рукавом кимоно и изобразила на лице улыбку. Получилось слишком по-актерски.

— Я вернусь через несколько дней, — сказал самурай, убирая меч в ножны. Потом добавил: — Когда-нибудь я вырежу тебе из дерева что-то еще. То, что больше подходит такой талантливой девушке.

Наигранная улыбка Момоко превратилась в настоящую.

— Вот и хорошо, — усмехнулся Кадзэ.

Он взял фигурку богини милосердия и ушел.