Глава 31
Конечно, отец брал Ягайлу в походы с собою. Кочевой быт, шатры, скудная снедь, изматывающие конные переходы – все это было не внове и все переносимо вполне. Тем паче он ехал теперь как глава великой армии, к которой присоединялись все новые и новые полки подручных бояр и княжат, твердой рукою Ольгерда приученных к повиновению. И все было хорошо до Одоева. Все было хорошо, пока не обнаружилось ясно, что войском надобно руководить, а руководить он не может, не привык за властным родителем своим! И что тайные советы Войдылы надобно нынче исполнять ему самому, а… как? И что баять боярам, рвущимся в бой, чающим добычи ратной, портов, оружия, холопов и коней и уверенным, что в союзе с татарами одолеть Дмитрия не составит никакого труда? Что делать?!
Сегодня он впервые разругался с младшим братом, тряс Скиргайлу за отвороты ферязи, кричал придушенно:
– Зачем, зачем ты обещал им?! А ежели теперь, когда до встречи с Мамаем всего ничего – коню на два часа доброй рыси! – что ежели теперь они не послушают меня и ринут на бой?!
Брат глядел на него безумными круглыми глазами – да ведь за тем и шли?! Но Ягайло, отпихнувши Скиргайлу напоследях в груду кошм и затравленно озираясь, не вошел бы кто из холопов, горячим шепотом не произнес – прошипел:
– Не будь глупцом! Рать надобна нам в Литве против Кейстута с Андреем, а не здесь! Вонючему татарину… Кметей гробить… Мамай осильнеет, горя примем, Подолию у нас отберет! – Все вполголоса, скороговоркою и тут же, ощерясь, громко:
– Кто тамо?! Войди!
Вступил литовский боярин, хмуро оглядел молодых князей.
– Гонец к твоей милости!
Ягайло кивнул. Схватя сам, без холопа, накинул дорогую ферязь. И Скиргайло вновь подивил быстроте, с которою брат умел менять обличье лица.
Он стоял теперь бестрепетно-гордый. Пропыленному, густо пахнущему конским потом татарину (шестого гонца уже шлет ему Мамай!) надменно кивнул:
«Видишь рать?» Толмач вполз в шатер, уселся у ног переводить речи.
– Не умедлим! Скажи твоему повелителю: мы подтягиваем полки! У нас еще не все подошли! Не все готовы к бою! Но мы не умедлим! Так и передай!
Татарин долго и зло говорил что-то. Толмач, смутясь, переводил глаза с того на другого, не ведая, как пристойнее передать Мамаевы оскорбления литовскому великому князю. Наконец решил не передавать вовсе. Высказал лишь: «Мамай гневает! Он ждет тебя, господин!»
– Пусть начинает бой! – отверг Ягайло, царственно указывая гонцу рукою на выход. Гонец, бормоча что-то, нехотя покинул шатер.
– Пусть начинают бой… – повторил Ягайло в спину уходящему. – А мы, – он снова оглянул шатер, вперяя взгляд черных пронзительных глаз в братнин лик,
– а мы будем ждать вестей! Вели полкам ставить шатры, да, да!
Ставить шатры и варить кашу!
И так хотелось, чтобы послушались Скиргайлы, обошлись без него! Но – не получилось. Не прошло! Понадобилось самому ехать укрощать бояр и воевод, рвущихся в сечу, самому выслушивать ропот ратных, которые давеча толковали, что, мол, своих православных идем бить, а нынче бубнят, что Ягайло лишает их добычи и зипунов… Воины!
Ехал верхом в сопровождении негустой свиты и ненавидел всех: Дмитрия, Олега, Мамая, дядю Кейстута (каково бы он явил себя в сей трудноте?), воинов своей рати, даже Войдылу, насоветовавшему не ввязываться в сражение… Тем паче чуял противную липкую ослабу во всем теле и холодный пот за воротом при одной мысли о грядущем сражении, прикинув, что ему придет вести в бой свои полки противу сводных братьев, того же Андрея с Дмитрием, и без Кейстутовой надежной помочи… Отчаянно замотал головою:
«Не хочу!» И не вели ему Войдыла не ввязываться в бой, Ягайло и сам по себе навряд ли решил бы выступить сейчас по понуде Мамая!
В полках тоже царило разномыслие. Слишком далеко зашли, да и не верилось татарам: а ну как бросят одних, уйдут в степь, а им отдуваться придет! Да еще коли Дмитрий с Олегом Рязанским двоима нападут! Разномыслие было в полках, то и помогло.
Ну а стали – начали разоставлять шатры, треножить коней… Медленно восходило невидное за туманами солнце. Дон и Непрядва были столь близки уже, что, ежели бы там, за туманами, начали палить из пушек и тюфяков, гул бы, пожалуй, донесло и сюда.
«Ну а пришлет Мамай по него не гонца, а целую рать? – вновь ощутив ужас в сердце, подумал Ягайло. – Окружат, подхватят, поволокут…» И придет ему уже из ставки Мамаевой, неволею, велеть полкам двигаться в бой?! Дикая была мысль, смешная. И все же Ягайло не выдержал, оглянул: не скачут ли оттуда вон, из-за того кудрявого острова леса, и много ли дружины у него за спиною?
Воротясь, вызвал «своего» воеводу. С глазу на глаз, опять удаливши всех из шатра, сказал:
– Будем ждать! Пускай Мамай начинает без нас!
Воевода усмехнул понимающе. Отмолвил:
– Олег на полчище стоит, в двух ли, трех часах от Дону… Но в битву вступит навряд!
Оба поглядели в глаза друг другу. Ягайло первым отвел взгляд.
Пробурчал-промолвил:
– Может и вступить! Олег с нами ратен!
– Ежели мы подойдем! – домолвил воевода. Понятлив был. Пото и держал его Ягайло при себе.
– Кто будет рваться излиха… – отводя глаза, начал Ягайло…
– Удержу!
Ягайло кивнул. Рад был и тому, что стыдного баять не пришлось.
– Кто тамо? – крикнул. – Ко мне никого не пускать! Молиться буду!
(Первое, что пришло в голову.) Опустив полу шатра и жарко пожелав в душе, чтобы никто, даже Скиргайло, его не потревожил, повалился в кошмы.
Сцепивши зубы, зажмурив глаза, лежал и слушал, как жарко, ходит встревоженная кровь…
К этому часу там, на Дону, уже зачиналось сражение.