Резня на берегу реки
Жизнь под черепичной крышей гостеприимного дома Ядзибэя так полюбилась Осуги, что и через полтора года после происшествия с вором она не покинула его. Первые недели, пока Осуги выздоравливала, она упорно твердила, что ей пора в путь. Хозяин каждый раз отговаривал ее.
– Куда спешить? – спрашивал он. – Отдыхайте. Подождите, пока мы найдем Мусаси. Мы выступим на вашей стороне.
Ядзибэй знал о Мусаси только то, что ему рассказала Осуги, представив его отъявленным негодяем. Осуги поселилась в доме, и Ядзибэй приказал своим людям сообщать ему все, что они прослышат о Мусаси.
Осуги переменила отношение к Эдо. Она перестала ненавидеть этот город, даже говорила, что люди здесь «дружелюбные, беззаботные и очень добрые».
Дом Хангавары отличался особой широтой, в нем постоянно толпились подозрительные типы – крестьянские парни, не желавшие работать на полях, бродячие ронины, сынки из богатых домов, промотавшие родительское состояние, отбывшие свой срок каторжники, покрытые татуировкой. Пестрая компания, однако, слишком походила на умело организованную военную школу, в которой грубая мужская сила преобладала надо всеми человеческими чувствами. Дом Ядзибэя был настоящим разбойничьим додзё.
Как и в настоящих додзё, где обучали боевому искусству, у Ядзибэя существовала строгая иерархия. Хозяин дома беспрекословно руководил жизнью своих подчиненных. За ним следовала группа старшин, называемых «старшими братьями». Далее шли исполнители – «кобуы», их положение зависело от срока службы. Существовал и особый класс «гостей», отношение к которым определялось по их умению владеть оружием. Иерархия покоилась на строгом этикете сомнительного, но незыблемого происхождения.
Желая избавить Осуги от безделья, Ядзибэй предложил ей следить за одеждой молодых людей, и с тех пор старуха хлопотала с утра до вечера. Она шила, чинила, стирала и гладила одежду кобунов, не отличавшихся аккуратностью.
Кобуны не могли похвастаться воспитанием, но отличали хорошую работу от плохой. Они восхищались строгими вкусами Осуги, ее сноровкой, ее заботливым отношением ко всем.
«Старуха из родовитой самурайской семьи, – говорили они. – Род Хонъидэн благородного происхождения».
Хозяин дома подчеркнуто уважительно относился к Осуги и даже построил ей отдельный домик в глубине двора. Когда он не отлучался из дома, то непременно навещал ее утром и вечером. На вопросы подчиненных, почему он почтенно относится к чужой старой женщине, Ядзибэй отвечал, что в свое время он дурно обошелся со своими родителями. «Теперь я в том возрасте, когда испытываешь чувство сыновнего долга по отношению ко всем старушкам», – вздыхал он.
Пришла весна, расцвела дикая слива, но в Эдо совсем не было цветущей сакуры. Редкие вишневые деревца посадили на холмах к западу от города, да буддийские монахи высадили деревца вдоль дороги к храму Сэнсодзи в Асакусе. С наступлением тепла заговорили, что на саженцах появились цветочные почки.
Однажды Ядзибэй зашел в домик Осуги и сказал:
– Я собираюсь в Сэнсодзи. Не хотите пойти со мной?
– С радостью. Храм посвящен Кандзэон, а я особенно верю в ее силу. Она воплощает собой того же бодисаттву, что и Каннон, которой я молилась в Киёмидзу в Киото.
Ядзибэй и Осуги вышли в сопровождении двух кобунов, Дзюро и Короку. Дзюро по неизвестной причине прозвали «Тростниковой Циновкой», прозвище Короку «Храмовый Служка» было более объяснимо. Это был маленький подвижный человек с сугубо благообразным лицом, которое уродовали три шрама на лбу, полученных в уличных драках.
Они направились ко рву около моста в Кёбаси, где давались внаем лодки. Короку ловко вывел лодку изо рва в реку Сумида. Ядзибэй велел открыть коробку с провизией.
– Я решил посетить храм именно сегодня, в годовщину смерти моей матери, – сказал Ядзибэй. – Лучше было бы проведать ее могилу на родине, но это слишком далеко. Помолюсь в Сэнсодзи и пожертвую на храм. Наша поездка – не настоящее паломничество, отнесемся к ней как к приятной прогулке.
Ядзибэй, ополоснув за бортом чарку, налил сакэ и протянул ее Осуги.
– Похвально, что вы помните о своей матушке, – ответила Осуги, размышляя, как поведет себя Матахати после ее смерти. – Не знаю, право, уместно ли пить сакэ в день поминовения.
– Я предпочитаю непринужденность, а не официальные церемонии. Я верую в Будду, этого достаточно, для таких олухов, как я. Вы, конечно, знаете заповедь: имеющий веру да не нуждается в знании.
Осуги, не настаивая на своем, выпила несколько чарок.
– Давно так много не пила. Словно парю в воздухе, – заметила она вскоре.
– Выпейте еще, – угощал Ядзибэй. – Хорошее сакэ. Не волнуйтесь, если слегка закружится голова, мы рядом.
Повернув на юг Суйидзюку, река разливалась широко и покойно. Вековой лес покрывал Симосу – восточный берег напротив Эдо. Корни деревьев утопали в воде, сверкавшей синими бликами между переплетенными черными корневищами.
– Слышите? Соловьи! – проговорила Осуги.
– Пойдут непрерывные дожди, кукушки будут куковать с утра до вечера.
– Позвольте вам налить еще чарочку. Надеюсь, вы не жалеете, что я поехала с вами.
– Рад, что путешествие вам нравится.
Короку, стоявший на корме с веслом, с завистью проговорил:
– Хозяин, не пустить ли чарку по кругу?
– Занимайся своим делом. Одна чарка в твоих руках, и мы пойдем ко дну. На обратном пути возьмешь свое.
– Как прикажешь. Мне уже чудится, что под веслом не вода, а сакэ.
– А ты не думай об этом. Причаль-ка лучше к берегу, купим рыбу.
Короку выполнил указания. После непродолжительного торга рыбак с довольной улыбкой открыл перед покупателями деревянный ларь в лодке и предложил товар на выбор. Ничего подобного Осуги прежде не видела. Ларь до краев был наполнен живым серебром, здесь была и речная, и морская рыба – карпы, креветки, зубатка, бычки, даже лосось и морской окунь.
Ядзибэй набрал молоди и, сдобрив ее соевым соусом, начал есть живьем. Он предложил угощение Осуги, но та с отвращением отвернулась.
Когда лодка причалила к западному берегу, Осуги слегка пошатывало.
– Осторожнее, – предупредил Ядзибэй, – держитесь за меня.
– Спасибо. Обойдусь без посторонней помощи, – протестующе замахала руками Осуги.
Дзюро и Короку привязали лодку, и все четверо направились по топкой низине к пригорку, на котором стоял храм.
Стайка детей усердно искала что-то, переворачивая камни. Дети окружили приезжих, стараясь перекричать друг друга.
– Купите, пожалуйста!
– Бабушка, а у меня лучше.
Ядзибэй, видимо любивший детей, не выказывал раздражения.
– Чем торгуете? Крабами?
– Нет, наконечниками стрел! – хором ответили дети, показывая пригоршни этого добра.
– Наконечники стрел?
– Ну да! За храмом похоронено много воинов и лошадей. Приезжающие сюда покупают наконечники, чтобы принести их в жертву мертвым. Вы тоже должны купить.
– Наконечники мне не нужны, но я дам вам денег. Согласны?
Все, разумеется, одобрительно зашумели. Ядзибэй раздал монеты, и дети убежали на поиски наконечников. Вскоре из крытой тростником хижины вышел человек, который собрал у детей деньги. Ядзибэй осуждающе щелкнул языком и отвернулся. Осуги завороженно оглядывала окрестности.
– В этих местах, верно, шли большие сражения.
– Точно не знаю, но во времена, когда Эдо был маленьким провинциальным селением, здесь происходили бои, лет пятьсот тому назад. Говорят, что в двенадцатом веке сюда приходил собирать войско Минамото-но Ёритомо из Идзу. А когда императорский двор был разделен – кажется, в четырнадцатом веке, – владетель Мусаси, князь Нитта, потерпел здесь поражение от клана Асикага. В последние двести лет здесь сражались Ота Докан и другие полководцы.
Пока Осуги и Ядзибэй беседовали, Дзюро и Короку пошли вперед, чтобы приготовить им место на веранде храма.
Храм несказанно разочаровал Осуги. Сэнсодзи представлял собой полуразвалившееся строение, а настоятель жил в жалкой хижине.
– И это храм? – неодобрительно заметила Осуги. – А сколько разговоров о Сэнсодзи!
Великолепный девственный лес окружал храм, однако святилище Кандзэон имело жалкий вид. Каждый год река выходила из берегов, подступая к веранде храма.
– Добро пожаловать, рад вновь видеть вас, – раздалось откуда-то сверху.
Осуги увидела на крыше настоятеля.
– Чините кровлю? – благодушно справился Ядзибэй.
– Приходится. Птицы одолели. Только настелю свежую солому, как они растаскивают ее на гнезда. Постоянно где-то протекает. Располагайтесь, сейчас спущусь.
Осуги и Ядзибэй зажгли поминальные свечи и вошли в полумрак храма. «Как же не течь!» – подумала Осуги, взглянув на потолок, зиявший бесчисленными дырами.
Осуги, вынув четки, опустилась на колени рядом с Ядзибэем. Глаза ее заволок туман, когда она начала читать молитву Каннон из Сутры Лотоса:
Ты обитаешь в воздухе, подобно солнцу.
Если дурные люди и столкнут тебя с Алмазной горы,
Положись на чудодейственную силу Каннон,
И волос не падет с твоей головы.
Если тебя окружат разбойники
И пригрозят тебе мечом,
Положись на чудодейственную силу Каннон,
И разбойники смилуются над тобой.
Если правитель осудит тебя на смерть
И над твоей головой занесут меч,
Положись на чудодейственную силу Каннон,
И меч разлетится на куски.
Старуха начала молитву негромко, но постепенно ее голос креп, она забыла о присутствии Ядзибэя, Дзюро, Короку и, казалось, отрешилась от бренного мира.
Восемьдесят четыре тысячи живых существ
Потянулись душой и сердцем
К вечной мудрости Будды.
Четки задрожали в руках старухи. Она без паузы перешла от молитвы к собственным просьбам:
Славься Каннон, почитаемая всеми!
Слава тебе, воплощению милости и сострадания!
Прими благосклонно просьбу старухи.
Помоги мне сразить Мусаси,
Помоги одолеть его поскорее.
Помоги отомстить ему!
Внезапно смолкнув, Осуги прижалась лбом к полу.
– И сделай из Матахати хорошего человека. Помоги процветанию дома Хонъидэн, – шепотом пробормотала она.
Наступило молчание. Снаружи донесся голос настоятеля, который приглашал гостей выпить чаю. Ядзибэй и оба молодых человека, простоявшие всю молитву в подобающей позе, растирали затекшие ноги.
– А теперь мне можно попробовать сакэ? – блестя глазами, спросил Дзюро.
Получив разрешение хозяина, он заспешил к дому настоятеля и разложил на веранде обед. Когда подошли его спутники, он уже потягивал сакэ, держа чарку в одной руке, и помешивал кипящую в масле рыбу другой.
– Что из того, что нет цветущей сакуры, – глубокомысленно заметил он. – Зато все остальное как во время любования цветами сакуры.
Ядзибэй передал настоятелю пожертвование, сказав, что оно пригодится для починки крыши. Когда Ядзибэй отдавал деньги, его взгляд упал на ряд деревянных дощечек с именами жертвователей и указанием переданных сумм. Обычно давали столько же, сколько и Ядзибэй. Выделялась одна надпись: «Десять золотых монет. Дайдзо из Нараи. Провинция Синано».
Уязвленный Ядзибэй обратился к настоятелю:
– Не мне, конечно, говорить, но десять золотых монет – слишком большая сумма. Этот Дайдзо правда такой богач?
– Я не знаю его. Он появился неожиданно в конце прошлого года и заявил, что позорно держать в столь плачевном состоянии самый известный храм местности Канто. Он сказал, что жертвует золото на покупку строительного леса.
– Какой благочестивый человек!
– Он пожертвовал еще три золотые монеты на синтоистские храмы Юсима и не менее двадцати храму Канда Мёдзин. Он особенно печется о храме Канда Мёдзин, потому что там обитает дух Тайра-но Масакадо. Дайдзо считает Масакадо не мятежником, а первопроходцем, освоившим восточную часть страны и достойным почитания. Поживете у нас, и вы познакомитесь с необыкновенными жертвователями.
Старик не успел договорить, как прибежали ребятишки, кричавшие во весь голос.
– Что вам надо? – строго прикрикнул на них настоятель. – Если хотите играть, идите к реке. Здесь храм, шуметь нельзя.
Ребятишки, юркие, как стайка рыбешек, вбежали на веранду.
– Скорее! – кричали они. – Там страшная драка.
– Самурай сражается.
– Один против четверых.
– Бьются на настоящих мечах.
– Огради нас, Будда! – запричитал настоятель, торопливо надевая сандалии. На бегу он объяснил гостям: – Вынужден оставить вас на некоторое время. Наш берег – излюбленное место для поединков. Как ни выйду к реке, обязательно натыкаюсь на дерущихся. То один кромсает другого на куски, то кого-то дубасят до смерти палками. Потом являются судейские чиновники и требуют письменных показаний. Взгляну, что сейчас приключилось.
– Драка? – хором переспросили Ядзибэй и его подручные и немедленно последовали за настоятелем. Осуги отстала от них, и, когда дошла до берега, бой уже окончился. Дети и жители рыбацкого поселка стояли безмолвным кружком. Осуги сначала не поняла, почему все молчат, но и у нее перехватило дыхание, как только она заглянула в центр круга.
Четыре обезображенных тела лежали на земле. Вдоль берега шагал решительного вида молодой самурай в красном плаще. Он не замечал собравшихся. Ласточка черной молнией метнулась над его головой.
Внезапно толпа, как по команде, вскрикнула – один из лежавших на земле приподнялся и крикнул в спину уходящему самураю:
– Стой! Не смей убегать!
Самурай в плаще остановился, поджидая едва державшегося на ногах противника.
– Бой не кончен! Дерись! – прохрипел раненый, делая выпад вперед. Самурай, отступив на шаг, молниеносным ударом разрубил голову нападавшего.
– Ну как, теперь кончено? – зловеще произнес самурай.
Никто не заметил, когда он успел вырвать из ножен Сушильный Шест.
Самурай вытер лезвие и сполоснул руки в реке. Деревенские жители, привычные к поединкам, были потрясены хладнокровной жестокостью молодого человека, особенно в момент, когда он сразил последнего противника. Люди оцепенело молчали.
Молодой человек потянулся и заметил вслух:
– Все как на реке Ивакуни. Словно домой вернулся.
Он задумчиво посмотрел на воду, над которой носились ласточки. Резко повернувшись, он быстро зашагал прочь от толпы. Дойдя до лодки Ядзибэя, он стал ее отвязывать. Дзюро и Короку опрометью бросились к берегу.
– Эй, ты что делаешь? – крикнул Дзюро, подбегая к лодке. Он заметил кровь на хакама и тесемках сандалий самурая.
Бросив веревку, самурай ухмыльнулся:
– А что, нельзя?
– Нет!
– А если я заплачу?
– Не болтай! – отрезал Дзюро.
В нем заговорил житель новой столицы Эдо, города будущего, который ничего не боялся.
Самурай не извинился, но и не выказывал воинственности. Он молча отошел от лодки.
– Кодзиро! Кодзиро! Постой, – закричала Осуги.
Узнав старуху, Кодзиро сбросил суровую маску и радостно улыбнулся.
– Как вы здесь оказались? Я волновался за вас.
– Приехала почтить Кандзэон вместе с Хангаварой Ядзибэем и этими молодыми людьми. Ядзибэй разрешил мне пожить в его доме в Бакуротё.
– Где мы виделись в последний раз? Да, на горе Хиэй. Вы тогда сказали, что собираетесь в Эдо. Я надеялся встретить вас там, но не здесь.
Самурай взглянул на Дзюро и Короку.
– Эти молодые люди с вами, говорите?
– Они уличные дебоширы, зато их хозяин – достойный человек.
Ядзибэй изумленно наблюдал, как Осуги запросто болтает с грозным самураем. Ядзибэй подошел к ним и учтиво поклонился.
– Мои подчиненные грубо обошлись с вами. Надеюсь, вы их простите. Не хотите ли попутешествовать с нами на лодке? – сказал Ядзибэй.
