XV
Жара в Германии бывает нечасто, а когда выдается жаркий день, такой влажной духоты не встретишь даже в Средиземноморье. Сегодня, в конце лета, выпал как раз такой день. Легионеры чесались, обливались потом, отчаянно бранились — и разбирали лагерь.
— О боги, надеюсь, нам никогда больше не придется заниматься этой дерьмовой работенкой, — промолвил один из них.
— Мечтай, мечтай, — отозвался другой с презрительным смешком. — Мы строим лагеря. Потом разбираем их. Потом строим снова.
Глядя на надрывающихся легионеров, Квинтилий Вар кивнул. Да, таково их предназначение. Они — рабочая скотина. Конечно, легионеры сообразительней быков или мулов, но все-таки они всего лишь рабочая скотина.
— Ладно, будем надеяться, что проклятущий тупица наместник если не в следующем году, то через год сам откажется от этого проклятущего, тупого занятия.
— Конечно, мечтай, мечтай, — повторил другой.
На сей раз оба загоготали. Так хохочут люди, когда им не над чем смеяться, но тут уж либо смеяться, либо ругаться на чем свет стоит.
Кто-то позади Вара тоже хихикнул, и наместник сердито обернулся. Лицо Аристокла было таким невинным, будто он в жизни не слышал ничего смешного. Арминий и Зигимер стояли с лицами серьезными и суровыми, как у мраморных надгробных статуй.
Вар вспыхнул, уши его горели. Это ж надо — при его-то высоком чине выставить себя на смех перед нижестоящими!
Взяв себя в руки, он сказал Арминию:
— Скоро мы будем готовы выступить!
— Так точно, командир! — отозвался германец. — Твои люди всегда делают все вовремя и как положено.
— Римская эффективность! — не без гордости промолвил Вар. — Надеюсь, на марше вы сможете оценить ее еще больше.
— О, я тоже на это надеюсь, — отозвался Арминий. — И спасибо за то, что ты берешь меня в поход по дороге, которую предложил я.
Высокие, тяжелые, набухшие влагой тучи ползли по небу, солнце играло среди них в прятки. Когда оно на несколько минут скрывалось, прохладнее не становилось, а его появление не прогоняло сырость. Пару дней назад похожие тучи разразились такой грозой, какую Вар вряд ли видел на своем веку. Насколько он понимал, тучи могли в любой момент обрушить на марширующие легионы такую же бурю.
— Если там, на севере, погода получше, если там хоть чуть-чуть меньше сырости, этот путь подходит нам как нельзя лучше.
Арминий кивнул.
— О да. Там почти всегда сухо.
Он слегка подтолкнул отца локтем и шепнул ему что-то на своем гортанном наречии.
После этого Зигимер тоже кивнул.
— Погода быть хороший, йа, — произнес он на ужасающей латыни.
Последнее слово вообще было не латинским, но как раз относилось к тем немногим, которые Вар освоил на германском.
— Ты увидишь землю, откуда я родом.
Арминий говорил куда более свободно — и вообще, если уж на то пошло, был куда более цивилизован.
— О, великая радость. Еще одна вшивая дыра, каких полно в этой грязной, вшивой стране, — вымолвил Аристокл.
Вар на мгновение даже удивился, что Арминий не выхватил меч и не рассек заносчивого раба пополам. Затем наместник сообразил, что Аристокл говорил спокойным тоном, с самым бесстрастным лицом — и, главное, по-гречески. Для Вара, получившего прекрасное образование и долго прослужившего на Востоке, этот язык звучал так же привычно, как латынь, но для невежественного германца представлял собой лишь набор звуков.
— Ладно, ладно, — промолвил Вар тоже по-гречески. — Для него естественно гордиться родным домом.
— Ласточка тоже гордится гнездом из прутиков и грязи, — возразил Аристокл, — но это не заставляет меня двинуться другой дорогой, чтобы нанести визит в это гнездо.
Арминий переводил взгляд с одного собеседника на другого. Но поскольку никто не перевел германцу разговор, Арминий лишь пожал широкими плечами. Возможно, он решил, что эти двое обсуждают его, если можно так выразиться, у него за спиной. Но даже если он и впрямь так подумал, он ничем не выказал гнева, которого, по мнению Вара, вполне естественно было бы ожидать от варвара.
Звяк! Легионер швырнул железный треножник на подводу. Римляне зарыли в землю немало железа втайне от Арминия и других германцев. Легионеры не хотели, чтобы дикари выкопали железные изделия и перековали на наконечники копий и клинки мечей.
Все шло гладко. А почему бы и нет? Каждый год, именно в это время, воины разбирали лагерь в Минденуме и уже изрядно в том поднаторели. Интересно, неужели им еще лет двадцать придется в конце лета проделывать то же самое? Или через двадцать лет они будут оставаться тут круглый год в качестве гарнизона мирной провинции?
«Если этого не случится, — подумал Вар, — значит, я не справился с порученным делом».
Что навело его на следующую мысль.
«Если я не выполню порученное задание, как поступит со мной Август?»
Вар уже не раз обдумывал возможные варианты. Опала. Ссылка. Пустынный остров, лежащий на расстоянии многих миль от чего бы то ни было, кроме другого пустынного острова. Но даже если не думать о худшем, неудача навлечет на наместника немилость Августа, а немилость Августа страшней и холодней самой лютой снежной бури на берегах Рейна.
«Поэтому неудачи быть не должно», — мысленно сказал себе Вар.
— Ты когда-нибудь слышал, что по ту сторону холмов дожди реже и слабее, чем по эту? — спросил Эггий.
Второй лагерный префект покачал головой.
— Нет. Но и никогда не слышал, что они там чаще и сильнее. Сдается, мокнуть нам придется что здесь, что там. А вообще германцы напоминают сирийских торговцев смоквами: врут напропалую, лишь бы привлечь к себе внимание. Но, думаю, на сей раз все будет в порядке.
— Надеюсь, — откликнулся Эггий. — Только не может быть, чтобы на этой вонючей тропке свет клином сошелся. У нас ведь была вполне приличная, почти настоящая дорога… Ну, во всяком случае, вполне приличная тропа, ведущая из Минденума прямиком на запад. А эта тропка по сравнению с ней — просто звериный след, да и только.
— Ну, следовать по ней через луга было неплохо. Мне просто не нравится петлять по ней через лес, — отозвался Цейоний и снова заверил: — Но не беспокойся, Люций. Сам знаешь, германцы все время врут. Не слыхал о том, как старый лис Сегест норовил очернить имя Арминия, пока ты был в патруле?
— Ну-ка, расскажи, — потребовал Эггий.
— Представляешь, он сказал, будто германцы собираются в каком-то месте, чтобы на нас напасть! — Цейоний рассмеялся. — Хотел бы я, чтобы они попытались это сделать.
— А вот я бы не хотел.
Эггию было не до смеха.
— Я сам проезжал нынче летом мимо нескольких полупустых деревень и усадеб. В них не было ни одного воина. Оставшиеся там старики уверяли, будто все их бойцы готовятся к войне с хавками. А вдруг на самом деле они готовятся к войне с нами?
— Ты всегда слишком дергаешься, — заметил Цейоний.
— Я лучше знаю германцев, чем ты, — парировал Эггий. — Имея с ними дело, нельзя слишком дергаться. Они только и думают, как бы подстроить нам какую-нибудь коварную гадость. Поговорю-ка я с Варом.
— Он не станет тебя слушать, — предостерег его Цейоний.
Эггий и сам это подозревал, но все равно сказал:
— И все-таки попробую.
— Не говори потом, что я тебя не предупреждал!
С этими словами Цейоний пришпорил коня. Но Эггий был упрям и так просто не отступал от задуманного.
Чтобы нагнать Вара, он потратил немало времени. Тропа тянулась в самую чащу леса, деревья обступали ее так тесно, что марширующие легионеры с трудом могли потесниться, чтобы пропустить ругающегося префекта. Невзирая на ранг, почем зря крыли и самого Эггия.
Наконец он догнал Вара, рядом с которым верхом на осле ехал его греческий раб. Наместник смеялся и обменивался шуточками с Арминием. Эггий не был придворным, но даже он понял, что сейчас не время докучать Вару своими подозрениями: не стоит жаловаться хозяину, что его пес давит домашнюю птицу, в тот миг, когда этот пес лижет хозяйскую руку.
Остановив коня между двух толстых дубов, Эггий дождался Цейония.
— Ты ничего ему не сказал, — понял тот с первого взгляда.
— Правильно, — признался Эггий. — А как я мог? С ним рядом был Арминий. Думаешь, Вар обратил бы на меня внимание?
— Нет, — ответил Цейоний. И, не удержавшись, добавил: — А я тебя предупреждал!
— Да чтоб…
Однако Эггий воздержался от высказываний насчет матери собеседника, как его ни подмывало. Такие ругательства может стерпеть только близкий друг, но Цейоний таковым не являлся. Он мог неправильно понять Эггия, и тогда дело дошло бы до кровавой стычки.
— Может, позже я попробую снова, — промолвил Эггий.
— Валяй.
Разумеется, Цейоний не верил, что Эггий на такое решится. А поскольку и сам Эггий не очень-то в это верил, то и препираться не стал.
Арминию хотелось запрыгать жеребенком. Ему хотелось плясать от радости. Римляне делали именно то, чего он от них хотел! Если бы не привычка к дисциплине, привитая ему теми же римлянами, он, чего доброго, выдал бы себя безудержным восторгом. Трудно было поверить, что все складывается так удачно.
Единственным, с кем он мог поговорить, был его отец, да и с ним пришлось шептаться ночью в палатке.
— Ты только не радуйся раньше времени, вот что я тебе скажу, — ворчал Зигимер. — Все может получиться совсем не так, как ты надеешься.
— Знаю, — отвечал Арминий. — Поверь, все знаю. Понимаю, всякое может случиться. И если что-нибудь произойдет, то…
— Вот когда произойдет, тогда и будешь беспокоиться.
Зигимер на свой лад был не менее практичен, чем римляне.
— А пока давай-ка лучше спать, — заключил он.
Большую часть ночи Арминий спал спокойно: а что еще делать после заката, особенно если под боком нет теплой, доброй женщины, которая отвлекала бы от сна. Конечно, он слышал храп легионеров, писк комаров, стрекотание сверчков… И перекличку часовых, обходивших насыпанные несколько часов назад валы. Да, римлян, будь они прокляты, нелегко застать врасплох. Но нужно.
Через пару дней, когда легионеры устраивали очередной лагерь для ночлега, явился Кариомер. Он обменялся рукопожатиями с Зигимером и Арминием, и последний спросил:
— Что ты здесь делаешь?
Арминий знал — легионеры его слышат — и очень надеялся, что это осознает и Кариомер. Лишние слова, даже произнесенные на германском, могли обернуться большой бедой.
— Покинув Минденум, ты оставил Туснельду в тягости. Она ждет ребенка, — объявил Кариомер.
Зигимер широко улыбнулся, что случалось нечасто.
— Я стану дедушкой! — воскликнул он.
— Если на то будет воля богов, — промолвил Кариомер. — Роды обещают быть трудными. Повитуха беспокоится насчет Туснельды, говорит, у нее слишком узкие бедра. А сама Туснельда хочет лишь одного — поскорее увидеть тебя, Арминий.
— Отправляйся к жене, сынок, — заявил Зигимер. — Я останусь здесь и послужу римлянам не худшим проводником, чем ты. Может, и лучшим — я знал эту дорогу, когда ты еще не появился на свет.
Он говорил, как обычно, на родном языке. Если бы старый вождь ни с того ни с сего заговорил с сыном или любым другим германцем по-латыни, легионерам это могло бы показаться подозрительным. А некоторые из них могли понять, о чем идет речь, на каком бы языке ни велся разговор.
— Но ведь я обещал наместнику… — попытался возразить Арминий.
— Иди поговори с ним. И возьми с собой Кариомера — пусть скажет наместнику все, что только что сказал тебе. Вар разрешит тебе отправиться домой: он человек справедливый и понимающий.
Зигимер говорил с таким убежденным, серьезным видом, что Арминий не мог не восхититься отцом. Он и не думал, что тот способен на такую игру. Но открыто выразить свое восхищение Арминий не мог, ведь римляне ни в коем случае не должны были ничего заметить. Он лишь склонил голову со словами:
— Да, я обращусь к наместнику с просьбой. Идем, Кариомер.
Арминий ничуть не удивился, когда раб Аристокл приветствовал его словами:
— Должно быть, у входа в шатер стоит твой только что прибывший соплеменник?
В военном лагере, как и в германской деревне, любая новость распространяется со скоростью молнии.
— Именно так.
Арминий представил Кариомера и продолжал:
— Он привез мне новости из дома. Мы должны поговорить об этом с наместником.
— Сейчас узнаю, сможет ли он вас принять, — сказал греческий раб.
Кариомер встревожился, но Арминий взглядом успокоил его. Аристокл всегда произносил такие слова, главным образом для того, чтобы подчеркнуть собственную значимость. Но Арминий не сомневался — Вар примет его и Кариомера.
И верно, раб скоро вернулся и без лишних слов, жестом, пригласил их пройти в шатер.
Арминий сомневался, что облегченная ухмылка Кариомера покажется кому-то подозрительной. Всякий поймет: германец просто рад, что ему не пришлось долго топтаться снаружи в ожидании. Если бы Арминий не знал истинного положения вещей, он бы так и подумал.
— Стало быть, у твоей женщины уже изрядно округлился живот, а? — промолвил Квинтилий Вар после того, как Арминий представил ему Кариомера и пересказал новости.
— Именно, — подтвердил Арминий.
Римлянин и сам имел довольно округлый животик благодаря своему чревоугодию.
— Мой сородич говорит, что она беспокоится о своем здоровье. И повитуха тоже. Поэтому Туснельда хочет меня видеть. И я сам хотел бы с ней повидаться.
— Но кто же проведет нас по твоей хваленой дороге к Рейну? — осведомился Вар.
— Мой отец остается с тобой и с легионами, — ответил Арминий. — Он утверждает, что знает дорогу гораздо лучше меня.
Германец улыбнулся.
— Сам знаешь, каковы отцы даже взрослых сыновей.
Тут он совершил ошибку: Вар скривился и покачал головой.
— Увы, не на своем опыте. Мой отец… ушел из жизни, когда я был совсем юным.
Обращаясь скорее к себе самому, чем к Арминию, наместник добавил:
— Он всегда был верен своим идеалам, даже в разгар гражданской войны — и поплатился за это.
— Прошу прощения, я не знал! — воскликнул Арминий.
Кариомер пробормотал слова сочувствия.
— Спасибо вам обоим, вы очень добры, — промолвил Вар. — Можете отправляться. Если твоя, э-э, Туснельда родит сына, желаю тебе увидеть, как он вырастет и станет взрослым мужчиной.
— Теперь я твой должник, — промолвил Арминий.
Он отлично знал, как именно он отплатит Вару, и с нетерпением ждал этого момента. Арминий не испытывал к Вару личной ненависти. Он ненавидел наместника лишь потому, что тот был римлянином. Однако для германца, мечтавшего увидеть свою страну свободной, этого было более чем достаточно.
Вар написал что-то на листке папируса.
— Вот. Покажешь часовым, и они беспрепятственно тебя пропустят.
— Еще раз спасибо.
Если Арминий и ощущал нечто вроде стыда, он подавил его, загнав в тайники души.
Непрерывно кланяясь, германцы стали пятиться к выходу из шатра. Кариомер начал было что-то говорить на родном языке, но Арминий резко покачал головой, и, к его облегчению, друг понял и умолк. Еще не хватало, чтобы какой-нибудь проныра-римлянин уловил неподобающие слова как раз тогда, когда все идет так гладко!
Арминий снова покачал головой. Если план, который он вынашивал так долго, провалится из-за подобного пустяка, он этого просто не переживет.
Хвала богам, такого не случилось.
Благодаря пропуску они с Кариомером беспрепятственно покинули лагерь. Как и обещал Вар, часовые и не подумали задерживать двух германцев, покидавших расположение войск.
— Наконец-то я снова на свободной земле! — с жаром воскликнул Кариомер.
На сей раз Арминий не стал укорять его за несдержанность: они находились уже за пределами слышимости, дальше чем в полете стрелы от лагеря легионеров.
— Скоро вся наша земля снова станет свободной, — заявил вождь. — Очень скоро!
Центр Германии.
Три легиона.
Никто не осмелился даже приблизиться к римлянам, не то что бросить им вызов. Любой, у кого хватило бы глупости на такое, погиб бы или быстрой и жестокой смертью, или медленной и еще более жестокой — в зависимости от настроения воинов. Да, все вроде бы так и обстояло… Но все три легиона вытянулись в длинную колонну, и это ни на миг не позволяло Эггию забыть о том, что колонна очень тонкая, а вокруг раскинулась огромная, враждебная страна.
Правда, страна выглядела чуть ли не опустевшей. Всякий раз, когда легионеры следовали мимо усадьбы или шли через селение, казалось, что там вообще нет воинов. Могло показаться даже, будто в усадьбах и деревнях вовсе никто не живет: варвары не горели желанием встречаться с римлянами и заводить с ними дружбу. Что ж, надо думать, если бы армия германцев маршировала через Италию, тамошние крестьяне тоже не спешили бы приветствовать чужеземцев. Земледельцы и воины чужеродны друг другу, как масло и вода.
То же самое относилось к Эггию и Квинтилию Вару.
Но, даже прекрасно это сознавая, префект лагеря явился к своему командующему на следующее утро после отбытия Арминия.
— Могу я поговорить с тобой, командир?
— По-моему, ты уже говоришь, — холодно ответил Вар.
— Хм… да…
Эггий замялся, чувствуя, что оправдываются его худшие опасения. И все-таки продолжал:
— Хочется верить: парень, посланный Сегестом, нес невесть что, когда говорил о готовности германцев на нас напасть.
— Само собой.
Легкая неприязнь Вара сменилась раздражением, не успел Эггий вымолвить и пары фраз.
Префект вздохнул.
— Так точно, командир.
Конечно, себе дороже спорить с начальником, демонстрируя ему, что ты умный, а он дурак. Но иногда так хочется это сделать!
Эггий обреченно продолжал:
— И все же нам не стоит без лишних причин испытывать судьбу. Лучше проявить излишнюю подозрительность, чем излишнюю доверчивость.
— Я ничего не имею против обычных мер предосторожности, но разве мы пренебрегаем ими? Разве мы не выставляем караулы, обходимся без патрулей? — спросил Вар.
— Никак нет, командир. Я просто подумал… Может, нам вообще не стоит следовать этим путем?! — выпалил наконец Эггий.
Похоже, он зря это сказал — судя по тому, как воззрился на него наместник.
— Ты хочешь повернуть обратно? Безо всякой причины?
— Возможно, в интересах безопасности…
Вар посмотрел на Эггия, как на кусок дерьма, случайно прилипший к сандалии.
— То есть ты считаешь Арминия предателем, а Сегеста — честным человеком. Верно ли я тебя понял, Эггий?
«Пропади ты пропадом, Эггий, если и вправду так думаешь!»
Разумеется, Вар этого не сказал, но префект лагеря прочел мысли наместника по его лицу. Осторожно подбирая слова, Люций Эггий ответил:
— Командир, я не склонен испытывать судьбу. Не люблю рисковать без крайней необходимости.
— А я не считаю, что мы это делаем, — заявил Вар. — И закончим на том.
Он был совершенно прав: если наместник провинции принимает какое-то решение, пересмотреть это решение может только сам Август. Но в данном случае Август просто не имел возможности проверять решения Вара, и трем легионам не оставалось ничего другого, кроме как выполнять полученные приказы. А Люцию Эггию оставалось лишь надеяться, что наместник не ошибся.
Когда Люций Эггий вышел от Вара, приема у того уже дожидался Вала Нумоний.
— Похоже, все идет прекрасно, — заметил начальник конницы.
Воззрившись на него почти с отвращением, Эггий прорычал:
— Тебе легко говорить! Если все пойдет наперекосяк, ты со своими людьми ускачешь галопом, только вас и видели. А нам, пехотинцам, придется самим выбираться из дерьма.
— Ты что, серьезно? — возмутился Вала Нумоний. — Да как ты смеешь? Мы вместе делаем общее дело! Не говоря уж о том, что нет никаких причин тревожиться. В последнее время германцы ведут себя вполне миролюбиво.
— Слишком миролюбиво, — заметил Эггий. — И если хочешь знать мое мнение, наместник не уделяет этому должного внимания.
— Не хочу я знать твое мнение. И наместник, насколько мне известно, тоже не хочет, — с нажимом произнес Нумоний. — Хотя, может, ты все же поделился с Варом тем, что тебя волнует?
«Если нет, я поделюсь с ним тем, что волнует меня», — вот что имел в виду Нумоний.
Эггий сердито воззрился на собеседника. Потом пожал плечами.
— Можешь говорить все, что угодно. Не думаю, чтобы он услышал от тебя то, чего уже не слышал от меня. Но возможно, тебя он выслушает. Да, скорее всего, так.
Нумоний прошел мимо, сторонясь, словно боясь подцепить заразу. Люций Эггий был уверен, что Нумонию подобное не грозит — будь правда заразной, она бы распространялась легче и быстрее. А начальник конницы больше годился на то, чтобы распространять добрые старые сплетни, чем правду.
— Надеюсь, господин, все в порядке? — спросил Аристокл, когда Эггий быстро вышел из шатра командующего.
— Я тоже надеюсь, — ответил Эггий. — Но не поставлю на это больше медяка.
На северо-западе собирались высокие, плотные, темные тучи. Ветер дул в лица марширующим римлянам. Квинтилий Вар раздул ноздри: если этот ветер не несет с собой запах приближающегося дождя, значит, наместник ничего не понимает в погоде.
Проклятье, а ведь Арминий уверял, что в здешних краях дожди в это время года бывают очень редко. Наместник невольно огляделся и лишь потом вспомнил, что германец отправился к своей Туснельде. Вар поискал взглядом Зигимера, но и того не было видно.
Зато кто маячил поблизости, так это Аристокл, ехавший, как обычно, на ослике, а не на коне.
— Господин… — заговорил раб, перехватив взгляд Вара, причем заговорил таким тоном, словно был значительной персоной и намеревался сообщить нечто важное.
— Ну, что еще? — буркнул Вар и услышал раздражение в собственном голосе.
Как он и думал, раб указал на очевидное:
— Мне неприятно это говорить, господин, но, похоже, собирается дождь.
— Если тебе неприятно это говорить, — взорвался Вар, — тогда незачем разевать свой поганый рот!
— Прошу прощения, господин, — промолвил Аристокл то ли испуганно, то ли обиженно.
Вар вздохнул. Когда владеешь человеком и держишь в руках его жизнь, неизбежно возвышаешься в собственных глазах. Но это не значит, что ты вправе набрасываться на раба не потому, что тот провинился, а просто из-за своего дурного настроения.
Снова вздохнув, наместник сказал:
— Есть вещи, с которыми ничего нельзя поделать. Не везет, так не везет.
— Истинная правда, господин.
Что-что, а это Аристокл, будучи рабом, знал слишком хорошо. Например, если Вару охота на него набрасываться, что он может с этим поделать?
Римский наместник снова оглянулся по сторонам и еще сильнее нахмурился.
— Ты видел в последнее время отца Зигимера?
Раб энергично покачал головой.
— Нет, господин. Однако он должен быть где-то здесь.
— Мудрое высказывание. Каждый, кто существует, где-нибудь да находится, — проворчал Вар, поднимая взгляд к небесам.
Тучи сгущались, темнели, в воздухе отчетливо пахло близким дождем. Вар огорченно прищелкнул языком.
— Хотелось бы только знать, где Зигимер сейчас.
Аристокл сделал вид, будто заглядывает в свой поясной кошель, что заставило Вара фыркнуть.
— Я не ношу германца с собой, — промолвил грек.
— Да, я тоже.
Вар снова огляделся. Зигимера по-прежнему нигде не было видно. Наместник подозвал проезжавшего мимо младшего кавалерийского командира и приказал:
— Найди отца Арминия. Мне нужно с ним поговорить.
— Есть, командир.
Кавалерист отсалютовал, передал приказ двум или трем рядовым, и те поехали вдоль колонны, выкрикивая имя Зигимера.
— Этак недолго и спугнуть, — пробормотал Аристокл.
Возможно, он имел в виду скрывавшихся в кустах куропаток. Зигимер, прирожденный хищник, больше походил на клыкастого дикого кота, чем на безвредную, невинную, беззлобную птаху.
Вар слышал, как легионеры все громче и настойчивей выкликают имя Зигимера. Крик передавался по цепочке, но наместник не слышал ответного возгласа отца Арминия.
— Куда он подевался? — проворчал Вар.
— Похоже, поблизости его нет, — отозвался Аристокл.
Римский наместник предпочел бы услышать совсем другое. Спустя некоторое время вернулся посланный на поиски кавалерист и безразличным тоном доложил:
— Прошу прощения, командир, но будь я проклят — похоже, этот несчастный поганец смылся, оставив нас с носом.
— Как это могло произойти?!
Квинтилий Вар махнул рукой, указывая на тысячи марширующих легионеров.
— Нас вон сколько, а он один!
Кавалерист флегматично пожал плечами.
— Еще раз прошу прощения, командир, но так уж вышло. Полагаю, он отъехал в лес пару часов назад. Если бы его кто-нибудь спросил, куда он и зачем, он мог ответить, что хочет облегчиться. Но скорее всего, никто не потрудился задавать вопросы. Для простых воинов он пустое место, лишняя обуза, так к чему за ним следить?
— И они следили так плохо, что даже не заметили, вернулся ли он из леса? — раздраженно спросил Вар.
Всадник снова пожал плечами. Что он имеет в виду, Вар не понял, а кавалерист не спешил пояснять. Впрочем, тут и так все было ясно: наместника Зигимер интересовал лишь потому, что являлся отцом Арминия, а у простых римлян вообще не было причин волноваться из-за исчезновения варвара.
— Это не выглядело бы так подозрительно, если бы он сказал тебе, что хочет составить компанию сыну, — подал голос Аристокл.
Еще одно замечание, которого Квинтилий предпочел бы не слышать.
— Не прочесать ли кусты, командир? — спросил кавалерист. — Бьюсь об заклад, люди не станут возражать. Это будет забавней охоты на кабана или тура, хотя, конечно, толку от такой добычи меньше — ведь пойманного варвара не освежуешь и не поджаришь на углях.
Всадник с ухмылкой добавил:
— Вообще-то, конечно, можно и поджарить, да только кто станет его есть?
Вар неохотно — так неохотно, что удивился сам себе, — покачал головой.
— Нет, не стоит. Он мог отлучиться по вполне невинной причине.
Верховой не стал возражать, но хмыкнул с нескрываемым скептицизмом.
— Вполне мог, — стоял на своем Вар. — И вообще, Арминий — наш верный друг. Мы потеряем союзника, затеяв псовую охоту на его отца!
Кавалерист опять пожал плечами, давая понять, что это не его дело.
Такое отношение нисколько не удивило Вара. Зато удивило и вызвало досаду то, что точно так же пожал плечами Аристокл.
Не успел римский наместник проронить и слова, как на тыльную сторону его левой ладони упала капля. Он с удивлением воззрился на мокрую руку — это еще откуда?
«Идиот! — тут же подумал он. — Откуда же еще, как не…»
Вар поднял взгляд к темному, пасмурному небу, и еще одна капля угодила ему в глаз.
— Да уж, Арминий неважно предсказывает погоду, — проворчал Аристокл, вытирая мокрую щеку.
— Он предупреждал, что ничего не обещает наверняка, — уныло отозвался Вар.
Это позвучало неубедительно даже для него самого.
А дождь все усиливался.
— Шевелитесь! — громко призывал Арминий. — Вы можете это сделать! Мы можем это сделать! И мы должны сделать это быстро!
Германские воины сооружали на длинном склоне вал из земли и дерна — вал, который должен бы укрыть их от глаз противника. Арминий, как и все остальные, таскал и укладывал тяжелые, грязные пласты, поэтому с полным правом произнес слово «мы». Он собрал этих людей, он привел их сюда, но не призывал их делать ничего такого, чего не делал бы сам.
Арминий старался, чтобы все видели, как он работает: большинство находившихся здесь воинов не принадлежали не только к его маленькой дружине, но даже к племени херусков. Многие были выходцами из воевавших друг с другом кланов, и, хотя Арминий убедил их объединиться против римлян, он прекрасно знал: никто не забыл застарелой вражды. Ему нужно было не дать людям передраться между собой до подхода легионов. А уж после…
После он станет или величайшим из былых и нынешних героев Германии — или мертвецом. А раз так, в любом случае можно не беспокоиться о том, что будет после битвы.
— Арминий! — окликнул его кто-то.
Арминий уложил еще один пласт дерна и помахал грязной рукой.
— Эй, я здесь!
— Они идут! — крикнул германец. — Они уже недалеко, и…
Не дав ему закончить, Арминий повторил его возглас:
— Они идут!
Его громовой голос услышали все работавшие воины. Некоторые германские вожди, как и большинство римских командиров, обладали таким громким голосом. Римляне знали, как вырабатывать командный глас, и Арминий у них этому научился.
Как возликовали германцы! Неожиданно все задуманное показалось им вполне осуществимым. Они могли это сделать! Во многом им было далеко до римских легионеров, далеко даже до бойцов вспомогательных подразделений — зато рвения было куда больше. Видя перед собой ясную цель, они могли стремиться к ней как одержимые.
«Только надолго ли им хватит пыла?» — подумал Арминий.
И тут же мысленно ответил: «Хватит настолько, насколько потребуется».
Гонец подступил к нему поближе.
— Есть еще кое-что, — промолвил он, понизив голос, чтобы не услышали остальные.
— Что такое? — спросил Арминий тоже негромко.
— Твой отец от них удрал, — оглянувшись, ответил германец.
Дождь мешал видеть далеко, но, снова повернувшись к Арминию, гонец улыбнулся.
— Вообще-то он уже здесь.
— Отец! — воскликнул Арминий и устремился к Зигимеру.
Двое могучих мужчин крепко обнялись. Сквозь завесу дождя Зигимер всмотрелся в растущую земляную насыпь и похлопал Арминия по спине.
— Вот уж не думал, что до этого дойдет. Видят боги, сынок, даже и не надеялся. Но, хвала богам, я ошибся.
— Мы пока не закончили, отец, — предупредил Арминий. — Ты знаешь поговорку: не стоит прицениваться к еще не рожденному жеребенку.
Зигимер как будто его не услышал.
— Они пройдут как раз мимо этого места. Им придется здесь пройти, потому что выбора у них не будет. Ни малейшего выбора. С дороги им не свернуть. То есть свернуть-то можно, но только в болото, в топь. Им неведомы тайные тропы через трясину, но даже если бы римляне их знали, не смогли бы там пройти такой толпой.
— И они не смогут развернуться, — заметил Арминий, прибегнув к слову более точному, чем любые германские аналоги. — Это как раз то, над чем мы так долго ломали головы.
— И ты все же додумался, как этого добиться! — воскликнул Зигимер. — Помню, ты толковал об этом с хавками, и — да, был прав. А твоя насыпь…
— Это полевое заграждение.
Арминий снова воспользовался латинскими терминами вместо родных, менее точных.
— Ага, оно самое, — снисходительно проворчал Зигимер. — Это когда ты прячешься за кучей земли и ветками, чтобы враг тебя не заметил, пока не станет слишком поздно, да?
— О да! — ухмыльнулся Арминий. — Надо же, мы с тобой думаем одинаково!
— Э, ты можешь сколько угодно толковать о заграждениях, развертываниях и прочих римских премудростях, но не забывай: я устраивал засады на римлян задолго до твоего рождения.
— Конечно. Некоторые, как рано ни начнут, а все никак не могут закончить, — с невинным видом пробормотал Арминий.
— Ах ты, нахальный щенок! — взревел отец.
Но тут же расхохотался.
— Чувствуется, я снова среди своих! О боги, как это здорово! И очень скоро…
— На нашей земле не будет больше римлян, — договорил за него Арминий. — Разумеется, если все пойдет как надо.
Он пока не хотел прицениваться к еще не родившемуся жеребенку.
— Где твои воины нарезают дерн? — спросил Зигимер.
«Твои воины».
Арминий даже замешкался с ответом, смакуя эти слова. Произнести их было все равно что вручить сыну усыпанную драгоценными камнями застежку, скреплявшую плащ высокородного вождя. От гордости у молодого германца перехватило дыхание, и лишь со второй попытки ему удалось выговорить:
— С той стороны холмов. Римляне не должны заметить ничего подозрительного.
— Ты ничего не упускаешь, — промолвил Зигимер с одобрительным блеском в глазах. — Ладно, коли так, я тоже займусь работой. Хочу внести свой вклад в общее дело, даже если для этого придется таскать грузы, словно быку или ослу.
— Я тоже сам и нарезал, и таскал дерн, — заявил Арминий. — Решил, если остальные увидят, что я работаю не покладая рук, то постесняются лениться.
— Ага, ловкий прием, — согласился отец. — Не то чтобы ты первым до такого додумался, но должен со стыдом признаться: когда нечто подобное пришло мне в голову, я был постарше, чем ты сейчас.
— Вообще-то этому я тоже научился у римлян, — признался Арминий. — Все знают, что бойцы следуют за самым лучшим, самым сильным воином. Так вот, у римлян — и в легионах, и во вспомогательных подразделениях — любой командир старается воодушевить людей личным примером.
— Римляне преподали нам немало уроков, — проговорил Зигимер. — А мы собираемся преподнести им один-единственный: они чужие в нашей стране. Мы пытались втолковать им это, когда я был еще мальчонкой. Может, на сей раз…
— Для этого нам кое-что понадобится, — заметил Арминий.
— Что именно?
— Победа.
