Я постучал в массивные резные двери и услышал приглашение войти. Мне еще не приходилось бывать в этих коридорах Палаццо делла Синьория. Они вели в резиденцию главы правительства, и теперь ее занимал Пожизненный гонфалоньер. Открыв дверь, я вошел в просторный, залитый светом зал, стены которого украшали сцены прославленных в веках исторических побед Флоренции.

— Прекрасный кабинет, — заметил я, оглядевшись.

— Верно, его вряд ли назовешь убогим! — с улыбкой воскликнул Пьеро Содерини.

Да, вам будет приятно узнать, что наш кандидат победил на выборах. Это на редкость добрая новость для меня, как и то, что брат нового правителя, Франческо — тот епископ, с которым мы ездили в Урбино, — уже сообщил ему, что я «самый талантливый политик Флоренции». Единственным недостатком его победы стало то, что Аламанно Сальвиати возненавидел меня пуще прежнего.

Я занял деревянное кресло перед столом. Оно было на несколько дюймов уже, чем гонфалоньерское.

— Все ли готово к вашему путешествию, Никколо?

— Да, ваше превосходительство. Лошади уже ждут у входа.

— Хорошо. Я понимаю, что вы уже получили все указания, но мне хотелось лично побеседовать с вами до вашего отъезда. Как вы понимаете, я решил поручить вам это задание, поскольку вы уже встречались с герцогом Валентинуа и, согласно мнению моего брата, достигли в общении с ним исключительно хорошего взаимопонимания.

Я лишь склонил голову.

— Не скромничайте, Никколо. По мнению Франческо, вы даже понравились герцогу, он проявил к вам симпатию и почтил своим доверием.

— Герцог может быть на редкость обаятельным, — заметил я. — Было бы наивно воспринимать это как симпатию.

— Возможно, — согласился Содерини. — Но мой брат сказал, что с ним герцог общался совсем по-другому, выказав грубую бесцеремонность и подозрительность. В общем, по-моему, вам следует воспользоваться проявляемой им благосклонностью на пользу нашей республики. Нам хочется заключить Дружеское соглашение с Папой и его сыном, и также хотелось бы поточнее узнать, каковы его планы. Итак, ваша задача — не только получить полезные сведения о Борджиа, дабы мы смогли понять все его замыслы, но и добиться его благорасположения к нашей республике.

— Я понял, ваше превосходительство.

— У меня также имеются важные новости для герцога, которые вы можете ему сообщить. По нашим сведениям, некоторые из его капитанов пытаются поднять мятеж, и в настоящее время они собрались на тайное совещание в Маджоне, чтобы заключить союз против него.

— Нет ли каких-то подробностей? — спросил я, оживляясь. — Кто вовлечен?

Гонфалоньер просмотрел какие-то бумаги на своем столе:

— Вителлодзо Вителли, Оливеротто да Фермо, Джанпаоло Бальони и Паоло Орсини. Они главные зачинщики, хотя на совещание отправились еще представители Урбино и Болоньи. Вы можете также сообщить, что нам тоже предложили прислать туда представителей, в свете достижения с ними согласия. Но мы отказались — не только потому, что считаем Вителли и Орсини врагами нашей республики, но и потому, что решили поддержать добрые отношения с герцогом, его святейшеством и его христианнейшим величеством.

— Отлично, ваше превосходительство. Сразу по прибытии я передам ваши сведения герцогу.

Гонфалоньер поднялся, и я последовал его примеру. Он крепко обнял меня:

— Я искренне верю в ваши способности, Никколо. Да сопутствует вам Фортуна.

Покинув его кабинет, я помчался вниз по лестницам, пролетая марш за маршем. И вот я оказался на площади, в небесах ярко сияло солнце, а в воздухе пахло сжигаемой осенней листвой. Исполненный надежд, я испытывал воодушевление. Если мне удастся быстро добраться до Имолы, то, вероятно, я смогу первым сообщить герцогу новости о заговоре его капитанов. Может, даже помогу ему спасти положение. Какую, интересно, награду могут выдать за такую услугу?

Вскочив в седло, я направил лошадь к городским воротам и начал грезить наяву, предаваясь сладким мечтам о моем славном будущем.

В моей жизни теперь образовалась брешь, оставленная Стефанией. Сегодня утром она укатила в Рим к своему возлюбленному. Без нее мои дни будут совсем одиноки.

Хотя теперь мне предоставляли больше свободы. Мне уже разрешали гулять по городу с охранником, следующим на почтительном расстоянии. К тому же моя внешность сильно изменилась, поэтому меня трудно узнать. Мои волосы заметно посветлели (начиная с весны я, по просьбе Чезаре, выставляла их выгорать на солнце), а сама я сильно похудела. Порой, глядя в зеркало, я находила, что выгляжу старше, и теперь даже не уверена, что мои родители узнали бы во мне ту девятнадцатилетнюю девушку, которую похитили полтора года назад.

Уже месяц Чезаре живет в Имоле, а побывал у меня всего пять раз. Это не так уж мало, учитывая обширный выбор женщин, готовых отдаться ему. Очевидно, несмотря на постаревшее лицо и исхудавшую, костлявую плоть, я еще обладаю некоторой привлекательностью. И все же меня невольно беспокоит страх того, что вскоре он пресытится мной и тогда меня бросят в одном из этих замков или дворцов наряду с прочей ненужной рухлядью, оставляемой за собой армией: помятыми нагрудниками, пустыми бочками и беременными недавними девственницами.

Нет, нельзя постоянно жить в такой тревоге. Я должна что-то придумать. Что-то, что может заполнить мое одиночество и поддержать интерес Чезаре. Я думаю об этом целыми днями и вечерами, потягивая мятный настой и покрывая морщинки на лице маской из земляничной кашицы, но пока мне так ничего и не пришло в голову.

Около полуночи Чезаре пришел ко мне в спальню, и мы предались любовной страсти.

— Мне пора идти, — наконец сказал он, сладко потягиваясь. — Надо еще встретиться с одним из моих шпионов.

И тут вдруг, ни с того ни с сего, в голове у меня мелькнула одна идея. Мало того что она пронеслась в голове, она еще тут же непроизвольно слетела с языка. Я даже не успела сообразить, хороша она или нет.

— Чезаре, а почему бы вам не использовать меня в роли шпионки? Мне хочется быть вам полезной.

Герцог хранил молчание. Я не видела в темноте выражения его лица и не представляла, о чем он мог думать. Большинство мужчин, вероятно, рассмеялись бы мне в лицо, но Чезаре не из их числа. Его не волновало, кто ему служит — женщина из высшего общества, селянка или кто-то еще; а важны для него ум, сообразительность и преданность. Чем дольше длилось его молчание, тем сильнее становились мои надежды на его положительный ответ.

— Но сначала вам придется доказать свои способности, — наконец проговорил он.

— С удовольствием. Только если это не будет связано с убийством.

— Нет, в таком деле вы явно не сильны. Да и у меня более чем достаточно отличных головорезов. Разумеется, у меня много и искусных шпионов. Но, возможно, ваше… обаяние откроет доступ к… некоторым сведениям… закрытым для них, — медленно, словно размышляя вслух, произнес Чезаре. — Да, по-моему, у вас может получиться.

— И есть кто-то на примете, за кем я могла бы для вас пошпионить? — загоревшись, спросила я. — Кто же?

— Я сообщу вам позже. Когда загляну сюда в следующий раз.

Он встал с кровати, оделся в темноте.

— И когда это будет?

— Когда загляну сюда в следующий раз, — повторил он, запечатлев поцелуй на моих губах.

Я бросил кусочек лепешки коту, который мурлыкал и урчал возле моих ног. Он проглотил его и начал клянчить добавку. Я скосил взгляд вправо. Салаи спал на траве под теплым осенним солнцем, сильно смахивая на большого грациозного кота. Бедняга, он устал от суровой армейской жизни. Слева от меня склон холма нырял в зеленое море древесных крон, среди которых я узнавал пихты, сосны и лавры, разнообразную темно-зеленую растительность, ореховые и грушевые деревья, чьи пожелтевшие листья уже приобрели оранжевые оттенки, каштаны и каменные дубы с более темной бурой листвой, и вишни в темно-красном осеннем уборе. Сделав наброски некоторых деревьев, я доел лепешку, улегся обратно на траву рядом с Салаи и прикрыл глаза от слепящей небесной синевы. Я и сам изрядно устал. Бесконечные разъезды, прогулки и свежий воздух… прожилки моих освещенных солнцем век вдруг приняли форму летящих птиц, и я невольно улыбнулся.

Меня разбудили гневные крики и топот копыт. Я приподнялся и оглянулся на шум. Конные латники — возможно, целая сотня кавалеристов — ехали в сторону замка. Вид у них был отнюдь не дружелюбный. Я быстро разбудил Салаи, и мы вдвоем нырнули под защиту рощи.

— Кто они такие? — спросил он.

— Не знаю. Но явно не сторонники герцога.

— Тогда, должно быть, бунтовщики.

— Кто бы они ни были, по-моему, нам лучше не попадаться на их пути.

Всадники промчались к крепости, которую я осматривал вчера и сегодня утром, сделав в итоге распоряжения по улучшению ее укреплений. Час тому назад, когда мы с Салаи перешли по подъемному мосту, направляясь сюда на обед, плотники уже приготовились к работе, притащив необходимые балки и свои инструменты.

Во всех этих замках мое задание оставалось неизменным — сделать их по возможности неприступными. И через несколько дней Сан-Лео действительно стал бы неуязвим. Однако эти бунтовщики оказались хитрее. Должно быть, они велели плотникам оставить несколько балок на подъемном мосту, чтобы его не смогли закрыть. И теперь их отряд попал в замок с предельной легкостью, сокрушив стражников ударами мечей.

Все это казалось отражением странного, иного мира, словно мы наблюдали какую-то выставку оружия, но вскоре заметили, что в нашу сторону скачет всадник, один из курьеров герцога. Пришпоривая лошадь, он призывно кричал, стараясь предупредить отряды дона Микелотто, расположившиеся лагерем у подножия холма. Он быстро приближался, и я уже разглядел его лицо — лицо романьянского паренька, даже моложе Салаи. Увидев нас, он крикнул:

— Мятежники! Они захватили замок!

Мы ответили ему молчаливыми взглядами. Что он хочет, чтобы мы сделали?

Он подъезжал все ближе, выкрикивая все те же слова и вглядываясь в тенистую тропу спускавшейся по склону рощи. Я оттащил Салаи в сторону, и мы увидели, как всего в нескольких лошадиных корпусах от места нашего укрытия розовощекое лицо парня вдруг застыло, крик замер в его горле, и он, выбитый из седла, медленно пролетел по изломанной дуге и рухнул на траву. До меня донеслись глухие удары о землю, скрежет металла и фырчанье перепуганной лошади, промчавшейся дальше к подножию холма.

Я видел, как исчезла за деревьями лошадь, а потом глянул на землю. Парень лежал почти перед нашими ногами, его молодую грудь защищали блестящие доспехи, золотисто-красный мундир порвался и покрылся грязными пятнами. Руки были раскинуты, как у Христа на кресте. Шлем откатился на пару шагов и замер в высокой траве. Глаза парня открыты, но незрячи. Душа покинула разбитое тело, она больше не поет. Адамово яблоко пронзила стрела, ее наконечник устремлен в небо. Острие окрасилось блестящей алой кровью.

Я крепко ухватился за ствол дерева, которое, казалось, задрожало в моих руках. За моей спиной тихо зарыдал Салаи.

Донна Паоло пытался отговорить нас. В который раз.

— Давайте лишь не будем так горячиться и взглянем на вещи разумно, — увещевал нас он. — Борджиа по-прежнему имеет поддержку Франции. Если мы сейчас будем действовать недальновидно, то погибнем раньше, чем успеем пожалеть о собственном безрассудстве и…

Каков трус! Мерзкий отступник! Неужели он действительно думал, что мы не видели, как он шептался по углам со своим родственничком Роберто? Неужели он действительно настолько глуп и полагает, что мы воспримем его увещевания за чистую монету?

К дьяволу. Я вызвал слуг и велел им отвести меня в столовую. У меня больше не было сил стоять и слушать эту чушь. Да и чувство голода напоминало, что пора ужинать. Но когда дверь открылась, чтобы выпустить меня, во двор въехал курьер. Мы выслушали доставленные им новости, но никто из нас не мог поверить тому, что мы услышали. Мятежники захватили крепость Сан-Лео, а Урбино вновь перешел в руки Монтефельтро. В империи Борджиа появились первые значительные бреши.

— Вот это да… — прошептал Джанпаоло.

А донна Паоло побелел от потрясения.

Жребий брошен. Сделан первый ход. Хорош он или плох, но отступать поздно. Наша война объявлена.

Мне удалось добраться до Имолы только к вечеру. Городок невелик, но выглядит процветающим, и жизнь в нем течет вполне размеренно. Я проехал мимо нескольких ярко освещенных таверн; оттуда доносился дразнящий аромат жареных колбасок. На рыночной площади мне пришлось немного замедлить шаг, собравшиеся там горожане радостно лопотали что-то на своем местном диалекте. И в разношерстной толпе я с воодушевлением заметил много молоденьких девиц. (С тех пор как этим летом у нас родилась дочь Примерана, наши с Мариеттой ночи стали почти так же романтичны, как очистка канализации в трущобах.) Проехав по главной улице, я увидел перед собой квадратную краснокирпичную крепость с приземистыми круглыми башнями на каждом углу. Невзрачное, но мощное на вид сооружение. Возможно, я буду благодарен такой твердыне, если мятеж против герцога наберет силу.

Стремясь сообщить мои новости, пока они не протухли, я оставил лошадь на попечение слуги и доложился в резиденции герцога, не сменив даже дорожного платья. На сей раз у дверей не было никакой охраны, и приемная оказалась менее просторной — и холодной, несмотря на горящий камин. Голые каменные стены украшал красный с золотом флаг, в центре которого темнел угрожающего вида бык — эмблема рода Борджиа. По обеим сторонам от флага грозно поблескивали топоры. Светильник еще не зажгли, поэтому в комнате царили расплывчатые сумерки. Увидев меня, его светлость улыбнулся. Я поклонился и приложился к его затянутой в перчатку руке. От мягкой перчаточной кожи исходил запах амбры. Я представил мои верительные грамоты. На каменном подоконнике лежали бархатные подушки, там мы и присели лицом к лицу, буквально на расстоянии вытянутой руки. Герцог позвонил в колокольчик, и слуга принес нам вина в больших, богато украшенных золотых кубках.

Я выложил новости о заговоре его капитанов. Говоря, я следил за выражением его лица, но на нем не отразилось никаких эмоций. Я сообщил ему, что Флоренция получила приглашение присоединиться к мятежному союзу, но отказалась, и он слегка улыбнулся. В заключение, когда я в полной мере передал ему заверение в дружеском расположении от нашего гонфалоньера, герцог вежливо ответил благодарностью в его адрес за добрые слова и пояснил, что сам он неизменно желал дружбы с нашим городом, а за любые захватнические действия по отношению к нам в прошлом полностью несут ответственность злоумышления Вителлодзо и Орсини. Он говорил об этом равнодушным, почти усталым тоном, но в его глазах, когда он поглядывал на меня, искрился огонек иронической усмешки, словно он передавал мне тайное безмолвное сообщение: «Мы с вами умные люди и понимаем, что все эти оправдания ничего не значат, но нам приходится говорить их для проформы».

Я сделал глоток вина. Восхитительный напиток. Напряжение начало ослабевать. И вдруг герцог, подавшись вперед, коснулся моего плеча:

— Никколо, а вы, должно быть, испытали облегчение, узнав, что Вителлодзо Вителли теперь мой враг?

— Я… что вы подразумеваете, мой господин?

— Да бросьте, вы понимаете, о чем я говорю. Помните, ведь ваше имя было в том списке. Как, кстати, и имя вашего нового гонфалоньера.

Я насторожился: с чего он вдруг опять вспомнил об этом списке? На самом деле я скорее надеялся, что он вовсе забыл о нем.

— Мы познакомились с Пьеро Содерини в прошлом году, его направили ко мне в качестве посла. Он показался мне слабонервным и робким человеком, его легко напугать. А значит, им легко манипулировать, — герцог пристально посмотрел мне в глаза. — Правильно ли я понял, что вы являетесь его личным фаворитом?

Я вспыхнул. Наш разговор пошел в очень странном направлении.

— Мой господин, если вы…

— Успокойтесь, Никколо. Вы же понимаете, что мое имя теперь тоже занесено в знаменитый список Вителлодзо. Он возненавидел меня и поклялся убить. Поэтому мы с вами стали союзниками, вы и я… а заодно и ваш гонфалоньер.

Мне вспомнился наказ Содерини: «Вам следует использовать любую проявляемую им к вам благосклонность на пользу нашей республики». Но что бы, интересно, сказал гонфалоньер сейчас, если бы услышал наш разговор? Стоило ли мне подыграть Валентинуа, притвориться, что я помогу ему держать под контролем моего собственного начальника? Достаточно ли я умен, чтобы вести двойную игру с этим герцогом, столь искушенным в искусстве обмана?

Он вновь откинулся назад и вздохнул:

— Передайте гонфалоньеру, что если Флоренция желает дружить со мной, то сейчас нам самое время заключить союз. Прежде это было сложнее, поскольку я водил дружбу с вашими недругами. Но сейчас ваши враги стали моими. Такая благоприятная ситуация долго не продержится. Так что передайте вашему гонфалоньеру: либо сейчас, либо никогда. Убедите его, Никколо. Используйте ваше замечательное красноречие.

После полуночи Чезаре пришел в мою спальню. Я раздвинула занавес и откинула простыни, думая, что он пришел с обычной целью. Но герцог отрицательно качнул головой:

— Я пришел по делу, а не ради наслаждений. У меня есть имя человека, за которым, как мне хотелось бы, вам нужно будет…

— …последить? — голос невольно выдал мое волнение.

В свете принесенной Чезаре лампы я увидела, что он нахмурился:

— Не совсем. Мне хочется, чтобы вы узнали его получше.

— Что значит «узнала получше»?

— Именно то, что я сказал. Мне нужно, чтобы вы выяснили и рассказали мне, что у него на душе. Его чаяния и страхи, его сильные и слабые стороны, много ли власти он имеет и что обо мне думает. В вашем распоряжении любые возможности; главное, чтобы вы раздобыли эти сведения.

— Я не собираюсь соблазнять его, если вы это имеете в виду.

— Меня не интересуют подробности. Главное — результат.

— И как же его зовут?

— Никколо Макиавелли. Он прибыл к нам послом из Флоренции.

Я испытала легкое разочарование. Я надеялась на более романтичную добычу, чем какой-то простой посол. Мысленно я представляла себе седовласого, пузатого чиновника, похожего на портрет того Кадавра, моего нареченного муженька.

— А как мне познакомиться с ним?

— Я устрою вечеринку. В ближайшие дни.

Мы собрались за длинным столом в лишенном окон погребе замка Орсини. Холодный и сырой воздух пропитался запахом земли; казалось, это подземный донжон. Мне молча передали договор, я подписал его, переправил дальше по столу и проследил, как остальные последовали моему примеру. Никто не смотрел на собственные подписи. Когда на бумаге появились все десять автографов, документ положили в центр стола, и слуги обнесли нас кубками с вином. Джанпаоло произнес тост:

— За союз против Борджиа!

Меня чертовски мучила «французская болезнь», поэтому я много пил, надеясь притупить боль. Около полуночи большинство отправились спать, но я остался и играл в карты с Джанпаоло и Оливеротто. Проиграв все деньги, я призвал своих слуг, чтобы они отнесли меня в кровать, но Джанпаоло прошептал:

— Сначала тайное сообщение для ваших ушей.

Я велел слугам подождать за дверью, и Джанпаоло взял с нас клятву молчания:

— Если эта тайна откроется, я убью вас обоих.

Я кивнул:

— Так в чем дело? Хорошая или плохая новость?

Он откинулся назад и улыбнулся:

— Очень хорошая. Один из самых доверенных командиров Борджиа перешел на нашу сторону.

— Кто же?

Джанпаоло по очереди прошептал его имя на ухо каждому из нас.

— Черт побери! — воскликнул я.

— Откуда вы знаете, что мы можем доверять ему? — спросил Оливеротто. — Может, это очередная ловушка Борджиа.

— Посмотрим, — сказал Джанпаоло. — Он не собирается открыто выступать против Борджиа. Он будет действовать для нас как информатор — шпион в стане врага. И мы с легкостью выясним, верны его сведения или нет.