ГЛАВА 7
Гай очнулся от звука сердитых голосов. Голова пульсировала, во всем теле чувствовалась слабость. Ниже пояса боль захлестывала огромными волнами и отдавалась в запястьях, висках и на шее. Во рту пересохло, он не мог говорить, не мог даже открыть глаза. Еще не готовый сознательно бороться за свою жизнь, он попытался снова уйти в мягкую красную мглу.
— Я удалил разрезанный аппендикс и закрепил разорванные сосуды. Юноша потерял много крови, так что оправится не сразу, но он молодой и сильный.
Незнакомый голос — какой-то врач из поместья? Гай не знал, да и не хотел знать. Он не умер, значит, пусть его оставят в покое и дадут поправиться.
— Врач моей жены говорит, что ты шарлатан. — Это суровый голос отца.
— Он все равно не стал бы оперировать такую рану — значит, лучше бы не было, верно? Я однажды удалял аппендикс. Операция не смертельная. Единственная сложность — лихорадка, с которой ему придется бороться самому.
— Меня учили, что аппендикс опухает и разрывается. Его нельзя удалить, как палец.
Гаю показалось, что голос отца звучит устало.
— И все же я его удалил. Старика я тоже перевязал. Он выздоровеет, хотя биться мечом уже не сможет. Так что никто не умрет. Тебе нужно поспать.
Гай услышал шаги, пересекающие комнату, и ощутил на влажном лбу теплую, сухую отцовскую ладонь.
— Он мой единственный сын. Как я могу спать, Кабера? Ты бы спал, если бы это было твое дитя?
— Спал бы безмятежным сном. Мы сделали все, что могли. Я присмотрю за ним, а ты должен отдохнуть.
Голос незнакомца казался добрым, но без мелодичных интонаций врачей, лечивших его мать. В нем был какой-то странный, приятный уху ритм.
Гай снова погрузился в сон, словно на груди у него лежало что-то темное и тяжелое. Голоса продолжали звучать на грани слышимости, то исчезая, то появляясь в его бреду.
— Почему ты не закрыл рану швами? Я видел много боевых ранений, их зашивали и перевязывали.
— Вот поэтому грекам не нравятся мои методы. В ране должен быть сток для гноя, который наполнит ее, когда жар усилится. Если я ее закрою, гною будет некуда выходить и он отравит тело. Тогда мальчик умрет, как большинство до него. А этот метод может его спасти.
— Если он умрет, я сам вырежу тебе аппендикс! Послышался смешок, а за ним — несколько слов на незнакомом языке, которые эхом отдались во сне Гая.
— Тебе придется поискать его! Вот шрам, который остался после того, как много лет назад его удалил мой отец — со стоком.
Отец Гая решительно сказал:
— Тогда я доверюсь твоему мнению. Если он выживет, получишь мою благодарность и сверх того.
Гай проснулся оттого, что до его лба дотронулась прохладная рука. Он открыл глаза и увидел другие глаза, ярко-синие на лице оттенка ореховой коры.
— Меня зовут Кабера, Гай. Рад наконец с тобой познакомиться, да еще и в такое важное время твоей жизни. Я прошел тысячи римских миль и теперь готов поверить в богов, потому что явился к вам, когда был нужен, верно?
Гай не мог ответить. Его язык распух и не шевелился. Словно читая мысли, старик достал неглубокую чашу с водой и поднес к его губам.
— Попей. Жар выжигает влагу из твоего тела.
В рот упали несколько капель и разбавили скопившуюся там вязкую слюну. Гай кашлянул и снова закрыл глаза. Кабера посмотрел на мальчика и вздохнул. Потом осторожно огляделся и положил старые костлявые руки на рану у тонкой деревянной трубки, из которой все еще капала вязкая жидкость.
Из его рук пошло тепло, которое Гай почувствовал даже во сне. Потоки тепла разошлись по груди и проникли в легкие, выгоняя оттуда жидкость. Тепло переросло в жар, почти до боли… Кабера снял руки и выпрямился, его дыхание стало громким и прерывистым.
Гай снова открыл глаза. Он был все еще слишком слаб и не мог двигаться, но ощущение, что внутри плещется жидкость, пропало. Он снова мог дышать.
— Что ты сделал? — прошептал Гай.
— Чуть-чуть помог, а? Хотя я хорошо выполнил операцию, тебе нужно было пособить.
Старое лицо избороздили глубокие морщины усталости, однако глаза из темных складок светились по-прежнему ярко. Он снова прижал руку ко лбу мальчика.
— Кто ты? — прошептал Гай. Старик пожал плечами.
— Я и сам до сих пор не знаю. Я был и нищим, и старостой деревни. Наверное, я искатель истины. А в каждом месте, куда я прихожу, истина своя.
— Ты в силах помочь моей матери?
Гай закрыл глаза и услышал, как старик тихо вздохнул.
— Нет, Гай. Ее болезнь кроется в уме или, может, в душе. Я в состоянии немного помочь тем, кто страдает телесным недугом, не более того. Это гораздо проще. Мне очень жаль. А теперь спи, паренек. Настоящий целитель не я, а сон.
Будто по приказу, Гая окутала темнота.
Когда Гай опять пришел в себя, на его кровати сидел Рений с привычно непроницаемым лицом. Правда, внешне его учитель изменился: левая рука была туго привязана к телу толстой повязкой, а под загорелой кожей угадывалась бледность.
— Как ты, парень? Я рад, что ты поправляешься. Этот старый дикарь, должно быть, волшебник.
Голос Рения, во всяком случае, не изменился, остался таким же отрывистым и резким.
— Возможно. Странно видеть тебя здесь после того, как ты чуть меня не убил, — пробормотал Гай.
Воспоминания о поединке ожили, и у него заколотилось сердце, а на лбу выступил пот.
— Я не хотел тебя ранить так сильно. Я промахнулся. Прости.
Старик заглянул ему в глаза в поисках прощения — и нашел его.
— Не извиняйся. Я жив, ты жив. Даже ты иногда ошибаешься.
— Когда я подумал, что убил тебя…
Старое лицо исказилось от боли.
Гай попытался сесть и, к своему удивлению, обнаружил, что силы начали возвращаться к нему.
— Ты меня не убил. Я всегда буду с гордостью говорить, что учился у тебя. И давай на этом закончим. Все в прошлом.
На мгновение Гаю пришло в голову: смешно, что тринадцатилетний мальчик утешает старого гладиатора! И все же слова дались ему легко. Он понял, что искренне привязан к Рению, особенно теперь, когда увидел, что тот — просто человек, а не идеальный воин, выточенный из камня.
— Мой отец еще здесь?
Рений покачал головой.
— Ему пришлось вернуться в город, хотя первые несколько дней он просидел у твоей постели, пока не убедился, что ты идешь на поправку. Бунты все хуже; чтобы восстановить порядок, отозвали легион Суллы.
Гай кивнул и вытянул перед собой сжатую в кулак руку.
— Хотел бы я стоять там и смотреть, как легион входит в городские ворота!
Рений улыбнулся воодушевлению юноши.
— На этот раз вряд ли получится. Зато ты снова увидишь город, когда поправишься. За дверью ждет Тубрук. У тебя есть силы увидеться с ним?
— Мне гораздо лучше, почти совсем хорошо. Сколько уже прошло времени?
— Неделя. Кабера поил тебя сонными травами. И все-таки все зажило невероятно быстро, а я на своем веку повидал немало ран. Старик называет себя провидцем, но, сдается, он еще и колдун. Я позову Тубрука.
Когда Рений поднялся, Гай протянул руку.
— Ты остаешься?
Рений улыбнулся и покачал головой.
— Обучение закончено. Я возвращаюсь на свою маленькую виллу, чтобы провести последние годы в покое.
Гай поколебался.
— У тебя есть… семья?
— Была когда-то, все давно умерли. Я буду коротать вечера с другими стариками, рассказывать небылицы и смаковать красное вино. И следить за твоими успехами. Кабера говорит, ты особенный человек, а мне кажется, этот старый демон редко ошибается.
— Спасибо, — сказал Гай, не в силах выразить словами благодарность старому гладиатору.
Рений кивнул и сжал его руку и запястье в крепком легионерском рукопожатии. Когда он вышел, комната вдруг показалась пустой.
В проеме возник Тубрук и заулыбался.
— Ты выглядишь лучше. На щеках румянец.
Гай ему ухмыльнулся. Силы возвращались с каждой минутой.
— Я сам чувствую, что окреп. Мне повезло!
— Дело не в везении. Скажи спасибо Кабере. Удивительный человек! Ему лет восемьдесят, но, когда последний врач твоей матери пожаловался на то, как тебя лечат, Кабера вывел его наружу и отлупил. Давненько я так не смеялся! У него сильные руки, хоть и худосочные, и первоклассный косой удар. Жаль, ты не видел. — Тубрук фыркнул от смеха, потом посерьезнел. — Тебя хотела видеть мать, но мы решили, пока ты не оправился, лучше ее не… расстраивать. Приведу ее завтра.
— Можно и сейчас. Я не очень устал.
— Нет. Ты пока слаб, и Кабера говорит, тебя нельзя утомлять.
Гай с притворным удивлением воззрился на Тубрука: с каких это пор тот следует чьим-то советам?
Тубрук снова улыбнулся.
— Ну, как я уже сказал, он удивительный человек, а после того, как он тебя вылечил, я к нему прислушиваюсь — по крайней мере к тому, что касается ухода за больными. Я пустил сюда Рения только потому, что он сегодня уезжает.
— И правильно сделал. Я бы не хотел оставлять это дело незавершенным.
— Я тоже так подумал.
— Удивляюсь, что ты не отрубил ему голову! — весело заметил Гай.
— Искушение было, но у любого учителя бывают несчастные случаи. Он просто не успел вовремя остановиться. Думаю, старый негодяй гордится вами обоими. Он даже тебя полюбил — за упрямство, не иначе. Что ты, что он…
— А как Марк? — спросил Гай.
— Рвется к тебе, конечно. Попробуй убедить его, что он не виноват. Говорит, что должен был настоять на своем и биться первым, однако…
— Я так решил и не жалею об этом. И вообще, я ведь остался в живых!
Тубрук фыркнул.
— Не больно-то гордись! Зная, что у тебя за рана, поверишь в силу молитвы! Если бы не Кабера, ты бы погиб. Ты и вправду обязан ему жизнью. Твой отец пытался как-то его отблагодарить, но он отказался от всего, кроме временного крова и еды. Я так и не понял, как он сюда попал. А он, похоже, думает… что нас бросают боги, как мы бросаем кости. Вот они и захотели, чтобы он посмотрел на славный город Рим, пока совсем не одряхлеет.
Грубоватый и добродушный Тубрук озадаченно замолчал, и Гай решил, что не стоит упоминать о странном тепле от рук Каберы.
— Я прикажу, чтобы тебе принесли супа. Свежего хлеба тоже?
Услышав, как искренне согласился желудок Гая, бывший раб опять улыбнулся и ушел.
Рений с трудом забирался в седло своего мерина. Левая рука совсем не двигалась, а боль в ней была сильнее, чем в обычных, хорошо знакомых ему ранах, которые легко заживали.
К радости Рения, вокруг не было ни слуг, ни рабов, и никто не видел, каким он стал неуклюжим. Огромный дом будто опустел.
Наконец он ухитрился обхватить ногами туловище мерина и напряг мышцы. Близился вечер, надо добраться до города до темноты. Подумав об этом, Рений вздохнул. Чем он займется на самом деле? Продаст свой городской дом; с другой стороны, цены во время бунта упали, и лучше подождать, пока беспорядки не прекратятся. Когда Сулла приведет в город свой легион, начнутся казни и публичные наказания, но в конце концов порядок восстановят. Так уже бывало. Римляне не любят войну на собственном пороге. Они с восторгом слушают рассказы о разбитых армиях варваров, однако не в восторге от жестокости военного положения, комендантского часа и скудной еды, которая неизбежно…
Рений услышал позади себя шорох.
Он повернулся и увидел Марка, со спокойным лицом стоявшего перед ним.
— Я пришел попрощаться с тобой.
Почти не отдавая себе в этом отчета, Рений заметил, какие у мальчика развитые плечи и спортивная осанка. Когда-нибудь он прославится — и старый воин этого не увидит.
От этой мысли его передернуло. Никто не бессмертен: ни Александр, ни Сципион, ни Ганнибал, ни сам Рений.
— Я рад, что Гай выздоравливает, — четким голосом отозвался Рений.
— Знаю. Я пришел не для того, чтобы кричать на тебя. Я пришел сказать, что мне очень жаль, — сказал Марк, уставившись в песок под ногами.
Рений удивленно поднял брови.
Марк сделал глубокий вдох.
— Мне жаль, что я не убил тебя, ты, мерзкий, жестокий подонок! Если наши пути пересекутся снова, я вырву тебе глотку!
Рений покачивался в седле от каждого слова, точно от удара. Кипевшая в них ненависть его развеселила, и он чуть не рассмеялся от угроз юного петушка. Но потом ему пришло в голову, что он может сделать прощальный подарок ученику, если тщательно подберет слова.
— Такая ненависть убьет тебя, мальчик. И тогда ты не сможешь защитить Гая.
— Я всегда буду рядом с ним!
— Нет. Только если научишься держать свой гнев в узде. Ты погибнешь в пьяной потасовке в каком-нибудь вонючем кабаке, если не сумеешь найти внутри себя покой. Да, ты бы меня убил. В этом возрасте я устаю гораздо быстрее, чем хотелось бы признать. Но если бы мы встретились, когда я был молод, мой меч пронзил бы тебя быстрее, чем нож срезает кукурузный початок. Вспомни об этом, когда встретишься с юношей, который тоже хочет прославиться.
Рений оскалился, по-акульи обнажив зубы и десны.
— Такая возможность представится ему быстрее, чем ты думаешь, — молвил Кабера, выходя из тени.
— Что? Ты подслушивал, старый демон? — сказал Рений, все еще скалясь, хотя лицо его смягчилось при виде целителя, заслужившего его уважение.
— Посмотри на город. Вряд ли ты сегодня куда-то поедешь, — с серьезным видом продолжал Кабера.
Марк и Рений повернулись в сторону холмов. Хотя самого города не было видно, к своему ужасу, они разглядели на небе оранжевые отсветы, которые становились все ярче.
— Яйца Юпитера — город подожгли! — сплюнул Рений.
Его любимый город…
Нужно скакать туда. Люди знают его в лицо. Он может помогать тем, кто восстанавливает порядок…
Холодная рука тронула его за щиколотку. Он опустил взгляд и увидел лицо старого Каберы.
— Иногда я вижу будущее. Если ты сейчас поедешь туда, к рассвету тебя не станет. Это правда.
Рений поерзал в седле, и мерин забил копытами, чувствуя его настроение.
— А если останусь? — резко спросил он.
Кабера пожал плечами.
— Здесь тоже можешь погибнуть. Сюда идут взбунтовавшиеся рабы. У нас осталось мало времени.
Марк изумленно раскрыл глаза. В поместье почти пять сотен рабов. Если все кинутся на них, будет бойня. Не говоря ни слова, он бросился в дом и закричал Тубруку, чтобы тот поднимал тревогу.
— Не помочь ли господину слезть с этого замечательного мерина? — спросил Кабера, глядя на Рения широко распахнутыми невинными глазами.
Рений покривился; несмотря на шутку старика, неожиданно для себя он сумел обуздать привычную злость.
— Боги не говорят нам, что с нами будет.
Кабера задумчиво улыбнулся.
— Раньше я тоже так думал. Когда я был молод и самонадеян, то считал, что умею каким-то образом читать в душах людей, видеть их истинное «я» и догадываться, что они сделают. Лишь много лет спустя во мне появилось достаточно смирения, чтобы понять — это не может зависеть от меня. Я не то чтобы смотрю из окна. Я поворачиваюсь к тебе и к городу и чувствую смерть. Почему бы нет? У многих людей есть таланты, которые кажутся едва ли не волшебством тем, кто их лишен. Думай как знаешь, как тебе спокойнее. Пошли. Сегодня ночью ты пригодишься.
Рений фыркнул.
— Ты этим талантом, небось, заработал немало деньжат?
— Пару раз заработал, но деньги у меня не держатся. Они уплывают в руки продавцов вина, беспутных женщин и шулеров. Со мной остается только опыт; правда, он стоит куда больше монет.
После секундного раздумья Рений оперся на руку Каберы и даже не удивился ее силе. Он хорошо помнил, как этот тщедушный старец натягивал тяжелый лук на тренировочном дворе.
— Тебе придется подержать ножны, старик. Мне осталось только вытащить меч.
Рений повел животное обратно в конюшню, гладя его по носу и бормоча, что они поедут позже, когда все успокоится. Он задержался на миг.
— Так ты видишь будущее?
Кабера ухмыльнулся и перепрыгнул с одной ноги на другую. Разговор явно забавлял его.
— Ты хочешь знать, погибнешь ты здесь или нет, да? Так спрашивают все.
Рений обнаружил, что привычная раздражительность вернулась и даже стала сильнее.
— Нет, не хочу! Держи свои знания при себе, колдун!
Он повел мерина прочь, не оборачиваясь, и даже по плечам старого гладиатора было видно, как он раздражен.
Когда он ушел, лицо Каберы омрачилось. Ему нравился Рений, и приятно было узнать, что в его сердце осталось хоть какое-то благородство.
— Наверное, зря я не дал тебе уйти и увянуть с другими стариками, друг мой, — пробормотал он себе под нос. — Ты мог бы найти там свое счастье. Но если бы ты уехал, мальчики погибли бы непременно, так что этот грех я как-нибудь переживу.
Кабера перевел печальные глаза на огромные ворота внешней стены поместья, подошел к ним и налег всем телом, чтобы закрыть. А сам он тоже погибнет в этой чужой стране, о которой и не слышали на родине? Может, дух его отца летает неподалеку и наблюдает за ним? Вряд ли. У его отца по крайней мере хватило бы ума не сидеть в берлоге и не ждать, пока вернется медведь.
Вдали послышался топот копыт. Кабера удержал ворота, глядя на скачущую к нему фигуру. Первый враг или посланец из Рима? Что это за провидение, если все картины будущего такие короткие и никогда не связаны с ним самим! Вот он стоит, держит кому-то ворота и не знает, чем все кончится. Яснее всего Кабера видел те события, в которых совсем не участвовал. Наверное, боги сделали это ему в назидание — впрочем, зря. Кабера давно понял, что не может смотреть на жизнь со стороны.
За фигурой тянулся след темной пыли, еле заметной в полусвете надвигающихся сумерек.
— Придержи ворота! — скомандовал голос.
Кабера недоуменно приподнял бровь.
В ворота на скаку влетел отец Гая, Юлий. Лицо его раскраснелось, богатые одежды были в саже.
— Рим горит, — сказал он, спрыгивая наземь. — Но мой дом им не достанется!
Тут он узнал Каберу и в знак приветствия хлопнул его по плечу.
— Как мой сын?
— Хорошо. Я…
Кабера замолчал: вылитый Гай, только постарше, быстрым шагом ушел прочь, чтобы заняться защитой дома. Во внутренних коридорах поместья эхом раздавалось имя Тубрука.
Какое-то время Кабера стоял в замешательстве. Его видения немного изменились: сила этого человека была сродни стихийной, и благодаря ей чаша весов вполне могла склониться в их пользу.
Из полей донеслись крики, и в мыслях Каберы снова возник разрыв. Раздраженно бормоча, он влез по ступеням на стену поместья, чтобы воспользоваться глазами там, где отказывало внутреннее зрение.
Темнота заполняла горизонт от края до края, но Кабера различал крошечные, как булавочные головки, точки света. Они двигались по полям, встречались и множились, как светлячки. Каждый — лампа или факел в руках обозленных рабов, кровь которых разгорячило жаркое небо над столицей. Рабы уже шли к большому поместью.
