Чингис навестил Джучи лишь два дня спустя. После ночи разгула, что последовала за поединком с тигром, почти все обитатели лагеря долго и крепко спали. Чингис и сам провел целые сутки в юрте, выходя на улицу только за тем, чтобы освободить желудок, пораженный беспробудной трех дневной пьянкой. Еще один день ушел на переезд обратно на берега Орхона. Лагерь Джелме хорошо подходил для празднований в честь Арслана, но стадам и лошадям требовались вода и тучные пастбища. Во время переезда Чингис пришел в себя с привычной быстротой, хотя желудок напомнил о себе снова, когда хан стоял возле юрты шамана Кокэчу. Мысль о том, что когда-то было достаточно и одной ночи, чтобы избавиться от последствий такого количества зелья, вгоняла хана в уныние.

Открыв дверцу юрты, Чингис увидел перед собой картину мирной, спокойной жизни, напомнившей ему о смерти отца. Проглотив едкую от кислоты слюну, хан нырнул внутрь и сурово уставился на перемотанное холщовыми тряпками тело, лежащее в полумраке. Кокэчу был занят делом. Он старательно протирал тело Джучи водой и не видел, кто вошел в дверь. Ворчливо обернувшись, шаман понял, что перед ним стоит хан, поднялся и поклонился.

После нещадно палящего солнца тень дарила приятное облегчение, и Чингис немного вздохнул от надоедливой суеты улицы.

– Он просыпался? – поинтересовался хан.

Кокэчу величественно покачал головой.

– Только ненадолго, господин. Из-за ран в его теле горячка. Мальчик просыпается иногда, стонет и снова засыпает.

Влекомый воспоминаниями, Чингис подошел ближе. Возле юноши лежал меч – тот самый клинок, который достался ему в честном бою и который когда-то унаследовал его отец. В своих ножнах меч хранил много воспоминаний, и Чингис снова как будто почувствовал в воздухе запах гнили. Память о том, как он пришел к умирающему отцу, чье тело медленно пожирал яд, причиняла боль. Стоя над распластанной на постели фигурой сына, хан тяжело вздохнул. Кокэчу внимательно следил за ним, и Чингис предпочел ответить ему таким же пристальным взглядом, вместо того чтобы спокойно смотреть на сына.

– Он будет жить, шаман? Мне уже сотню раз задавали этот вопрос.

Кокэчу снова взглянул на неподвижно лежащее тело. Грудь ровно вздымалась и опускалась, но шаман молчал. Движением руки он показал на обмотанные повязками ноги и левую руку с наложенной шиной.

– Ты сам видишь его раны, господин. Зверь сломал ему обе кости руки и еще три ребра. Мальчик вывихнул палец на правой руке, но это не самое страшное. Глубокие раны нарывали и истекают гноем. – Шаман покачал головой. – Бывало, люди выживали и с более опасными ранениями.

– Ты запечатал раны? – спросил Чингис.

Кокэчу ответил не сразу, но потом заговорил очень быстро. После падения Яньцзина к шаману попали книги по медицине и магии, которые были намного ценнее золота и нефрита. Он не ожидал, что его новый метод лечения будет подвергнут сомнению, поэтому голос шамана лишился привычной уверенности.

– У меня есть китайские книги, господин. Просто поразительно, как много им известно о человеческом теле. Перед тем как зашить рану, они льют в нее кипящее вино. Я сделал то же самое и поставил припарки, чтобы сбить жар.

– Значит, ты запечатал их не по обычаю нашего народа, – ответил Чингис безразлично. – Скажи, чтобы принесли жаровню, и прижги раны как следует. Это должно помочь.

Кокэчу хорошо знал, что продолжать спор бессмысленно и небезопасно.

– Твоя воля, мой господин, – согласился шаман.

По распоряжению хана Кокэчу, конечно, прижжет раны Джучи каленым железом, хотя теперь колдун твердо верил, что это грубый обычай варваров, практика, недостойная такого ученого человека, каким он теперь считал себя. Шаман скрыл свое недовольство, и Чингис как будто был удовлетворен. Кокэчу заметил, что хан намерен уйти, и заговорил вновь, все еще надеясь понять человека, который повел за собой целый народ.

– Боль будет сильной, господин. Если мальчик проснется, должен ли я что-нибудь передать ему от тебя?

Чингис взглянул на шамана пустыми глазами и вышел, не сказав больше ни слова.

Военачальники собрались в юрте хана. Она была в полтора раза выше и в два раза шире других. Хасар и Хачиун пришли вместе с Тэмуге, хотя тот отвечал только за порядок в улусе и не принимал участия в военных походах. Джелме, Субудай и Чагатай расположились на низких кушетках, расставленных для совета вкруг. Ханская юрта была почти пустой и походила скорее на юрту бедного пастуха, однако простая обстановка никого не удивляла: все знали, что Чингиса мало интересовали богатство и роскошь.

Арслан и его преемник Джебе прибыли позже остальных. На избранника Арслана присутствие сразу такого количества вождей монгольского народа как будто не произвело впечатления. И когда Арслан знаком предложил ему сесть, новичок кивнул всем собравшимся с таким видом, словно имел полное право здесь находиться. Военачальники посмотрели на Джебе без особого интереса, зато Арслана приветствовали радушно, сменив безразличие улыбкой признательности. Все знали, что он останется в родных степях. Арслан уже погрузил вьючные мешки с вещами на трех кобылиц и трех жеребцов и вскоре должен был отправиться в глушь вместе с женой и небольшим стадом.

Светясь от гордости за отца, Джелме счел своим долгом уступить тому свое место. Оба мужчины обменялись взглядами, и хотя они ничего не сказали друг другу, Арслан тоже как будто был тронут проявленным уважением.

Когда в юрту вошел Чингис, мужчины остались сидеть, но все же немного выпрямили спины. Хан расположился на куче седел и одеял напротив входа и велел слуге подать чашу козьего молока. Хотелось хоть немного успокоить желудок.

Дождавшись, пока хан допьет молоко, Арслан начал речь:

– Повелитель, позволь рекомендовать тебе человека, которого ты назвал Стрелой.

Чингис посмотрел на новое лицо, отметив ширину плеч Джебе. Халатбыл раскрыт на голой груди, и красноватая кожа светилась здоровьем и бараньим жиром. Даже сидя у хана в юрте, Джебе, казалось, не терял бдительности и был готов в любой момент вскочить на ноги, если бы это потребовалось. Это был прирожденный воин. Рядом с ним Чингис почувствовал себя стариком.

– Добро пожаловать в мою юрту, Джебе. После того, что о тебе говорил Арслан, ты всегда будешь желанным гостем в моем доме. В ближайшие дни тебя проверят. Не забудь, что своими делами ты должен прославлять его имя.

– Не забуду, повелитель, – ответил Джебе.

Его самоуверенность не вызывала сомнений, и, как только Чингис отвел взгляд, Хасар чуть заметно ухмыльнулся.

Чингис глубоко вздохнул и положил руки на колени. Как и все остальные, хан хорошо знал, что сегодняшняя их встреча перевернет мир, и наслаждался этой тихой минутой, пока военачальники ждали, когда он начнет говорить.

– После того как вы покинули меня, чтобы закончить осаду Яньцзина, я отправил посланцев в далекие земли. Некоторые из них вернулись с дарами и товарами и заключили от моего имени договоры о союзе с правителями дальних стран. На других напали, а некоторые не вернулись вообще.

Хан замолчал, но никто не нарушал тишины. Затаив дыхание, полководцы внимали каждому слову человека, который собирался отправить их на разорение чужих земель, как волков на охоту. Весь улус знал, что приближается война, и быть первыми, кто узнает об этом в подробностях, было приятно.

– Одна группа посланцев побывала в западных странах, что лежат в двух тысячах миль от нас. Вернулся только один. Остальных вырезали, как скот. Сначала я не придал этому большого значения. Еще недавно в наших собственных землях с дозорным отрядом могло расправиться любое племя, встретившееся ему на пути.

Некоторые из собравшихся, те, что были постарше, согласно закивали в ответ, хотя Субудай и Джебе едва ли помнили те времена.

– Вернувшийся посланец поведал мне, что правитель той страны зовется шахом Ала ад-Дином Мухаммедом, – с трудом выговорил Чингис, потом кивнул на Тэмуге. – По совету брата я отправил к шаху посольство из ста воинов. Все были хорошо вооружены, хотя оружие было скорее для устрашения. Они добрались до ближайшего города Отрара и встретились там с его правителем. Ему доставили письма с моим посланием к шаху. – Чингис скорчил лицо при одном воспоминании. – Я ожидал, что он выдаст моих людей или, по крайней мере, скажет, где они. Я называл его «возлюбленным сыном» и вел разговор лишь о торговле и дружбе.

Хан снова уставился на Тэмуге и смотрел на него до тех пор, пока тот не отвел глаза. Ведь не увенчавшуюся успехом идею отправить посольство к шаху подал именно он.

– Городской базар в Отраре – лобное место. Я послал туда трех лазутчиков, чтобы они тайно посмотрели, каким будет прием. – Закипая от гнева, он на миг показал зубы. – В городе стоит двадцатитысячное войско. Моих людей схватили, а письма разорвали на глазах у толпы.

Чингис еще раз одарил Тэмуге недобрым взглядом.

– Даже после этого я стерпел! Этому шаху служит болван, но я думал, что, возможно, он еще одумается и встанет на верный путь. Узнав, что восточнее Отрара есть более крупные города, я послал трех военачальников прямо к самому шаху с требованием, чтобы правителя Отрара связали и выдали мне для наказания, а моих людей отпустили. Но и там меня выставили на посмешище.

Лицо хана побагровело от злости. Военачальники тоже ощутили, как быстро замолотили сердца в их груди.

– Шах Мухаммед прислал мне их головы, – продолжал Чингис, медленно сжимая правую руку в кулак. – Беда произошла не по моей вине, но я молил Отца-небо, чтоб даровал мне сил совершить справедливое возмездие.

Внезапно вдалеке раздался истошный мужской крик, и все как один немедленно вздрогнули и прислушались. Чингис тоже прислушался, потом закивал с удовлетворенным видом.

– Это Джучи. Мой шаман занялся его ранами.

Чингис посмотрел на Чагатая, и вопрос невольно слетел с губ второго ханского сына.

– Он пойдет на войну вместе с нами?

Чингис принял отрешенный вид, но ответил:

– Он убил тигра. И число наших воинов возросло. – Вспомнив о том, как Чагатай преклонил перед братом колено, Чингис сморщил брови. – Он получит назначение, как и ты, если выживет. Он пойдет через горы Алтая на запад и покажет этим пустынножителям, кому они посмели нанести оскорбление.

– А как же Цзинь? – не удержался Хасар. – На юге Китая есть богатейшие города. Они остались нетронутыми.

На это Чингис ничего не ответил. Он по-прежнему мечтал покорить Южный Китай. Вести свой народ на запад было рискованно, а мысль о том, чтобы послать хотя бы одного из полководцев на разорение извечных врагов, соблазняла. Припомнив численность цзиньского войска, Чингис снова скривил гримасу. Одному тумену не справиться с миллионами. Неохотно, но хан все же решил, что Китай пока подождет.

– Они никуда не денутся от нас, мой дорогой брат. Ты еще увидишь их, обещаю.

Хасар поморщился и хотел сказать что-то еще, но Чингис его опередил:

– Подумайте сами, ради чего мы идем на войну и рискуем собственной жизнью? Ради золота и постройки всяких дворцов, которые мы разрушаем? Мне они не нужны. Мужчина должен провести жизнь на войне с момента рождения и до последнего вздоха. – Внимательно оглядев всех присутствующих, хан остановил взгляд на Джебе и Чагатае. – Кто-то скажет вам, что ищет счастья и будто весь смысл жизни и состоит в достижении этой простой цели. Но я скажу вам так. Овцы счастливы, когда жуют траву на пастбищах, сокол счастлив, когда он в небе. Для нас счастье – это мелочь, пустяк ценой в человеческую жизнь. Мы боремся и страдаем, потому что через это мы понимаем, что еще живы. Возможно, Хасар, ты хочешь увидеть покоренные китайские города, но разве могу я оставить без ответа брошенный вызов? Долго ли еще сносить мне плевки ничтожных правителей на мою тень? – Хан говорил все громче, заполняя голосом все пространство вокруг. Снаружи снова донесся крик Джучи, и желтые глаза Чингиса как будто вздрогнули, отразив эхо далекого крика. – Могу ли я оставить смерть своих людей неотомщенной? Никогда в жизни. – Он убедил всех. Он это знал, как всегда. – Когда я уйду, не желаю, чтобы люди сказали: «Посмотри на эти горы богатств, на его города, его дворцы и дорогую одежду». – Чингис ненадолго умолк. Потом продолжил: – Вместо этого хочу, чтобы сказали: «Убедись, что он действительно мертв. Это коварный старик. Он завоевал полмира». – Хан и сам глухо посмеялся над этой мыслью, и все остальные немного расслабились. – Мы здесь не для того, чтобы добывать богатства оружием. Волк не думает о безделушках. У него только одна забота: чтобы стая была сильна и чтобы другой волк не смел перебегать ему дорогу. И хватит об этом. – Обойдя всех взглядом, хан остался доволен. Он поднялся и учтиво обратился к Арслану: – Твои кони готовы, генерал. Я буду думать о тебе. Пусть отдыхают твои кости, пока мы в походе.

– Долгих лет и победы тебе, повелитель, – ответил Арслан.

Когда все поднялись с мест, в ханской юрте сразу стало немного тесно. Чингис, как правитель народа, мог выйти первым, но уступил это право Арслану. За ним последовали остальные, и только Джебе чуть задержался, чтобы напоследок осмотреть ханское жилище. Молодой еще воин приметил все и кивнул сам себе, удовлетворенный отсутствием излишеств. Он понял, что за таким человеком, как хан, можно идти хоть на край света и все, что рассказывал о хане Арслан, подтвердилось. Джебе незаметно для всех улыбнулся. Он родился и вырос в горах, где бывали такие суровые зимы, что отец загонял овец в юрту, чтобы спасти их от холода. Глаза Джебе светились воспоминаниями. Теперь он поведет тумен в битву за своего хана. Если бы только знал Чингис, что выпустил на волю настоящего волка. Джебе вновь довольно кивнул. Он покажет хану, на что способен. Придет время, и все мужчины и женщины его народа будут знать его имя.

Снаружи Арслан в последний раз проверил мешки и лошадей, не позволяя серьезности момента помешать давно заведенной привычке. Чингис наблюдал, как тот досматривает каждый узел и дает наставления трем мальчикам-пастухам, которые будут сопровождать его до места первого ночлега. Никто не нарушил молчания, пока старик не закончил осмотр. Убедившись, что все в порядке, Арслан обнял на прощание Джелме, и все увидели слезы гордости на лице счастливого сына. Наконец старый воин подошел к Чингису.

– Я был рядом с тобой с самого начала, мой господин, – сказал Арслан. – Если б только я был моложе, я скакал бы с тобой до конца.

– Знаю, Арслан, – ответил Чингис. Он показал рукой на улус, что широко раскинулся по берегам Орхона. – Без тебя ничего этого не было бы. Я буду чтить твое имя всегда.

Арслан никогда не любил телесных контактов с другими людьми, но все же крепко пожал руку Чингиса. Простившись, он сел в седло, и жена взглянула снизу на мужа, гордая оттого, что такие великие люди уважили Арслана своим присутствием.

– Счастливого пути, мой старый друг, – крикнул ему вслед Чингис, когда Арслан прищелкнул языком и лошади тронулись в путь. А пастухи, размахивая хлыстами, погнали животных за их хозяином.

Вдали по-прежнему слышался крик ханского сына, и казалось, его истошному воплю не будет конца.

Приводить в движение и управлять таким множеством людей и скота – непростая задача. Сто тысяч воинов, четверть миллиона лошадей да еще полмиллиона овец, коз, яков, верблюдов, быков. Животных было так много, что пастись в одном месте они могли не дольше месяца, и потому нужда заставляла искать новые пастбища.

Морозным утром, когда на востоке едва забрезжил рассвет, Чингис скакал вдоль длинной вереницы повозок с женщинами и детьми. От холода они жались друг к другу, и хан, как заботливый отец, старался не упустить из виду ни одной мелочи. Колонна, окруженная со всех сторон стадами скота, растянулась на многие мили. К голосам животных Чингис привык с детства и почти не замечал несмолкаемого блеяния коз и овец. Его военачальники были готовы к войне; сыновья – тоже. Оставалось только узнать, будут ли готовы мусульманские народы сойтись с ними на поле брани. Своим высокомерием они заслужили беспощадного истребления.

Несмотря на страшные раны, Джучи выжил. Чингис поручил Чагатаю командование войском из десяти тысяч воинов и теперь едва ли мог бы наделить старшего сына меньшими полномочиями, особенно после его победы над лютым зверем. Об их поединке люди говорили до сих пор. Но прежде чем Джучи сможет командовать войском, пройдут месяцы. А до того времени он будет кочевать вместе с женщинами и детьми, окруженный заботами слуг до полного выздоровления.

Посреди суеты собиравшихся в дорогу людей Чингис проезжал мимо юрты своей второй жены Чахэ, тангутской принцессы. Ее отец, правитель царства Си Ся, почти десять лет оставался верным вассалом монголов, платя им дань шелком и древесиной ценных пород. Чингис тихо выругался, вспомнив о том, что не распорядился о том, чтобы дань отправили по пути следования монголов на запад. Полностью полагаться на то, что правитель тангутов сохранит ему верность, Чингис не мог. Распоряжение об этом следовало отдать Тэмуге, прежде чем колонна двинется в путь. Чахэ, закутанная в меха, вместе с тремя своими детьми сидела в телеге. Завидев отца, их с Чахэ старшая дочь улыбнулась и поклонилась.

Не останавливаясь, хан продолжил поиски повозок Бортэ и своей матери Оэлун. Они никогда не расставались, потому и теперь должны были быть где-то вместе. Чингис в этом не сомневался и недовольно поморщил лоб.

По пути хану встретились двое мужчин, варивших козлиное мясо на маленьком костерке. Рядом стояла высокая стопка пресных лепешек, готовых отправиться вместе с мясом в далекий путь. Увидев самого хана, один из мужчин предложил ему голову козла на большом деревянном блюде, тыча пальцем на вареные белки глаз. Чингис покачал головой, и мужчина низко поклонился в ответ. Хан продолжил свой путь, а воин один глаз бросил высоко в воздух для Отца-неба, а другой отправил себе в рот и принялся с удовольствием жевать лакомство. Глядя на эту сцену, Чингис улыбнулся. Люди не забывали обычаев старины, награбленные богатства еще не извратили их души. Хан вспомнил о новых дорожных станциях, что протянулись длинными линиями на восток и на юг и были укомплектованы воинами-калеками да престарелыми. Меняя коней в любом из этих пунктов, гонцы могли теперь преодолевать большие расстояния гораздо быстрее, чем прежде. Монголы далеко ушли от тех полуголодных, раздираемых междоусобицами племен, которых Чингис знал ребенком, и все же мало изменились с тех пор.

Проскакав больше мили из начала колонны, Чингис наконец спешился. Среди повозок и скота он увидел сестру Тэму-лун, которая много лет назад, когда Чингиса изгнали из племени, была всего лишь грудным дитем. С тех пор она выросла и стала красавицей, а потом вышла замуж за воина-олхунута. Чингис видел его только на свадьбе сестры, но юноша показался ему крепким, да и Тэмулун радовалась своему браку.

Пока Чингис поправлял сбрую лошади, Тэмулун давала указания служанкам-китаянкам собирать последние вещи. Юрту разобрали и уложили на телеги еще засветло, и теперь от нее осталось лишь темное круглое пятно на траве. Заметив Чингиса, Тэмулун улыбнулась, подошла к нему и взяла в руку поводья.

– Не волнуйся, братец, мы уже готовы. Правда, никак не могу найти мой любимый железный горшок. Наверняка его засунули в самый низ и завалили другими вещами.

Сестра говорила спокойно, хотя ее глаза задавали вопрос. Хан почти не виделся с ней после свадьбы, и теперь, когда все собирались на войну, его появление вызывало тревогу.

– Теперь уже скоро, – ответил Чингис, ненадолго забыв о заботах.

Он любил Тэмулун, хотя в некоторых отношениях она навсегда осталась для него ребенком. Сестра не помнила о тех первых зимах изгнания, когда ее братья и мать прятались от врагов и голодали.

– Все ли в порядке с мужем? – спросила она. – Я не видела Палчука три дня.

– Не знаю, – ответил Чингис. – Он в войске Джебе. Я решил поручить ему командование тысячей и велел дать золотую пайцзу.

– Ты хороший брат, Чингис. Он очень обрадуется, – захлопала в ладоши повеселевшая Тэмулун, тут же решив сообщить мужу добрую весть. Однако, чуть-чуть подумав, она немного расстроилась. Легкая тень скользнула по ее лицу. – Ты считаешь, что он достоин этого назначения, или сделал это только ради меня?

Перемена в настроении сестры застигла Чингиса врасплох.

– Ради тебя, сестра. Разве мне не следует продвигать свою родню? Могу ли я позволить, чтобы муж единственной сестры имел низкий чин?

Но ответ Чингиса не успокоил сестру. Взволнованное выражение не изменилось. Подобные вещи были выше понимания ее брата, как он ни старался понять.

– Он не откажется, Тэмулун, – сказал Чингис.

– Я знаю! – ответила она. – Но его будет беспокоить, что он получил повышение с твоей помощью.

– Ну и что? – недоумевал Чингис.

Тэмулун на мгновение подняла глаза на смущенного брата.

– Но ведь он будет думать, что не заслужил нового звания.

– Тогда пусть докажет, что он его достоин, – ответил Чингис, пожимая плечами. – Пайцзу всегда можно забрать назад.

Сестра снова посмотрела на брата, но уже твердым взглядом.

– Ты не сделаешь этого. Уж лучше не повышать его вовсе, чем возвысить, чтобы потом разжаловать, когда вздумается.

– Я скажу Джебе, чтобы назначение шло от него, – вздохнул Чингис. – Он как раз принимает командование над туменом Арслана. Это не покажется странным, если только твой драгоценный муженек не дурак.

– Ты хороший человек, Чингис, – ответила Тэмулун.

Чингис огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что их разговор никто не слышит.

– Держи это в тайне, женщина! – С усмешкой на лице хан вскочил на лошадь и взял в руки поводья. – Оставь свой горшок здесь, раз не можешь его найти, – велел он напоследок. – Пора двигаться в путь.

Хан возвращался в начало колонны, и беспокойство, побудившее его проверить готовность людей к походу, постепенно исчезло. Чингис кивнул своим военачальникам, заметив и на их лицах выражение простой человеческой радости. Их народ сейчас снова тронется в путь, и каждый день будет открывать для них новый горизонт. И не было ничего лучше, чем чувство свободы, когда весь мир расстилается перед тобой. Присоединившись к братьям и темникам, Чингис громко затрубил в рог сигнал к началу движения и пустил свою лошадь рысью. Народ медленно последовал за своим ханом.