Глава 25
ПОХОД К ПОРТОБЕЛО

Через два дня после моего прибытия к нам присоединилась «Эмилия» под командованием капитана Ишема. На следующее утро мы снялись с якоря и направились к заливу Сан-Блас, обходя Портобело далеко стороной.

Индейское племя, найденное для нас капитаном Коксом, принадлежало к племенной группе кунов. Ничто из виденного мной в Веракрусе не могло подготовить меня к встрече с ними. Мужчины ходили голыми или почти голыми и раскрашивали тела черной краской. Женщины подкрашивали лица и тела красной краской во многом так же, как принято в наше время. Они прикрывали наготу тонкими шерстяными одеялами или шалями, которые драпировались на разный манер и имели обыкновение соскальзывать при любом резком движении. Среди них было довольно много стройных красивых девушек, столь кокетливых, что я задался вопросом, не научились ли они этому от испанцев, захватывавших в джунглях рабов. Когда мы оказались в обществе женщин, мужчины исчезли и вернулись только через пару часов, самодовольно ухмыляясь.

Все мужчины и женщины носили носовые кольца, позволявшие судить об общественном положении владельца. У бедняков были тонкие серебряные колечки, у людей зажиточных — серебряные кольца потолще и покрупнее. Самые богатые куны носили золотые кольца. У вождя племени носовое золотое кольцо имело такие размеры, что ему приходилось приподнимать его одной рукой, когда он ел и пил.

Среди кунов встречались белые женщины, с более светлой кожей, чем у коренных американцев. У них были голубые глаза и волосы не темнее слоновой кости. Капитан Кокс, хорошо знавший кунов, сказал мне однажды, что белые индейцы ночью видят лучше, чем днем, как совы. Насколько я мог судить, среди них были люди самого разного общественного положения: одни носили тонкие серебряные носовые кольца, другие — толстые золотые. Самые привлекательные женщины — как блондинки, так и брюнетки — носили ожерелья и браслеты из бусин.

Мы преподнесли вождю множество подарков, которые он распределил между своими людьми. Узнав о предстоящем обмене подарками, я предположил, что от нас ожидают дешевых побрякушек, но у нас не было ничего подобного. Мы подарили вождю стальные топоры, резаки, ножи и швейные иглы, а также несколько медных котелков, предварительно начищенных до блеска. В ответ нам преподнесли свежее мясо, фрукты и маисовую муку. Звучит невпечатляюще, но вы бы видели, как мы уплетали за обе щеки.

Вождь — высокий мужчина, сильный на вид, несмотря на преклонный возраст, — носил корону из тростниковых стеблей, перехваченных золотым обручем. Мы называли его королем и в разговоре с ним употребляли обращение «ваше величество». Он ходил в широкой блузе из хлопчатобумажной ткани не толще марли — по моему предположению, она изначально являлась женским халатом. Блуза была сплошь расшита красными и черными нитками. Вероятно, узоры имели смысл для вождя и членов племени, но мне все они — кроме большого красно-черного креста — казались бессмысленным сочетанием цветных геометрических фигур.

У вождя было много жен и по меньшей мере две дюжины дочерей. При виде их Новия решительно заявила, что ни на шаг не отойдет от меня во время похода. В ответ я приказал ей остаться на «Сабине» и поклялся выпороть, если она ослушается. Она сказала, что я могу избить ее, коли мне угодно, — она не в силах мне помешать, — но она пойдет со мной, сколь бы жестоко я ни наказал ее за любовь ко мне.

Разумеется, в ответ я сказал, что она не стала бы подозревать меня в намерении переспать с дочерьми вождя или любой другой женщиной, когда бы любила меня по-настоящему.

В ответ она пригрозила убить себя, если я оставлю ее на корабле. И разговор продолжался в том же духе.

На следующий день вождь изъявил желание осмотреть Новию раздетой догола, поскольку он никогда еще не видел «английской женщины». Это решило дело.

Я отвел Новию на корабль, приковал за лодыжку в нашей каюте и отдал ключ Бутону.

— Освободите ее через три дня после нашего ухода, — сказал я. — Покуда она прикована, вы остаетесь за старшего. Когда вы ее раскуете, она примет командование.

— И уплывет домой! — провизжала Новия. — Никогда, никогда больше она не увидит тебя!

Потом она расплакалась. Прежде чем удалиться, я подождал, пока она успокоится и вновь сумеет внимать доводам здравого смысла.

Я рассчитывал выступить завтра же, но весь следующий день мы потратили на составление планов, приготовления к походу и набивание желудков. Половина каждой судовой команды оставалась на корабле. Мы собирались добраться до Портобело за четыре дня. На пятый корабли предпримут ложную атаку на крепость, отвлекая на себя все войска, которые могут находиться в городе. Мы нападем на город с суши, захватим добычу и отойдем с награбленным добром на восток вдоль побережья достаточно далеко, чтобы погрузить все на корабли вне пределов дальности огня испанских батарей.

Прошлой ночью мне снилось, будто все происходит снова. Я находился в джунглях и пытался зарядить люпару, когда они напали на нас, а потом, обливаясь потом, полуослепший от укусов насекомых, метался в гуще бесконечного боя в поисках своего отца, понимая, что мы с ним убьем друг друга, если я не найду его первым.

Не думаю, что я вижу сны чаще других людей или что у меня сновидения более реалистичны, чем у них. Но этот сон потряс меня до глубины души и покидал меня так медленно, что мне казалось, он останется со мной навсегда. Я съел ланч и отправился навестить больных, прежде чем полностью от него освободился. (Если я действительно свободен от него сейчас. Сегодня ночью я буду плохо спать.)

Этот сон явно вызван воспоминаниями, нахлынувшими на меня, когда я начал писать о нашем нападении на Портобело: свирепые москиты, пронзительные птичьи крики, огромный крокодил с глазами дьявола и Пэдди Квиллиган, укушенный змеей и испустивший дух прежде, чем мы успели спросить, в чем дело.

Сегодня вечером я нашел в интернете сайт с цитатами. Я искал описания снов, и одно из найденных настолько походило на мой сон (и на реальные события, пережитые нами), что на мгновение я подумал, не находился ли Шекспир с нами тогда. Нет, конечно, но у меня такое ощущение, будто все-таки находился. Думаю, именно поэтому столь многие называют Шекспира величайшим из поэтов. Вот оно:

Мы шли под флагами, разделившись на судовые команды, но все флаги были черными. Чтобы различать их, мы привязали к древкам разные предметы. Капитан Берт, помню, воспользовался для этого зеленой веткой какого-то цветущего дерева, капитан Кокс — головой турка, привязанной к древку толстой веревкой, способной служить гарделью, а капитан Добкин — мумифицированной рукой. Люди Добкина говорили, что это его собственная рука, которую отрубили в бою, когда он плавал с Мансфилдом. Возможно, так оно и было.

Я никогда не отличался изобретательностью по части подобных придумок и понимал: предмет должен быть легким, чтобы человек, несущий флаг, не утомился. Я спросил совета у Новии, и она сказала, что у нее есть разноцветные ленты для отделки платьев и я могу взять несколько. Она по-прежнему сидела на цепи в нашей каюте, и я пообещал освободить ее, если она поклянется перед Богом, что не попытается увязаться за нами. Новия ответила, что не сумеет сдержать слово и что лучше сидеть на цепи, чем нарушить обещание, данное Богу. Она осталась в каюте на цепи, а я ушел с лентами, чувствуя себя гораздо хуже, чем она.

Минуту назад я написал, что мы выступили без барабанного боя. Но потом я вспомнил, что барабанный бой все же звучал, и вычеркнул фразу. Барабаны принадлежали кунам, и в них били три старика. Они остались в деревне и били в барабаны для нас, пока мы выходили за околицу.

С нами шли почти две сотни кунов под предводительством королевского сына. Каждый из них был вооружен копьем, луком со стрелами и стальным ножом. Я знаю, что численность индейского отряда составляла без малого двести человек, так как неоднократно пытался сосчитать их. Цифра постоянно менялась: всякий раз два-три индейца отбегали в сторону или выскакивали из леса и вливались в колонну. Но кунов было почти двести человек — скажем, сто девяносто.

Всех пиратов я не пересчитывал, поскольку нас было гораздо больше. Но наша флотилия состояла из восьми кораблей, и в поход отправилась половина каждой корабельной команды. «Уилд», «Сабина» и «Магдалена» были довольно крупными судами, но почти все остальные являлись небольшими двухмачтовыми шлюпами, которые современные авторы, пишущие про Черную Бороду и капитана Кида, называют шхунами. Предположим, в каждой судовой команде было в среднем сто человек. Получается пятьдесят человек с каждого борта или четыреста в общей сложности. Под моим командованием находилось шестьдесят семь пиратов с «Сабины», а также Ромбо с семьюдесятью двумя своими людьми. Отряд капитана Кокса насчитывал менее сорока человек и был, наверное, самым малочисленным. Возможно, всего нас было более четырехсот человек — четыреста двадцать или около того.

Перед самым походом капитан Берт произнес короткую речь. Я помню ее недостаточно хорошо, чтобы дословно воспроизвести здесь, но среди всего прочего он сказал, что нам не нужен ни один человек, который не хочет идти с нами. Любой из нас может в любой момент вернуться к кораблям, коли пожелает. Никто не будет ему препятствовать. Еще он сказал, что все отставшие останутся позади. Никто не станет их винить, но никто не потащит их на себе. Они могут вернуться к кораблям или попытаться догнать остальных. Выбор за ними.

К концу первого дня мы потеряли нескольких людей: одни решили вернуться обратно, другие отстали.

Из похода к Портобело я помню главным образом невыносимую жару и свирепых насекомых. В свое время я жил в низинных джунглях Испаньолы, о чем уже писал. И тогда я считал, что в смысле насекомых на свете нет места хуже. В Дарьене с насекомыми дело обстояло точно так же, но мне показалось, что там гораздо жарче. Мы натирались топленым жиром, чтобы отпугивать москитов и прочую мелкую летучую живность, но жир стекал с потом, и они все равно нас кусали. (Куны тоже мазались жиром, но они, похоже, не потели так сильно.) Там водились крупные змеи, ядовитые и неядовитые. В одних местах можно было пить воду, в других — нельзя. Куны говорили нам, какая вода безопасна для здоровья, но некоторые мужчины пили плохую воду. От нее у них начинался понос. В скором времени они настолько ослабевали от поноса, что не могли продолжать поход.

Здесь мне следует сказать, что куны шли впереди, а мы все следовали за ними. Капитан Кокс держался сразу за кунами, поскольку знал их лучше, чем любой из нас, и немного говорил на их наречии. За ним шел капитан Берт, потом я со своими людьми с «Сабины», а за нами Ромбо со своими людьми с «Магдалены». Я дал Ромбо несколько лент, взятых у Новии. У него были желтые и белые, а у меня красные, белые и голубые. Они напоминали мне о родине, и немного погодя я вспомнил, что Америка однажды воевала с Испанией и освободила Кубу. При этой мысли наше предприятие стало казаться мне не таким уж сомнительным.

Находясь далеко от головы колонны, я только на третий день понял, что куны взяли с собой женщин. Я обнаружил это следующим образом: когда индейцы находили что-нибудь, о чем считали нужным поставить нас в известность, — например, пригодную для питья воду или много вкусных фруктов, — королевский сын присылал к нам гонца с сообщением. На сей раз новость заключалась в том, что у них находится индеец из другого племени, беглый раб из Портобело. Только гонцом была одна из белых индианок. Она знала достаточно английских слов и достаточно хорошо объяснялась жестами, чтобы я понял: впереди появился новый человек, с которым, возможно, капитаны захотят поговорить.

Я сказал ей, что война не женское дело, а девушка ответила, что она не уступает в смелости мужчинам, постучав себя по груди и сделав вид, будто натягивает лук. Возможно даже, это было правдой. Я пожелал ей удачи и отдал ей маленький золотой крестик Пэдди Квиллигана. (Один из парней снял с него крестик, прежде чем мы его похоронили. Мы взяли оружие Пэдди, но не стали обыскивать тело, и думаю, мы поступили правильно. Увидев у Мараиса нательный крестик погибшего, я сказал, что мы не грабим своих мертвецов, и забрал у него крестик. Тогда уже было поздно возвращать его Пэдди.)

Едва я успел двинуться вперед, как появился один из людей капитана Берта с приказом явиться в голову колонны, и я сказал, что уже иду.

Дело в том, что упомянутый индеец принадлежал к племени москито, а москито и куны разговаривали на разных наречиях. Он пытался объясниться с сыном вождя, а сын вождя в свою очередь объяснялся с капитаном Коксом, который переводил капитану Берту. Но индеец научился немного говорить по-испански за годы рабства, и потому капитан Берт вызвал меня.

Москито оказался мускулистым, поджарым мужчиной без единой унции лишнего жира. В команде капитана Берта был брадобрей-кровопускатель, и этот цирюльник накладывал целебную мазь на лодыжку москито, которая выглядела просто ужасно.

Первым делом москито спросил, не испанец ли я. Нет, сказал я, англичанин, но одно время жил на Кубе. Такого рода ложь не являлась грехом, поскольку я не хотел обмануть его, а просто пытался прояснить ситуацию.

Москито сказал мне, что в Портобело много солдат. Обычно почти все они находятся в крепости, но сейчас часть солдат наверняка послали на его поиски, поскольку он сбежал. Я спросил: «Сколько всего?» — и он показал пять пальцев. Капитан Берт и остальные капитаны сошлись во мнении, что цифра не особо пугающая.

Потом я спросил насчет остальных солдат, которые не в крепости. Где они находятся? Там «стена из бревен», сказал он, для наблюдения за дорогой. Они укрываются за ней. Много солдат. Москито несколько раз сжал и разжал пальцы обеих рук, показывая, сколько именно. Если он не ошибался, там было человек пятьдесят. Он обошел укрепление стороной, углубившись в джунгли. Он покажет нам дорогу.

Разумеется, я спросил насчет других оборонительных сооружений, и он ответил, что больше там ничего такого нет. Естественно, напрашивался важный вопрос: станут ли сражаться с нами горожане? И насколько ожесточенно? Численный перевес будет на их стороне, и, если они располагают огнестрельным оружием и пожелают им воспользоваться, нам придется туго. Мы рассчитывали, что горожане обратятся в бегство, когда мы одержим верх над солдатами.

Обратившись к капитану Берту, я заметил, что мы можем обойти бревенчатый форт стороной. Он сказал, что нам придется захватить его. В противном случае солдаты смогут напасть на нас с тыла, когда мы будем грабить город.

— Давайте оставим два десятка людей наблюдать за фортом с приказом стрелять в любого, кто откроет ворота. Испанцы не будут знать, сколько людей прячется в джунглях, и я готов поставить дублон против шиллинга, что они носа оттуда не высунут.

Он покачал головой:

— Нам нельзя рисковать. Они могут пробиться с боем, или наши могут покинуть позицию, чтобы тоже поучаствовать в грабежах.

Полагаю, здесь он был прав.

Потом я спросил у москито, как ему удалось сбежать. Он показал мне свою лодыжку, которую я уже видел. Чтобы предотвратить любую попытку побега, хозяин приковал индейца за ногу к бревну, которое ему приходилось таскать за собой. Через несколько лет стертая до мяса лодыжка воспалилась так сильно, что хозяин снял цепь, дабы наложить на рану мазь. Москито сразу же сбил его с ног и убежал, со своей поврежденной лодыжкой и всем прочим. Если бы я мог описать, как худо мне стало при мысли о Новии, когда я увидел изуродованную лодыжку беглого раба, я бы описал. Я почувствовал себя гнуснейшей тварью на свете, хотя приковал Новию потому только, что не хотел ее смерти в бою.

Возвращаясь к москито, добавлю следующее: он успел заметить у некоторых наших людей топоры и сказал, что, если мы дадим ему на время топор, он вытешет дубинку и поможет нам убивать испанцев. Я сказал, чтобы он шел со мной: я дам ему оружие гораздо лучше дубинки.

Мы еще долго обсуждали ситуацию, прежде чем двинулись дальше, но я не стану излагать наш разговор в подробностях. Самое главное — никто из нас не знал точно, как далеко от бревенчатого форта мы находимся. До него оставалось меньше дня пути — но это все равно порядочное расстояние. Мы строили разные предположения и задавали вопросы индейцам, но в конечном счете не узнали ничего сверх уже известного. Вероятно, мы не успеем добраться до него сегодня, но не исключено, что успеем. Если мы не доберемся до форта, возможно, мы станем лагерем на ночь поблизости от него. Это меня беспокоило.

Прежде чем продолжить, скажу вот что: я взял москито с собой и отдал ему абордажную саблю Пэдди. Он пришел в Дикий восторг, и мы расстались друзьями — в той мере, в какой белый человек и индеец вообще могут быть друзьями.

Мы устроили привал на ночь, перекусили и легли спать с надеждой, что насекомые станут докучать кому-нибудь другому. Я прихлопывал москитов и тихо чертыхался, когда вдруг сообразил, что хорошо выспаться сегодня мне в любом случае не удастся и, наверное, имеет смысл пойти разведать, где находится форт.

Я поднялся на ноги по возможности тише, сказал Буше, что Ромбо остается за старшего, и двинулся вперед. Куны остановили меня, как и я ожидал. Когда я сообщил о своем намерении, сын вождя сказал, что пошлет со мной своего человека. Не надо, сказал я, пускай все выспятся, а я не стану отходить далеко и скоро вернусь.

Затем я остался один. Там водились разные опасные хищники, и ты мог наступить на спящую змею, но страшнее всего было заблудиться. Я шел медленно и осторожно, стараясь запоминать повороты тропы и приметные деревья, которые послужат для меня ориентирами на обратном пути. Я надеялся выйти на поляну, где видно небо и можно сориентироваться по Полярной звезде, но здесь мне не повезло.

Когда на плечо мне легла чья-то рука, я чуть не выпрыгнул из штанов от испуга и резко повернулся, готовый убить подкравшегося сзади человека. Это оказалась белая индианка, которой я отдал крестик Пэдди. Она прижалась ко мне всем телом, как иногда делают девушки.

— Рад видеть моя?

Мне следовало сказать, что в такой темноте ничего не видно, но вместо этого я сказал «да».

— Моя показывать. Уберегать от беда. Твоя ходить за мной.

Готов поклясться, мы пересекли один и тот же ручей три раза, прежде чем добрались до испанской дороги. Там опасность заблудиться миновала, поскольку с такой прямой, ровной дороги сбиться невозможно. Теперь существовала опасность, что испанцы могут заметить нас прежде, чем мы увидим их.

Но этого тоже не произошло. Мы приблизились вплотную к форту и крадучись обошли его кругом. Дважды я заметил часовых за стеной из заостренных сверху бревен. Мне не составило бы труда застрелить одного из них, и я испытывал сильное искушение выхватить пистоль. Но тем самым я испортил бы все дело. Испанцы не должны были знать, что мы находимся поблизости, покуда мы не нападем на форт.

На обратном пути я считал шаги. Получилось семь тысяч двести с чем-то. Мы со светловолосой индианкой два раза поцеловались, поскольку она хотела этого. Она отказалась назвать свое имя и сказала, что я должен дать ей английское имя. Ладно, сказал я, будешь зваться Пинки.

Клянусь, больше между нами ничего не было.