Глава 13
БЕГСТВО, УБИЙСТВО И ВОССОЕДИНЕНИЕ
Вы знаете шутку про черепаху, ограбленную двумя улитками? Когда полицейские спрашивают у нее, как выглядели улитки, она говорит: «Ну-у… не знаю… Все… произошло… так… быстро…»
Здесь было примерно то же самое. На самом деле, вероятно, все продолжалось минут пятнадцать — двадцать. Но Жарден, Антонио и я носились по палубе как сумасшедшие, орали на людей, отдавали приказы, и мне показалось, что все закончилось, не успев начаться.
Выбежав на палубу, мы увидели испанский галеон, идущий к нам на всех парусах полным бакштагом. Команда Жардена разрифливала паруса со всей возможной скоростью, то есть довольно медленно, и пыталась привести «Розу» в движение. Азука визжала дурным голосом, и первое, что я сделал, это заставил ее умолкнуть.
Второе немногим отличалось от первого. Впередсмотрящий, не заметивший испанца, покуда он не подошел к нам почти вплотную, по-прежнему истошно вопил с верхушки мачты. Я поднялся на марс и велел парню заткнуться к чертовой матери, спуститься вниз и заняться каким-нибудь делом. А потом помог разрифить грот.
«Магдалена» успела поднять больше парусов, чем мы, — у Ромбо было гораздо больше людей, — и уже стреляла из кормовой пушки. Носовые орудия испанца открыли ответный огонь, и пушечные расчеты на нем действовали быстрее наших. Я бы попытался ввести в бой кормовые орудия «Розы», если б они на ней были. Но таковых не имелось.
Мне бы хотелось сказать сейчас, что мы понеслись по ветру. «Магдалена» понеслась и вскоре оказалась за пределами дальности огня. Пошли Бог нам опытную команду и великую удачу, возможно, нам бы тоже удалось бежать. Но Он не даровал нам ни первой, ни второй. Под конец я просто надеялся, что испанец погонится за «Магдаленой» и оставит нас в покое.
Этого не случилось. Я стоял на юте, пытаясь сообщить о нашей готовности сдаться, когда испанец дал по «Розе» бортовой залп, которым убило двух или трех человек и снесло грот-мачту. Затем испанский капитан принял нашу капитуляцию. Я был готов расцеловать его. Можете смеяться надо мной, коли хотите, но всего секундой ранее я был уверен, что все мы погибнем через пять минут.
Было бы здорово, если бы меня привели к нему для некой остроумной беседы. Я видел такое по телевизору в одном фильме про пиратов. У нас дело обстояло иначе, и я даже не узнал имени испанского капитана. Добрая сотня испанцев взяла нас на абордаж, и нас крепко поколотили. Потом испанский офицер — молодой парень, вероятно, носивший низшее офицерское звание, — приказал связать нам руки за спиной.
Именно тогда Антонио завопил, что он не пират, мол, его взяли в плен на «Сан-Матео» и так далее. Я подобрался к испанскому офицеру достаточно близко, чтобы подтвердить правдивость этих слов. Я сказал, что я пиратский капитан, это мои люди, а Антонио наш пленник. Разумеется, я надеялся, что Антонио поможет нам, если его освободят. За лишнее беспокойство я получил удар в зубы, сбивший меня с ног, а Антонио бросили в трюм вместе со всеми остальными.
В моей жизни бывали моменты и хуже, но тот был достаточно скверным. Когда мы все спустились в трюм, испанцы задраили люк. Там стало темно, как в коровьем брюхе. Кто-то начал сыпать проклятьями по-французски. Ругался парень виртуозно, и прошло немало времени, прежде чем он начал повторяться. Наконец я велел ему заткнуться. У меня все еще болела челюсть, и я не особо любезничал.
— Ты больше не капитан! Ты висельник! Все мы здесь висельники!
— Верно, — сказал я. — Именно это я и надеюсь довести до твоего сознания. Если хочешь болтаться на рее, продолжай сквернословить, и я вздерну тебя при первой же возможности.
Он принялся обзывать меня поносными словами, но еще не успел разойтись, когда женский голос прошептал:
— Хочешь, я его прирежу, Крис? У меня твой нож.
— Азука?
— Кто же еще? — Она поцеловала меня. — Или я по-прежнему слишком черная? Даже здесь?
— Я никогда ничего не имел против черных. Разрежь веревки, будь добра.
Она пощекотала мне подбородок.
— Позволь мне сперва всадить в него нож. Я преподам ему хороший урок.
Видимо, Жарден услышал нас. Он рявкнул:
— Заткнись, Мише!
— Всем плевать на твои приказы, висельник!
— Пожалуйста, поцелуй его в щеку за меня, а потом нанеси там два пореза, — сказал я Азуке. — Глубокие царапины, не более того: он нам еще понадобится. В виде креста, хорошо? Не обязательно правильного. Можешь сделать это? Ноги у него свободны — не исключено, он попытается пнуть тебя.
Азука повысила голос:
— Если он меня пнет, я его прирежу, независимо от твоих распоряжений.
После этого в трюме воцарилась гробовая тишина. Конечно, на море была легкая зыбь. Возможно, потрескивали шпангоуты, и, вероятно, вы расслышали бы тихий плеск волн о борт корабля, если бы напрягли слух. Но казалось, все затаили дыхание, и густая тишина обволакивала подобием ватного одеяла.
— Я сделала, как ты велел. — Это вернулась Азука. Мне показалось, она отсутствовала целый час. — Правая щека.
— Он не пнул тебя?
— Я бы его убила. Он знает это.
— И не издал ни звука, когда ты его порезала? Я прислушивался, но ничего не услышал. Он не робкого десятка, этот Мише. Настоящий солдат. Теперь освободи меня.
К тому времени кисти у меня совсем онемели, но я почувствовал, как задвигались мои руки, когда Азука принялась перепиливать веревки.
— Я могла бы отрезать ему les couilles, если бы тебе от этого стало легче.
— Нет, они нам еще понадобятся.
Она остановилась.
— Азука спасает тебя, Крис. Ты на мне женишься?
— Режь моя веревка. Я жениться. — (Это был Вилли.)
— Я дело предлагаю. Ты должен ответить сейчас же. Ты женишься на мне, Крис?
— А как же Эстрелита? — Веревки ослабли, и я пытался высвободить руки.
— Женись и на ней тоже. Мужчины вроде тебя имеют много жен. Я не стану возражать.
— Освободи меня, Азука, — сказал Жарден, — и я женюсь на тебе и пристрелю этого мерзавца Мише.
— Мы будем очень счастливы вместе, Крис, дорогой, — на выдохе проговорила она и с явным наслаждением потерлась бедром о мою ногу.
Я уже понял, что вот-вот освобожусь от пут. Я чувствовал, как кровь приливает обратно к кистям. Было больно, но меня это радовало.
— Я желаю счастья вам обоим, — сказал я, — и подарю вам отличный подарок, когда состоится брачная церемония. Только Мише нам нужен, нам нужны все люди до единого.
Тут Мише принялся кричать Азуке, чтобы она его освободила сейчас же. Девушка не обратила на парня внимания, и я тоже. Я растирал затекшие руки и был всецело поглощен этим занятием.
Ко времени, когда пальцы у меня заработали нормально, Азука и Жарден горячо шептались между собой, что позволяло с легкостью установить местонахождение обоих в темноте. Я двинулся на звук, быстро скользнул ладонью вниз по руке Азуки и отобрал у нее свой кинжал.
— Ах ты… rital! — Полагаю, это слово она переняла у Лесажа, вместе со всем прочим своим французским лексиконом.
— «Rital» значит «итальяшка», — пояснил я. — Это мой кинжал, и я вернул себе свою собственность, вот и все. Можешь злиться на меня, но я на тебя не злюсь. Я премного тебе обязан, как и все здесь присутствующие.
Тут все остальные начали просить, чтобы их тоже освободили от пут.
Азука с минуту молчала, и я невольно задался вопросом, Нет ли у нее еще какого ножа.
— Дайте мне кинжал, — потребовал Жарден. — Я освобожу своих людей.
— Я сам все сделаю, — сказал я.
Я нашарил в темноте кого-то и принялся перерезать веревки. Это был не Мише, но я не знаю точно, кто это был. Луи или Бык, возможно.
— Ты собираешься драться с испанцами? — спросила Азука.
— Разумеется, — ответил я. — Как ты оказалась в трюме и откуда у тебя мой кинжал?
— Ты рассердишься, Крис.
— Давай проверим. Если бы не ты, я бы до сих пор сидел со связанными руками. Кинжал тебе дал один из испанцев?
— Я взяла его у тебя, когда ты не разрешил мне войти в каюту с вами. Я заметила, как некоторые мужчины пожирают меня глазами. Тебя со мной не было бы, и Поля тоже. Ножны я не тронула, а кинжал незаметно вытащила. Когда появились испанцы, ты ударил меня, чтобы я не кричала, и я спряталась в трюме.
— Извини, что ударил тебя, — сказал я.
— Когда-нибудь я тоже ударю тебя. Или твоего ребенка, которого я рожу. Как мы выберемся отсюда?
— Не знаю. Жарден, ты там развязываешь кого-нибудь?
— Да, капитан. Азука моя или ваша?
— Твоя, если она тебе нужна. Ты имеешь понятие, какой груз везет корабль?
— Цепи, насколько я понял. Я видел лишь мельком, как вы понимаете.
— Они в упаковочных клетях, капитан, — сказал кто-то.
— Мерные цепи?
— Я вскрыл одну клеть, — сказал Жарден. — Там цепи.
— Мы можем драться цепями, — прорычал кто-то.
— Надо вскрыть остальные клети, — подал голос еще один парень. — Там может оказаться что-нибудь другое.
— Согласен, — сказал я.
Я ощупью двинулся в направлении голоса и дотронулся до лица парня. Он повернулся ко мне спиной, и я принялся перепиливать веревки кинжалом. Лезвие было довольно острым, но с трудом брало толстые просмоленные веревки. Впоследствии многие говорили, что я помешан на заточке кинжалов и абордажных сабель. Возможно, они правы. А коли так, значит, я помешался, когда перепиливал якорный канат на «Магдалене» и чуть не сломался в трюме «Розы».
Легко было сказать, что нам надо вскрыть остальные клети. Но сделать это без инструментов было отнюдь не легко. Однако в третьей или четвертой по счету клети мы обнаружили плотницкий инструмент: пилы, молотки и даже пару топориков. А также крепежные скобы и такие железные штуковины со штырями, на которые насаживаются свечи. В общем, скобяной товар. Одни предметы оказались полезными, другие не пригодились.
Испанцы надежно задраили кормовой люк, но вот крышка носового люка оказалась плохо притянутой к раме. Трое мужчин приподняли ее достаточно высоко, чтобы мы смогли перепилить канаты пилами. Проблема заключалась в том, что на люке лежала лодка, и мы боялись произвести шум, поднимая крышку. Мы подняли ее очень медленно, с величайшей осторожностью, и испанцы нас не услышали, а если и услышали, то не обратили внимания на звуки. Ко времени, когда мы вылезли из люка и выбрались из-под лодки, уже сгустилась тьма, и я уверен, почти вся испанская команда спала.
Я так и не узнал, сколько испанцев находилось на галеоне, но они всяко превосходили нас численностью и были лучше вооружены. Все наши, кроме меня, сражались молотками и топориками. Я орудовал главным образом кинжалом, но ближе к концу боя разжился ганшпугом. Это такая длинная крепкая палка с железным наконечником, которая используется в качестве рычага. На многих кораблях ганшпуги имеют изгиб, как рукоять кабестана.
Когда сражение закончилось, я велел людям подойти по одному к нам с Жарденом. Я пожал руку каждому, похвалил за проявленную доблесть, поблагодарил за вклад в нашу победу, а потом велел Азуке промыть и перевязать все раны, полученные в бою.
Антонио подошел предпоследним, поскольку возился с парой раненых. Симоно и Ив по моему приказу светили ему фонарями. Я пожал Антонио руку, как всем прочим, и сказал, что теперь он полноправный член нашей команды, уважаемый человек.
— Если тебе что-нибудь понадобится, если у тебя возникнут какие-нибудь проблемы, ты обратишься ко мне, ясно? Я тебя внимательно выслушаю и обойдусь с тобой справедливо. — Я опирался на ганшпуг и, честно говоря, чувствовал такую усталость, что без него просто упал бы.
Мише подошел последним. На щеке у него темнели два запекшихся пореза в виде креста — они навсегда врезались мне в память. Я опасался, как бы парень не набросился на меня, но он уже заткнул свой молоток за пояс, вне досягаемости левой руки. Я обменялся с ним рукопожатием, как с остальными, но не отпустил его руку.
— Насчет уважения, — сказал я. — Я капитан, а капитана должно уважать.
После этих слов я левой рукой высоко поднял ганшпуг, и, мне кажется, Мише даже не понял, что происходит. Первый удар сбил его с ног, а второй, думаю, убил. Второй удар я нанес, держа ганшпуг уже обеими руками.
Потом Жарден взял тело за ноги, а я за плечи, и мы бросили его за борт. Парень был, прямо скажем, не из жирных и, отягощенный весом молотка, сразу ушел под воду и скрылся из виду в считанные секунды. Я бы охотно швырнул за борт и ганшпуг тоже. Им я убил Мише и испанского офицера, и мне казалось, для одного ганшпуга этого вполне достаточно. Но на корабле нельзя так просто выбрасывать предметы, которые еще могут пригодиться, и потому я не выбросил.
Переживаю ли я из-за убийства Мише? Да, переживаю, но не так сильно, как из-за некоторых других своих поступков. Во-первых, он был пиратом. Получасом позже испанцы предали бы его суду и повесили через пять минут после вынесения приговора — и они имели полное право поступить так. На море нет иного закона, помимо воли капитана. Конечно, Жарден являлся капитаном «Розы», но он подчинялся мне.
Я надеялся, что испанцы решат мою проблему с Мише. В бою мы потеряли двух или трех человек (точную цифру уже не помню), но Мише к ним не относился. Просто так легла карта — и в результате получилось, что он погиб в том же сражении. Ну так что ж тут плохого?
Но самое главное — я должен был убить Мише. У меня не оставалось иного выбора. Будь мы командой обычного грузового судна, я бы приказал выпороть парня, вот и вся недолга. Но на пиратском корабле простой поркой или любым другим подобным наказанием не обойтись. Я признался в убийстве Мише, и одному Богу ведомо, как бы мне хотелось избежать такой необходимости, но Он перенес меня из моего времени в прошлое, и, если бы я снова оказался на «Розе» и Мише подошел ко мне для рукопожатия, я бы поступил точно так же. Мне просто пришлось бы.
Мы с Жарденом бросили монету, кому идти спать, а кому держать вахту, и я выиграл. Я велел разбудить меня в случае чего, ушел в капитанскую каюту и завалился на койку, где недавно спал испанский офицер. Постель была еще теплой. Вероятно, данное обстоятельство должно было бы меня беспокоить, да и мысль о Мише — тоже. Может статься, они меня беспокоили, но наверное я знаю одно: я заснул мертвым сном, едва коснувшись головой подушки.
Жарден разбудил меня перед самой моей вахтой. Он сказал:
— Я не хотел тревожить вас, капитан, но по правому борту приближается крупный корабль.
— Испанский?
Он пожал плечами:
— Как знать?
Я поднялся на ют и посмотрел на корабль. Он уступал размерами нашему галеону и шел без огней. Последнего обстоятельства было достаточно, чтобы испугать меня и любого другого, и я начал нервничать при мысли, что у меня нет никакого оружия, помимо кинжала. Потом штурвальный сказал:
— Он приближается к нам с момента, когда я заступил на вахту, капитан.
Эти слова решили дело. Я схватил Сикатриса и велел найти все оружие, отобранное у нас испанцами.
— Мне нужна моя сабля, — сказал я, — и все лишние пистоли, какие отыщешь. Остальные верни владельцам.
Затем я послал людей на мачту распустить парус. На другом корабле сделали то же самое, причем так быстро, что стало ясно: вахтенные там не кемарили на палубе.
И на том корабле стояла тишина. Если бы кто-нибудь там орал на матросов, я бы услышал крик — приглушенный расстоянием, но вполне отчетливый. Но там не раздавалось ни звука. И это меня тоже встревожило. Я почесал затылок и протер глаза, но тревога не отпустила. Когда я приказал вахтенным зарядить пушки, мне доложили, что они уже заряжены. Похоже, испанская команда позаботилась об этом, прежде чем отойти ко сну, — зарядила орудия, но не выкатила в порты.
Я поставил людей с тлеющими фитилями у всех пушек по правому борту и сказал вахтенным, чтобы они приготовились выкатить орудия в любую минуту. У нас было пять маленьких четырехфунтовиков, а один парень нашел фальконет на вертлюжной установке и вставил вертлюг в паз на поручне юта. К тому времени неизвестный корабль вдвое сократил расстояние, разделявшее нас, когда я вышел на палубу.
Море было спокойным, ветра едва хватало, чтобы наполнять наши паруса. Поэтому я сам запрыгнул на поручень юта рядом с фальконетом и во все горло прокричал по-английски:
— Эй, на «Уилде»! Капитан Берт на палубе?
