ГЛАВА 13

Марк молча прочел записку, а легионер продолжал стоять перед ним навытяжку в палатке центуриона, сжимая в руке кинжал.

— Это было прикреплено к рукоятке. — Солдат протянул руку, показывая кольцо.

Марк взял кольцо и принялся внимательно рассматривать его. Золотое, с выгравированной надписью. SPQR. Он медленно вертел кольцо в пальцах, мысленно возвращаясь к содержанию записки, которую карфагеняне ночью прикололи римским кинжалом к дереву за главными воротами города. На рассвете листок пергамента обнаружил легионер, теперь стоявший навытяжку перед Марком.

— Кто еще знает о записке? — спросил Марк.

— Только два легионера из второй манипулы. Они стояли на страже у ворот под нашей сторожевой башней.

Марк поднялся и подошел к входу в палатку. Отсюда ему были видны ворота, ярдах в шестидесяти от палатки. Рядом с ними стоял только один часовой.

— Проклятье!

Он перевел взгляд на расположение второй манипулы. Центурион Элий поспешно шел к центру лагеря, где находилась палатка легата. Солдаты его манипулы что-то оживленно обсуждали, разбившись на группы, от которых отделялись люди и разбредались по всему лагерю.

— Идиот! — выругался Марк. — Пойдешь со мной! — приказал он и двинулся наперерез Элию.

Все трое встретились в двадцати ярдах от палатки легата. Элий увидел пергамент в руке Марка.

— Великие боги, Марк, мы пропали.

— Держи себя в руках, Элий, — презрительно бросил Марк. — Твоя манипула разнесет новость по всему лагерю еще до утреннего построения.

— Я… я… — пробормотал Элий и, оглянувшись на звук возбужденных голосов, понял свою оплошность.

Марк резко повернулся и решительно направился к палатке легата; легионер последовал за ним, а Элий остался стоять посреди плаца. Миновав палатку, в которой изолировали больных, оба инстинктивно прикрыли нос и рот ладонью.

Неделю назад в римском лагере был отмечен первый случай тифа — легионер упал без сознания во время построения, а характерную сыпь на его груди обнаружили лишь после того, как больного перенесли в госпитальную палатку и раздели. Весть о болезни мгновенно распространилась по лагерю, и появление страшной болезни лишило солдат Девятого легиона последней надежды. Ослабленные недоеданием люди стали легкой добычей тифа, и госпитальная палатка была уже переполнена. Из нее доносились стоны умирающих.

Увидев приближающегося Марка, два легионера третьей манипулы вытянулись по стойке «смирно» и одновременно отсалютовали, ударив кулаками в нагрудники доспехов. Никак не отреагировав на приветствие, Марк нагнул голову и прошел под внешний навес. Потом, не спросив разрешения, нырнул внутрь. Сидевший за столом Мегелл раздраженно вскинулся в ответ на это неожиданное вторжение. Легат не спал всю ночь, лихорадочно размышляя над ухудшающейся ситуацией в легионах; его лицо было осунувшимся и бледным. Выговор, который он собирался сделать центуриону, остался невысказанным — Мегелл заметил озабоченное лицо Марка.

— В чем дело, центурион?

— Осмелюсь доложить, легат, вот это было приколото к главным воротам римским кинжалом.

Мегелл встал, взял из руки Марка лист пергамента и кольцо. Глаза его широко раскрылись — он узнал кольцо. Затем легат перевернул кольцо, чтобы прочесть надпись на внутренней поверхности.

— Нет, не может быть… — пробормотал он, забыв о зажатой в руке записке. — Кто это нашел? — вдруг спросил легат; его взволнованное лицо выдавало мрачные предчувствия.

— Вот он. — Марк отступил в сторону, освобождая дорогу легионеру.

— Рассказывай все, — произнес легат.

Солдат кратко доложил, как была найдена записка. Мегелл молча слушал.

— Кто об этом знает? — спросил легат, когда легионер закончил.

— Слух уже распространяется по лагерю, — мрачно признал Марк, мысленно проклиная центуриона второй манипулы за неосторожность.

Мегелл выругался, снова сел за стол и развернул пергамент, словно боялся увидеть то, что написано рукой врага.

Марк пристально наблюдал за легатом. Казалось, он все больше сутулился, читая сообщение карфагенян о полной победе при Липаре. Когда несколько минут назад Марк сам читал эту записку, его разум отказывался верить написанному, отвергая сообщение как вражескую пропаганду, коварный замысел, нацеленный на то, чтобы лишить обитателей римского лагеря остатков надежды. Но кольцо уничтожало эту надежду, и хотя Марк не мог понять, почему Мегелл придает ему такое значение, он воспринимал кольцо как веское доказательство достоверности сообщения.

Закончив читать записку, Мегелл разжал правый кулак и посмотрел на кольцо. Двадцать галер потеряны, три сотни убитых, пятнадцать сотен в цепях. Полный разгром. Легат повернул кольцо к свету, чтобы еще раз прочесть выгравированную надпись. Мегелл сразу же узнал ее. Он видел ее много раз, каждый год на пальце другого человека. Нового старшего консула римского сената, избиравшегося сроком на один год.

Мегелл поднял взгляд на стоящего перед ним центуриона. Лицо Марка было мрачно, щеки ввалились от усталости и голода, но легат видел его силу и решимость — качества, выкованные за многие годы службы в легионах. Интересно, подумал Мегелл, как долго они сохранятся перед лицом таких бедствий.

Остаток скудных запасов Девятого легиона быстро исчезал, а после поражения при Липаре никакой надежды на их скорое пополнение не осталось. Мегелл потерял связь со Вторым легионом в Сегесте, поскольку трехдневный переход через вражескую территорию стал непреодолимым препятствием. Вне всякого сомнения, префект их лагеря сегодня утром получил точно такое же сообщение, и Мегелл мог лишь догадываться о состоянии Второго легиона. Если судить по Девятому, Второй находится на грани распада.

Легат встал, усилием воли заставив себя держаться прямо. Ноющие мышцы запротестовали против такого насилия, и мозг на мгновение парализовала волна страха. Мегелл безжалостно подавил страх, сказав себе, что это всего лишь боль из-за недостатка соли, а не ужасная болезнь, уже свалившая восемьдесят человек.

Мегелл повернулся к центуриону, и Марк вытянулся по стойке «смирно».

— Соберите людей на построение! — уверенным и властным голосом приказал легат.

Марк отсалютовал и вышел из палатки.

Легат затянул ремни доспехов, понимая, что должен служить примером для подчиненных. В последние несколько дней подавленное настроение в лагере римлян ощущалось особенно сильно. Новость о поражении при Липаре распространялась со скоростью лесного пожара, и положение могло только ухудшиться. Переломный момент еще не наступил, но Мегелл понимал, что времени оставалось мало — голодающие солдаты Девятого легиона могут выйти из повиновения и перестанут подчиняться приказам.

С начала кампании прошло лишь восемь недель. Если в ближайшее время помощь не придет, Мегелл будет вынужден бросить города Макеллу и Сегесту на произвол судьбы и двинуться на восток, в Бролиум. До порта десять дней пути, десять дней по вражеской территории, под непрестанными атаками карфагенян. Это будет марш по полям Гадеса. И только сила и решимость помогут легионам выжить — две опоры, которые уже начали рушиться под натиском голода и болезни.

Гай Дуилий смотрел на спокойные воды у Фьюмичино, на пятьдесят римских галер, которые слегка покачивались на волнах, натягивая якорные канаты. Их спустили на воду два дня назад, но мастера еще трудились на палубах и такелаже, заканчивая работу. Через двадцать четыре часа суда отправятся в Остию, где уже ждали пятьдесят готовых галер возрожденного Классис Романус. Люди работали с невероятным упорством, и в их усилиях было что-то обреченное, как будто все корабли, которые они строили, ждала короткая и несчастливая жизнь. Такое же настроение царило среди моряков и морских пехотинцев, и всеобщий страх ослаблял боевой дух и дисциплину в лагере.

Вести о поражении флота при Липаре четыре недели назад пришли в Остию с торговыми судами. Порт опустел — торговцы переместились севернее, на южное побережье Галлии и восток Иберии. Страх прокрался и в сам Рим. Все взгляды было обращены на южный горизонт в ожидании ужасной картины: приближающегося флота карфагенян, который разграбит город и уведет его жителей в рабство. На всех площадях Рима царила напряженная атмосфера, словно жители города жили взаймы.

Новость о разгроме флота вызвала панику в сенате, и многие стали призывать к немедленным переговорам с Карфагеном, надеясь, что Рим пощадят в обмен на сдачу легионов в Сицилии. Дуилий яростно обрушился на сенат, и его гнев и страстность устыдили многих, заставив вернуться на путь чести, который они избрали ранее. Теперь, четыре недели спустя, строительство флота близилось к завершению — последние тридцать судов должны быть спущены на воду в течение следующих двух недель.

Аттик наблюдал за работой молчаливых мастеров, заканчивавших установку такелажа на последней группе из пятидесяти галер. «Аквила» проходила мимо нового флота на большой скорости, направляясь к одному из недавно построенных деревянных причалов, которые протянулись вдоль черных песков Фьюмичино. Капитан одной из галер помахал рукой Аттику с расстояния сорока ярдов, и Аттик ответил на приветствие, сопроводив жест кивком: он узнал бывшего стажера, теперь командовавшего собственной галерой. При мысли о том, что неопытным экипажам предстоит вступить в бой с невидимым карфагенским флотом, его вновь охватило беспокойство. В Остии обучение продолжится, пока каждая команда не привыкнет к своему судну и не узнает его возможности. Но для того чтобы приобрести опыт, которым обладают карфагеняне, потребуются годы.

Прозвучал приказ перейти на малый ход, и движение «Аквилы» замедлилось; галера покачивалась на волнах прилива. С бака сбросили канаты, и рабы натянули их, умело остановив корабль. Аттик быстрым шагом сошел по спущенному на причал трапу, на ходу поправляя доспехи. Встреча с Дуилием, назначенная на полдень, как обычно, затянется допоздна. После Липары Дуилий принялся усердно изучать навигацию и тактику морского боя. В наставники он выбрал Аттика, встречаясь с ним так часто, как позволяла должность консула. Дуилий быстро учился и не стеснялся признавать свою неопытность, что значительно облегчало задачу Аттику.

На берегу кипела работа. Опоры для килей последних тридцати галер уже соорудили из остатков лесов, использовавшихся для достройки галер на воде. За стуком молотков и визгом пил Аттик различил знакомые звуки: удары тяжелых деревянных мечей, доносившиеся из лагеря легионеров. Он не видел Септимия несколько недель, но, по слухам, центурион почти не спал, как и солдаты Четвертого легиона, горевшие желанием отомстить за гибель своих товарищей. Жажда мести придавала им сил, и они поклялись не допустить повторения Липары.

Аттик поднялся на дюну в конце пляжа и направился к палатке консула, разбитой там, где раньше стояла палатка префекта лагеря. Дуилий приказал арестовать Тудитана, как только «Аквила» вернулась с Липары, и с тех пор префекта никто не видел. Аттик мог лишь догадываться о его судьбе, уверенный, что консул не пощадит провинившегося.

Просторная штаб-квартира Дуилия располагалась в стороне от лагеря, и сооружение из парусины выглядело таким основательным, словно находилось на этом месте столько же, сколько существовала деревня Фьюмичино. Вход охраняли преторианцы с суровыми, неприветливыми лицами. Они тоже стыдились поражения при Липаре. Обязанностью их подразделения было защищать сенат и особенно его руководителей. Потеря старшего консула, находившегося на их попечении, ложилось пятном на всех.

Аттик прошел через караул у главного входа, оставив там оружие. Его обыскивали еще дважды, прежде чем допустили во внешнюю часть палатки консула. Здесь ему навстречу вышел опцион, младший офицер, проверивший, что визит капитана внесен в расписание, составленное личным секретарем консула. И только после этого Аттик — в сопровождении двух преторианцев — попал в покои Дуилия.

Консул стоял спиной к входу, сосредоточившись на карте, прикрепленной к стенке палатки. На карте было изображено юго-западное побережье Италии, от Рима до города Риги на южной оконечности полуострова. А также северный берег Сицилии. Именно к этой части карты было приковано внимание Дуилия. Охрана доложила о приходе Аттика, консул обернулся.

— Вы свободны, — обратился он к преторианцам.

Охранники на секунду замешкались — инстинкт оказался сильнее приказа. Впервые за все время консул потребовал оставить его одного, и, хотя преторианцы знали капитана по предыдущим встречам, в нынешних обстоятельствах они не доверяли никому. Дуилий строго посмотрел на них, и охрана, отсалютовав, удалилась.

— Садись, капитан, — приказал консул.

Аттик опустился на один из двух стульев перед большим столом в центре палатки.

— Итак, капитан, приближается срок спуска на воду последних галер. Ты нашел решение наших проблем?

Аттик был готов к этому вопросу, хотя не думал, что Дуилий начнет разговор именно с него. Такая прямота застала капитана врасплох, и заранее заготовленный ответ вылетел из его головы.

— Нет, консул, — после непродолжительного молчания ответил он. — Я много обсуждал эту проблему со своими помощниками, но пока безрезультатно. Мы не можем придумать способ быстрой и безопасной высадки легионеров с атакующего судна на палубу противника.

Дуилий кивнул; его лицо осталось непроницаемым. Консул надеялся на обнадеживающий ответ, но был готов и к разочарованию. Аттик сказал то же, что и все остальные капитаны, с которыми Дуилий успел побеседовать за минувшие недели. Все соглашались в одном: за то время, которым они располагают, из легионеров не сделаешь полноценных морских пехотинцев.

Септимий брел по пляжу, пошатываясь, словно пьяный. Усталость обволакивала мозг, приглушая боль от сведенного судорогой плеча. Мышцы свело во время учебного боя, и Септимий был вынужден резко выбросить вперед щит, чтобы защитить правый бок, — противник нанес удар раньше, чем понял, что с центурионом что-то не так. Легионер мгновенно остановился, подавив агрессию, неизбежно возникавшую в ближнем бою. Отмахнувшись от предложенной помощи, Септимий просто побрел с плаца к прохладным морским волнам, которые в течение нескольких последних недель часто помогали ему восстановить силы.

У кромки воды центурион сбросил сандалии, одновременно расстегивая пряжки доспехов. Пластины, защищавшие грудь и спину, упали на песок, и Септимий переступил через них. Холодная вода плескалась о ноги, и он постоял немного, прежде чем двигаться дальше. Зайдя по колено, он остановился, дожидаясь волны, а затем нырнул в надвигающуюся стену воды. Шум, доносившийся с берега, сразу исчез, и Септимий ушел глубже, наблюдая за крошечными пузырьками прибоя. Затем направил свое тело вверх и вынырнул на поверхность перед следующей волной. Вода словно смыла усталость, и центурион поплыл к ближайшему судну, стоявшему на якоре в ста ярдах от берега. Мощными размашистыми гребками Септимий преодолел расстояние за две минуты. Ухватившись за якорный канат, он немного отдохнул. Дыхание быстро восстановилось. Чувствуя себя свежим и бодрым, центурион повернул к берегу и поплыл назад, разрезая накатывавшие на пляж волны.

Выходя из моря, Септимий наблюдал за лихорадочной деятельностью на берегу, на которую не обратил внимания, когда шел к воде. Поворачивая голову то влево, то вправо, он окидывал взглядом всю строительную площадку. На южной оконечности пляжа центурион заметил «Аквилу», причалившую к одному из деревянных пирсов. На палубе и такелаже, как всегда, кипела работа. Септимий улыбнулся, представив зычный голос Луция, отдававшего команды матросам, чтобы навести лоск на и так почти безупречную галеру. Прислушавшись, центурион попытался различить этот голос, терявшийся в какофонии звуков, наполнявших пляж.

Септимий видел галеру и раньше, и в первый раз он бросился к судну, торопясь увидеть Аттика и расспросить, не получали ли в Остии вестей о флоте карфагенян. Лагерь был отрезан от внешнего мира, и после поражения у Липары меры безопасности усилились. Септимий, как и все остальные, мог рассчитывать только на те новости, которые изредка приходили морем из Остии.

Надевая доспехи, центурион решил, что сегодня же вечером навестит галеру, если она к тому времени еще будет в порту. Он предвкушал возможность увидеться с Аттиком и побеседовать за амфорой вина. После четырех недель, проведенных на суше, ему хотелось переночевать на борту «Аквилы». Септимий улыбнулся, подумав, как сильно изменились его привычки за прошедший год. Он привык считать себя сухопутным человеком, но теперь чувствует себя дома только на палубе галеры.

После секундного колебания Аттик решил, что должен рискнуть. Он поспешно повернул назад и снова вошел в палатку консула. Опцион, озадаченный неожиданным возвращением, вопросительно вскинул голову.

— Мне нужен пропуск, — без обиняков заявил Аттик.

Опцион с сомнением посмотрел на капитана, зная, что пропуск за пределы лагеря получить не так просто.

— Прошу подождать здесь, капитан, — сказал он и исчез в глубине просторной палатки, направившись на поиски личного секретаря консула.

Аттик нетерпеливо притопывал ногой, ожидая возвращения офицера. Консул отпустил его несколько минут назад — после шести долгих часов занятий, с приказом вернуться завтра в полдень. Неожиданный отдых продолжительностью восемнадцать часов — это единственный шанс, и Аттик молил о том, чтобы ему выдали пропуск. Время позволяло вернуться в Остию, но там соблюдались такие же меры безопасности. С учетом только что закончившейся длительной беседы с консулом с глазу на глаз вероятность получить пропуск здесь была явно выше.

Из глубин палатки вынырнул личный секретарь консула, бывший центурион и префект лагеря. Он посмотрел прямо в глаза Аттику, словно искал какой-то тайный умысел в простом желании получить пропуск.

— Консул дал разрешение, — сообщил секретарь; его голос выдавал неодобрение великодушию начальника по отношению к молодому капитану. — Мне только нужно знать пункт назначения — таков порядок.

Аттик кивнул и улыбнулся, подумав о бюрократии, пронизавшей все стороны армейской жизни.

— Рим. Квартал Виминал.

Секретарь записал информацию и протянул Аттику маленький свиток.

Капитан «Аквилы» без промедления покинул платку и направился к конюшне. Используя полученный пропуск как свидетельство важности и неотложности поездки, он взял лошадь и поскакал на юг от лагеря, выехав на Аврелиеву дорогу в десяти милях от Рима.

Уже темнело, когда Аттик миновал Сервиеву стену, окружавшую город. После захода солнца ворота накрепко запирались до следующего утра — древнее правило, оберегавшее от внезапного ночного нападения. Попав внутрь городских стен, Аттик остановил первого встречного, чтобы узнать, как попасть на холм Виминал. Путь пролегал через Форум, главную площадь города. Здесь по-прежнему кипела жизнь, хотя солнце уже опускалось за горизонт. С наступлением сумерек в портиках храмов зажигали факелы, и вся площадь стала похожа на святилище — земную обитель богов, воплощенных в мраморных статуях, которые смотрели на проезжавшего мимо Аттика. Он остановился у статуи богини любви Венеры, стыдливо прикрывавшей наготу руками. Капитан «Аквилы» коснулся постамента, и его губы беззвучно зашептали молитву, прося богиню помочь ему поисках.

Аттик добрался до квартала Виминал уже к вечеру. На фоне неба виднелись лишь верхушки самых высоких зданий, освещенные последними лучами солнца, а стены отражали косые лучи, не давая улицам погрузиться в полную темноту. Аттик знал лишь имя, и поиски нужного дома в целом квартале представлялись ему почти безнадежным делом. Скоро совсем стемнеет. Он вспомнил предупреждение Септимия по поводу ночных разбойников.

Уличные торговцы запирали свои лотки, торопясь домой после долгого трудового дня. Аттик часто останавливался рядом с ними, но от его расспросов лишь раздраженно отмахивались. Люди на улицах превратились в смутные тени, когда Аттик заметил таверну, предлагавшую ночлеги конюшню для лошадей. Аттик направился к таверне, проклиная себя за неспособность воспользоваться шансом, который ему предоставила неожиданная увольнительная. Проходя мимо двух служанок, он уловил в их разговоре знакомое имя.

— Говоришь, твою хозяйку зовут Адрия? — спросил Аттик, выступая из темноты; его неожиданное появление заставило служанок насторожиться.

— Ну и что? — спросила невысокая женщина; голос свидетельствовал о ее почтенном возрасте, а судя по тону, испугать ее было не так просто.

— Я ищу дом Капито, где живет женщина по имени Адрия.

— Мы слуги в этом доме, — помолчав, ответила женщина, указывая на дверь в пятидесяти ярдах от того места, где они стояли.

— Можешь передать несколько слов хозяйке? — Аттик старался, чтобы его голос звучал мягко и дружелюбно. — Я заплачу за беспокойство, — прибавил он, протягивая бронзовый дупондий маленькой женщине.

Ее рука сжала монету, оценивая вес и форму.

— Что передать?

— Скажи хозяйке, что капитан Переннис будет ждать весточки от нее в этой таверне, — ответил он, указывая на дом через дорогу от особняка, где жила тетка Адрии.

Женщина кивнула, но в почти полной темноте ее жест остался незамеченным. Две служанки торопливо удалились, и Аттик направился к таверне. Капитан надеялся, что его послание достаточно туманно, чтобы не вызвать сплетен среди слуг — он понимал, что Адрия захочет сохранить их встречу в тайне.

В ответ на стук Аттика хозяин постоялого двора открыл маленькое окошко, вырезанное на уровне лица в массивной деревянной двери. Капитан спросил, есть ли свободные комнаты, и хозяин, пристально вглядываясь в темноту улицы за спиной Аттика, открыл дверь. Мальчик, прислуживавший на конюшне, бесстрашно выскочил на улицу и увел лошадь в соседний дворик, огороженный со всех сторон. После темноты улицы свет масляных ламп в таверне казался теплым и манящим. В просторном помещении стояла тишина — гостей было всего четверо. Аттик заказал амфору вина, немного еды, а затем устроился в углу и стал ждать. Сама идея выглядела сомнительной — неизвестно, вернулась ли Адрия в дом тетки, сможет ли она найти трактир и захочет ли девушка вообще увидеться с ним. Аттик поблагодарил Венеру за удачу, которая до сих пор сопутствовала ему.

Через полчаса Аттик начал задаваться вопросом, не закончилась ли его удача с обнаружением дома. Он с волнением поглядывал на дверь, ожидая, когда раздастся стук — сигнал прихода Адрии. Его стали одолевать сомнения. Возможно, сообщение перехватил один из братьев девушки, который вернулся из поездки и остановился в этом же доме. Или служанка просто прикарманила деньги, не собираясь ничего говорить Адрии. И последняя причина — эти мысли он упорно гнал от себя — могла заключаться в том, что Адрия получила сообщение, но не желает видеть Аттика.

Громкий стук в дверь заставил его вздрогнуть. Затем стук повторился, еще громче. Хозяин трактира пересек комнату, крича человеку за дверью, чтобы тот проявил терпение. Как и прежде, он открыл окошко, разглядывая гостя. Они обменялись несколькими словами, которые Аттик не расслышал. Единственное, что понял капитан, — за дверью стоит мужчина. Хозяин обернулся.

— Здесь есть капитан Переннис?

Аттик встал, инстинктивно сжав рукоять меча.

— Тут тебя спрашивают, — объяснил хозяин, от которого не укрылся жест Аттика. Он крепко держал железный засов.

Аттик подошел к двери и выглянул. На улице стоял солдат — из тех, кого нанимают для охраны дома, — и беспокойно оглядывался по сторонам.

— Я капитан Переннис, — сказал Аттик в окошко.

Охранник повернулся к двери.

— Хозяйка просит тебя пойти со мной. Хочет передать письмо для брата, — сообщил он.

В его словах не было ничего, что позволило бы любопытному хозяину трактира узнать Адрию.

— Открой дверь, — приказал Аттик.

— Там небезопасно, — ответил хозяин, — а ты не заплатил за комнату и за корм для лошади.

Аттик достал бронзовый сестерций. Попробовав монету на зуб, хозяин спрятал ее. И только потом отодвинул засов.

Аттик снова вышел на улицу, не убирая ладони с рукояти меча. Солдат повернулся и пошел по улице, миновав парадную дверь дома, на которую указывали служанки. На улице стояла необычная тишина, и лишь из-за стен, сложенных из обожженного кирпича доносились приглушенные голоса и смех. Охранник внезапно свернул налево в узкий переулок, который вел к северной стене городского особняка. Он безошибочно привел Аттика к маленькой деревянной двери в стене, постучал; дверь без промедления открылась, и какая-то призрачная фигура махнула рукой, приглашая войти. Дверь за ними тут же закрыли и заперли на засов. Аттик проследовал за охранником через внутренний двор, залитый неярким светом из окон второго этажа. У двери дома солдат опять постучал, вслед за чем послышался звук отодвигаемого засова. Открывшаяся дверь отбросила длинный прямоугольник света на мощеный двор, и Аттик с облегчением вошел в хорошо освещенное помещение.

Охранник, открывший дверь, и сопровождавший Аттика солдат ушли, оставив капитана «Аквилы» одного. Аттик окинул взглядом скромную квадратную комнату, дверь из которой, по всей видимости, вела в другие комнаты для приема гостей и атриум. Длинная мраморная скамья в центре помещения и небольшое количество мебели говорили о том, что это приемная. Аттик не мог сидеть и принялся расхаживать по комнате. Время тянулось бесконечно. Наконец дверь открылась, и в комнату вошла женщина.

За те недели, которые они не виделись, в голове Аттика успел сформироваться образ Адрии. Простой, безыскусный портрет, свидетельство ее красоты и самообладания. Этот портрет стал его идолом, и Аттик обращался к нему в конце дня, когда выпадала свободная минутка. Теперь он видел, что даже его богатое воображение не могло тягаться с реальностью. Адрия буквально излучала красоту; мягкий свет из комнаты за ее спиной пронизывал волосы и очерчивал силуэт девушки в дверном проеме.

— Адрия, — прошептал Аттик, невольно понижая голос.

Она пошла к нему, медленно и величаво, с неожиданно лучистой и заразительной улыбкой.

— Ты заставила меня ждать, — шутливо сказал Аттик.

— Твое сообщение застало меня врасплох, — с улыбкой возразила Адрия. — Сначала мне нужно было дождаться, пока тетя отправится спать. Затем отпустить всех слуг, чтобы они не видели, как ты войдешь.

Эти сложные приготовления вызвали у Аттика улыбку.

— Я чуть было не решила, что ты не заслуживаешь стольких хлопот, — насмешливо прибавила девушка.

Аттик улыбнулся, но ничего не ответил, и в комнате повисла тишина. Молодые люди смотрели друг другу в глаза, и атмосфера вокруг них словно насыщалась невысказанными чувствами. Внезапно Адрия стремительно преодолела последние несколько ярдов, разделявшие их, и упала в объятия Аттика. Он крепко обнял ее, впитывая аромат надушенного тела, наслаждаясь ее прикосновениями. Молодые люди слегка отодвинулись друг от друга, и их губы слились в поцелуе; у обоих перехватило дыхание.

Обхватив ладонями лицо Адрии, Аттик заметил слезы в уголках ее глаз, и ему показалось, что у него разрывается сердце.

— У нас так мало времени, — объяснила она, прежде чем он успел произнести хоть слово. — Всего несколько минут, а потом начальник стражи вернется и проводит тебя в таверну. Я сказала ему, что ты отвезешь письмо моему брату в Фьюмичино.

— Не понимаю, — удивился он. — Меня ждут только завтра к полудню. Мне так много нужно тебе сказать, о многом расспросить.

— Мы не можем быть вместе, Аттик, — попыталась объяснить Адрия. — Пока.

— Почему?

— Из-за Септимия.

— Септимий! — Аттик разомкнул объятия и обогнул мраморную скамью, которая теперь отделяла его от девушки. — Я уже знаю, что он о нас думает.

Удивленный взгляд Адрии заставил Аттика продолжить.

— Он считает меня недостойным. Я грек, и значит, я тебе не пара.

— Нет, Аттик, это неправда. — В голосе Адрии слышалась мольба. — Слова Септимия — всего лишь предлог. Он хочет нас разлучить из-за Валерия.

— Валерия?

— Да. Валерия Циспа Клара, моего первого мужа.

— Но почему?..

— Валерий был лучшим другом Септимия. Они выросли вместе и вместе записались в Девятый легион. Брат очень тяжело переживал гибель Валерия при Агригенте. Мне кажется, это одна из причин, почему Септимий перевелся в морскую пехоту.

Аттик снова обогнул скамью и оказался рядом с Адрией. Кажется, он понял, в чем дело.

— Значит, Септимий опасается…

— …что история может повториться, — закончила за него Адрия.

— Но почему он не сказал мне это сам?

— Септимий — гордый человек, Аттик, и я думаю, он считает эти опасения слабостью.

Аттик вновь протянул руки, и Адрия прильнула к нему, мгновенно позабыв о своих сомнениях.

— Я люблю тебя, Аттик. Теперь я это точно знаю. Но мне придется дорого заплатить, если Септимий узнает, что мы были вместе — до того, пока мне не удастся как-то развеять его страхи.

Аттик улыбнулся, подумав о верности Септимия своей семье.

— Чему ты улыбаешься?

— Наверное, он тебя очень любит.

— Да… очень. — Адрия была растрогана тем, что он все понял.

Она приподнялась на цыпочки и крепко поцеловала его в губы, долго не размыкая объятия. Звук шагов заставил ее отстраниться. Возвращался начальник стражи.

— Пожалуйста, береги себя, Аттик… Береги себя для нашей следующей встречи, — едва слышно выдохнула Адрия; голос девушки дрожал от страха за любимого.

Аттик еще раз обнял ее, надеясь, что его сила и их взаимная любовь вселят мужество в сердце. Затем девушка отстранилась и торопливо пошла к двери. На мгновение ее силуэт четко обозначился в дверном проеме, подсвеченный неярким светом из коридора. Адрия обернулась, последний раз прошептала его имя и исчезла.

Когда за час до полудня следующего дня Аттик въехал в лагерь через главные ворота, работа здесь кипела точно так же, как вчера. Охрана проверила его пропуск и забрала пергамент, чтобы его не использовали повторно. Аттик без сожаления расстался с документом — нужды в нем больше не было. Капитан знал, что ему уже не представится возможность надолго отлучиться из лагеря.

Аттик поднял голову, отметив положение солнца на безоблачном небе. Перед встречей с консулом у него оставалось достаточно времени, чтобы искупаться и перекусить на борту «Аквилы». Ускорив шаг, капитан поднялся на дюну, отделявшую военный лагерь от пляжа. Открывшаяся перед взором Аттика картина заставила его остановиться. Из пятидесяти галер, стоявших на рейде у пляжа, осталось не больше десятка, причем и они готовились к отплытию, развернувшись в сторону Остии. Но внимание капитана привлекли не эти суда, а двадцать громадных грузовых судов, которые заняли место галер. Они были разделены на четыре группы, по числу деревянных пирсов, уходящих далеко в море, так что даже во время отлива транспорты могли без помех освобождаться от своего груза, состоящего из людей. Аттик остановил солдата, пробегавшего мимо.

— Из какого они легиона, солдат?

— Из Пятого Лигурийского, — ответил молодой легионер и снова перешел на бег.

Весь пляж выше линии прибоя заполнили стройные ряды вновь прибывшего легиона. Каждые несколько секунд очередная манипула маршировала в глубь берега между корабельными лесами. Как и Четвертый легион, уже разместившийся в Фьюмичино, Пятый нес гарнизонную службу и состоял из пяти тысяч человек, объединенных в сорок манипул. У этих легионов не было вспомогательных соединений и кавалерии, увеличивавших численность до десяти тысяч, как у легионов, участвовавших в сицилийской кампании. Безупречный строй, а также тот факт, что Пятый легион оборонял северные границы Республики, говорили о том, что это опытные воины.

Аттик пошел вдоль пляжа на юг, где позавчера вечером бросила якорь «Аквила». Позади двух транспортов, стоявших у причала, он заметил свою галеру — она передвинулась на сто ярдов от берега, чтобы не мешать разгрузке громоздких и неуклюжих судов. Аттик отошел подальше от причала и махнул рукой. Луций, стоявший на корме галеры, сразу узнал капитана и махнул ответ. Аттик увидел, как от «Аквилы» отчаливает лодка. Капитан указал на самый край причала, откуда его должны были забрать, и стал возвращаться к судам.

Причал шириной восемь футов начинался у границы прилива и уходил в море на сто футов. Аттик шел по правой стороне настила, а мимо него, построившись в колонну по три, маршировали солдаты с суровыми лицами. Поравнявшись с судном, Аттик замедлил шаг, разглядывая его палубу. Путь ему преградил деревянный ящик, сгружавшийся с помощью подъемного устройства.

Поручни у борта на низкой палубе сняли, чтобы освободить место для сходней шириной шесть и длиной двенадцать футов, перекинутых на причал. Такие массивные сходни имелись у всех грузовых судов, что позволяло быстро перемещать на берег любой груз: от скота до рабов. Обычно сходни лежали на палубе и у причала просто перекидывались через борт — в последний момент их движение замедлялось с помощью веревок, прикрепленных к краю палубы. Простой прием, требовавший сноровки — точного расчета и крепких рук. Малейший промах — и сходни свалятся за борт. Такую картину Аттик не раз наблюдал в крупных портах Республики.

Легионеры терпеливо ждали на палубе, пока подъемное устройство, основание которого было прикреплено к мачте, повернется и освободит проход к трапу. Прозвучала команда, и матросы медленно развернули его, одновременно опуская стрелу, так что ящик повис над причалом у края сходней. Вторая группа матросов начала стравливать веревку, пропущенную через блок в верхней части подъемного устройства, и груз аккуратно опустился на причал. Ящик отвязали, и стрела подъемника повернулась, готовая принять новый груз. Аттик обошел бригаду грузчиков и направился к краю причала.

Взмахом руки он поприветствовал направлявшуюся к нему маленькую лодку, но вдруг замер на месте и резко обернулся. Легионеры возобновили высадку, выстроившись в колонну по три у края сходней. Сойдя на причал, отряд повернул и промаршировал к берегу. В течение минуты с судна высадилась полуманипула, двадцать рядов по три человека.

Аттик был поражен простотой идеи, пришедшей ему в голову. Природный скепсис призывал отбросить эту безумную мысль, но логика помогла преодолеть сомнения и еще раз убедиться в верности найденного решения. Аттик бегом бросился к берегу, вызвав удивление матросов в лодке. Обогнав колонну легионеров, он выскочил на пляж, остановился на секунду, чтобы перевести дух. Потом обвел взглядом строительную площадку, но Лентула нигде не увидел. Тогда Аттик вновь побежал, на этот раз к лагерю. Он снова и снова обдумывал пришедшую в голову идею, и его лицо приняло решительное выражение.