Глава 11

«Слава моря» лежала в дрейфе. Зеленое знамя с блестящими серебряными и золотыми полумесяцами — знамя Алжира — висело на мачте недвижно, и вода у бортов галеры казалась маслянистой. Случайные волны были столь слабыми, что заметить их можно было лишь по движению верхушки чудовищной мачты, составленной из трех прямых сосновых стволов, точно гигантское удилище. Рея вместе с подвязанным парусом весила более четырех тонн, и предводитель галер приказал спустить ее, чтобы не нагружать понапрасну мачту и растяжки. А когда задует ветер, тогда тридцать сильных мужчин разом ухватятся за толстый шестидюймовый фал, чтобы снова поднять рею. Потом самые легкие и ловкие матросы, вскарабкавшись на нее, развяжут узлы, единственный огромный парус раскроется, и галера заскользит по воде. Но пока нет ни единого дуновения, и «Слава моря» недвижима и тиха, если не считать непрерывного биения водяных насосов и потока воды, извергающейся обратно в море — изношенный корпус галеры непоправимо протекал, и только постоянное откачивание воды делало ее легкой и поворотливой. Тургут дал отдых своим гребцам, потому что «Слава моря» уже находилась там, где ей надлежало быть согласно его желанию, рыскала у точки пересечения морских путей. В трех лигах к востоку находился остров Святого Петра, где люди Тургута недавно пополнили запасы пресной воды у дружественного населения, а вблизи этого острова, огибая южную оконечность Сардинии, пролегал торговый путь между Марселем, Ливорно, Сицилией и проливами. Поэтому корсарская галера стояла здесь в засаде, хищная, как стареющая щука в зарослях водорослей.

С его места на корме Гектору открывался вид на всю заслуженную галеру. В тусклом предутреннем свете корабль выглядел еще у́же и длиннее, чем обычно. Шестнадцать футов в ширину — это меньше одной десятой расстояния от кормы до фордека, на котором можно различить черные очертания единственного носового орудия, приземистой чугунной пушки, нацеленной прямо в густой туман, за которым не видно горизонта. Ранее Тургут сообщил ему, что некогда на «Славе моря» стояли три прекрасных носовых пушки, отлитых из бронзы искусными мадьярскими литейщиками, но наиболее дорогие орудия пришлось продать, чтобы оплатить счета с верфи, снарядить корабль и выйти в море. Единственный узкий мостик шел посередине во всю длину галеры. На большинстве корсарских кораблей по таким мостикам расхаживали надсмотрщики, не спуская глаз с рабов и подстегивая ударами плетей тех, кто пытался увильнуть от работы. Но на «Славе моря» не было необходимости в подобном понуждении, поскольку ее гребцы, теперь отдыхавшие на скамьях, были по большей части вольнонаемными. По крайней мере, в этом Тургуту повезло. В начале марта он объявил о своем предстоящем походе, а через две недели в городе разразилась буба — чума. Для алжирцев буба — беда обычная, она бродит незримо и время от времени появляется, чтобы истребить слишком тесно живущее население. Но чума — бедствие летнее, она редко приходит так рано, так что хворь застала город врасплох. После того как умерли несколько знатных горожан, все бросились бежать, спасаясь от поветрия. Многие нанялись на «Славу моря», хотя Тургут не обещал жалованья, а только долю в добыче.

И вот теперь на борту у него было сто шестьдесят человек, не считая главной боевой силы корабля — отряда из сорока янычар под водительством военачальника, — и рацион стал оскудевать. Гектор в точности знал все подробности, ибо попал он на корабль в качестве капитанского скривано, которому надлежало знать, сколько в трюме осталось мешков крупы и сушеных фруктов, сколько кувшинов масла и уксуса. Корабль вышел из Алжира с припасами в расчете примерно на месяц пребывания в открытом море — это все, что оказалось по карману Тургуту, и на четвертой неделе плавания люди начали роптать на чрезмерную скудость пайка кускуса, их основного блюда. Последняя сытная трапеза случилась после того, как святой человек, отшельник-марабут совершил молитву за успех похода. Шесть жертвенных овец зарезали, когда смазанный жиром корпус «Славы моря» спустили на воду, и цветные флаги развевались на ее снастях. Кровь и внутренности отдали морю, а мясо — команде, и галера торжественно вышла из гавани Алжира. Зеваки на крепостных валах провожали ее криками, а команда салютовала гробнице Сиди Кетака на горе, без помощи коего ни один корсар не может надеяться на успех.

Однако, несмотря на принесенную жертву, успех им не очень сопутствовал. У берегов Майорки галера перехватила с дюжину судов, в основном маленьких тартан и других весельных суденышек. Всякий раз галера заставляла незнакомое судно лечь в дрейф, а затем высылала лодку с командой для осмотра, проверки национальности судна и груза. Если корабль оказывался христианским, к изучению судовых документов приступал Гектор, а встревоженный капитан не отходил от него и твердил, чуть не плача, что он честный торговец и везет только дозволенные товары. Несколько капитанов предъявили удостоверения, выданные по условиям договора между их правительствами и деем Алжира и сулящие защиту от захвата судна и груза. К сожалению, обнаруживалось, что бумаги подлинные, и Тургут, уважая договоры, отпускал задержанных. Лишь два судна оказались настоящей добычей, только грузы их ничего не стоили — вязанки дров, тюки необработанной козьей шерсти да малое количество проса и сыра, каковыми были пополнены тающие запасы «Славы». Невеликим утешением стали несколько мешков с кофейными бобами, вероятно предназначенных какому-нибудь мавританскому шейху.

Гектор обогнул куполообразный полог, под которым Тургут и ага янычар расстилали на ночь свои тюфяки. Он еще не привык к отсутствию тяжести невольничьего кольца на ноге. Накануне отплытия Тургут настоял на том, чтобы кольцо было снято.

— Я попрежнему твой хозяин, но теперь, когда ты принял веру, у меня нет никакого желания обращаться с тобой как с рабом, — заявил он. — Отныне ты должен смотреть на себя как на моего домочадца, весьма высоко ценимого. Пророк, да пребудет он в мире, сказал: «Твои рабы — твои братья, и Аллах поместил их под твое начало. Поэтому тот, у кого под началом есть брат, должен кормить брата тем же, что ест сам, и одевать его в то, что он сам носит».

На борту галеры предводитель следовал завету Пророка. Как вся команда, он ходил босым и носил простую рабочую одежду — хлопчатое платье или длинную рубаху поверх штанов. Гектор радовался свободному покрою таких мешковатых штанов, потому что все еще ощущал последствия обрезания. Рана зажила за положенные две недели после обрезания, но порою в жару он все еще чувствовал некоторое неудобство.

Какой-то матрос поднялся по трапу с гребной палубы, и, когда он приблизился, лицо его показалось Гектору знакомым. И тут же Гектор узнал моряка. То был английский матрос Дентон, с которым они вместе сидели в трюме корабля Хакима-морехода.

— Вот не думал встретить тебя здесь, — сказал Гектор.

Дентон замедлил шаг, но узнал молодого ирландца не сразу.

— Да ведь это тот паренек из Ирландии, а? — воскликнул он. — Ты изменился. Стал вроде как постарше, повзрослев. — Он глянул на босые ноги Гектора. — А еще, сдается мне, ты надел тюрбан.

С запозданием Гектор заметил на лодыжке Дентона невольничье кольцо, хотя на голове у него не было красной шапки раба, — как и у всех, голова моряка была обмотана куском невзрачной ткани.

— Да, я обратился, — коротко ответил Гектор.

— А я и не думал упрекать тебя, — заметил Дентон, ничуть не удивившись. — Но как ты оказался на юте вместе с начальниками? Ты ведь не стал гарцоне, а?

— Нет, я скривано при предводителе, — ответил Гектор.

Гарцоне на лингва франка называли молодых наложников, которых иногда брали в море начальники и старшие оджаки.

— А еще, — добавил Гектор, — я помогаю предводителю в составлении морских карт.

Это произвело на Дентона впечатление.

— Я всегда считал тебя башковитым малым, — сказал он. — А что это за штука такая болтается у тебя на шее?

— Это кибла. Она показывает, в какую сторону я должен повернуться лицом, когда молюсь.

— Можно мне глянуть? — Дентон открыл шкатулку и увидел стрелку компаса. — Да, удобная штука, особенно когда корабль меняет курс.

— А ты как? Чем занимался эти девять месяцев?

Дентон пожал плечами.

— Почти тем же, чем занимался бы дома, доведись просидеть всю зиму на берегу. Работал на верфи, плотничал. Делал все, чтобы эта посудина могла плавать. Этой старушке сто лет в обед. Вся расшаталась, а молодость не вернешь. Не удивлюсь, коли этот поход окажется последним.

И он ловко сплюнул за борт.

— Вот уж не знаю, согласился бы я выйти на ней в море, будь у меня выбор. Но мой хозяин — тот же, как ты его называешь, предводитель, и я ему здесь, на борту, позарез нужен, потому что у него нехватка хороших моряков. Вольных гребцов хоть отбавляй, а вот таких людей, которые знают, как лучше управляться с парусом, почитай и нет. По всему, кроме чина, я тут за главного каравано — отвечаю за паруса. Должность каравано тут, конечно, занимает турок, но он ничего не смыслит в этом деле и полагается только на меня. Коль этот поход закончится благополучно, я вернусь с денежками и куплю себе свободу, да и останусь на житье в Алжире. Мне нравится здешний климат, и хороший корабельный плотник здесь в цене.

— Погоди, ведь прошлой осенью всех англичан выкупили, и они вернулись домой. А как же ты?

— Видно, — усмехнулся Дентон, — меня в списках не оказалось. А следующего выкупа из Лондона еще ждать и ждать. Говорят, что английский консул умер от чумы, а на его место еще никого не прислали. Так что мне только и остается, что разжиться денежкой в этом походе. И тогда уж меня не остановишь, привезу сюда жену и детей, пусть живут вместе со мной.

— Ты хочешь сказать, что у тебя доля в добыче?

— Таков обычай. Даже самый последний гребец на галере получает свой кус, даже раб. Пусть малую толику, и по правилам вроде бы как должен отдать ее хозяину. Но если хозяин добрый, позволяет оставить себе. Судя по всему, наш предводитель — достойный старикан и позволит оставить то, что тобою же заработано. Конечно, коль служить ему будешь как полагается.

Дентон взглянул на безвольно поникший флаг.

— Я, пожалуй, пойду. Туман скоро рассеется. Надо бы подновить стяжки, пока не поздно. Приятно иметь возможность поговорить по-английски для разнообразия.

— Выходит, ты еще не познакомился с моим другом Даном? Он говорит по-английски.

— Нет, а кто это?

Гектор указал на фордек, где Дан разговаривал с одним из оджаков.

— Вон.

— Иноземец с темной кожей? Я думал, что он юзиф, раб-арап. И чего это он в такой дружбе с оджаками?

— Он мушкетер, — ответил Гектор. — И они от него в восторге.

Это случилось после полудня, когда «Слава моря» подняла парус и вышла из Алжира. Предводитель сказал Гектору, что возьмет его с собой в качестве писца, но ясно дал понять, что для Дана на галере места нет. Само собой, Гектор упрашивал хозяина переменить решение, а в ответ услышал, что неграмотный рисовальщик — только лишний рот на борту. И когда Гектор уже смирился с тем, что придется расстаться с приятелем, на пристань явился Дан с поручением от управляющего Тургута. Ему велели принести молитвенный коврик и кое-что из платья на галеру, стоящую на якоре, и так случилось, что переправили его оджаки, направлявшиеся в лодке на корабль со своей поклажей и оружием. Когда оджаки поднимались на борт, один из янычар отдал Дану подержать свой мушкет. Дан взял оружие и, глянув на замок, заметил, что оно не настроено.

— Ты что, оружейник? — спросил янычар.

— Нет, я просто меткий стрелок, — ответил Дан. — А это превосходное оружие.

Польщенный янычар спросил Дана, а не хочет ли тот сам испытать мушкет, и они вместе пошли на нос галеры, где Дан зарядил мушкет и под пристальным взглядом оджака прицелился в дохлую кошку, плывущую по воде. Он попал с первого выстрела. Это произвело на янычара такое впечатление, что он созвал своих товарищей посмотреть, как меткий Дан стрельнет еще раз, а когда тот снова попал точно в мишень — клубок плывущих водорослей, — все заплескали в ладоши. Тут уже и начальник янычар подошел посмотреть, что происходит, и когда Дан лишь на пядь промахнулся при третьем выстреле, спросил, где тот научился так метко стрелять.

— У моего народа, — гордо ответил Дан. — Вот почему нас называют мискито. Чужаки считают, что наше имя взято у летающих насекомых, которых туча на нашем берегу, но это ложь. Испанцы называют нас мискито потому, что мы — единственный народ, который против них поднял их же огнестрельное оружие. И они называют нас «народом мушкетов».

— Если ты готов сражаться с неверными, то должен пойти с нами, — заметил ага. — Нам всегда нужны хорошие стрелки, да и те, кто способен починить мушкет.

Власть аги в военных делах была равна власти самого капитана, и Дан оказался в помощниках оджаков и — на радость Гектору! — тоже отправился в поход.

Дентон проворно вскарабкался на мачту, сел на нее верхом и занялся было потертым канатом, связывающим ее, как вдруг вскинул голову и вгляделся в туман.

— Эге! — тихо проговорил он. — Кто-то идет по нашей дорожке.

Люди на палубе тоже что-то услышали, рабочим на помпе приказано было прервать работу, и в наступившей тишине стали явственно слышны ритмичные тяжелые всплески и скрип. С какой именно стороны они доносились, сказать было трудно, но звук приближался. Янычары, беседовавшие и курившие на фордеке, отложили свои трубки с длинными чубуками и взялись за мушкеты, спокойно приготовив запалы. Тургут, встревоженный внезапной тишиной на корабле, подошел к поручням правого борта и, склонив голову набок, прислушался.

— Галиот или, может быть, бригантина на веслах, — проговорил он.

Дентон бесшумно спустился вниз и оказался на палубе рядом с Гектором.

— Друг или враг? — пробормотал он. — Рыцари обычно в этих местах не орудуют, хотя у них флот из восьми больших галер, почти таких же, как «Слава моря», и они-то уж заставят нас побегать за нашими денежками.

— Рыцари? А кто это? — прошептал Гектор.

— Рыцари ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Горстка знатных людей из лучших семейств Европы, которые занимаются и пиратством, когда это их устраивает. Утверждают, что дерутся за Святой Крест. Ненавидят берберийских корсаров. А действуют с Мальты. Один раб из их братии работал корабельным плотником вместе со мной на верфи.

Дентон замолк, потому что ага грозно глянул на него, требуя тишины, — он тоже прислушивался, пытаясь определить, с какой стороны приближается судно.

Прошло несколько минут, и стало ясно, что чужак не торопится. Плеск весел был негромок и неспешен и постепенно приближался. Гребцы на «Славе моря» уселись на свои места и опустили лопасти тридцатифутовых весел в воду, ожидая приказа. Некоторые нетерпеливо поглядывали на Тургута, стоявшего на кормовой палубе, другие, вывернув шею, пытались проникнуть взглядом сквозь туман. Вдруг мглу прорезал клич:

— Сьеме! Сьеме!

Дентон проговорил, показывая руками, как гребут:

— Вместе! Вместе!

Мгновение спустя темное пятно тумана превратилось в четкие очертания весельного судна, и послышался испуганный крик:

— Айя! Что за корабль?

— «Слава моря», во имя Аллаха! — зычно откликнулся Тургут.

На той галере осушили весла, но по инерции она шла вперед, и стало отчетливо видно, что это бригантина, весельное судно, размером в половину «Славы моря».

— Мерхба, добро пожаловать! Из какого порта? — крикнул Тургут.

— Из Джиджелли. Корсары!

Напряжение на борту «Славы моря» спало.

— Друзья-корсары из Берберии, — пояснил Дентон. — Охотятся на одном с нами участке.

Гектор уже достаточно знал по-турецки, чтобы понять, о чем перекрикиваются Тургут и капитан подошедшего судна. Бригантина вышла в поиск менее недели назад, и ей удалось перехватить три корабля неверных, два испанских, а третий — французский. Ни на одном особо ценной добычи не было, но француз оказал любезность корсарам, сообщив, что заметил большое торговое судно неизвестной национальности, ушедшее за горизонт, но направляющееся явно в Ливорно. Преследуя эту возможную добычу, бригантина шла на север в надежде перехватить парусник, который теперь остановлен штилем.

— А вы не видели никого из этих шайтанов с Мальты? — крикнул Тургут.

— Не видели. Для них еще не сезон, рано. Им больше нравится лежать в постели со своими блудницами, — последовал ответ.

— Не соединить ли нам наши силы? — осведомился Тургут.

— Д’аккордо! — долетел ответ. — Одна рука не сделает ничего, две руки сделают хлопок.

Тургут улыбнулся в бороду, услышав эту турецкую поговорку, и ответил:

— Подождем, а когда рассеется туман, поднимем паруса и, не теряя друг у друга из виду, пойдем к северу.

— Согласен! И да будет с нами Аллах.

— Нам улыбнулась удача! — весело сказал Тургут, возвращаясь к себе. — Выдать команде двойной рацион, чтобы наелись досыта, и будьте готовы ко всему, что нам пошлет фортуна.

Дентон ушел к своим товарищам, Дан трапезничал с оджаками, у которых имелся на корабле собственный повар, а Гектор сидел на кормовой палубе с предводителем галер и начальниками, и еда их была непритязательна — фалафель и хлеб. Время от времени предводитель галер поглядывал на бригантину, стоявшую на расстоянии половины мушкетного выстрела. Хорошее настроение его не покидало.

— Аллах милостив, — сказал он Гектору. — Теперь, с двумя кораблями, мы сможем расширить поиск. Если будет попадаться всякая мелочь, бригантина достаточно быстроходна — легко догонит и остановит. Стало быть, нам не придется всякий раз спускать лодки. И у тебя поубавится работы.

— Эта бригантина из Джиджелли, — заметил Гектор. — У вас в заметках уже есть рисунок ее гавани, но, если хотите, я могу сплавать, поговорить с капитаном и обновить сведения.

— Может быть, но попозже, — ответил Тургут. — Я заходил в их порт года четыре назад, он мелководен и незащищен, однако вполне годится для пополненья припасов. Правитель Джиджелли признает власть дея, и мы в его дела не вмешиваемся. Но и он не должен мешать нашим корсарам. То же самое можно сказать о Бужи, немного дальше по побережью. Будем надеяться, что сведения о богатом торговце окажутся верными.

— Ваше превосходительство, если мы найдем и захватим это судно, как будем делить добычу? Бригантина принесла эту весть, значит, ее команда имеет право выбора?

— Умный вопрос, а ответ такой — мы вместе вернемся в Алжир со всей добычей. В Алжире же дележку произведет суд, состоящий из старших капитанов, которые и решат вопрос согласно прецедентам, постановлениям о доблести в бою и так далее.

— И они же решат, кому, сверх того, достанутся пленники?

— Разумеется. Цена иного пленника превышает порой цену всего захваченного груза.

— А если мы захватим, например, женщин, где их будут содержать?

Тургут испытующе посмотрел на Гектора.

— У тебя есть особые причины интересоваться этим, и не потому ли ты вызвался посетить бригантину?

— Простите мне, эфенди, мой вопрос. Когда меня захватил Хаким, со мной была захвачена и моя сестра. Только я был на одном корабле, а она на другом. С тех пор я ее не видел. Я хотел бы узнать, что с нею сталось и где она теперь.

— Расскажи-ка мне подробнее все, что помнишь.

Гектор изложил историю своего пленения, а когда завершил рассказ, Тургут некоторое время молчал, прихлебывая кофе, а потом ответил:

— Я не встречал Хакима после его набега на Ирландию. Ему всегда везет на добычу, и Хакиму рады в любом порту, где он продает добытое. В его обыкновении держать пленниц отдельно от мужчин. Я бы и сам поступал так же. Мужчины менее склонны к бунту, коли знают, что их женщины могут быть наказаны. Однако, думаю, Хаким и его напарник шли вместе в одну гавань, чтобы продать добычу на одном рынке. Я уже говорил, что это облегчает окончательный расчет и дележку. Могу только предположить: случилось нечто, что разлучило Хакима с напарником. Ты ведь говоришь, будто слышал пушечную пальбу.

— А куда могло пойти второе судно? — спросил Гектор. — Может быть, в Джиджелли или в Бужи? Не там ли мне следует искать сестру?

— Если ты хочешь посетить бригантину, чтобы справиться, не знает ли кто-нибудь о твоей сестре, в таком случае, боюсь, расспросы окажутся бесполезными. Если бы пленницы были проданы в Джиджелли или Бужи, то в Алжире о том было бы известно — не такая уж это даль. Нет, я думаю, что твою сестру отвезли куда-то подальше. — Заметив разочарование на лице Гектора, Тургут добавил: — Не слишком казни себя. Подумай о том, что случилось с тобой, и признай, что все оказалось не так страшно. Ты находишься на борту прекрасного корабля и сам принадлежишь к народу Мухаммада. Хаким был прав, сказав, что при некотором везении ты и сам можешь стать капитаном. Вот и судьба твоей сестры может оказаться куда счастливее, чем ты полагаешь.

— Мне трудно утешиться этим, эфенди. Я по-прежнему чувствую себя ответственным за ее благополучие.

— Хасан Ирланда, — с доброй улыбкой сказал Тургут, — у нас в Турции есть поговорка: «Терпение — это ключ к раю».

Мы должны принять ту судьбу, которую предписал нам Аллах. Продолжай искать сестру, но, делая это, знай, что поиски, возможно, окажутся тщетными. Но поверь, с твоей сестрой всегда будут обращаться по-доброму. Она ведь муртафия, то есть — первого разряда. На любом берегу, где бы твою сестру ни высадили для продажи, о ней все будет занесено в памятную запись после того, как ее осмотрит знающая женщина. Как добросовестный ювелир замечает качества некоего драгоценного камня, ее хорошие свойства, ну’ут, и недостатки, уйюб, будут отмечены. Где-нибудь эти записи и описания твоей сестры хранятся прямо сейчас. Найди их — и ты нападешь на ее след. Или отыщи кого-нибудь, кто ходил с Хакимом в тот поход, а лучше найди самого Хакима. Узнай, почему корабли разошлись и куда двинулся его напарник.

Гектор молча ел, обдумывая совет Тургута. Он никак не мог успокоиться и был готов снова просить дозволения отправиться на бригантину — вдруг кто-нибудь все-таки слышал об Элизабет, но тут последовал приказ гребцам сесть на весла. На кормовой палубе снова появился Дентон.

— Штурман, наверное, чует, что туман вот-вот сойдет, — сказал он, проверяя растяжку мачты. — А может быть, его беспокоит, куда нас снесло в тумане. Странные тут течения вокруг. Помощник кладовщика — здешний, с Сардинии, и часто рыбачил в этих водах, пока его не захватили турки и он — вроде тебя — стал ренегадо. Так вот, он говорит, что тут бывают такие течения, что могут унести корабль миль на десять-пятнадцать за день.

Еще несколько окликов и команд, и «Слава моря» медленно повернулась. Те же команды повторились на другом корабле, весла на котором тоже начали подниматься и тяжело падать, и два судна двинулись вперед. Дентон то и дело посматривал вверх, где безвольно висел штандарт предводителя — красно-золотой флаг.

— Такой туман на море обычно устилает воду навроде одеяла, — сказал он Гектору. — Коль мачта высокая, можно послать кого-то на верхушку впередсмотрящим, и бывает, он там греется на солнышке под синим небом. А посмотрит вниз — палубы-то не видно за облаком… Ага! Вон, клочок синего неба.

Гектор взглянул — и точно, туман редел. Уже просвечивала синева, и на кормовой палубе и всюду вокруг как будто посветлело.

— Теперь уж недолго осталось, еще немного, и вовсе сгинет, — уверенно заявил Дентон. — Тогда бригантина отвалит в сторону и пойдет своим курсом.

Однако этот маневр не понадобился. Через полчаса два корсарских корабля вынырнули из тумана. Еще несколько ударов весел, и вместо сырой пелены перед ними открылся яркий необъятный мир — сверкающая гладь моря глубокого синего цвета. Бросив взгляд за корму, Гектор увидел, что стена тумана очень походит на серую шерсть, однако высотой немногим выше корабельной мачты. Но тут крик заставил его повернуться.

— Альхамдуллила! — кричал штурман, указывая вперед.

Там, не далее чем в пяти милях, стоял корабль. Он стоял совершенно неподвижно. Гектор никогда не видел столь большого или столь громоздкого сооружения. Подобно корсарскому судну Хакима, совершившего набег на Ирландию, этот корабль был чистым парусником. От трех его высоких мачт, оснащенных большими прямоугольными парусами, сейчас безвольно обвисшими и пустыми, увы, не было никакого проку. В средней части, в своей самой низкой точке, судно было вдвое выше галеры, а корма, высоко громоздившаяся над морем целым рядом палуб, представлялась деревянным замком. Даже на таком расстоянии было можно рассмотреть тяжелый узорный фонарь в два человеческих роста, венчавший высокую корму. Позолота его сверкала на солнце.

— Черт побери! — пробормотал Дентон. — Это же королевский корабль, вот ей-богу. Флага не видать, но корабль наверняка испанский или голландский. Крепкий орешек.

На корме «Славы моря» срочно собрался совет. Предводитель, старший офицер и ага янычар сбились в кучку, и Гектор мог слышать только обрывки их разговора. Штурман призывал к осторожности, предупреждая, что атаковать странный парусник опасно — он слишком силен. Ага янычар, поглаживая усы и выпятив грудь, возражал, мол, что если штурман сможет подвести галеру под борт, его янычары возьмут чужака на абордаж и разом очистят палубу. Старший офицер галеры, седой турок, помалкивал, терпеливо дожидаясь слова предводителя, а гребцы тем временем продолжали грести, подвигая галеру вперед.

Тургут задумчиво смотрел на парусник. Он еще не встречал таких, хотя это судно чем-то походило на тот военный корабль, на котором прибыл в Алжир английский посланник с выкупом. Он пожалел, что не взял с собой зарисовку того корабля, впрочем, этот был несравненно больше и пока на нем не подняли флаг. Будь при себе та зарисовка, она помогла бы понять, боевой ли это корабль или богатый торговец. Тургут еще раз вгляделся в очертания корабля. До того оставалось не более четырех миль, и он по-прежнему беспомощно дрейфовал. Предводитель подумал о своем долгом невезении, о долгах, которые ждут его по возвращении в Алжир, о том, что припасов на борту осталось всего на несколько дней — поневоле придется возвращаться. А еще подумал, как повредят его репутации разговоры о том, что он уклонился от боя с большим кораблем неверных. Он знал, что штурман — человек осторожный, знал и то, что ага непременно потребует прямой атаки и будет хвастаться храбростью и боевым духом своих оджаков. Капитан не сомневался, что в рукопашном бою численный перевес и ярость янычар принесут победу. Но сначала нужно подвести «Славу моря» к чужаку и взять его на абордаж.

— Они спускают лодки! — произнес старший офицер, и в голосе его слышалась тревога.

Тургут прищурился, глядя вдаль. Да, это так. На палубе чужака что-то творилось. Должно быть, их потрясло само зрелище двух корсарских галер, явившихся, как по волшебству, из тумана и направляющихся к ним. Человечки на палубе суетились, торопливо спуская лодки на воду, а большой баркас, шедший на буксире за кормой, подтянули ближе, чтобы гребцы могли спрыгнуть в него.

— Они покидают корабль! — сказал кто-то.

«Неужели так и есть?», — подумал Тургут. Нередко случалось, что команда атакованного судна покидала его и уходила на лодках, стремясь добраться до ближайшего берега, чтобы там разбежаться, спрятаться и так спастись от плена. Но сардинский берег находился слишком далеко, чтобы маленькие лодки могли уйти от бригантины.

— Нет, — сказал другой голос, — они пытаются взять свой корабль на буксир и так уйти от нас.

Это больше походило на правду. Корабельный баркас и посыльные шлюпки направлялись к носу заштиленного судна, а оттуда им спускали буксирные канаты. Может, надеются, что погоня продлится до вечера, а в темноте они смогут улизнуть.

Предводитель принял решение.

— Аллах до времени скрывал нас от врага! Теперь мы атакуем! — воскликнул он.

Повернувшись лицом к бригантине, он жестами показал, что оба корабля должны идти полным ходом и приблизиться к жертве с кормы. Гребцы «Славы моря» со своих скамей увидели эти знаки, по их рядам прокатилось бодрящее: «Йя Алла! Йя Алла! Йя Алла!»; они налегли на весла, все ускоряя и ускоряя темп.

Гектор босыми ногами почувствовал, как ускорился ход галеры, и глянул на носовую палубу, где Дан проверял мушкеты янычар. Дан поднял взгляд и помахал издали. А рядом Дентон проговорил спокойно:

— Ну, вот они мы — идем! Предводитель не из тех, кто бежит от драки. Будем надеяться, этот противник окажется ему по зубам.

— Ты о чем? — спросил Гектор.

Дентон пристально вглядывался в парусное судно.

— Сдается мне, — тихо ответил он, — что его могли построить для войны. Эта высокая крепость на корме и тяжелые фальшборты — приметы боевого корабля. Но в штиль нам это ничем особо не грозит. Сейчас от бортовых орудий — коли они имеются — все равно нет никакого проку. Мы нападем с кормы, и их нельзя будет навести. А кормовых пушек у него всего одна или две — невелика защита.

Едва успел он произнести эти слова, как прогремел пушечный выстрел и клуб дыма вырвался с высокой кормы. Мгновение спустя пушечное ядро пролетело над гладью моря и, взметнув белые буруны, ушло под воду в полумиле от корсаров.

— Наддай! Наддай! — заорали надсмотрщики на узком мостике.

Но не было нужды понукать гребцов «Славы моря». Они и так работали в полную силу, им не терпелось добраться до жертвы и взять вожделенную добычу. Ременные плети надсмотрщиков необходимы были только на трех-четырех носовых скамьях, где трудились рабы, размещенные на корабле алжирскими хозяевами.

— Давайте! Давайте! Дети мои! — тихо проговорил Тургут.

Гектор услышал эти слова и задался вопросом — не боится ли предводитель того же, чего и Дентон: а вдруг старая галера ошиблась в выборе цели?

Еще выстрел; на сей раз пушечное ядро легло ближе к галере.

— Хорошая стрельба, — заметил Дентон. — Это не любители.

— А почему мы не отвечаем? — спросил Гектор.

— Нет смысла, — последовал ответ. — Наша пушечка покуда не дострелит, да и гребцам будет лишняя помеха, пока станем ее заряжать да наводить. Наши пилюли скоро пригодятся. Вот подойдем под кормовым обстрелом поближе и сами начнем палить. А еще лучше — стать борт к борту и взять на абордаж.

— Наддай! Наддай! — подбадривали надсмотрщики своих подчиненных, и «Слава моря» летела вперед, сокращая расстояние между собой и незнакомым кораблем.

Двойной гром — это два кормовых орудия парусника разом выпалили по корсарам. И фонтан воды, поднятый ядром, окатил гребцов, сидевших по левому борту.

Ядро упало совсем рядом, но тут ответила пушка «Славы моря». Гектор почувствовал, как вздрогнула под ногами палуба. Недолет.

— Смотрите! Он поворачивает! — крикнул Дентон.

Гектор тоже увидел, глядя поверх напряженных лиц гребцов, что парусник, прежде казавший галерам свою высокую корму, теперь повернулся на четверть румба, медленно обращаясь к ним бортом. Стали видны и шлюпки. Их команды отчаянно гребли, напрягая буксирные тросы.

— Они разворачиваются, чтобы встретить нас бортовыми пушками, — сказал Дентон встревожено.

Штурман «Славы моря», заметив опасность, приказал рулевым по возможности уводить галеру за корму судна, которое должно было стать их добычей.

Двадцать весельных ударов — сто шестьдесят человек по пяти на каждую огромную рукоять, — и противник открыл огонь из главных палубных орудий. Еще не залпом со всего борта, но вразнобой загремели выстрелы, когда пушкарям казалось, что они уже могут поймать на прицел набегающие корсарские корабли.

Дентон считал:

— Пять… шесть… семь. — Пушки смолкли, и он выдохнул. — Слава Господу Христу! Семь или, может, восемь пушек по борту. Это вооруженный торговец. С ним мы справимся.

Он облегченно вздохнул, но тут выпалила еще одна пушка, и еще, и еще. Гектор видел, как парусник окутывается огромным облаком пушечного дыма, почти скрывшим его.

— Вот дерьмо! — воскликнул Дентон. — Двадцать пушек по борту, а то и побольше. Это военный корабль, не иначе как четвертого класса.

Тут глядевший в сторону бригантины-напарницы яростно взревел ага. С одного борта бригантины все весла разом замерли, не погрузившись в воду. Гектор подумал было, не угодило ли в корабль пушечное ядро. Но в короткий момент тишины он отчетливо услышал крик:

— Табань! Табань!

И весла вновь задвигались, но в обратном направлении. Бригантина стала отворачивать, уходя от «Славы моря» по крутой дуге — напарник менял курс, убегая из боя.

— Трусы! Да сгинете вы в аду!

Ага стал от гнева краснокирпичным, он орал и неистовствовал, а бригантина тем временем завершила поворот. Она удирала прочь, стремясь как можно скорее и как можно дальше уйти от пушечного огня.

— Видать, тоже подсчитали, сколько там пушек, — с горечью заметил Дентон.

Тургут шагнул к поручням, которые отделяли кормовую палубу от гребных скамей, где его команда по-прежнему налегала на весла. Многие гребцы уже выказывали усталость, у других же в глазах светилось безумие страха.

— Дети мои! — воззвал он. — Мы пойдем вперед! Тем больше добычи достанется нам. Аллах защитит нас! Скоро мы станем борт к борту. Пятьдесят золотых монет тому, кто первый поднимется на палубу чужака.

С носа галеры донеслась дробь мушкетных выстрелов. Гектор видел, как палят янычары, целясь над низкими поручнями носовой палубы. «Интересно, — подумал он, — вправду ли оджаки бьют по целям или палят просто так, чтобы дать выход своему разочарованию». Дана он не заметил.

Вдруг раздался ужасающий треск, и галера содрогнулась от носа до кормы. Ядро попало в нее. Гектор не сразу понял — куда именно. Но потом увидел зияющую пробоину в левом борту у носа, где ядро разворотило опоры передних весел. Оттуда доносились крики боли и страха. Именно там сидели гребцы-невольники, прикованные цепями к скамьям. Пушка «Славы моря» ответила, и аккуратное круглое отверстие вдруг появилось в одном из обвисших парусов чужака.

— Дураки-ублюдки, они целят слишком высоко, — сказал Дентон. — Мы этим ничего не добьемся. Нужно подойти ближе.

Снова треск. На этот раз ядро пробило кровавую дорожку через гребцов на кормовых скамьях. Ритм весельных ударов сбился. Галера замедлила ход.

— Вперед! Вперед! — завопили надсмотрщики.

Теперь они охаживали плетями даже гребцов-добровольцев. Гектор понял, что команда очень близка к панике.

— Йя Алла! Йя Алла! Йя Алла!

Гребцы пытались войти в прежний ритм, но галера была повреждена. Гектору она напомнила многоножку, которая, потеряв треть своих лапок, пытается ползти вперед. Он вглядывался, выискивая на носу галеры Дана, и вновь не обнаружил друга, зато с удивлением отметил, что янычары вовсе не утратили своей невозмутимости. Один из оджаков отложил мушкет, спокойно раскурил длинную трубку, после чего, взяв мушкет, прицелился.

— Черт побери! — процедил Дентон, и на этот раз в голосе его слышался страх.

Гектор огляделся, пытаясь понять, что так встревожило моряка. Вражеское судно находилось менее чем в двухстах ярдах. Каждая его деталь была отчетливо видна. Еще несколько мгновений — и «Слава моря» преодолеет расстояние между ними, тогда ее абордажная команда начнет действовать. Скоро битве конец.

И тут он понял, что напугало Дентона. Длинный флаг, висевший на вершине мачты чужака, зашевелился. Гектор смог различить его цвета — красный и белый. А клубы пушечного дыма, в которых тонул высокий корпус, отчетливо двигались на фоне дымной завесы. Штиль кончился, поднялся легкий ветерок. На глазах Гектора большие паруса заполоскали и напряглись, наполняясь ветром, и вот уже парусник медленно двинулся по воде. Поврежденная галера отчаянно старалась сократить расстояние, но большая добыча явно ускользала у нее из-под носа.

— Наддай! Наддай! — неистовствовали надсмотрщики, требуя от гребцов последних усилий.

Но гребцы почти обессилили. В горле у Гектора першило от запаха пороха, а гребцы хрипели от изнеможения и натуги. Кое-кто просто двигал руками, стараясь не отставать от товарищей, иным же, как заметил Гектор, то здесь, то там не хватало сил даже на это, и они падали навзничь на скамьи.

Еще удар; ядро проделало кровавую дорогу по гребным скамьям, части тел взлетели в воздух. Задор угас, и порядок среди гребцов нарушился — слишком многие из них поняли, что их усилия бесполезны.

«Слава моря» никогда не сможет догнать парусник. Многие весла отпустились, и гребцы распластались на скамьях, пытались отдышаться. Движение корсарской галеры замедлилось, она почти встала, а их предполагаемая жертва уходила все дальше и дальше.

Дентон орал на кого-то из младших офицеров. Гектор решил, что этот турок и есть каравано, отвечающий за парус.

— Лева! Лева! — кричал Дентон, отчаянно взмахивая руками. — Поднимай парус! Поднимай парус!

Бесполезно. Растерянный турок, казалось, не в состоянии был действовать. Ответил сам предводитель. Встав так, чтобы гребцы могли ясно его видеть, он крикнул:

— Хорошая работа, дети мои! Вы сделали, что могли. Теперь пришло время как можно лучше воспользоваться ветром — его нам тоже послал Аллах. Мы станем соколами!

И он воздел к небу правую руку, ободряя их, и вдруг — о ужас! — в него ударил град пуль. Только что он стоял на кормовой палубе, а через мгновение его безжизненное тело опрокинулось навзничь, и белая одежда превратилась в измятый саван. Не остались невредимыми и офицеры. Штурман схватился за лицо, кровь сочилась у него между пальцами; ага, онемев, уставился вниз, на покалеченную ногу.

— Господи помилуй! — простонал Дентон. — Переносные пушки. Они нас прикончат.

Гектор оторвал взгляд от мертвого предводителя и взглянул на парусник. Команда брала паруса на гитовы, замедляя ход судна, когда то оказалось на безопасном расстоянии от поврежденной галеры и уже могло маневрировать. Он заметил какую-то деятельность на высокой кормовой палубе. Люди сгрудились у легких вращающихся пушек, установленных на поручне — эти орудия, стреляя картечью, легко могли смести с галеры все живое.

— Лева! Лева! — Дентон снова кричал и размахивал руками.

Потом влетел на рею и принялся развязывать завязки паруса. А ближе к носу самые храбрые и опытные моряки торопливо разворачивали свернутый фал, раскладывая его вдоль узкого мостика. Те из надсмотрщиков, что еще стояли на ногах, принялись сгонять гребцов туда же — поднимать парус. Высокий худой алжирец с диким взглядом запел рабочую песню, и — невероятно! — в людях вновь проснулось ощущение смысла и порядка: два десятка уцелевших ухватились за толстый канат, и тяжелая рея начала медленно подниматься.

Она уже поднялась футов на десять, когда снова прогремел залп, самый громкий из всех. На сей раз это был не перемежающийся гром, не пальба из отдельных орудий, но отрывистый рев бортового залпа. Пушкари военного корабля не могли промахнуться, стреляя прямой наводкой. Ядра кучно ударили в середину неподвижной галеры, разбив остов. Люди и весла падали в воду. Нос и корма разом вздыбились, когда средняя часть разбитого корпуса начала тонуть. Море ринулось на скамьи, и Гектор услышал отчаянные крики невольников-гребцов, все еще прикованных цепями к скамьям — им спасения уже не было. Кормовая палуба накренилась, и у Гектора защемило сердце, когда он увидел, как тело Тургута скользнуло по наклонной плоскости и остановилось у поручня, наполовину погрузившись в воду.

Совершенно ошеломленный, Гектор уцепился за какой-то треснувший брус. А потом, когда кормовая часть начала переворачиваться, его смыло в море.

Он вынырнул на поверхность и понял: что-то изменилось. Пальба почти стихла, хотя в воздухе все еще стоял густой пушечный дым. Гектор кашлял и задыхался. Что-то толкну ло его в плечо, и он, не глядя, ухватился, как оказалось, за полог с кормовой палубы. В пологе оставался воздух, и надувшись, как пузырь, полог покачивался, наполовину выступив из воды. Держась одной рукой за нежданно явившийся плот, Гектор огляделся.

Гибель предводителя затмила все — даже о Дане Гектор забыл, но теперь, всматриваясь в мешанину плавающих обломков и вещей, смытых с галеры, он пытался обнаружить друга. Носовая часть галеры почти ушла под воду, и он видел там только головы незнакомых людей. Дан исчез. Зато он заметил другое знакомое лицо. В тридцати ярдах от него барахтался Дентон. Он цеплялся за обломок бревна, слишком маленький, чтобы удержать его на плаву. Дентон то уходил под воду с головой, то вновь появлялся, и лицо его было искажено паническим страхом.

— Сюда! Сюда! Плыви сюда! — крикнул Гектор.

Дентон услышал и обернулся. Снова ушел под воду, а когда появился, отплевываясь и задыхаясь, ответил:

— Не могу! Не умею плавать!

Гектор научился плавать на побережье Ирландии, и теперь, скользнув в воду, поплыл к моряку-англичанину.

— Держись за меня, — сказал он, запыхавшись, когда добрался до Дентона. — Я оттащу тебя к пологу.

Дентон отчаянно барахтался.

— Не получится. Кольцо на ноге. Тянет ко дну.

— Давай! — рявкнул Гектор. — Обхвати меня за шею. Это ты можешь!

Резким броском Дентон оторвался от своего тонущего обломка и ухватился за спасителя. Гектор стиснул зубы и поплыл к плоту. Плыть было трудно. Он старался изо всех сил, но почти не продвигался. Дентон мертвым грузом висел у него на спине и тянул вниз. Гектор заглатывал воздух ртом и понимал, что сил его надолго не хватит. Он глотнул соленой воды, захлебнулся, и на миг ему показалось, что он тоже утонет. Юноша плотно зажмурился, чтобы прочистить глаза, и посмотрел вперед, пытаясь понять, далеко ли еще до плота. Они одолели не больше половины пути.

— Я же сказал, ничего не получится, — прошептал Дентон ему на ухо, а потом чудесным образом хватка матроса ослабла, и Гектору полегчало. Он оглянулся — и в последний раз увидел Дентона, уходящего под воду.

Даже без груза на спине Гектор совсем обессилел, когда наконец добрался до полога-пузыря и ухватился за него. Он сумел вползти на скользкую мокрую поверхность и лежал, пытался отдышаться. Смутно он сознавал, что другие пловцы хватаются за плот. Раза два чувствовал, как полог под ним шевелится, когда кто-то вползал на поверхность пузыря. Не в силах открыть глаза, в совершенном изнеможении, он все еще не мог поверить тому, чему был очевидцем — гибели предводителя. Тургут купил его точно так, как крестьянин покупает на аукционе многообещающего жеребенка, и все же Гектор помнил только доброту Тургута, его сочувствие и слова ободрения, сказанные им подопечному во время обряда: «Не бойся. Это случается раз в жизни и происходит по воле Аллаха. Хвала Творцу». Гектор надеялся, что слова эти в той же мере относятся и к гибели Тургута.

Чья-то рука схватила его за воротник просторной рубахи. Гектора стащили с полога, тюком перевалили через борт шлюпки и бросили на днище. Чей-то голос произнес по-английски:

— Еще одного из этих мерзавцев вытащили.

Кто-то встал на него коленями, причиняя сильную боль, и связал руки за спиной. Вскоре его поставили на ноги, потом приподняли и почти перебросили через борт корабля — он оказался на твердой сухой палубе. Юноша стоял, шатаясь от изнеможения, и смотрел под ноги — как струйки соленой воды, стекая с его одежды, разбегаются извилистыми ручейками по доскам. Отвратительное состояние.

— Ти! Мористо? Мавро? Турко? — воинственно вопрошал голос.

Кто-то на плохом лингва франка пытается выяснить его национальность и стоит так близко, что чувствуется, как у него воняет изо рта. Но Гектор слишком устал, чтобы отвечать.

— На нем нет невольничьего кольца. Должно быть, один из команды, — заявил другой, ворчливый, голос.

Кто-то указал на киблу, все еще висевшую на ремешке у него на шее.

— Гляди-ка, — сказал первый. — Он, несомненно, приверженец Аллаха. Видал я такое в Тунисе, в баньо.

Гектор поднял голову и увидел перед собой враждебное лицо обычного матроса. Неровный шрам шел от краешка рта к правому уху, придавая лицу весьма злобный вид. Позади стоял низкорослый, плохо выбритый человек в парике и платье, некогда отменном, а ныне потертом и в пятнах от водорослей. Гектор решил, что это офицер.

— Меня зовут Гектор Линч, — сказал он, обращаясь к офицеру. — Я из Ирландии.

— Папист, обратившийся в мусульманство, вот забавно! — усмехнулся офицер. — Ведро, дважды утонувшее в отхожем месте.

— Мой отец был протестантом, — устало начал Гектор, но офицер не дал ему договорить.

— Ты ренегат и отступник, к какой бы церкви ни принадлежал прежде. Ты служил берберийским пиратам и заслужил повешение. Но живой ты нужнее, чем мертвый. Тебя будут держать в цепях, пока мы не дойдем до порта. Там ты пожалеешь, что не пошел ко дну со своими дружками-грабителями.

Гектор хотел было спросить, куда идет судно, но тут его внимание привлек стук молотка. Неподалеку судовой кузнец сбивал ножное кольцо с истощенного галерного раба, которого, вероятно, успели спасти с тонущей «Славы моря». А за ним стоял и ждал своей очереди Дан, одетый в одну лишь набедренную повязку. И Гектор вспомнил, что мискито надел невольничье кольцо, когда попал на галеру, и Тургут не приказал его снять. Очевидно, команда военного корабля приняла Дана за раба, которого они освободили от корсаров. Гектор заставил себя отвести глаза. Любой знак, что они знакомы, может повредить Дану.

— Возьмите этого ренегата и поместите вместе с его дружками-мерзавцами! — приказал офицер, и Гектора тычками погнали к кучке мокрых и грязных людей, уцелевших после крушения галеры; среди них были несколько оджаков. Гектор стоял среди них, ожидая, когда всех отведут в тюремный трюм, и тут раздались радостные крики. Истощенный человек освободился от невольничьего кольца, и несколько членов команды военного судна собрались вокруг него, хлопали по спине и поздравляли с обретенной свободой. Гектор увидел, как Дан с равнодушным видом шагнул вперед и поставил ногу на наковальню. Несколько резких ударов — кузнец сбил заклепки с кольца, и снова раздались радостные крики. Но на сей раз поздравления длились недолго, потому что истощенный бывший раб вдруг повернулся и, вцепившись в набедренную повязку Дана, сдернул ее, оголив мискито. Указывая на обрезанный член Дана, обвинитель завопил мстительно и торжествующе:

— Ренегадо! Ренегадо!