IX
Кажется, еще ни разу в жизни Лисандре не было до такой степени плохо!
Она проснулась в своем закоулке, лежа лицом вниз на полу. Ее щеки и волосы покрывала корка засохшей блевотины. Лисандра не могла вспомнить, когда и каким образом она сюда добралась. Сил у нее хватило только на то, чтобы с горем пополам взобраться на лежанку, где она и провалялась еще несколько часов, не в силах пошевельнуться. Ее живот будто протух сверху донизу, руки тряслись, а голова… О-о-о, голова словно послужила наковальней Гефесту, богу кузнецов.
В мыслях Лисандры царила такая же помойка, как и в желудке. Все это в целом, похоже, наглядно свидетельствовало о том, что называться спартанкой ей было более не по чину. Или спартанцы не славились строгой умеренностью, отвергавшей крепкие напитки и обильную пищу? Было ли спартанке позволено по-свински напиваться в компании варваров?..
И эта драка с Сориной!..
Лисандра, с детства постигавшая искусство панкратиона, эллинского способа боя без оружия, не сумела одолеть… эту старуху. Ну да, она была выпивши. Ну да, она не ждала нападения. Все так. Только жестокая правда состояла в том, что она не одержала победы и тем навлекла позор на сестер, на свое спартанское происхождение, на себя саму.
Она утратила путь.
Лисандра уже успела понять, что Афина отвернула от нее свой лик. Судьба предначертала ей умереть в рабстве — ничтожную и постыдную смерть на арене, на глазах у слюнявой, орущей толпы. Чего доброго, ей будет отказано даже в праве пасть с мечом в руках. Вдруг она не удовлетворит запредельных требований Тита и ее продадут из луда в какой-нибудь дом разврата?
Солнце уже приближалось к полуденной черте, когда Лисандра худо-бедно собралась с силами и начала подумывать о том, чтобы выбраться наружу. В любом случае день следовало начинать с приведения в порядок себя самой и своего жилища.
Лисандра оттирала вонючий пол и помимо воли размышляла о том, не это ли занятие и составляло долю, уготованную ей свыше?
Потом прозвучал колокол, звавший к послеполуденной трапезе, и женщины отправились за своими порциями бурой ячневой каши. Лисандра села за стол с какой-то малознакомой эллинкой. Меньше всего ей хотелось попасться на глаза Сорине либо Эйрианвен.
Эйрианвен — оттого, что вчера она попрала закон гостеприимства, затеяв спор с подругой, пригласившей ее. Сорине — потому, что та побила ее один на один. Да, побила. Пусть никто никого и не положил на лопатки, но молодая спартанка видела истину. Это осознание изумило и глубоко огорчило ее. Никогда прежде ей не случалось вот так внутренне признавать чье-либо превосходство над собой.
Она вернулась к себе, даже не доев кашу, закрыла дверь и решила не выходить больше до самого завтрашнего утра, когда вступит в силу обычный распорядок. Ей не хотелось никого видеть, не хотелось ни с кем говорить.
* * *
Рассвет окрашивал небо в розовые тона. Ученицы гладиаторской школы выходили на площадку, и над ней поднималась пыль, тонкая, как туман. Девушки, попавшие сюда недавно, с нескрываемым любопытством обозревали свою часть учебной площадки, претерпевшую разительные изменения. Повсюду были правильными рядами расставлены соломенные чучела, виднелись деревянные перекладины, с которых свисали мешки с песком. В сторонке была устроена длинная «улица», с обеих сторон увешанная такими мешками.
Но самым главным были стойки с учебными деревянными мечами, немым и зловещим свидетельством ужесточения занятий, обещанного Титом.
Сам Центурион вскоре появился. Его, по обыкновению, сопровождали Нестасен и Катувольк. Каждый из них нес шест и ведерко. Мужчины сложили принесенное наземь.
Тит дождался, чтобы девушки должным образом рассмотрели все новшества на площадке, и взял слово:
— Все вы знаете, что такое ставка и какой она высокой бывает!
Раннее утро будто делало его скрипучий голос особенно отрывистым и резким.
— Ваша надежда на свободу теперь прямо зависит от того, насколько хорошо вы будете учиться!
Он обвел глазами шеренгу переминающихся рабынь.
Нестасен сделал шаг вперед и рявкнул:
— Лисандра, ко мне!
Спартанка дернула губой и покосилась на Хильдрет, с которой стояла рядом. Рыжеволосая германка ответила едва заметной улыбкой сочувствия.
— Снимай тунику! — пролаял Нестасен новый приказ и оскалился в улыбке жестокого удовольствия.
Зубы на эбеновом лице нубийца выглядели неестественно белыми.
Лисандра повиновалась и начала стаскивать одежду.
Нестасен наклонился поближе.
— Прости, — шепнул он. — Я знаю, ты рада была бы обнажиться ради меня одного, но сейчас у меня нет времени доставить тебе удовольствие.
На лице Лисандры не дрогнул ни один мускул. Глядя прямо перед собой, она стащила тунику и бросила ее наземь.
— Вам предстоит узнать, как правильно драться, двигаться и убивать. — Нестасен указал на ворох деревянных мечей. — Со временем это знание войдет в вашу кровь, а покамест накрепко запомните, что в гладиаторском бою есть три главных правила.
Он взял шест, торчавший из ближайшего ведерка. На его конце обнаружилась губка, смоченная красным.
— Правило первое! — провозгласил Нестасен, нацеливая шест на Лисандру. — Попасть туда, где я поставлю красные метки, означает немедленно причинить смерть.
Губка оставила влажно-алые следы между грудями Лисандры и в ямке у шеи.
— Помните, эти места на теле соперника — ваша первейшая цель. Если вы не поразите их на нем, то он сам это сделает с вами.
Нестасен вернул шест с красной губкой в ведерко и потянулся за другим, на котором была синяя губка.
— Попасть в синие отметины — значит искалечить, — продолжал нубиец.
Незагорелые плечи и бедра Лисандры украсились длинными полосами.
— Отсюда второе правило. Если вы собираетесь убивать соперницу с расстановкой, то сперва искалечьте ее. Желтое — это места для медленной смерти.
Нестасен в третий раз сменил ведерко и шест.
— Здесь, здесь и здесь!
Губка прошлась по животу и бокам Лисандры.
— Помните, с такими ранами ваша соперница еще сохранит достаточно сил, чтобы убить вас самих. Но если вы ее предварительно искалечите, то вам останется лишь держать правильную дистанцию и ждать, пока она обессилеет.
С этими словами Нестасен бросил Лисандре полотенце.
— Утрись, оденься и встань в строй!
Пока она возвращалась на место, нубийца сменил Катувольк. Перед этим молодой галл стоял за спиной чернокожего великана и неодобрительно покачивал головой. Это заставляло девушек с надеждой поглядывать на него и украдкой улыбаться.
— Давайте быстренько разбирайте мечи! — приказал Катувольк.
Когда это было исполнено, он спросил:
— Тяжелые, верно? Такой меч называется рудис. Он вдвое тяжелей любого железного клинка, который когда-либо попадет вам в руки. Так что, когда дойдет до дела, настоящий меч покажется легче пушинки. Так, а теперь следите за мной и повторяйте. Это — основной выпад. — И Катувольк распорол мечом воздух.
Рабыни принялись повторять. Получалось у них коряво.
— Жалкое зрелище, — сказал галл. — Показываю снова!
Тит внимательно наблюдал за тем, как его помощник преподавал будущим воительницам базовые приемы. Он многоопытным глазом оценивал, как двигалась та или иная девушка. Взгляд Центуриона то и дело возвращался к спартанке и огненноволосой германке по имени Хильдрет. Обе они совершали предписанные движения легко и свободно, чувствовалось, что подобное упражнение для них не ново. Но были и различия. В глазах Лисандры стояло выражение, определенно не нравившееся Титу. Со слов Палки он знал, что она умела сражаться. Римлянин и сам видел со всей определенностью, что девочка уже прошла какую-то серьезную выучку. Но было очень похоже на то, что с каждым днем у спартанки оставалось все меньше воли, желания продолжать и стараться.
— Что ты вообще думаешь об этой Лисандре? — обратился Тит к Нестасену. — Ты, похоже, своими наездами отбил у нее всю охоту заниматься.
Нубиец хмыкнул.
— Эта сучка не в меру зазналась. Она кругом смотрит так, словно все мы — не более чем пыль у нее под ногами!
Тит уставился ему прямо в глаза.
— Палка говорит, что она отлично дерется, Нестасен. Если девушка это заслужит, то накажи ее. Но эту вот ненависть, которую ты, по-моему, к ней питаешь, будь добр оставить за пределами моей учебной площадки. Не порть мне добро! Усвоил?
— А то!
Чернокожий гигант с напускным равнодушием пожал плечами, но не смог скрыть от Центуриона свою ярость. Ему слишком трудно было отказаться от удовольствия, с которым он унижал строптивую гречанку.
— Иди-ка поработай сегодня с ветеранами, — велел ему Тит.
Нестасен кивнул и молча удалился.
Катувольк гонял новеньких без передышки, вдалбливая им основы владения мечом.
— В бою все начинается и кончается одновременно, — повторял он в тысячный раз, желая, чтобы эта истина накрепко засела в их памяти. — Не вздумайте сперва ударить, а шаг вперед сделать только потом! Все начинается и кончается одновременно. Тело должно двигаться как единое целое.
Тит оставил галла присматривать за общим ходом занятий и прошелся между девушками, подправляя стойки и шлифуя движения — где словом, где примером, а где и шлепком упругого жезла.
Потом он опять нашел глазами Лисандру, исполнявшую указания Катуволька. В ее движениях сквозило отточенное совершенство, но Центурион явственно видел, что мыслями она пребывала весьма далеко.
Он подошел к ней сзади и легонько огрел ее посохом по мягкому месту.
— Ну-ка, Спарта! Хватит ворон в небе считать!
На краткий миг непривычно синие глаза девушки обдали его льдом.
— Меня зовут не Спарта, — без вызова проговорила она. — Мое имя — Лисандра.
— Побольше старания, девочка, — сказал Тит, пропуская замечание насчет имени мимо ушей. — Сосредоточься на том, чем занята!
Лисандра нахмурилась и продолжила упражнение, больше прежнего вкладываясь в каждое движение. Впрочем, Тит видел, что это старание было скорей напускным. Он покачал головой и пошел вколачивать ума одной из неуклюжих германок.
Лисандре этот день казался бесконечным. Упражнения были одно утомительней другого, часы тянулись в каком-то тумане. Она делала выпад за выпадом, почти не слыша голоса Катуволька, и следила только за тем, что он показывал. Этого ей было довольно.
В том, чем ей приходилось заниматься, не было достоинства и чести. Зря потраченное время, и все. В храме все занятия совершались во имя богини!
Лисандра снова вспомнила родную Спарту и почувствовала острый укол стыда. Она стала рабыней и теперь была недостойна искать утешения в воспоминаниях о доме, который ей более не принадлежал.
Какая спартанка?.. Теперь она была просто Лисандрой — без роду и племени.
