ГЛАВА 10
Менедем ввел «Афродиту» в маленькую гавань возле деревни Сунион, лежавшей к востоку от самой северной оконечности мыса.
— Кому там поклоняются? — спросил он, указав на небольшой, но красивый храм на берегу.
— Думаю, это одно из святилищ Посейдона, — ответил Соклей. — А дальше на перешейке есть храм побольше, посвященный Афине.
— Ясно, — кивнул Менедем. — Раньше я сюда не заходил, поэтому не помню, чей там храм, даже если и слышал о нем. Сунион… — Он щелкнул пальцами, потом кивнул, припомнив строки из «Одиссеи»:
Когда ж мы
Мимо афинского мыса, священного Суния,
плыли,
Там Менелаева кормчего Феб Аполлон
дальнострельный
Нежной стрелою своей умертвил, подошедши
в то время,
Как у руля он стоял, кораблем управляя бегущим, —
Фронтия Онеторида; меж всех он людей наилучше
Мог кораблем управлять, когда разбушуется буря.
— Боги, не надо нам сейчас никаких бурь, — отозвался Соклей. — Но ты хорошо потрудился, управляя «Афродитой», чтобы привести нас сюда до заката.
— Спасибо, — ответил Менедем. — Как ты думаешь, мы сможем найти сегодня жреца, чтобы очистить наше судно? Или придется подождать до утра?
И тут же сам ответил на свой вопрос:
— Конечно, придется ждать до утра, чтобы мы могли унести тело Доримаха и похоронить беднягу.
Потом Менедем понизил голос:
— И ты был, к несчастью, прав — у Родиппа лихорадка, и скверная, он уже почти бредит.
— Знаю. — Соклей с сожалением поцокал языком. — Хотел бы я, чтобы такого не случалось при ранах в живот, но такое бывает сплошь и рядом. А еще я хотел бы, — с трудом проговорил он, — выстрелить прямо в живот тому ублюдку, который украл череп грифона. Хотел бы я, чтобы он был мертв!
Это было настолько не похоже на гуманного Соклея, что Менедем посмотрел на брата пристально и очень удивленно.
— Вряд ли ты говорил бы такие жестокие вещи, если бы кто-нибудь украл половину нашего серебра.
— Может, ты и прав, — ответил Соклей. — Ведь серебро всегда можно снова заработать. Но где еще мы найдем новый череп грифона?
— Что ж, в следующем году на рынке в Кавне вполне может появиться еще один. Как знать, что могут привезти с неисследованного Востока?
— Возможно. — Но, судя по голосу Соклея, он в это не верил.
Подумав, Менедем понял, что винить в этом двоюродного брата нельзя. Череп грифона явно не относился к ценным вещам и был большим, тяжелым и громоздким. Много ли торговцев потащат такую штуку на десять с лишним тысяч стадий в надежде на то, что она понадобится кому-то на западе? Да почти никто. Менедем все еще дивился на того единственного, который так поступил.
— Теперь, когда у нас нет больше черепа, ты все еще хочешь отправиться в Афины? — спросил он.
— Не знаю, — ответил Соклей. — Сейчас я слишком устал, зол и расстроен, поэтому не могу мыслить ясно. Задай мне этот вопрос утром, и, может, я смогу ответить тебе нечто внятное.
— Хорошо, — согласился Менедем. — А теперь давай выпьем еще вина. После боя прошло уже много времени.
Они пили вторую чашу, когда на берегу кто-то столкнул на воду лодку и начал грести к торговой галере; никто не потрудился поставить в гавани причалы, и «Афродита» бросила якоря в паре плетров от берега.
— Что у вас за судно? — окликнул человек, сидящий в лодке.
— «Афродита», с Родоса, — ответил Менедем. — Мы направлялись в Афины, но между Эвбеей и Андросом на нас напали пираты. Мы отбили нападение, и вот мы здесь.
— Отбили, говоришь? — с сомнением проговорил парень в лодке. — А что у вас за груз?
«Он думает, что мы сами пираты», — понял Менедем. Когда галера входила в отдаленную гавань вроде этой, местные часто приходили к поспешным опрометчивым выводам.
— Мы везем косский шелк и пурпурную краску из Библа, — ответил Менедем. — Благовония с Родоса, прекрасные чернила, папирус из Египта… Хотя его мы почти распродали… И великолепную львиную шкуру из Кавна, что на анатолийском материке. А еще лучший в мире бальзам из Финикии.
— Лучший в мире, вот как? — Человек в лодке рассмеялся. — Ты и вправду говоришь как торговец.
— И еще у нас есть интересные новости, — добавил Соклей.
— Новости?
Одним только этим словом Соклей поймал в ловушку местного куда лучше, чем это пытался сделать Менедем, подробно перечисляя, что везет «Афродита».
— Расскажи, что за новости, парень! — воскликнул житель Суниона.
— Полемей, сын Полемея, мертв, — сказал Соклей. — Как раз в ту пору, когда мы пришли на Кос, он попытался поднять мятеж против Птолемея, и правитель Египта заставил его выпить цикуту. Мы были там, когда его казнили.
Как обычно, Соклей ничего не сказал ни о том, что это «Афродита» доставила Полемея на Кос, ни о том, что он лично присутствовал при казни племянника Антигона.
Но и того, что он сказал, оказалось достаточно.
— Полемей мертв? — повторил местный. — Ты уверен?
Менедем и Соклей торжественно кивнули.
— Вот это новость! — проговорил человек в лодке и как можно скорей начал грести обратно к берегу.
— Мы могли бы сказать ему только это, и он уже не стал бы беспокоиться ни о чем другом, — заметил Менедем и зевнул.
После напряженного дня две чаши вина буквально свалили его с ног, и едва над торговой галерой засияли звезды, как капитан «Афродиты» вытянулся на палубе юта и нырнул в сон, словно дельфин в море.
Но как Менедем ни был измотан, ему не удалось спокойно поспать. Два или три раза раненый Родипп будил его — как и всю команду — криками ярости или ужаса. Страдающий от лихорадки моряк боролся с демонами, которых видел только он, и к тому времени, как вслед за розовоперстой Эос из моря на востоке поднялось солнце, стонал почти непрерывно.
Менедем вытащил пробку из новой амфоры с вином.
— Прошлой ночью оно нагнало на меня сон, — заметил он, зачерпывая жидкость. — Теперь, надеюсь, окончательно разбудит.
Он разбавил вино водой и выпил.
— Дай и мне тоже, пожалуйста, — попросил Соклей. — Бедняга, — добавил он сквозь зевок. — Родипп ни в чем не виноват.
— Не важно, виноват или нет. — Менедем тоже зевал.
Его голова была как будто набита песком.
Большинство моряков тоже проснулись, хотя двое еще похрапывали, несмотря на бред Родиппа. Менедем завидовал их усталости, позволяющей спать.
— Нам нужно позаботиться о похоронах… В скором времени даже о двух похоронах — и об очищении судна, — сказал Соклей.
Менедем завидовал и ему тоже, потому что двоюродный брат мог сосредоточиться на том, что следует сделать, хотя устал не меньше остальных.
Они взяли лодку акатоса, чтобы попасть на берег, хотя в лодке лежал труп Доримаха. За несколько оболов какой-то старик показал, где находится кладбище за пределами города Сунион и где дом копателя могил.
— Вы, должно быть, родосцы, — сказал этот достойный человек, когда братья постучали в его дверь. Слухи, как всегда, расходились очень быстро. — Вы потеряли кого-то в бою с пиратами?
— Мы потеряли одного человека и теряем второго, — ответил Менедем.
— Вы останетесь здесь, пока он не умрет? — спросил могильщик.
Менедем с Соклеем переглянулись. Соклей вздохнул и пожал плечами. Менедем кивнул. Кивнул и могильщик.
— Тогда — три драхмы за две могилы, — сказал он. Соклей дал ему три родосские монеты. Могильщик взял их без звука, хотя они были легче афинских «сов».
— Кто главный жрец здешнего храма Посейдона? — поинтересовался Менедем. — Мы бы хотели очистить судно.
— Феаген, — ответил могильщик.
Когда братья зашагали к храму, Менедем спросил:
— Куда двинемся потом?
Соклей изумленно взглянул на него.
— Обратно на судно, полагаю. А что?
Менедем раздраженно фыркнул.
— Нет. Я имел в виду — куда потом направиться «Афродите», и ты это прекрасно понял.
— Ну и что, даже если и понял? — Соклей прошел еще несколько шагов, его босые ноги взбивали пыль на грязной тропе, не видевшей дождя с самой весны. Потом вдруг остановился, вздохнул и пожал плечами. — Я надеялся, что приму решение после того, как высплюсь, но так и не принял. Без черепа грифона меня не особо заботит, куда мы пойдем дальше. Какая теперь разница?
— Очень большая, — ответил Менедем. — Разница в том, что, в конце концов, мы будем продавать и за сколько.
Соклей снова пожал плечами.
— У нас будет кое-какая прибыль в этом сезоне. Хотя мы не привезем особых денег… Не то что в прошлом году — после того, как продали в Великой Элладе павлинов, и после того безумного рейда с зерном в Сиракузы.
— Это не было безумием. Это было гениальной затеей, — возразил Менедем.
Затея принадлежала ему.
— Оказалось гениальной затеей, потому что сошло нам с рук. Но это вовсе не означает, что то предприятие не было безумием, — ответил Соклей со своей обычной непреклонной точностью.
На руку Менедема села муха, он ее смахнул. За деревьями закуковала кукушка.
— Без черепа грифона мне безразлично, пойдем мы в Афины или не пойдем, — продолжал Соклей. — Теперь для меня это самый обычный полис.
— Ты и впрямь все это так воспринимаешь? — спросил Менедем.
Его двоюродный брат кивнул. Он выглядел печальным, как человек, у которого умер ребенок. Только что умер.
— А не мог бы ты… — пытаясь его приободрить, начал Менедем, — ну не знаю… рассказать своим друзьям-философам о черепе грифона?
Он не знал, приободрил ли он Соклея, но понял, что позабавил того.
— Очень любезно с твоей стороны подумать о такой возможности, мой дорогой, но ничего не выйдет, — ответил Соклей. — Это было бы все равно как…
Он помедлил, раздумывая, потом ухмыльнулся и показал пальцем на Менедема.
— Все равно как если бы ты бахвалился какой-нибудь из своих женщин в месте, где никто ее не видел и никто не знал бы, говоришь ли ты правду.
— А ты разве никогда не слышал россказни моряков? — спросил Менедем. — Мужчины все время так поступают.
— Конечно поступают. Я этого и не отрицаю, — ответил Соклей. — Но дело в том, что в большинстве случаев те, кто слушает рассказчика, думают: «Боги, ну и лжец!» Если я не смогу предъявить череп людям из Лицея и Академии, почему они должны мне верить?
— Потому что они знают тебя, — предположил Менедем. — Если бы ты начал бахвалиться связью с женщиной, я бы поверил скорее тебе, чем большинству известных мне людей. Я все еще завидую тебе из-за той гетеры в Милете, а ты ведь даже не хвастался ею.
— Мужчины знают женщин. Они знают, что из себя представляют женщины. Во всяком случае, знают настолько, насколько могут надеяться узнать, — поправился Соклей, и Менедем рассмеялся, услышав столь запутанную фразу. — Но представь себе мужчин, которые до сей поры знали только мальчиков. Подумай-ка об этом.
— Мне больше нравятся женщины, — ответил Менедем. — Они и сами этим наслаждаются, а мальчики обычно нет.
— Да какая разница, — нетерпеливо проговорил Соклей. — Положим, мы бы знали только мальчиков, а некто начал бы говорить нам о женщине. Поверил бы ты этому человеку, если бы у него с собой не было женщины, чтобы доказать, что он не лжет?
Менедем поразмыслил.
— Нет, полагаю, я бы ему не поверил, — признал он.
— Вот видишь. В этом-то и заключается сложность — нельзя рассуждать о черепе грифона и не иметь возможности его показать.
Соклей испустил еще один вздох — как любовник, тоскующий о потерянной любви.
— И теперь все кончено, и тут уж ничего не попишешь. Давай лучше найдем Феагена, и пусть он очистит судно.
* * *
Родосцы нашли жреца, когда тот подрезал большое дерево в маленьком фруктовом саду рядом с храмом.
— Радуйся! — окликнул Менедем.
— Радуйся, — через плечо отозвался Феаген. — Подождите немножко, я сейчас освобожусь.
Лишенная коры ветка с шумом рухнула на землю. Феаген удовлетворенно крякнул, опустил пилу и повернулся к Менедему и Соклею. Жрец был невысок, ниже Менедема, но, когда двигался, под кожей его перекатывались упругие мускулы.
— Вот так-то будет лучше. А теперь — чем могу помочь? Вы с того судна, которое пришло прошлой ночью?
— Верно.
Менедем назвал себя и Соклея.
— Если ты слышал о нас, то, наверное, слышал и о том, что мы отбились от пиратов. У нас погиб один человек, а второй, похоже, вот-вот умрет от ран.
Феаген кивнул.
— Да. Я слышал об этом. Хотите, чтобы я очистил судно?
— Если можно, — сказал Менедем. — И нам бы хотелось принести здесь благодарственную жертву за то, что мы отбились от тех шлюхиных сынов.
Соклей вздрогнул, услышав это. Менедем не сомневался, что его двоюродный брат вздрогнет — Соклей ненавидел лишние траты. Но это нужно было сделать.
— Хорошо. — Жрец поколебался, потом сказал: — Ваш раненый… Если он умрет после того, как я закончу работу…
— Тогда тебе придется провести обряд снова, — ответил Соклей.
— Да, это я и имел в виду, — сказал Феаген. — Смерть есть смерть. И, что касается ритуала, не важно, как именно умер человек.
— Мы переложим его в лодку, — решил Менедем.
Так он поступил и с умирающим моряком после стычки с римской триерой в прошлом году.
— Очистить лодку тебе будет проще… А если по какой-то причине ты не сможешь прийти, что ж, тогда мы купим другую.
— Понимаю, — ответил Феаген. — Позволь мне взять чашу для очищений, а потом я пойду с вами в гавань.
Жрец ушел в храм, а когда он вернулся, Соклей вздрогнул.
— Интересно, давно ли эта чаша в храме? — шепнул он Менедему.
— О чем ты?.. А!
Менедем понял, что имеет в виду двоюродный брат. На чаше был изображен Посейдон — черный на красном фоне; на смену такой посуде давным-давно, еще во времена Пелопоннесских войн, пришла другая — с красными фигурами на черном фоне. Сколько таких чернофигурных чаш уцелело до наших дней?
— Они очень бережно с ней обращаются, — сказал Менедем.
— Надо полагать, — согласился Соклей.
Оба родосца и жрец зашагали к берегу моря.
Хорошенько рассмотрев «Афродиту», Феаген заметил:
— Ваша галера слишком массивна, чтобы из нее получилось хорошее пиратское судно, но теперь понятно, почему на первый взгляд вас можно принять за пиратов.
— Да, такое уже случалось, — подтвердил Менедем. — По-моему, Посейдон или кто-нибудь другой из богов должен очистить моря от пиратов.
— Я бы и сам этого хотел, — ответил Феаген. — Тогда мир стал бы лучше.
Менедем помахал гребцам, ожидавшим их возвращения, и моряки помогли ему, Соклею и Феагену подняться на «Афродиту».
Тело Доримаха, завернутое в окровавленную парусину, лежало на корме лодки. Еще по дороге к акатосу Феаген наполнил древнюю чашу морской водой, а теперь протянул ее Менедему, прежде чем взобраться на судно.
«Что он сделает, если я ее уроню?» — подумал Менедем. Но он не уронил чашу, а благополучно отдал ее обратно Феагену.
Жрец посмотрел на темные пятна на досках палубы «Афродиты».
— Вы выдержали тяжелый бой.
— Было бы еще тяжелей, если бы мы его проиграли, — отозвался Соклей.
— Конечно, — согласился Феаген.
Он прошелся туда-сюда по судну, разбрызгивая воду из чаши и негромко бормоча молитвы, а вернувшись на ют, заметил:
— Море освящает все, к чему ни прикасается.
— Полагаю, именно поэтому, когда в «Илиаде» Агамемнон принес в жертву кабана, извинившись в конце концов перед Ахиллесом, глашатай Талтибий швырнул тушу в море, — сказал Менедем.
— Именно так, — с довольным видом кивнул Феаген. — Туша кабана придала вес клятве Агамемнона, и мясо этого зверя не надлежало есть. Море было тропой, по которой кабан ушел к земле, солнцу и эриниям.
Жрец, сияя, посмотрел на Менедема.
— Вижу, ты из тех людей, что размышляют о подобных вещах.
— Ну…
Менедем не страдал излишней скромностью, но не мог принять такую похвалу, когда рядом стоял Соклей, поэтому сказал:
— Мой двоюродный брат больше склонен к философии, чем я.
— Я сам не питаю особой склонности к философии, — признался Феаген. — Думаю, мы должны поступать, как того хотят боги, и находить благовидные оправдания, когда поступаем, как нам вздумается.
Соклей приподнял бровь, услышав это. Но не успел он затеять спор, который сделал бы его кандидатом на глоток цикуты, Менедем сказал жрецу:
— Мы искренне благодарим тебя за то, что ты очистил судно.
И посмотрел на Соклея взглядом, говорившим: «Пожалуйста, не надо».
К его облегчению, двоюродный брат послушался.
— Рад от тебя это услышать, молодой человек, — ответил Феаген. — Тот, кто любит богов, и сам будет ими любим.
Он пошел на середину судна и побрызгал морской водой на Родиппа. Раненый, потерявшись в горячечных видениях, стонал и что-то бормотал.
— Боюсь, вы правы, — вздохнул Феаген. — Я уже вижу, как к нему тянется смерть.
— Хотел бы я, чтобы с такими ранами могли что-то поделать хоть лекари, хоть боги, — сказал Соклей.
Нет, он не собирался просто так оставить эту тему.
— Как известно, Асклепий совершал чудеса, — проговорил жрец.
— О да, — согласился Соклей. — Но если бы он делал это чаще, чудеса уже не были бы чудесами, и тогда больше людей прожили бы гораздо дольше.
Жрец мрачно посмотрел на него. Менедем почувствовал себя зажатым между двумя армиями как раз в тот момент, когда они уже готовы броситься друг на друга. Всеми силами стараясь изменить тему разговора, он сказал:
— Ладно, ребята, давайте спустим Родиппа в лодку. А потом позаботимся о нем как можно лучше.
Родипп жалобно взвыл, когда несколько моряков опустили его в лодку. Он продолжал выть даже после того, как товарищи соорудили навес из парусины, чтобы защитить его от палящего солнца.
— Милосерднее всего было бы перерезать ему глотку, — сказал Соклей.
— Он не осознает, что с ним, — ответил Менедем. — Не большая милость, но все же милость.
— И может, боги все же решат сохранить ему жизнь, — добавил жрец.
Менедем ни на мгновение в это не верил. И, стараясь удержать Соклея и жреца от перебранки, он переусердствовал. Если Родипп уже оказался в лодке, как же теперь Феаген вернется в Сунион?
У Менедема не хватило духу снова трогать раненого, поэтому моряки подозвали с берега другую лодку, и Менедем дал сидящему в ней парню пару оболов, чтобы тот отвез жреца домой. Едва лодка удалилась на такое расстояние, что Феаген уже не мог слышать голосов на акатосе — или почти не мог, — Соклей фыркнул и сказал:
— Он, может, и святой, но смышленым его не назовешь.
Феаген напряженно выпрямился. Менедем очень сомневался, что жрец удалился на нужное расстояние.
— Зато он, наверное, считает, что ты — смышленый, но отнюдь не святой, — заявил Менедем.
— Мне плевать, что он считает, — ответил Соклей. — И если ты полагаешь, что…
— Я полагаю, что наш акатос снова ритуально чист, — перебил Менедем. — И, полагаю, это хорошо. А ты? — Он пристально посмотрел на Соклея, как бы говоря, что лучше тому согласиться.
— О да, — признал Соклей. — Я пытаюсь не быть суеверным, но не преуспел в этом так, как мне бы того хотелось. Вряд ли можно быть моряком и не заразиться суевериями.
— Я верю в удачу и верю в богов. Если хочешь заявить, что это делает меня суеверным, давай, — ответил Менедем, прикидывая, насколько длинным окажется спор.
К его удивлению, спора вообще не получилось. Двоюродный брат не услышал его реплики — он смотрел на стайку пролетающих мимо морских птиц.
— И о чем говорит это знамение? — засмеялся Менедем.
Теперь Соклей его услышал.
— Я наблюдаю за ними не ради знамений. Просто вряд ли мне раньше попадался такой вид буревестников.
— О…
У Менедема вытянулось лицо. Многие люди, ответившие так, как сейчас ответил Соклей, солгали бы. Но Соклей? Менедем покачал головой — он безоговорочно верил двоюродному брату.
* * *
Родипп умер через три дня. Команда «Афродиты», заменяя его семью, похоронила беднягу в могиле, выкопанной местным могильщиком. Феаген снова явился на галеру, на сей раз чтобы очистить лодку. Он хмуро посмотрел на Соклея, но тот притворился, что ничего не заметил.
Тем временем у Суниона бросило якорь крутобокое судно с острова Эгина. Поговорив с его капитаном, Менедем заявил:
— Теперь я знаю, куда мы отправимся дальше.
— Что? Неужели на Эгину? — спросил Соклей и, когда двоюродный брат кивнул, воздел руки в воздух. — Почему? Там не купишь ничего, кроме дешевого барахла. Эгинцы славятся по всему Эгейскому морю своими шутками, но что они производят такого, что окупило бы затраты на перевозку?
— У них есть серебро, — ответил Менедем. — Много-много славных «черепах». И еще у них есть храм Артемиды, который, по слухам, собираются украшать. Представляешь, как бы статуя смотрелась в львиной шкуре?
— А…
Соклей подумал немного и сказал:
— Ты сможешь убедить их купить шкуру. Полагаю, там у тебя даже больше шансов на это, чем в Афинах. В Афины наверняка попадает гораздо больше львиных шкур, чем на Эгину.
Менедем поцеловал его в щеку.
— Именно так я и подумал, мой дорогой. И до Эгины всего день пути. — Он указал на запад. — Отсюда виден остров, вон над горизонтом торчит его нос.
— А разве у островов есть носы? — спросил Соклей. — Вряд ли какой-нибудь философ об этом подозревал.
Менедем скорчил ему рожу, но Соклей недолго фантазировал на эту тему.
— Хотел бы я, чтобы вместо Эгины мы двинулись в Пирей, — со вздохом сказал он. — Но без черепа грифона какой смысл туда идти?
— И вправду.
Нет, Менедем не собирался сокрушаться из-за потери древних костей.
— Поглядим, как у нас пойдут дела в другом месте.
* * *
На другой день над Сароническим заливом дул порывистый ветер; гребцы провели порядочно времени на веслах, но, казалось, радовались этому — может, им не терпелось убраться от Суниона, где навсегда остались два их товарища. Соклей не мог задать им этот вопрос, но не удивился бы, если б оказалось, что так оно и есть.
Эгина имела в окружности около ста восьмидесяти стадий — небольшой остров, а в нынешние дни еще и порядком захолустный. Но так было не всегда.
Когда «Афродита» была уже на подходе к тамошнему полису, что лежал на западном побережье, Соклей сказал:
— Было бы куда лучше, если бы Эгина не перешла на сторону Дария перед Марафонской битвой.
— За что и получила по заслугам, а? — спросил Менедем.
— Можно и так сказать, — ответил Соклей. — Афиняне выселили эгинцев и устроили здесь свою колонию. А потом, после Пелопоннесской войны, спартанцы вышвырнули афинян и вернули на остров эгинцев и их потомков.
— Ну и кто же тут живет теперь? — поинтересовался Менедем.
— Эгинцы. Думаю, не очень-то чистокровные, но в наши дни это можно сказать о многих эллинах. Когда полис проигрывает войну…
Соклей щелкнул языком — ему не хотелось даже думать о таких вещах. И все же он не сменил тему:
— Помнишь, когда мы были юношами, на Родосе стоял македонский гарнизон?
Его двоюродный брат, судя по всему, был бы счастлив об этом забыть.
— Наше дело — позаботиться о том, чтобы такого никогда больше не случилось.
— Золотые слова, — кивнул Соклей.
«Если получится», — про себя добавил он, но вслух говорить ничего не стал. Может, ему и приходили в голову зловещие мысли, но он делал все, что мог, чтобы никто об этом не догадался.
Какими бы ни были их отдаленные предки, современные эгинцы говорили на полуаттическом, полудорийском диалекте. Для Соклея он звучал странно, но Менедем сказал:
— Они говорят почти как ты.
— А вот и нет! — негодующе отозвался Соклей.
— А вот и да! Они разговаривают так, будто с рождения говорили на дорийском, но потом отправились учиться в Афины.
— Большинство из них разговаривают так, будто они вообще нигде не учились, — парировал Соклей.
Он гордился аттическими вкраплениями в свою речь: это свидетельствовало о том, что он культурный человек. С его точки зрения, эгинцы говорили отнюдь не как культурные люди. Словом, Соклей с Менедемом оказались в положении ослов из басни Эзопа, только они попали в тупик из-за диалектов, а не из-за снопов сена.
— Хорошо, хорошо. Давай оставим это. — Менедем, отпустив шпильку, был рад сделать двоюродному брату послабление. — Мы миновали скалы, теперь мы в гавани. Продадим львиную шкуру и окупим эту поездку.
— Мы миновали скалы? — изумленно переспросил Соклей.
За Менедема ответил Диоклей:
— А ты и не заметил, молодой господин, как осторожно вел судно твой двоюродный брат? Здесь подходы к гавани такие же скверные, как в Элладе, но он отлично справился со своим делом.
Менедем выглядел очень довольным. Похвала из уст такого отличного морехода, как начальник гребцов, кого угодно заставила бы возгордиться.
«А я даже не обратил внимания на то, чем он занимается», — печально подумал Соклей.
* * *
На следующее утро родосцы понесли темно-желтую шкуру в храм Артемиды, стоявший рядом с храмами Аполлона и Афродиты. Менедем по пути заглянул в храм, посвященный Аполлону.
— Мы можем попытать удачу и здесь, если нам не повезет со жрецом Артемиды. Статуя изображает обнаженного Аполлона… Похоже, вырезана из дерева и стара, как холмы.
Услышав это, Соклей тоже заглянул в храм.
— Интересно, насколько стара эта статуя? Люди уже давным-давно начали делать изображения из мрамора и бронзы.
Менедем только пожал плечами. И правильно сделал — у них было не больше шансов выяснить, сколько лет статуе, чем узнать, сколько лет было черепу грифона… Соклей поморщился, пожалев, что ему в голову пришло такое сравнение. Отсюда не видно было Аттики: более высокая земля Северной Эгины закрывала от Соклея материк, что было для него немалым облегчением.
Мраморная Артемида оказалась не обнаженной, но облаченной всего лишь в мраморную тунику, не доходившую даже до колен.
— О-ей, да она простудится до смерти, если не получит плащ из нашей шкуры, — заметил Менедем.
Соклей огляделся.
— А где жрец? — спросил он, не увидев никого.
Ответа на этот вопрос он тоже не получил.
Спустя некоторое время в храм легкой походкой вошел эгинец, и Менедем спросил:
— Ты — жрец?
Тот покачал головой.
— Нет. Никодром, наверное, все еще в городе. Он любит поспать допоздна, такой уж он человек.
— И чем нам заниматься, пока он не придет? — раздраженно спросил Соклей. — Обрастать мхом?
— Почему бы и нет, приятель, — ответил местный. — Он все равно появится только тогда, когда появится, если ты понимаешь, о чем я толкую.
Соклей фыркнул.
Местный был прав. В храм вошел еще один человек — однако не Никодром. Второй эгинец тоже искал жреца.
— Этот ленивый, поросший плесенью ублюдок, наверное, все еще храпит дома, — сказал он.
Привычки Никодрома, очевидно, были хорошо известны местным жителям. Он бы никогда не стал моряком — но, с другой стороны, он ведь и не пытался сделать карьеру мореплавателя, а будучи жрецом, мог спать, сколько хотел.
— Может, нам стоит найти в городе его дом и побросать камнями в ставни? — еще некоторое время спустя продолжил Менедем.
Как раз когда Соклей уже начал склоняться к тому, что это очень неплохая идея, Никодром с довольным видом неторопливо вошел в храм. Оба эгинца немедленно начали приставать к нему, требуя вернуть деньги, которые, по их словам, задолжал им жрец. Засим последовал не то чтобы дикий гвалт, но нечто вроде.
— Если мы и впрямь продадим ему шкуру, давай позаботимся о том, чтобы сперва увидеть серебро, — негромко проговорил Соклей. — И только потом отдадим шкуру.
Менедем кивнул.
— Полностью с тобой согласен.
Спустя некоторое время кредиторы Никодрома развели руками и ушли. Они так ничегошеньки от него и не добились.
Соклей даже восхищался им — отвлеченно. Ведь им самим полагалось заключить с этим человеком сделку. Оставалось только гадать: а так ли уж нужен в самом деле плащ статуе Артемиды?
— Радуйтесь, — сказал жрец, подходя к двум родосцам. — Итак, что вам? Вы очень терпеливо ждали, пока эти идиоты изрыгали свою ложь.
Соклею жрец не показался слишком сердитым; правда, родосцы еще не пытались получить с него деньги. Но лисьи черты лица этого человека не внушали доверия, как и его ссора с двумя никак не связанными друг с другом эгинцами. Тем не менее Менедем назвал себя и Соклея и сообщил:
— У нас имеется великолепная львиная шкура, которой ты мог бы украсить статую Артемиды.
— Вот как? — Никодром чуть распахнул глаза.
«Он и вправду впечатлен или притворяется?» — подумал Соклей, готовый держать пари, что жрец прикидывается.
Светло-карие глаза Никодрома при определенном освещении имели янтарный оттенок — такие же лисьи, как и все его лицо, а может, даже еще более хитрые.
— Дайте мне взглянуть на шкуру, почтеннейшие, — сказал жрец. — Пожалуйста, дайте мне на нее взглянуть.
Менедем и Соклей расстелили львиную шкуру на полу. Потом Соклей, в счастливом озарении, поднял ее и набросил на плечи мраморной Артемиды.
— Видишь, как смотрится? — спросил он.
— Неплохо, — ответил Никодром. Небольшая похвала, но все же похвала. — Эта шкура может напоминать людям, что богиня и впрямь великая охотница. Но конечно, остается один вопрос: сколько вы хотите за шкуру?
— Пять мин, — ответил Менедем.
Соклей прикрыл рот рукой, чтобы спрятать улыбку. Может, его двоюродный брат и будет в конце концов одурачен, но он нацелился на то, чтобы самому выманить у жреца побольше денег.
Никодром кашлянул.
— Мой дорогой юноша, не может быть, чтобы ты говорил серьезно.
Менедем улыбнулся самой очаровательной своей улыбкой.
— Если хочешь, я подниму цену до шести мин. Вообще-то в наши дни в Европе осталось не так уж много львов.
— И поэтому, привезя львиную шкуру, ты считаешь себя вправе содрать за нее, сколько захочешь? — спросил жрец.
— Не совсем так, — ответил Соклей. — Но вряд ли ты ожидаешь, что мы должны торговать себе в убыток.
— О пяти минах и речи быть не может, — заявил Никодром. — Я могу заплатить две.
— И вправду можешь, — вежливо проговорил Менедем. — Только не нам. Как уже сказал двоюродный брат, нам надо зарабатывать деньги, иначе мы разоримся.
— Что ж, тогда две с половиной мины.
— Пошли, Менедем, — сказал Соклей. — Давай вернемся на судно. Есть много других храмов и много других полисов.
Они свернули львиную шкуру и сделали вид, что хотят засунуть ее обратно в мешок. Соклей краешком глаза следил за Никодромом — если бы жрец дал им уйти, они бы и вправду ушли, вот и все. Но Никодром почти сразу сказал:
— Подождите. Я могу поднять цену до трех мин.
— В таком случае можно потолковать еще немного, — ответил Менедем.
Из Никодрома не получилось бы торговца — хотя бы потому, что он спал допоздна. Он все поднимал и поднимал цену, пока не дошел до четырех мин и двадцати драхм, хотя ворчал и скулил на каждом шагу. Он всеми силами старался показать, что делает родосцам огромное одолжение, вообще снисходя до торга с ними.
— Четыре мины двадцать драхм.
Соклей перевел взгляд со жреца на Менедема и обратно.
— Договорились?
— Договорились! — одновременно сказали Менедем и жрец.
— Сойдет. — Хотя, с точки зрения Соклея, это было лучше, чем просто «сойдет». На Косе они не получили за шкуру таких денег.
«Хорошая, твердая прибыль», — подумал он.
А потом Никодром сказал:
— Давайте я заберу шкуру в город и сразу принесу вам деньги.
Многие покупатели в течение многих лет делали такие предложения. И чаще всего Соклей и Менедем, как и другие торговцы, отвечали согласием. Большинство людей были честными; но что касается Никодрома — в нем Соклей не был так уверен и видел, что двоюродный брат тоже сомневается.
Менедем с улыбкой покачал головой.
— Ты можешь принести деньги, а потом мы отдадим тебе шкуру; или же пойдем в Эгину вместе с тобой.
Никодром гневно посмотрел на него.
— Ты боишься, что я тебя одурачу. Это оскорбление.
— О почтеннейший, мы только что наблюдали, как двое твоих соотечественников пытались получить с тебя деньги, — ответил Соклей. — Если уж им нелегко было вызволить свое серебро, почему нам должно быть легче? Для тебя мы лишь пара чужестранцев. Лучше не рисковать.
— Я уже сказал — серебро, которое они здесь требовали, вовсе им не принадлежало. — Жрец весьма талантливо изобразил возмущение. — Они лишь пара грабителей храмов!
Соклей пожал плечами.
— О вашей ссоре я знаю не больше, чем тебе известно о ссорах на Родосе. Все, что я знаю, — это что ты получишь шкуру лишь после того, как отдашь нам деньги.
Он гадал, уж не испортил ли сделку. «Жаль, если так, — подумал Соклей. — Значит, жулик-жрец с самого начала не собирался нам платить».
Эгинцы, пытавшиеся выжать из Никодрома серебро, явно вели себя так, будто имели на деньги полное право.
— Эти отъявленные мошенники чернят мое имя! — пожаловался Никодром.
— Самый лучший способ доказать это, господин, — заплатить нам ту сумму, на которой мы сошлись, — заметил Менедем. — И едва мы получим «черепах», как согласимся петь тебе хвалу на каждой следующей остановке.
— Но разумеется, мы ничего подобного делать не будем, если ты откажешься от сделки, — добавил Соклей.
Иногда… вообще-то даже довольно часто мошенники начинали вести себя как честные люди, если в противном случае об их плутовстве стало бы известно всему миру.
Был ли Никодром мошенником или нет, но он испустил долгий, раздраженный вздох и сказал:
— Тогда пойдемте, оба. Вы получите ваши деньги. Захватите шкуру, и устраним все сомнения в том, что я честно следую условиям заключенной сделки.
— Пошли, — кивнул Менедем.
* * *
Когда они подошли к дому, Соклей подумал, а сможет ли жрец вообще заплатить, потому что там не оказалось раба, чтобы открыть дверь: Никодром сделал это сам. Может ли человек, не имеющий раба, хранить дома четыре мины серебром? Это казалось Соклею маловероятным.
Он слегка успокоился, увидев женщину, ухаживающую за садиком во внутреннем дворе. Служанке было необязательно открывать двери, но, по крайней мере, Никодрому кто-то помогал.
А потом жрец рявкнул:
— Ступай в женские комнаты, Асина! Со мной пришли торговцы.
— Да, муж мой, — ответила женщина и поспешила прочь, хотя и оглянулась через плечо на родосцев.
— Она не ожидала, что кто-то придет, — извиняющимся тоном сказал Никодром.
— Ничего страшного, почтеннейший, — проговорил Соклей, а сам подумал: «Ты живешь вдвоем с женой? А кто же тогда делает тут все по хозяйству? С такими порядками в доме вам впору быть крестьянами и даже варварами».
— Абсолютно ничего страшного, — повторил за двоюродным братом Менедем.
Его тон был выдержанным и пристойным, но Соклею не понравилось, как он стрельнул глазами в сторону лестницы, по которой ушла на второй этаж Асина.
«Ты же едва ее видел, — подумал Соклей. — А она едва видела тебя. Почему ж тогда я думаю — даже не думаю, а знаю! — что ты хочешь переспать с ней, если получится? Почему? Да потому что ты — мой двоюродный брат, вот почему. И я слишком часто видел тебя рядом с женщинами. И еще я слишком часто видел, как ты попадал из-за них в беду».
Пытаясь не думать о том, что могло происходить — и, скорее всего, и впрямь происходило — в голове Менедема, Соклей спросил жреца:
— Нам подождать здесь, пока ты принесешь деньги?
— О, полагаю, вы можете зайти в андрон, — нехотя ответил Никодром. — Я недолго.
В нормальном доме раб предложил бы гостям вино, оливки и лук. Здесь же они просто сидели в мужской комнате и ждали.
— Ну, что думаешь? — спросил Менедем, едва шевельнув губами. — Жрец нам лжет или он самый великий скряга со времен Мидаса?
— Не знаю, — ответил Соклей. — Но похоже, этот человек — крохобор. Только разве у него хватило бы наглости привести нас сюда, если бы он не мог заплатить?
— Мы это выясним, — сказал Менедем. — У него хорошенькая жена. Ты заметил?
— Нет, и мне хотелось бы, чтобы ты тоже этого не замечал.
Двоюродный брат скорчил Соклею рожу. Но не успели они сцепиться всерьез, как Менедем резко шикнул на брата, и Соклей смолк — он и сам увидел возвращающегося Никодрома. Жрец положил на стол звякнувший кожаный мешочек.
— Вот, пожалуйста, — сказал Никодром. — Четыре мины двадцать драхм. Давайте пересчитайте — и вы увидите, что все честь по чести.
С некоторыми людьми такое предложение дало бы знать Соклею, что пересчитывать необязательно. Но, имея дело со жмотом вроде Никодрома, он все-таки пересчитал, а закончив, поднял глаза и проговорил:
— Боюсь, ты все же недоложил шесть драхм, о несравненнейший.
Соклей разложил серебряные монеты аккуратными рядами и столбиками: теперь Никодром вряд ли мог оспорить его суждение.
— Я принесу их, — сдавленным от ярости голосом сказал эгинец и поспешил прочь.
— Бесстыдник, — бросил Соклей.
— А тебя это удивляет? — Менедем продолжал смотреть на лестницу.
Соклей заметил это с растущей тревогой: в этом году за все время их путешествия его двоюродный брат еще ни разу не посмотрел с вожделением ни на чью жену. Соклей уже начал гадать, что случилось с ловеласом Менедемом.
Но он не успел сделать брату строгое предупреждение, поскольку Никодром и Асина начали громко кричать друг на друга. Соклей не мог разобрать слов, но оба явно были взбешены.
— Очаровательная пара, — пробормотал Соклей.
Менедем ухмыльнулся.
— И впрямь очаровательная, а? И все-таки… О, подожди, жрец снова возвращается.
«Что он собирался сказать? Хотя, может, мне показалось и все обойдется», — подумал Соклей.
Никодром ворвался в андрон с темным, как безлунная полночь, лицом и швырнул на стол полдюжины драхм.
— Вот, — прорычал он. — Теперь довольны?
— Полностью довольны, о почтеннейший, — ответил Соклей. — В конце концов, мы сговорились именно на этой цене.
— Да к воронам… — начал было Никодром, но спохватился и попытался продолжить уже вежливо: — Богиня-охотница будет рада получить плащ из львиной шкуры.
— Конечно, будет рада. — Менедем говорил так же вкрадчиво. И речь его была гладкой, как оливковое масло.
Подозрения Соклея вспыхнули ярким пламенем: он уже и раньше слышал такой задушевный тон. Ну так и есть!
— А скажи, почтеннейший, тебя бы не заинтересовали родосские благовония? — продолжал Менедем. — Или даже… — Он понизил голос почти до шепота: — Изумруды? У меня есть пара прекрасных изумрудов, только что из Египта.
— Да почему я должен интересоваться подобными вещами?! — снова зарычал Никодром, но наклонился поближе к Менедему.
— Никогда не знаешь, что может умиротворить женщину, — заметил тот, как будто не слышал — вместе со всеми соседями, — как жрец только что безобразно ссорился с женой.
Никодром фыркнул.
— Полагаю, так оно и есть.
— Если уж на то пошло, — добавил Менедем, как будто только что о чем-то вспомнив, — у меня имеется также косский шелк, а одежду из такой ткани носит в Эгине далеко не каждая женщина.
— У тебя есть шелк? — переспросил Никодром.
Менедем серьезно кивнул.
Соклей сидел, складывая монеты обратно в мешочек и всеми силами стараясь не рассмеяться. Никодром решил, что Менедем хочет помочь ему помириться с женой, а попутно заработать на этом денег. Но Соклей знал своего двоюродного брата лучше. О да, Менедем был не прочь получить от Никодрома деньги, но чего он на самом деле хотел — так это Асину. Если Менедем сумеет всучить Никодрому благовония, драгоценности или шелк, он воспользуется следующим визитом в этот дом, чтобы прощупать почву, прикинуть, какие у него шансы, и чтобы познакомиться с ней… Даже если она все время будет оставаться в женских комнатах.
— Ну ладно, можешь принести свои товары и показать мне, — сказал Никодром. — Только не сегодня: сегодня я должен отнести шкуру в храм, а днем я буду заниматься жертвоприношениями. Давай завтра утром, только не слишком рано?
— Завтра утром, — согласился Менедем. — Тогда и увидимся.
Никодром едва успел закрыть за ними дверь, как Соклей погрозил двоюродному брату пальцем.
— Я знаю, что у тебя на уме!
— Мой дорогой, не имею ни малейшего понятия, о чем ты. — Но в глазах Менедема плясали искорки, и он не смог говорить убедительно, как ни пытался. — Почему ты не раздуваешься, как жаба, и не говоришь, какой я скверный тип?
Соклей как раз и сам раздумывал — почему он так не поступает. Он ответил как можно более честно:
— Ничего, полагаю, в ближайшее время тебе все хорошенько объяснит Никодром.
— Так-так, — проговорил Менедем. И повторил: — Так-так.
Пройдя несколько шагов, он добавил:
— Вообще-то я бы вполне мог обойтись без его объяснений.
— Не лезь на рожон, — попросил Соклей. — Никодром того не стоит.
Менедем рассмеялся.
— Конечно не стоит. А вот Асина — о, Асина, может, и стоит. Надо посмотреть, как все обернется, всего и делов-то.
Он ткнул двоюродного брата пальцем в грудь.
— Но тут есть один нюанс.
— Какой? — с упавшим сердцем спросил тот.
— Как бы все ни обернулось, мне, скорее всего, удастся заключить с грязным жрецом прибыльную сделку, — сказал Менедем.
— Ну и ну! — негромко проговорил Соклей.
В ответ его собеседник громко рассмеялся.
* * *
Менедем потер подбородок. Он побрился перед тем, как явиться в дом Никодрома, и неплохо побрился: его кожа была гладкой, почти как у безбородого мальчика. И еще он надел все чистое. Никодром воспримет это как должное — жрец не был обделен самомнением. А вот как воспримет это Асина, если вообще воспримет…
— Я это скоро выясню, — пробормотал Менедем и постучал в дверь.
Никодром открыл сам. Потратив столько денег на львиную шкуру, он доказал, что богат; каким же скупым был этот человек, если не покупал раба, чтобы облегчить жизнь себе и жене.
— Радуйся, — сказал он. — Где твой двоюродный брат?
— На рыночной площади, продает товар кому попало, — охотно ответил Менедем. — Но ты, почтеннейший, — особый покупатель, поэтому я здесь, чтобы показать тебе товары, которых еще никто не видел.
Как он и ожидал, это польстило тщеславию Никодрома.
— Входи, входи, — проговорил жрец. Он даже добавил: — Пройдем в андрон, я принесу тебе вина.
Но у Менедема было другое на уме.
— Во дворе было бы лучше, о благороднейший, — сказал он.
Для него, конечно, было бы лучше остаться во дворе, потому что тут Асина смогла бы его увидеть и услышать. Но у Менедема имелось и весьма правдоподобное объяснение своему пожеланию, которое он тут же выложил:
— Ты ведь захочешь рассмотреть шелк и драгоценности при дневном свете.
— Да, верно, — ответил Никодром. — Я не собираюсь дать себя одурачить.
— Так и надо, — сказал Менедем, не обратив внимания на угрожающий тон жреца.
Войдя во двор, он остановился, чтобы восхититься садом:
— Какие великолепные цветы! Удивительно яркая зелень, несмотря на засушливый сезон. И к тому же превосходно подстриженная.
Пожав плечами, Никодром пояснил:
— У меня нет времени на заботы о таких пустяках. За садом ухаживает жена.
— Очень славный сад. — На этом Менедем пока остановился; он был слишком опытен, чтобы напрямую хвалить женщину перед ее мужем.
Но его взгляд невольно скользнул к лестнице и к комнатам, в которые она вела. Что там делает Асина? Прядет? Ткет? Нет, вряд ли — иначе сюда доносился бы звук работающего ткацкого станка. Но она наверняка слышала — а может, даже наблюдала, — что происходит внизу.
— Вот благовония, — сказал Менедем. — Понюхай. Они сделаны из лучших родосских роз.
— Бахвальство, — пробормотал Никодром, но вытащил пробку и понюхал, невольно приподняв брови. — Очень мило.
И тут же спохватился:
— Готов поспорить, цена в любом случае отвратительная.
— Вовсе нет. — Но вместо того, чтобы назвать цену, Менедем продолжал: — Позволь показать тебе косский шелк. Любой женщине в одежде из такого шелка будут завидовать все соседки. Шерсть? Лен? — Он покачал головой. — Они не идут ни в какое сравнение с шелком!
— И цена их тоже не идет в сравнение с ценой шелка.
Да, жрец думал только об одном.
— Шерсть и лен прекрасно подходят для повседневной одежды, — заявил Менедем. — Но ведь твоей жене захочется надеть что-то особенное, не правда ли, когда она выйдет на улицы в праздничный день? В конце концов, женщины не так уж часто выходят из дома, поэтому хотят извлечь как можно больше удовольствия из каждого выхода. А благодаря родосским благовониям и этим изумрудам твоей супруге будут завидовать все женщины Эгины.
— Давай посмотрим на твои так называемые изумруды, — проговорил Никодром. — Я не удивлюсь, если ты попытаешься всучить мне пару стекляшек.
— Клянусь египетской собакой, ничего подобного! — возмущенно ответил Менедем, извлекая изумруды из кошелька на поясе. — Их привезли из владений Птолемея, как я уже сказал. На Милете они шли нарасхват: продав там дюжину камней, я заработал больше таланта. Мои отец и дядя занимались торговлей еще до того, как я родился, их суда ходят по всему Внутреннему морю. Если я буду жульничать, то погублю репутацию нашего торгового дома, а мы не можем себе такого позволить. Вот, о несравненнейший… посмотри сам.
Эти два изумруда Менедем намеревался отвезти в Афины — в их числе был и самый большой и прекрасный камень из всех купленных у капитана крутобокого судна. Даже Никодром не смог бы заявить, что это стекляшки, увидев их глубокий сочный цвет и восковой блеск.
Жрец со вздохом вернул камни Менедему.
— Ты наверняка запросишь слишком много, — предрек он, тем самым признав, что камни подлинные.
— Я запрошу столько, сколько они стоят. — И, возвысив голос, чтобы его слышно было в женских комнатах, Менедем спросил: — Разве твоя жена не заслуживает всего самого лучшего?
Никодром замахал руками и затряс головой, словно пытаясь отогнать пчелу.
— Дай мне посмотреть на шелк, который ты так расхваливал, — сказал он.
— Нет ничего лучше шелка, чтобы сделать красивую женщину еще красивее.
И снова Менедем понадеялся, что его слова предназначаются не только для мужа Асины, но и для нее самой.
— Вот здесь — превосходная штука. Взгляни.
Он развернул шелк и поднес к свету.
— Только взгляни, какой он прозрачный: можно видеть прямо сквозь ткань.
— Это же неприлично! — воскликнул Никодром.
— Только если женщина, облаченная в такую одежду, не стоит того, чтобы на нее смотрели, — подмигнув, как мужчина мужчине, ответил Менедем. — Ты просто не поверишь, почтеннейший, сколько шелка продал мой двоюродный брат самой модной гетере Милета.
— Я не хочу, чтобы моя жена была похожа на гетеру, — заявил Никодром, но его голос с каждым словом терял силу.
Разве мужчина не вправе хотеть, чтобы его жена выглядела как можно желанней?
— Тебе стоит еще разок понюхать благовония. — Менедем снова вытащил пробку из маленького кувшинчика. — Вот. Слаще меда, верно?
Судя по тому, как сморщился жрец, ему очень хотелось возразить, но он не мог.
— Сколько… сколько ты за все хочешь? — спросил Никодром почти со страхом.
— За изумруды — девять мин за каждый, — ответил Менедем. — Две мины за шелк и двадцать драхм за благовония.
Все цены были неслыханно высоки, и Менедем понимал, что ему очень повезет, если окажется, что Никодром этого не знает. Жрец определенно переплатил за львиную шкуру, но теперь взревел, как заклейменный теленок.
— Неслыханно! — брызгая слюной, воскликнул он. — Абсурд! Наглый грабеж, иначе это не назовешь!
Менедем пожал плечами.
— Если ты не заинтересован в покупке, я уверен, кто-нибудь другой захочет принарядить по моде и украсить драгоценностями свою жену. Такие товары вообще-то появляются на Эгине не каждый день, даже не каждый год.
Это было вполне справедливо. В минувшие времена, которыми так интересовался Соклей, Эгина была крупным полисом, но теперь она давно уже превратилась в захолустье, которое полностью затмевали Афины. «Афродита» никогда бы тут не остановилась, если бы не пираты.
Но самый важный вопрос заключался в том, сколько же именно серебра имеется у Никодрома? Менедем покачал головой. Нет, самый важный вопрос заключался в том, сколько он потратит. Если этот скряга не раскошеливается на покупку раба, то раскошелится ли он на то, чтобы порадовать жену? А если жрец не собирается ничего покупать, то зачем, спрашивается, он вообще пригласил Менедема? Упрямство супруга могло сильно расстроить Асину, а Менедем уже понял, что она не из тех, кто стесняется высказать все мужу.
Облизнув губы, Никодром проговорил:
— Я дам тебе пять мин за один из изумрудов, одну мину за шелк и десять драхм за благовония.
— Всего один изумруд? — спросил Менедем, в трех словах дав понять, что жрец — самый скаредный человек на свете.
— Я не могу позволить себе купить оба, — ответил Никодром.
Что-то в голосе жреца подсказало Менедему, что он лжет. «И жена его это поймет», — жизнерадостно подумал родосец.
Тем временем Никодром справился со своим раздражением.
— И я собираюсь выбрать, который камень возьму, ты слышишь?
— Конечно. — Менедем говорил так, будто ублажал безумца. Потом его голос стал тверже: — Но ты не выберешь ни одного, пока твоя цена не приблизится к моей.
Он чуть было не сказал: «Пока ты не заплатишь мою цену», — но тогда он просто лишил бы Никодрома возможности торговаться.
— Похоже, ты считаешь, что вправе приплыть на Эгину с диковинками и дурачить людей, снимая с них последнюю обувку, лишь потому что мы нечасто видим такие вещи, — проворчал жрец.
Поскольку Менедем именно так и думал, он особо не возражал. Назначенная им цена была настолько высокой, что даже первые встречные предложения Никодрома гарантировали ему немалую прибыль. Однако Менедем не собирался так быстро соглашаться.
Засим последовал торг, во время которого Менедему один раз пришлось задуматься, не слишком ли он переусердствовал, — это произошло, когда Никодром топнул ногой и закричал:
— Нет, клянусь богами! Больше ни драхмы! Забирай свой хлам — и вон из моего дома!
— Как пожелаешь, почтеннейший, — холодно проговорил торговец.
Мгновение спустя сверху донесся грохот: кто-то уронил — или с силой бросил — глиняный горшок.
«Так и есть, за нами и вправду наблюдают», — подумал Менедем.
Он сделал вид, что не услышал шума и не заметил, как вздрогнул Никодром, — просто собрал шелк и благовония и направился к двери.
— Подожди! — с несчастным видом окликнул его Никодром. — Может, мы могли бы потолковать еще немного.
— Может быть. — Менедем постарался обронить это так, будто делал жрецу одолжение. — Если ты готов проявить больше благоразумия.
— Это ты неблагоразумен. — Но Никодром нервно посмотрел в сторону женских комнат, как бы ожидая, что там вот-вот разобьется еще один горшок.
Менедему вспомнилась поговорка: «Даже Геракл не может выдержать сразу две битвы». Никодром смог бы выстоять против Менедема, но против Менедема и своей жены у него не было никаких шансов.
— Итак, мы пришли к соглашению? — некоторое время спустя спросил родосец.
— Полагаю, да. — Жрец покусал ноготь. — Семь мин пятьдесят драхм за изумруд. Одна мина шестьдесят драхм за шелк. И двадцать драхм за благовония.
Он с победным видом ухмыльнулся торговцу, назвав последнюю цифру. Менедем улыбнулся в ответ, как бы признавая, что тут Никодром победил. Он не сказал жрецу, что намеренно уступил в мелочи, чтобы не так много уступить в более крупном торге. Пусть Никодром отпразднует свой маленький триумф, если это сделает его счастливым.
— Это будет… — стал считать на пальцах Менедем. — Дайка прикинуть… девять мин и двадцать две драхмы. Если ты принесешь серебро, ты сможешь выбрать тот изумруд, который тебе приглянется.
— Подожди здесь, — мрачно проговорил Никодром. — Я сейчас вернусь.
И он с затравленным видом юркнул в дом.
Менедем поднял голову и посмотрел в сторону женских комнат. К его разочарованию, Асина вела себя тихо. Но она уже позаботилась о том, чтобы внизу ощущалось ее присутствие.
Когда жрец вернулся с новым кожаным мешочком, Менедем сказал:
— Если не возражаешь, я отнесу это в андрон.
— Я совершил одну маленькую ошибку, и теперь все считают меня вором, — еще больше помрачнел Никодром.
«Конечно. А ты чего ждал?» — подумал Менедем.
Он не сказал этого вслух, хотя ему и очень хотелось. Вместо этого он ответил:
— Вовсе нет. Но я вроде моего двоюродного брата: хочу, чтобы все было правильно.
Когда Менедем сосчитал в андроне монеты и выложил их поблескивающими столбиками и рядами, он обнаружил, что Никодром принес на четыре драхмы больше. Менедем отобрал четыре «черепахи» и молча протянул их жрецу: он не сомневался, что эгинец добавил лишние деньги, чтобы испытать его честность.
— Э… Спасибо, — слегка смущенно проговорил Никодром.
— Не за что, — ответил Менедем. — Мне не нужно лишнего, мне нужна только та сумма, о которой мы с тобой договорились.
То было не совсем правдой, но Никодром этого не знал. Лучший щит — демонстрация своих добродетелей.
— Уверен, твоя жена будет наслаждаться тем, что ты для нее купил. — Менедем слегка повысил голос в надежде, что его услышат в женских комнатах.
— Я и хочу, чтобы она наслаждалась, — ответил Никодром. — Я хочу, чтобы мои деньги окупились. А теперь, поскольку у нас с тобой больше нет никаких дел…
Это едва могло сойти за вежливый намек; еще мгновение — и жрец закричал бы: «Убирайся из моего дома!»
Менедем сунул монеты в мешочек, подхватив те две, что упали на пол и чуть было не укатились, и быстро зашагал к двери.
Никодром с силой захлопнул ее за ним.
Идя по улице, Менедем начал насвистывать персидскую любовную песню, мотив которой завезли в Элладу воины Александра Великого. Насвистывая, он взглянул на второй этаж, туда, где, по его расчетам, находились окна женских покоев. Если одна из ставней приоткроется, он будет действовать по ситуации. Если нет — то вернется на «Афродиту» с сознанием, что получил от Никодрома порядочно серебра.
Менедем не мог долго болтаться у дома и насвистывать, потому что тогда Никодром догадался бы, чем он тут занят. Сбежать от сердитого мужа после обольщения входило в правила игры. Но сбежать до обольщения было бы просто постыдно.
Менедем внезапно перестал свистеть, потому что ставень таки открылся. Женщина, выглянувшая в окно, не была красавицей, но… «Она красивей, чем того заслуживает Никодром», — подумал Менедем.
— Радуйся, милая, — негромко проговорил он. — Твой муж купил тебе очень симпатичные вещи.
Если бы Асина оказалась более верной супругой, чем того заслуживал жрец, такая фраза вряд ли привела бы к беде.
Глаза женщины вспыхнули, и Менедем понял, что у него есть шанс.
— Ну и что? — спросила Асина; в ее голосе не было ничего, кроме презрения. — Я слышала, как ты его пристыдил, чтобы заставить раскошелиться. Интересно, каково это — быть с человеком, который сам, без напоминаний, заботится о том, чего хочет женщина?
Менедем ухмыльнулся. Он как раз и надеялся, что она чувствует что-то вроде этого. Будь он на месте Асины, он бы наверняка испытывал похожие чувства. Лучшего вступления не пожелаешь.
— Дорогая, если ты хочешь выяснить, каково быть с таким человеком, скажи мне, когда твоего мужа не будет дома, — проговорил он.
Асина не могла ошибиться в значении этих слов. Не могла — и не ошиблась.
— Никодром собирается завтра утром в храм, — ответила она. — И пробудет там почти весь день.
— Так-так. Разве это не интересно? — спросил Менедем. — Итак, если я постучу в переднюю дверь, в доме будет только бедная одинокая женщина? — Он подмигнул.
Асина не подмигнула ему в ответ. Она выглядела взбешенной.
— Никодром слишком скаредный, чтобы купить мне раба, — огрызнулась она. — Удивительно, как ты заставил его раскошелиться. Ты, должно быть, можешь уговорить кого угодно на что угодно.
Выражение ее лица изменилось: теперь вместо того, чтобы злиться на мужа, она рассматривала Менедема.
— Кто знает, на что ты способен уговорить меня?
— Мы выясним это завт…
Менедем не договорил, потому что она торопливо закрыла ставень. Может быть, Никодром поднялся по лестнице, чтобы показать жене, что купил.
* * *
Когда Менедем вернулся на «Афродиту», Соклей приветствовал его словами:
— Ну, как все прошло?
Вместо ответа Менедем протянул двоюродному брату кожаный мешочек. Соклей взвесил его на руке и негромко присвистнул.
— Тут, должно быть, девять или десять мин серебром — к тому же эгинских мин, а они тяжелее наших.
— Девять с половиной, — ответил Менедем и посмотрел на Соклея с невольным уважением.
Его двоюродный брат мог быть хлопотливым, как наседка, но в торговле он разбирался великолепно.
— Как ты так быстро догадался?
— Я сперва прикинул вес по родосским меркам, потому что так мне привычней, — объяснил Соклей. — Я знаю, какую часть эгинской мины составляет родосская, поэтому пересчитал деньги прежде, чем подал голос.
Он говорил так, будто в этом не было ничего особенного. Для него это и впрямь было в порядке вещей.
— Ты много из него выжал, — добавил Соклей. — Браво.
— Спасибо.
— Вообще-то я имел в виду не только деньги. Как прошло остальное?
Менедем не сразу понял, а когда до него дошло, моргнул. У Соклея не было привычки спрашивать двоюродного брата о том, как у него идут дела с чужими женами, если не считать попыток отговорить его от этого.
— Тебе, должно быть, очень не нравится Никодром, — пробормотал Менедем.
Соклей кивнул.
— Завтра он идет в храм совершать жертвоприношение, — сказал Менедем. — Ну а я тем временем вернусь в его дом.
— Браво, — снова проговорил Соклей. — Только захвати с собой меч.
— Меч? — Менедем покачал головой. — Я собирался пустить в ход свое копье.
Соклей фыркнул.
— Я знаю, что ты собираешься сделать. Но нам не известно, что на уме у Никодрома и женщины. Жрец может вернуться в самый неподходящий момент… Помнишь, как в Трасе прошлым летом ты прыгал из окна? К тому же женщина может играть не в ту игру, в какую ты думаешь. Так что лучше захвати меч.
Когда Менедем думал об Асине, он видел в ней лишь привлекательную женщину. Когда Соклей думал о ней, он видел беду. И это очень наглядно демонстрировало разницу между двоюродными братьями. Менедем не стал спорить: если сам он не чуял беды, это еще не означало, что беда и впрямь не могла случиться.
— Ладно, — сказал Менедем. — Возьму меч. И буду прохаживаться по улицам, словно бандит или варвар.
— Вот и хорошо, — ответил Соклей.
* * *
Утром Менедем не смог отправиться в город так рано, как ему бы хотелось. Никодром любил поспать допоздна, не стучать же Менедему в дверь дома жреца до того, как уйдет хозяин? Поэтому родосец заставил себя подождать, пока солнце не поднимется над восточным горизонтом повыше, и только тогда покинул гавань и двинулся в город Эгину.
Бронзовые ножны меча при каждом шаге ударяли его по левому бедру. Двое местных странно посмотрели на юношу, но никто, казалось, не склонен был задавать вооруженному человеку слишком много вопросов.
Менедем постучал в дверь дома Никодрома и тут же уронил руку на рукоять меча. Если Асина и впрямь играет в игру, о которой подумал Соклей…
Женщина открыла дверь.
— Входи, только быстро. Не болтайся тут, не то соседи могут увидеть. — Она говорила так, словно порядком напрактиковалась в обмане.
«Небось я не первый, кто приходит сюда в отсутствие ее мужа», — подумал Менедем.
Но если она так напрактиковалась в обмане…
— Стоило ли тебе душиться благовониями? — спросил он. — Никодром наверняка заметит.
— А он думает, что я надушилась ради него. Он вообще думает, что все на свете — ради него. — Асина даже не пыталась скрыть своего презрения.
— Ну-ну, — вежливо поддакнул Менедем.
Этот отзыв соответствовал его собственным представлениям о жреце.
— Как можно быть таким скрягой, имея такую хорошенькую жену? — улыбнулся он Асине.
Она рассматривала юношу так же внимательно, как и он ее.
— А ты парень не промах, верно? — спросила женщина. — Сколько раз ты уже занимался подобными делами?
— Достаточно часто, чтобы знать, что лучше не отвечать на этот вопрос — Менедем погрозил ей пальцем. — И лучше самому его не задавать.
Он наблюдал за выражением лица женщины, пока она обдумывала эти слова. Наконец Асина кивнула.
— Ты, вероятно, прав. Ну да ладно… — Она шагнула к нему.
Менедем ее обнял. Асина была всего на пару пальцев ниже, и ей почти не пришлось запрокидывать голову, чтобы встретиться с ним губами. Жене Никодрома было слегка за двадцать — слишком молода, чтобы иметь серьезные проблемы с зубами. Поцелуй длился долго.
Когда Асина наконец отодвинулась, в ее глазах плясало веселье.
— Представляешь, а я никогда еще не целовалась с бритым мужчиной. Это… В общем, совсем другое.
Мгновение Менедем рассуждал так же педантично, как Соклей: «Ты так говоришь, но это еще не значит, что так оно и есть на самом деле».
— Лучше или хуже? — спросил он, но не дал ей ответить: — Почему бы нам не поцеловаться снова, чтобы ты смогла получше разобрать?
Они так и сделали. Асина всем телом прильнула к Менедему; ее груди были и мягкими и упругими одновременно. Одной рукой юноша погладил ее волосы, вторую положил на ягодицы. Асина потерлась о него и пробормотала:
— Милый.
Менедем поцеловал женщину в шею и потеребил губами мочку ее уха.
Его большой и указательный пальцы дразнили ее соски сквозь льняную ткань одежды. Асина запрокинула голову и тихо вздохнула. Тогда Менедем взял ее руку и подвел к своему члену; ее пальцы сомкнулись на нем. Она сжала, не слишком сильно.
Спустя некоторое время Менедем отодвинулся. Он провел в море уже немало времени и не хотел слишком быстро истощить свои силы.
— Ну, пойдем, — позвала Асина. — Давай поднимемся в мою спальню.
Они двинулись через двор, и тут Менедем вдруг сказал:
— Подожди.
Асина остановилась, приподняв бровь.
— А почему не здесь? — спросил Менедем.
— На свету? — Теперь она подняла обе брови. — Да ты бесстыдник.
— Благодаря тебе. — Менедем развязал ее пояс, потом стащил через голову ее одежду, а когда женщина осталась нагой, склонил голову и стал целовать ее груди.
Соски Асины оказались больше и темнее, чем он ожидал; на животе виднелись бледные линии.
— Ты уже родила ребенка, — удивленно проговорил он.
Лицо ее потемнело.
— Я родила двоих. Но ни один из них не дожил до второго дня рождения. Может, твое семя окажется сильней, чем семя Никодрома.
— Я тоже на это надеюсь, раз ты того хочешь.
Его рука скользнула туда, где сходились ее ноги. Асина слегка расставила их, чтобы ее было легче гладить. Потом Менедем сказал:
— Наклонись вперед.
Асина так и поступила, упершись ладонями в каменную скамью. Менедем снял хитон, встал позади нее, и женщина оглянулась через плечо.
— О, — выдохнула она негромко, когда он в нее вошел.
Менедем держал женщину за талию — его кожа была темной от загара, ее — почти белой, снова и снова попадая в цель и время от времени останавливаясь, чтобы продлить свое и ее удовольствие.
Асина покачала головой (ее темные волосы при этом разлетелись), задохнулась, задрожала и издала короткий приглушенный крик, в тот же миг сжав его внутри себя, чтобы больше он не смог больше сдержаться ни на мгновение. Он вошел глубоко, в этот радостный миг забыв обо всем на свете.
Потом Менедем похлопал ее по заду, и женщина начала отодвигаться, готовясь выпрямиться.
— Не надо, — сказал юноша и начал все заново: он и вправду слишком долго пробыл в море.
Асина снова оглянулась.
— Ну-ну. Неудивительно, что тебе удавалось проворачивать такие дела и раньше.
— Вовсе не удивительно, — согласился Менедем так самодовольно, что она рассмеялась.
Менедем продолжал, на этот раз не делая остановок, как раньше, чтобы поберечь силы: несмотря на свое хвастовство, он начал гадать, сможет ли вообще кончить. Но, задыхаясь, он все-таки кончил и заставил Асину кончить одновременно. И только тогда резко отодвинулся.
Третий заход последует не скоро… А скорее всего, и вообще не последует.
Менедем и Асина торопливо оделись.
Теперь, когда они выполнили то, что было задумано, оба вели себя друг с другом куда осторожней, чем раньше.
«Может, просто потому, что теперь мы с Асиной уже больше не ослеплены», — подумал Менедем, снова опоясываясь мечом.
— Тебе он ни к чему, — сказала Асина.
— Никогда не знаешь, кто может явиться домой в неурочное время, — ответил Менедем.
Разумеется, он не упомянул о своих подозрениях, что Асина могла помочь мужу заманить простака в ловушку. Женщина покачала головой.
— Никодрома не будет весь день. Дела заботят его больше, чем жена. Да я вообще у него на последнем месте. Если бы наш сын выжил, может, тогда… — Она снова покачала головой. — Нет, вряд ли. Его бы заботил мальчик, но не я.
— Мне очень жаль, — сказал Менедем.
— Да? Почему? — Смех ее был неровным и острым, как зазубренный наконечник стрелы. — Ты получил, что хотел. Так о чем тебе теперь волноваться?
Сколько мужчин входили в эту дверь, пока Никодром был в храме? Менедем почти посочувствовал жрецу, чего никак от себя не ожидал.
— У тебя и раньше были любовники, — уязвленно сказал он.
— Были, — кивнула Асина. — Ты дал мне то, что требовалось. Но ты вряд ли можешь дать то, чего я хочу.
«И что же это такое?» — подумал Менедем.
И почти сразу нашел ответ. Пара рабов, более высокое положение в обществе. Наверняка эти потные совокупления тайком не могли дать Асине ничего такого; она могла получить все это только от мужа — и Менедема впрямь не особо волновало, есть у нее такое или нет.
— Шелк и изумруды тебя утешат, — сказал он.
— Немного, — ответила Асина — она была из тех, кто вечно желает большего.
Менедем очень хорошо это понимал, он и сам был таким.
— Теперь тебе лучше уйти, — решила женщина.
— Да, ты права.
Менедем подумал — а стоило ли вообще сюда приходить. Скорее всего, стоило. Он ведь не искал чего-то большего, чем простое физическое наслаждение. Но никогда еще, получив такого рода удовольствие, он не чувствовал себя после этого настолько опустошенным.
Асина поцеловала любовника, открывая запор на двери.
— Ты будешь вспоминать меня, когда уплывешь из Эгины? — спросила она.
— Я никогда тебя не забуду.
То могло быть красивым комплиментом, вежливой ложью, но Менедем услышал в своих словах болезненную правду. Асина, должно быть, тоже ее почувствовала, потому что самодовольно улыбнулась. Значит, восприняла это как похвалу — что ж, Менедем не стал разуверять женщину, сделав ей тем самым последнее одолжение.
Два маленьких голых мальчика, один лет восьми, второй лет шести, играли на пыльной улице с игрушечной повозкой. Когда Менедем вышел из дома жреца, мальчуганы подняли глаза и начали хихикать. Почувствовав, как у него загорелись уши, родосец поспешил прочь, на рыночную площадь.
* * *
Увидев Менедема, приближающегося к небольшой выставке товаров, которые разложили моряки с «Афродиты», Соклей помахал ему рукой.
— Рад, что ты вернулся, — окликнул он двоюродного брата и тут же спросил: — Ну, как дела?
— Очень хорошо, спасибо. А у тебя?
Соклей возвел глаза к небу. Двое моряков, подносившие ему товары, загоготали. Третий уставился на них непонимающим взглядом, и один из товарищей, наклонившись к нему, что-то прошептал. Менедем не расслышал, что именно, но увидел сопровождавший слова непристойный жест. До третьего моряка наконец дошло, и он тоже рассмеялся.
— Хорошо, — проговорил Соклей. — Тебя не захватили, чтобы потребовать выкуп, тебя не убили…
— Насколько я заметил — нет, — согласился Менедем.
— Перебивай сколько хочешь, я все равно задам нужные вопросы. Например: можем ли мы остаться на Эгине, не беспокоясь о том, что нас пырнут ножом, как только мы сойдем с «Афродиты»?
Это и впрямь был важный вопрос. Менедем подумал о двух маленьких хихикающих мальчиках — они, наверное, были не единственными соседями, заметившими, как он приходил в дом Никодрома в отсутствие жреца. Что означало…
Менедем покачал головой.
— Не уверен, что можем.
— Вот и еще один порт, куда нам в ближайшее время дорога заказана, — со вздохом проговорил Соклей. — Похоже, в каждом путешествии появляется такое место, а?
— Здесь все не так, как было в Галикарнасе или в Трасе, — запротестовал Менедем. — Думаю, я просто пополнил собой длинный список мужчин, которых ненавидит Никодром.
— А, вот как?
— Боюсь, что так. — И, не желая долго терзаться размышлениями над содеянным, Менедем спросил: — Как тут идут дела?
Соклей пожал плечами.
— Я продал немного шелка, а в придачу — пурпурной краски и несколько кувшинчиков благовоний, но вообще-то люди не рвутся покупать. Вероятно, Диоклею пора начать вытаскивать моряков из таверн и борделей, что скажешь?
— Ты имеешь в виду — нам пора покидать Эгину? — спросил Менедем, и Соклей кивнул.
Менедем подумал и тоже кивнул.
— Наверное, уже пора двинуться обратно на Родос. Пусть мы вернемся немного рано, ведь мореходный сезон еще не кончился, ну и что. Главное, мы выполнили почти все, что наметили.
— Знаешь, мой дорогой, я тоже так считаю, — согласился Соклей. — Если мы вернемся сейчас, то привезем солидную прибыль. Однако если будем странствовать еще месяц, то вполне можем остаться в убытке. Поэтому я не возражаю против того, чтобы пораньше вернуться домой.
— Я тоже не возражаю, — заявил Менедем.
«Какой же я лжец», — подумал он.
