ГЛАВА 32
Под треск и рев железных факелов на ночном ветру Илак вступил в совместный лагерь. Тэмучжин отправил Арслана передать хану приглашение, как только Волки остановились. Сам он не пожелал идти. Увидев Илака, шагавшего мимо юрт туда, где сидел он сам с братьями, Тэмучжин еще не знал, выпустит ли Волка живым. Напасть на гостя — преступление, которое запятнало бы и его, и олхунутов, и кераитов, но он думал, что, возможно, Илака удастся заставить нарушить обычай, и тогда появится законное право убить его.
Илак раздался с тех пор, как Тэмучжин видел его в последний раз. Голова его была выбрита, лишь одна заплетенная в косичку прядь болталась при ходьбе. Поверх рубахи и штанов на нем был тяжелый черный халат, подбитый темным мехом. Тэмучжин сузил глаза, узнав рукоять меча в виде волчьей головы, висевшего на бедре Илака. А Волк шел среди юрт, не оглядываясь по сторонам, не отрывая взгляда от фигур у центрального костра. Рядом с ним шел Толуй, еще более огромный и могучий, чем был несколько лет назад.
Чтобы показать, что ему наплевать на пришедшего человека, Тэмучжин хотел остаться сидеть, но не смог. Когда Илак и Толуй приблизились, он встал, и его братья тоже, словно по сигналу. Тогрул увидел, как они все подобрались, и со вздохом поднялся сам. За спиной его выпрямились Юань и десяток его лучших телохранителей. Что бы там ни задумал Илак, его жизни придет конец, подай он малейший повод.
Взгляд Илака перешел с Тэмучжина на Хасара и Хачиуна. Гость нахмурился, увидев и Тэмуге. Он не узнал младшего сына Есугэя, хотя заметил страх в его глазах.
В глазах других страха не было. Все они были готовы наброситься на него — бледные, напряженные, с колотящимися сердцами. Всем хан Волков являлся во сне, и они убивали его тысячи раз и просыпались в ярости. Хачиун и Хасар в последний раз видели Илака, когда он уводил Волков, бросив семью прежнего хана умирать в степи накануне зимы. Все, что они претерпели с того дня, можно было бросить к его ногам. В их воображении он приобрел черты чудовища, и странно было видеть перед собой обычного человека, постаревшего, но еще сильного. Трудно было оставаться невозмутимыми.
Взгляд Толуя был прикован к Тэмучжину. Желтые глаза не отпускали его. У него тоже были свои воспоминания, но сейчас он был куда менее уверен в себе, чем тогда, когда схватил сына Есугэя и привез его к своему хану. Он умел издеваться над слабыми и пресмыкаться перед имеющими власть, но не знал, как отвечать Тэмучжину, потому растерянно отвел взгляд.
Первым заговорил Тогрул, когда почуял, что молчание стало слишком взрывоопасным.
— Будь гостем, — предложил он. — Не поужинаешь ли с нами?
Илак кивнул, не сводя взгляда с братьев.
— Поужинаю, — отозвался он.
От звука его голоса Тэмучжина охватил новый приступ ненависти, но он вместе с прочими опустился на войлочную кошму, глядя, не потянутся ли к оружию Илак или Толуй. Его собственный меч лежал под рукой, и он не позволял себе расслабиться. Сансар тоже считал, что уж в собственной юрте он в безопасности.
Обеими руками Илак взял чашу соленого чая, и только тогда Тэмучжин взял свою и выпил, не ощущая вкуса. Он молчал. Как гость, Илак должен был заговорить первым, и Тэмучжин спрятал свое нетерпение за чашей.
— В прошлом мы были врагами, — начал было Илак, осушив свою чашу.
— Мы и сейчас враги, — перебил его Тэмучжин.
Илак повернулся к нему и сидел теперь неподвижно. Среди стольких людей, готовых вцепиться ему в глотку, он делал вид, что спокоен, хотя глаза его налились кровью так, словно он налился перед встречей.
— Может, это и верно, однако я не за этим приехал сегодня, — спокойно сказал Илак. — Племена судачат о том, что татары идут на юг. Это ты подтолкнул их к войне своими нападениями.
— И что с того? — отрезал Тэмучжин.
Илак натянуто улыбнулся. В нем закипал гнев. Давно уже с ним никто так резко не разговаривал.
— На равнинах не осталось бродяг, — продолжал Илак. — Они присоединились к тебе, чтобы встать против общего врага.
Тэмучжин вдруг понял, зачем Илак привел Волков. Он чуть приоткрыл рот, но не сказал ничего, позволяя Илаку самому закончить мысль.
— Я много слышал о молодом Волке, который изводит татар набегами, — продолжал Илак. — Твое имя славно теперь в степях. Твой отец гордился бы тобой.
Тэмучжин чуть не бросился на него. Ярость клокотала в горле, как кровавая желчь. Он с огромным трудом владел собой, и Илак, почуяв это, внимательно наблюдал за ним.
— Я не знал, что ты сумел объединить олхунутов с кераитами, пока Волки не начали кочевать. Но мне сдается, что тебе все же нужны мои люди, чтобы сокрушить татар и загнать их обратно на север.
— И сколько у тебя? — осведомился Тогрул.
Илак пожал плечами.
— Сто сорок. — Он посмотрел на Тэмучжина. — Их достоинства ты знаешь.
— Они нам не нужны, — отрезал Тэмучжин. — Теперь я хан олхунутов. Ты нам не нужен.
— Верно, ты не в таком отчаянном положении, как я думал, — улыбнулся Илак. — Но тебе по-прежнему нужны все всадники, каких ты только можешь найти, если мои сведения о числе твоих воинов верны. Иметь Волков с собой означает, что в живых останется больше людей из твоего племени. И ты это понимаешь.
— А что взамен? Ты же не задаром дашь воинов, — заметил Тэмучжин.
— У татар есть серебро и кони, — отвечал Илак. — У них есть женщины. Это войско состоит из многих племен. У них должно быть много добра при себе.
— Значит, тебя пригнала сюда жадность, — ухмыльнулся Тэмучжин.
Илак слегка покраснел от гнева, и Толуй рядом с ним заерзал, задетый замечанием.
— Волки одни не выстоят, — признался Илак. — Нам придется уйти на юг, когда приблизятся татары. Услышав, что кераиты остаются и что твои молодцы с ними, я подумал, что ты забудешь наши раздоры. Но что бы там ни было, это дела не меняет. Тебе нужны Волки. Я нужен тебе.
— За шестую добычи, — пробормотал Тогрул.
Илак глянул на него, пряча отвращение к жирному кераитскому хану.
— Если их встретят три хана, то и добычу делим на три части.
— Я не стану торговаться как купец, — отрезал Тэмучжин, прежде чем Тогрул успел ответить. — Я еще не сказал, что принимаю тебя.
— Ты не сможешь помешать мне драться с татарами, если я того пожелаю, — негромко сказал Илак. — И нет стыда в том, чтобы обсуждать дележку, которая непременно начнется, когда враги будут разбиты.
— Да я могу помешать тебе одним словом, — не согласился Тэмучжин. — Я могу сначала разбить Волков. — Гнев овладел им; он понимал, что ведет себя как глупец, но ничего поделать с собой не мог. Он стал подниматься.
— Ты не сделаешь этого с семьями, — уверенно начал Илак, останавливая его жестом. — А если бы и сделал — только отдал бы ветру жизни, необходимые тебе для сражения с татарами. Что толку резать друг друга? Мне говорили, Тэмучжин, что ты человек проницательный. Так покажи сейчас свою проницательность.
Все собравшиеся уставились на Тэмучжина в ожидании ответа. Он ощутил их взгляды, разжал загрубевший кулак и овладел собой, отвел руку подальше от меча. Илак не шевелился — иначе смерть настигла бы его в тот же миг. Увидев, как отважен его враг, Тэмучжин устыдился. Он вспомнил о тех временах, когда был мальчиком среди мужей. Он понимал, что без воинов Илака ему не обойтись, если, конечно, он сумеет принять этот союз.
— Твои Волки будут подчиняться моим приказам? А ты сам? — спросил Тэмучжин.
— В сражении только один командир, — отвечал Илак. — Дай мне под начало крыло. И я устремлюсь на поле битвы, подобно другим твоим воинам.
Тэмучжин покачал головой.
— Ты не знаешь наших сигналов рогов, ты не знаешь построений, которые ведомы другим. Это тебе не просто скакать вперед да убивать скольких получится.
Илак отвел взгляд. Он еще не знал толком, что его ожидает, когда велел Волкам свертывать юрты и готовиться к перекочевке. Он думал, что хочет захватить добро разбитых татарами племен, но в глубине души, как истинный волк, чувствовал запах крови и не мог противостоять этому зову. За всю его жизнь в степях не являлось ничего подобного татарскому войску. Есугэй сразился бы с этим невиданным войском, и весть о том, что его сыновья будут противостоять идущему на юг воинству, уязвило душу Илака.
Однако он ожидал, что встретит людей, дрожащих от страха, и думал, что они с радостью примут его. Но олхунуты были уже в союзе с кераитами, так что ценность воинов Илака оказалась для Тэмучжина не столь велика. Илак собирался вытребовать половину добычи, а вместо этого встретил холодность и надменность сыновей Есугэя. Но он уже принял решение. Он не мог плюнуть на все и увести Волков. Власть его над племенем пошатнется, если воины поймут, что их предводителя отвергли. В пляшущем свете факелов он видел десятки юрт; они растворялись в темноте. Вид такого множества воинов дразнил Илака, будил мечты. Чего только не может достичь человек, когда у него за спиной столько людей! Если сыновья Есугэя падут в битве, их люди будут напуганы и растеряются. И тогда они смогут пополнить ряды Волков.
— Мои люди будут слушать тебя — через меня, — наконец произнес он.
Тэмучжин подался вперед.
— Но после, когда мы выпустим татарам кишки, мы уладим одно наше старое дельце. Я требую власти над Волками, как старший из оставшихся в живых сыновей Есугэя. Будешь ли ты биться со мной вот этим самым мечом, который ты носишь, будто он твой?
— Он и есть мой, — отрезал Илак. Лицо его окаменело.
Тишина опустилась на лагерь. Тогрул посмотрел на двух мужчин и понял, какую ненависть они так тщательно скрывали под напускной вежливостью. Илак старался сидеть неподвижно, будто в раздумьях. Он знал, что Тэмучжин желает его смерти. Он рассчитывал включить оставшихся в живых воинов Тэмучжина в число Волков, забрать их из мертвых рук сына Есугэя. Но вместо разбойника встретил хана олхунутов, и ставки возросли в сотни раз. Возможно, духи теперь за Тэмучжина, хотя и не были благосклонны к нему прежде.
— Когда татары будут разгромлены, я встречусь с тобой, — решил он. — Уж не упущу случая.
Тэмучжин вдруг встал, и воины потянулись к оружию. Илак сидел, как каменное изваяние, и смотрел на него снизу вверх, но тот глядел мимо него.
Оэлун медленно шла к собравшимся, словно она была в бреду. Илак обернулся, чтобы посмотреть, кто привлек внимание Тэмучжина, увидел лицо вдовы Есугэя и вскочил, поднялся и Толуй.
Оэлун была бледна. Илак смотрел на нее: вот она провела кончиком языка по нижней губе, словно змея выстрелила своим жалом. Он встретился с женщиной взглядом, и она рванулась вперед, подняв руки, чтобы нанести удар.
Хачиун встал между ними, прежде чем Оэлун успела добраться до хана Волков. Он крепко держал мать, а она размахивала руками, целя, словно когтями, в лицо Илака. Она не дотянулась до него, а Илак не произнес ни слова, чувствуя, что Тэмучжин стоит наготове у него за спиной. Оэлун пыталась освободиться. Глаза ее нашли старшего сына.
— Как ты можешь отпустить его живым после всего, что он с нами сделал? — кричала она, вырываясь из хватки Хачиуна.
Тэмучжин покачал головой:
— Мать, он гость у моего костра. Когда мы разобьем татар, я получу Волков после него или он получит олхунутов.
Илак повернулся к своим людям, и Тэмучжин зло усмехнулся:
— Разве ты не этого хочешь, Илак? Я вижу, юрт в твоем улусе не прибавилось с тех пор, как ты бросил нас помирать в степи. Отец-небо отвернулся от Волков, когда они были под твоей властью, но так больше не будет.
Илак хмыкнул и расправил плечи.
— Я сказал все, что хотел. Когда мы пойдем в бой, ты увидишь, что твоим левым крылом командует лучший воин. А потом преподам тебе хороший урок: на этот раз не выпущу живым.
— Возвращайся в свои юрты, Илак, — завершил разговор Тэмучжин. — На рассвете я начну обучать твоих воинов.
По мере того как татары продвигались на юг, мелкие племена бежали перед ними. Некоторые, увидев на пути собранное Тэмучжином войско, даже не останавливались, а обходили его, темными пятнышками проползая по дальним холмам. Другие присоединялись к нему, пополняя число воинов, так что каждый день в войско вливался тонкий ручеек озлобленных людей. Тэмучжин разослал вестников к найманам, ойратам, во все крупные племена, но они либо были далеко, либо отказывались присоединяться. Тэмучжин понимал их нежелание драться, хотя и презирал его. Племена никогда не сражались плечом к плечу за всю свою историю. Собрать воедино даже три племени было неслыханным делом. Воины упражнялись вместе, пока Тэмучжин не пришел к выводу, что они готовы, лучше и желать нельзя. И все же его то и дело вечерами звали улаживать какую-нибудь кровавую вражду или наказывать воинов, сцепившихся из-за старых обид.
В юрты Волков Тэмучжин не заходил. Ни один человек из старых семей не заступился за его мать, когда ее с малыми детьми оставили на погибель. Было время, когда он хотел отдать все, только бы снова оказаться среди знакомых с детства людей, но, как уже поняла до него Оэлун, они не были прежними. Пока правит Илак, покоя им не будет.
На двадцатом рассвете после прихода олхунутов примчались разведчики с донесением, что татарское войско появилось на горизонте, всего в дне пути от них. С разведчиками пришли несколько бродячих семей, бежавших перед татарами, подобно испуганным козам. Тэмучжин протрубил в рог, и улус затих. Воины прощались с любимыми, седлали коней. Торопливо глотали завернутую в лепешку горячую баранину, что совали им в руки матери и дочери. Войско строилось. Волки Илака встали слева, Хачиун и Хасар с олхунутами — справа. Тэмучжин с кераитами был в центре. Оглядев войско, он удовлетворенно кивнул. Восемь сотен воинов ждали сигнала, готовые устремиться на врага. Кузни кераитов и олхунутов трудились денно и нощно, и почти треть воинов была в доспехах, изготовленных по образцу, данному Вэнем Чао. Коней защищали кожаные фартуки, на которые внахлест были нашиты железные чешуйки. Тэмучжин знал, что татары ничего подобного не видели. Он ждал, пока уйдут женщины. Наблюдал, как Арслан наклоняется с седла и целует молоденькую татарку, которую захватил и взял в жены. Тэмучжин огляделся по сторонам, но не увидел Бортэ. Срок ее родов приближался, и он знал, что она вряд ли покинет юрту. Вспомнил, как Оэлун рассказывала, что в ночь его рождения Есугэй тоже был в походе, и улыбнулся про себя. Круг замкнулся, ставки выросли. Он сделал все, что мог, и нетрудно было представить, как Есугэй взирает теперь на своих сыновей. Тэмучжин поймал взгляды Хасара и Хачиуна, нашел глазами Тэмуге во втором ряду слева от себя. Кивнул братьям, и Хасар ухмыльнулся. Они прошли долгий путь из той лощины в холмах, где каждый прожитый день уже был победой.
Когда все были готовы, вперед выехал олхунутский шаман на белоснежной кобыле. Он был худ и дряхл, с волосами под цвет его кобыле. Шаман начал нараспев читать заклинания, и все глаза были устремлены на него. Старик воздел руки к Отцу-небу. В руках он держал потрескавшуюся от огня баранью лопатку, и он взмахнул ею, точно мечом. Тэмучжин улыбнулся про себя. Кераитский шаман был не столь воинственно настроен, так что для свершения обряда был выбран правильный человек.
Шаман спешился и припал к Матери-земле, что повелевала всеми. Слова его были еле слышны на ветру, но воины стояли неподвижно, ожидая речей. Наконец старик всмотрелся в трещины на кости и прочел их, водя по ним узловатым пальцем.
— Мать-земля радуется, — провозгласил он. — Она жаждет татарской крови! Отец-небо призывает нас именем своим! — И сломал лопатку, явив недюжинную силу.
Тэмучжин набрал в грудь побольше воздуха и крикнул:
— Земля знает только один народ, братья мои! Она помнит нашу поступь! Сражайтесь же сегодня славно, и враги побегут перед нами!
Все войско воздело луки и издало боевой клич, а сердце Тэмучжина забилось чаще. Шаман вскочил на кобылу и поехал назад сквозь ряды воинов. Из суеверного страха они старались не встречаться с ним взглядом, но Тэмучжин кивнул ему и склонил голову.
Всадники, стоявшие по краям, имели при себе маленькие барабаны. Они стали бить в них — в такт колотящемуся сердцу Тэмучжина. Он поднял руку и резко указал направо. Поймал взгляд Хасара, когда брат выехал рысью с сотней лучших олхунутских воинов. Все они были в железных доспехах. Тэмучжин надеялся на них, думал, что их невозможно будет остановить в атаке. Они отъехали от воина, и, глядя им вслед, он молился, чтобы ему довелось увидеться с братом снова.
Когда Хасар со своей сотней был уже в нескольких полетах стрелы от притихшего войска, Тэмучжин ударил коня пятками, и кераиты, Волки и олхунуты вместе двинулись вперед, оставив позади детей, женщин и безопасность улуса.
И хотя все воины знали, какой враг им противостоит, все равно страшно им было смотреть на несметное татарское войско. Как темное пятно, оно медленно ползло по степи: масса воинов, повозок и юрт. Тэмучжин с братьями обнаружили их за десять дней пути к северу и постоянно следили за ними, и зрелище леденило их души. Но они не дрогнули. Те, кто сейчас мчался вперед вместе с сыновьями Есугэя, понимали, что готовы к битве. Если кто и боялся, то прятал страх под маской холодной бесстрастности. Лишь тем, что они постоянно проверяли стрелы, заслышав вдалеке татарские рога, воины выдавали свое волнение.
Тэмучжин скакал по зеленой долине. Его кобыла окрепла на доброй весенней траве. Он то и дело выкрикивал приказы, чтобы унимать самых нетерпеливых из своих военачальников. Илак был хуже всех — левое крыло постоянно выдавалось вперед, и его постоянно приходилось сдерживать. В конце концов Тэмучжин решил, что Илак нарочно не слушает приказов. Впереди вокруг юрт кишели татары, вдалеке были слышны их пронзительные крики. Солнце ярко светило, и Тэмучжин ощущал, словно благословение, тепло лучей на спине. Он еще раз проверил стрелы — они, как и прежде, были на месте, в колчане. Он хотел налететь на татар на полном скаку и понимал, что разбег надо оставить на последние мгновения. Татары шли на юг по меньшей мере три луны, совершая переход каждый день. Он надеялся, что они будут не так бодры, как его воины, не столь жадны до боя.
В нескольких полетах стрелы от татар Тэмучжин подался вперед, и топот его кобылки ускорился. Его люди последовали примеру, а вот Илак, как и прежде, рвался в бой первым. Тэмучжин протрубил в рог, и хан Волков мазнул по нему злым взглядом, выравнивая строй. Грохот копыт заполнял слух, Тэмучжин слышал возбужденные крики своих воинов. Глаза приходилось щурить от бьющего в лицо ветра. Он наложил на тетиву первую стрелу, зная, что вскоре воздух будет кишеть ими. Может, одна из этих стрел вонзится ему самому в горло, и тогда сын Есугэя обнимется с землей в последний раз. Сердце глухо колотилось, страх ушел, вытесненный сосредоточенностью. Со стороны татар полетели со свистом первые стрелы, но Тэмучжин не давал пока воинам знака пуститься вскачь. Все должно быть исполнено с совершенством. Когда войска сблизились еще больше, он почувствовал, что пора.
Подгоняя кобылу криком «чу!», Тэмучжин ударил ее пятками. Кобыла тут же рванулась вперед, почти прыгнула. Наверное, ей передалось волнение наездника. Строй последовал за Тэмучжином, который со всей силы оттянул тетиву. На мгновение ему показалось, что он держит на весу двумя пальцами взрослого человека, но рука его была тверда. Он ощутил ритм скачки и поймал миг, когда кобыла зависла в воздухе, не касаясь копытами земли.
Татары уже неслись к ним сломя голову. Тэмучжин, рискуя головой, оглянулся на своих воинов. Они в два ряда неслись по степи, и все семь сотен держали луки на изготовку. Он оскалился от напряжения в затекшей руке и спустил первую стрелу.
Последовал общий щелчок, эхом раскатившийся по холмам. Стрелы взлетели в синее небо и словно зависли там на мгновение, прежде чем устремиться вниз, на татар. Многие просвистели мимо и ушли в землю по самое оперение. Но куда больше стрел поразили врагов, одним ударом вырвав их из мира.
Не успел Тэмучжин осознать, что случилось, в ответ полетели татарские стрелы. Он никогда не видел столько, казалось, что тень прошла над его войском, закрыв далекое солнце. Татарские стрелы, как показалось Тэмучжину, летели очень медленно, и он старался не жмуриться в ожидании удара. И вдруг они резко ускорились и зажужжали кругом, словно насекомые. Он выхватил из колчана вторую стрелу, его люди дружно спустили тетивы, и тут обрушились на строй, подобно удару молота, татарские стрелы.
Людей сметало с седла на полном скаку, и их крики угасали далеко за спиной. Что-то ударило Тэмучжина в бедро и плечо, отскочило от доспехов. Стрелы не пробивали пластин, и он завопил от радости, поднявшись в стременах почти в полный рост и посылая во врагов стрелу за стрелой. Глаза слезились от ветра, так что подробностей он не видел, но своих людей различал и поражал врагов с бешеной яростью.
До стычки с первым татарским воином прошло, наверное, всего несколько мгновений, но это время превратилось в бесконечность. Когда же они наконец столкнулись, Тэмучжин повесил лук на седельный крюк, чтобы он всегда был под рукой. Это было одно из нововведений, придуманных им и его военачальниками. Он выхватил меч, выкованный для него Арсланом, услышал шелест выходящего из ножен лезвия. От стука до стука сердца проходила вечность, и времени ему было достаточно. Он схватил висевший на шейном шнурке рог и поднес к губам, дунул три раза. Уголком глаза заметил выдвигающиеся вперед крылья и на всем скаку взялся двумя руками за рукоять меча, готовясь к бою.
Они врезались в татар с оглушительным грохотом. Кони мчались вперед во весь опор, ни один всадник не дрогнул, и казалось, что это грохот столкновения выдергивает их из седел. Войска врезались друг в друга, стрелы вонзались в лица и шеи в упор. Смерть приходила мгновенно, и оба войска тотчас потеряли десятки людей. Тэмучжин видел, что доспехи славно служат, и снова и снова испускал воинственный клич, вызывая очередного противника на бой. Какой-то татарский воин пролетел было мимо, но Тэмучжин зарубил его, прежде чем тот успел ускакать. Другой выпустил стрелу, целясь в Тэмучжина с такого близкого расстояния, что она пробила доспехи и острие вошло в грудь. Тэмучжин вскрикнул: он ощущал движение стрелы, чувствовал, как она разрывает кожу при каждом движении. Он широко взмахнул мечом и снес стрелку голову.
Кровь сочилась между стальными пластинами доспеха. Атака смяла первые ряды татар, но их было так много, что прорвать эту массу не удалось. Боевой строй начал рассыпаться на группки бешено рубящихся воинов. Онемевшие пальцы выпускали стрелы, пока колчаны не опустели, и после воины хватались за мечи. Тэмучжин искал взглядом братьев, но они затерялись в гуще схватки. Он убивал и убивал. Кобыла повиновалась малейшему движению его колен. С ревом налетел на него татарин, разинутый рот его уже был полон крови. Тэмучжин вонзил меч ему в грудь, вырвал. Второй, с боевым топором, налетел сбоку, ударил по доспехам. Прорубить не смог, но сила удара отбросила Тэмучжина в сторону. Мускулы бедер заныли от боли, когда он пытался удержаться в седле. Татарин промчался мимо.
Волки Илака прорубались вперед слева от него. Некоторые уже лишились коней и пешими бежали к татарам, стреляя на ходу. На них под халатами были кожаные доспехи, многие топорщились сломанными стрелами. У многих изо рта капала кровь, но они по-прежнему сражались, пробиваясь все ближе к центру татарского войска. Тэмучжин увидел среди всадников Илака с окровавленным лицом. В его руках был меч, что некогда принадлежал Есугэю.
Вокруг валялись умирающие, дико брыкающиеся лошади, опасные для любого, кто подъезжал близко. Тэмучжин пустил было своего скакуна в обход упавшего коня, но увидел, что тот придавил олхунутского воина, встретил взгляд воина и выругался. Спешился, чтобы помочь ему, и тут в грудь Тэмучжина ударила стрела, отскочив от пластин. Удар опрокинул его на спину, но Тэмучжин поднялся, схватил упавшего воина и тянул его, пока не вытащил. Рядом валялся колчан, полный стрел, и Тэмучжин подхватил его, прежде чем вскочить в седло. Он вновь ударил кобылу пятками и натянул лук со всей силы. Татары будто не замечали потерь, и их никак не удавалось сломить. Тэмучжин крикнул, вызывая их сразиться, и его воины увидели, что их предводитель снова в седле. Они воспрянули духом и бросились в битву с удвоенным рвением. Тэмучжин понимал, что это ненадолго. Он видел, как справа наступают олхунуты — сил на окружение врага им не хватало. У них кончились стрелы, и они стали метать топорики в толпу врагов и перебили множество, прежде чем взяться за мечи.
Тэмучжин услышал грохот копыт, увидел Хасара с запасной сотней. Они обошли поле битвы, сделав большой круг за холмами. Обернувшись к ним, Тэмучжин узнал плотный строй, несущийся во главе с его младшим братом. Татары пытались противостоять им по краям, но слишком тесно сгрудились. Тэмучжин слышал их крики даже на фоне грохота копыт. Враг попал в ловушку.
Воины в доспехах, на защищенных железной чешуей лошадях ударили татарам в бок, точно копье, и это копье вошло глубоко, оставляя за собой окровавленные трупы. И в людей, и в коней били татарские стрелы, но сотня Хасара не замедляла хода, пока не рассекла центр вражеского войска, так что татары с воплями стали разбегаться в стороны.
Почуяв, что татары начинают отступать перед ним, Тэмучжин даже завопить не мог из-за переполнявшего душу восторга. Он пустил кобылу легким скоком в толпу людей. Кобыла вздрагивала, когда стрелы попадали в защищавший ее кожаный панцирь. Колчан снова опустел, и Тэмучжин теперь бился выкованным Арсланом мечом, рубя всякого, кто пытался преградить ему путь.
Он поискал взглядом своих военачальников и увидел, что они снова собирают строй и движутся как один. Хачиун и Арслан под воинственные клики вели олхунутов следом за бешено атакующим Хасаром. Многие потеряли коней, но держались вместе и в ответ на свои смертоносные рубящие удары получали только безвредные царапины по доспехам. Татары услышали их крики у себя за спиной, и паника, словно рябь по воде, прошла по их рядам.
Битва затихала. Люди устали. Кто-то просто стоял, тяжело, судорожно дыша. Многие стали легкой добычей тех, кто еще сохранил пыл сражения. С полными безнадежности глазами они чувствовали, как их покидают силы. Трава под ногами была в крови, трупы валялись грудами. Кое-где еще слабо шевелились люди, не желая сдаваться проникающему в тело смертному холоду. Над кучками сражающихся летел ветер, наполняя усталые легкие запахом кровавой бойни. Наконец татары дрогнули и начали отступать шаг за шагом.
Илак бросался на отступающих как безумный. Он был настолько перемазан кровью, что казался бешеным духом смерти. Со всей своей страшной силой он сбивал людей с ног кулаком или локтем и топтал их ногами. Его Волки шли за ним, и татары в ужасе едва осмеливались поднять против них меч. Некоторые бросились бежать, но остальные пытались созвать людей на помощь, указывая друг другу мечами на юрты, вокруг которых толпились их семьи.
Тэмучжин, все еще в седле, видел бледные лица женщин и детей, которые смотрели на своих сражающихся мужчин. Ему не было до них дела. Отец-небо вознаграждает удачей сильных. Слабые должны пасть.
— Мы победили их! — взревел он.
И его люди отозвались криками, увидев, что предводитель снова с ними. Они устали, но черпали силу в его присутствии, и кровопролитие продолжилось. Тэмучжин скользкими от крови пальцами схватил рог и протрубил три раза, приказывая окружить врага. На полированной поверхности остался кровавый след от руки, но он не заметил этого, следя, как Хачиун и Илак двинулись вперед. Колчаны уже опустели, но мечи еще взлетали в воздух, и татары наконец сломались и бросились по юртам, прежде чем их успели полностью окружить. Тэмучжин увидел, что они готовятся принять последний бой. Его обуяла радость.
Люди его помчались следом, и он протрубил, чтобы приостановить атаку. Воины пошли, ступая по трупам, к татарским юртам. Уцелевших осталось не более двух сотен. Теперь Тэмучжин их не боялся. Он досадовал, что люди Илака увлеклись добиванием врагов и не услышали сигнала. На мгновение он решил было так: пусть в одиночку разбираются с воинами и юртами, но не мог допустить, чтобы Илак погиб так легко. У татар есть луки и стрелы. Любой, кто бросится на них, встретится лицом к лицу со смертоносной бурей. Может быть, Илак и прав, что не затягивает дело. Тэмучжин стиснул челюсти и дунул один раз в рог, приказывая наступать. Тронулся вперед, ломая кости павших.
Со стороны юрт вылетел неровный залп. Некоторые стрелы, пущенные женскими руками, не достигли цели, но другим хватило мощи поразить упоенных победой воинов. Тэмучжин слышал, как бойцы ахали и подгоняли коней, спешивались и подбегали к юртам. Их не останавливали свистевшие мимо стрелы. Лишь попадая в железную чешую, стрелы заставляли людей спотыкаться. Тэмучжин наклонился вперед, навстречу ветру, и направился к юртам, где предстояло закончить начатое.
Когда все было кончено, место последней обороны татар можно было определить по грудам трупов. Враги держались, пока Хасар со своими всадниками не прорубился сквозь них. Тэмучжин стоял и смотрел, как воины трех племен роются в повозках в поисках добра, снова действуя заодно. Они сражались плечом к плечу и вместе одержали победу, и Тэмучжин считал, что теперь не так просто им будет вернуться к прежнему недоверию. По крайней мере, недоверию к тем людям, которых они узнали в бою.
Тэмучжин устало спешился и поморщился, дернув за завязки, крепившие к доспехам нагрудную пластину. С десяток железных чешуек было сорвано, многие из уцелевших погнулись. Из пластины торчали три стрелы: две свисали вниз, а одна стояла торчком. Он хотел вытащить ее. Однако оказалось, что снять пластину не так-то просто. Когда Тэмучжин тащил ее, в мускулах что-то вращалось, вызывая волну головокружительной боли.
— Давай помогу, — послышался рядом голос Тэмуге.
Но Тэмучжин отмахнулся от младшего брата. Сейчас ему было не до разговоров. Боевая горячка начала проходить, и он стал чувствовать все ушибы и раны, которых не заметил в пылу сражения. Ему больше всего на свете хотелось сбросить доспехи и посидеть, но те висели на нем как прибитые.
Тэмуге подошел поближе. Тэмучжин не обратил на него внимания, однако младший брат стал прощупывать пробитую пластину и вонзившуюся в нее стрелу, которая поднималась и опускалась в такт дыханию.
— Глубоко войти не могла, — бормотал Тэмуге. — Если бы ты постоял, не дергаясь, я бы ее вытащил.
— Так вынимай, — отозвался Тэмучжин — ему стало все безразлично.
Он стиснул зубы. Тэмуге надрезал стрелу ножом и отломил древко, а после запустил руку под пластину, чтобы схватить ее с другой стороны. Медленно потянув, он снял пластину, бросил ее на землю и осмотрел рану. Шелк не порвался, но стрела глубоко вдавила его в грудную мышцу. Вокруг острия сочилась кровь, однако Тэмуге хмыкнул, довольный увиденным.
— Чуть глубже — и тебе пришел бы конец. Судя по всему, получится вытащить.
— Ты видел, как это делается? — спросил Тэмучжин, глядя на него сверху вниз. — Ее надо повернуть, чтобы она вышла.
К его удивлению, Тэмуге усмехнулся:
— Я знаю. Она застряла в шелке. Просто стой и не дергайся.
Глубоко вздохнув, Тэмуге крепко взялся за скользкое деревянное древко, вцепился ногтями в дерево, чтобы получше дернуть. Тэмучжин заворчал от боли — это шевельнулся наконечник стрелы. Грудь его невольно содрогнулась — так лошадь отряхается от мух.
— В другую сторону, — бросил он.
Тэмуге покраснел.
— Да я уже вытащил, — сказал он.
Тэмучжин почувствовал, как расслабились мускулы. Стрела, когда ее вытаскивал Тэмуге, повернулась в теле. Она вращалась и в полете, и Тэмуге умелыми пальцами повернул ее против движения, и она легко вышла, а за нею из раны вытекло немного густеющей крови.
— Зажми ее чем-нибудь ненадолго, — посоветовал Тэмуге. В голосе его слышалось тихое торжество. Тэмучжин склонился и похлопал его по плечу.
— У тебя верная рука, — произнес он.
— Стрела торчала не во мне, — пожал плечами Тэмуге. — Иначе я плакал бы как ребенок.
— Нет, ты не стал бы плакать, — сказал Тэмучжин.
Он протянул руку, обнял брата, затем поднял голову и посмотрел на воинов. Вдруг выражение его лица резко изменилось, и Тэмуге обернулся, чтобы понять, что такое увидел старший брат.
На татарской повозке с бурдюком арака в одной руке и с окровавленным мечом в другой стоял Илак. Даже издалека он казался полным сил и страшным. От этого зрелища тело Тэмучжина вновь наполнилось силой, усталость вмиг исчезла. Тэмуге смотрел, как Илак раздает приказы своим Волкам.
— Я не помню его, — пробормотал Тэмуге, опустив взгляд на окровавленную траву. — Я все пытаюсь, но это было так давно…
— Только не для меня, — отрезал Тэмучжин. — Каждую ночь вижу во сне его рожу. — Он медленно обнажил меч, и Тэмуге повернулся к нему, напуганный выражением его лица. Они слышали смех вокруг повозок, слышали, как кто-то славит Илака.
— Подожди, отдохни сначала, — проговорил Тэмуге. — Хоть рана и неглубокая, ты ослабеешь от нее!
— Нет. Час настал, — ответил Тэмучжин и шагнул вперед.
Тэмуге чуть было не пошел за ним, но увидел, как переглянулись Хасар с Хачиуном и приблизился к братьям. Тэмуге не хотел видеть еще одну смерть. Мысль о том, что Тэмучжина могут убить, была невыносима. Страх свел внутренности, голова закружилась. Если Илак победит в поединке, они потеряют все, чего достигли. Тэмуге смотрел, каким твердым шагом уходит Тэмучжин, и вдруг осознал, что должен быть с ним. Все они — сыновья Есугэя. Настал час расплаты. Он сделал один нерешительный шаг, еще один, а после поспешил за братом.
Илак хохотал в ответ на чьи-то шутки. Это была славная победа над татарами. Он отважно сражался, и его воины шли туда, куда он вел, — прямо в сердце битвы. Он не льстил себе, принимая похвалы. Он сделал все, что должен был, и даже больше, и теперь пришла пора порадоваться добыче. Прячущиеся под повозками женщины станут наградой, и много девушек увезет он в юрты Волков, чтобы они нарожали воинам сыновей. Племя умножится, пойдет слава о Волках как о племени, участвовавшем в разгроме татар. Радость жизни пьянила Илака, и он стоял на повозке, подставляя лицо ветру, осушавшему пот. Толуй боролся с двумя воинами, хохоча над усилиями повалить его. Все трое кучей рухнули на землю, и Илак засмеялся, ощущая, как стягивает кожу подсыхающая кровь. Он отложил меч и потер лицо огромными ладонями, стирая налет битвы. Подняв голову, увидел Тэмучжина с братьями.
Илак поморщился, наклонился и взял меч. Повозка была высока, но он спрыгнул с нее, не желая спускаться спиной к противнику. Спрыгнул ловко и предстал перед сыновьями Есугэя с кривой улыбкой на губах. Только они с Тэмучжином были тут ханами, одержавшими победу. Кераиты бились славно, это верно, но их жирный повелитель сидел в своей юрте, в полной безопасности, на юге, в целом переходе отсюда. Илак глубоко вздохнул, взял себя в руки и огляделся по сторонам. Волки заметили, что он спрыгнул вниз, и зашевелились, смыкаясь вокруг своего хана. Олхунуты тоже прекратили грабеж и стали собираться рядом с кераитами — посмотреть, что сейчас будет. Слухи о кровной вражде между предводителями ходили уже давно, и они не желали пропустить такое зрелище. Женщины под повозками причитали в голос, но их никто не слушал. Воины сбегались по окровавленной траве туда, где в молчании стояли Илак и Тэмучжин.
— Великая победа, — начал Илак, обводя собравшихся взглядом.
Его сотня Волков вышла из сражения невредимой, но в эти минуты, почувствовав угрозу, они уже не улыбались. Их превосходили числом, и Илак понял, что дело придется улаживать только им двоим — воинам, которые привели сюда всех этих людей.
— Это старые долги, — крикнул Илак. — Наше дело, и пусть никто не думает о мести! — Горящими глазами он смерил стоявшего перед ним Тэмучжина. — Не я требую крови, но я хан Волков и трусить не стану!
— Я требую власти над народом моего отца, — зарычал Тэмучжин, обводя взглядом воинов и нукеров. — И хана пред собой не вижу.
Илак крякнул, поднимая меч.
— Я заставлю тебя увидеть его, — ухмыльнулся он.
Так как Тэмучжин снял часть доспехов, Илак поднял руки, чтобы снять доспехи из вареной кожи, сохранившие ему жизнь в бою. Сын Есугэя стоял наготове, не шевелясь, пока Илак развязывал завязки. Тэмучжин тоже поднял руки, и братья помогли ему избавиться от его доспехов. Теперь враги остались только в штанах и рубахах, и ветер сушил темные пятна пота на них. Оба пытались скрыть свою усталость и тревожились, подмечая, как бодр соперник.
Тэмучжин поднял меч и проследил, как Илак поднял свой — словно тот ничего не весил. Лицо этого человека стояло перед ним во время тысяч учебных боев с Арсланом и Юанем. Но явь была иной, и он никак не мог вызвать в себе спокойствия, так отчаянно сейчас необходимого. Ему казалось, что Илак каким-то чудом прибавил в росте. Человек, бросивший семью Есугэя умирать в степи, был чудовищно силен и подавлял своим видом даже без доспехов. Тэмучжин помотал головой, точно отгоняя страх.
— Ну так иди сюда, стервятник, — шепнул он — и глаза Илака сузились.
После полной неподвижности они вдруг взорвались бешеным движением, бросились вперед быстрыми шагами. Тэмучжин отразил первый удар в голову и почувствовал, как по плечам и рукам прошла дрожь от столкновения мечей. Грудь отозвалась болью в том месте, где в нее вошла стрела. Он боролся с гневом, который своей неудержимостью мог его погубить. Илак ожесточенно теснил его, размахивая мечом, словно косой, с такой силой, что Тэмучжину приходилось либо отпрыгивать в сторону, либо принимать на себя сокрушительный удар. Правая рука онемела, отражая бесчисленные удары. Люди трех племен разошлись широким кругом, давая место для сведения счетов, но не кричали и не подбадривали ни того ни другого. Тэмучжин видел их размытые лица, когда кружил вокруг врага, меняя походку и направление, а меч Илака все свистел в воздухе.
— Да ты не так скор, как прежде, — бросил Тэмучжин.
Илак не отвечал, но лицо его побагровело. Он сделал выпад, Тэмучжин отбил клинок, ударил Илака локтем в лицо. Противник ответил тут же — прямым ударом кулака в незащищенную грудь.
Боль пронзила тело. Тэмучжин видел, что Илак целится прямо в кровавое пятно у него на рубахе, и зарычал в ярости, подпитываемой болью. Враг встретил его бешеный удар и снова ткнул в кровавое пятно. Тонкая струйка потекла по уже запекшейся крови. Тэмучжин вскрикнул и отступил, но, когда Илак набросился на него, увернулся от удара, из-под отцовского меча, и сильно рубанул противника. Не столь могучему человеку он отсек бы руку, но предплечья Илака были оплетены могучими мускулами. Все равно рана была ужасной, из нее хлынула кровь. Илак не смотрел на бесполезную уже руку, хотя кровь стекала по костяшкам его пальцев и большими частыми каплями падала на землю.
Тэмучжин кивнул Илаку и оскалил зубы. Противник будет постепенно слабеть, он знал это, но ему не хотелось, чтобы это случилось слишком быстро.
Снова бросился на него Илак, и его меч размытой полосой сверкнул в воздухе. Звон металла дрожью проходил по телу Тэмучжина каждый раз, когда мечи встречались, но он воспрянул духом, чувствуя, как слабеет Илак. Отходя, Тэмучжин получил рану в бедро, его правая нога подломилась, поэтому он оставался на месте, и теперь уже Илак кружил вокруг него. Недруги тяжело дышали, теряя последние силы, оставшиеся после сражения. Накатывала усталость, теперь только воля да ненависть питали их.
Воспользовавшись тем, что Тэмучжин ранен в ногу, Илак бросился на него и быстро отступил в сторону, прежде чем тот успел сменить стойку. Клинки дважды столкнулись почти у горла Тэмучжина. Илак с легкостью отражал ответные удары, но слабел. Рана на руке продолжала кровоточить. Отступив, он вдруг пошатнулся, перед глазами у него все поплыло. Тэмучжин посмотрел на руку Илака — оттуда толчками била кровь. Когда Илак стоял на месте, он слышал, как она капает в пыль. Лицо Волка побледнело — прежде такого не было.
— Ты умираешь, Илак, — проговорил Тэмучжин.
Тот не ответил, а снова атаковал, хватая воздух ртом. Тэмучжин уклонился от первого удара и дал следующему скользнуть по боку, чтобы подпустить противника поближе. Он ударил быстро, словно змея, и Илак, спотыкаясь, попятился на подгибающихся ногах. Высоко в груди зияла рана, и из нее обильно текла кровь. Илак сложился пополам. Левая рука не повиновалась ему. Он, задыхаясь, чуть не выронил меч.
— Мой отец любил тебя, — сказал Тэмучжин, не сводя с него взгляда. — Был бы ты верен ему, сейчас стоял бы рядом со мной.
Лицо Илака покрыла мертвенная бледность, он хватал воздух ртом, пытаясь собрать остатки сил.
— Он доверял тебе, а ты предал его, — продолжал Тэмучжин. — Умри же, Илак. Ты мне не нужен.
Он видел, что Илак пытается что-то сказать, но на губах его пузырилась кровь, и он не смог издать ни звука, упал на колени, и Тэмучжин вложил меч в ножны, ожидая конца. Илак долго цеплялся за жизнь, но в конце концов рухнул на бок и затих. Грудь его перестала подниматься. Тут Тэмучжин заметил, что один из Волков подходит ближе, и приготовился было к очередному нападению, но узнал Басана и настороженно замер. Человек, что некогда спас его от Илака, встал над телом своего вождя и глянул на него сверху вниз. Лицо Басана было взволнованным. Не говоря ни слова, он наклонился, поднял меч с рукоятью в виде волчьей головы и выпрямился. У всех на глазах Басан протянул меч Тэмучжину рукоятью вперед, и тот взял оружие, радуясь тяжести в руке, словно встрече со старым другом. На какое-то мгновение ему показалось, что он вот-вот лишится сознания, но братья поддержали его.
— Долго же я ждал этого, — прошептал Хасар себе под нос.
Тэмучжин очнулся, припомнив, как младший пинал тело Сансара.
— Похорони его с почетом, брат. Мне надо завоевать сердца Волков, а они не простят, если мы опозорим тело. Пусть отнесут его в холмы и оставят птицам. — Он обвел взглядом молчаливые ряды воинов трех племен. — А потом я хочу вернуться в улус и взять то, что мне принадлежит. Я — хан Волков.
Он наслаждался вкусом этих слов, повторял их шепотом. Братья еще крепче подхватили его, но те, что смотрели на них, ничего не прочли на их лицах.
— Я распоряжусь, — пообещал Хасар. — Тебе сейчас надо поскорее перевязать раны, а то истечешь кровью.
Охваченный усталостью, Тэмучжин кивнул. Басан стоял неподвижно, и Тэмучжин подумал было, что надо поговорить с Волками, пока они стоят здесь, ошеломленные случившимся, но потом решил, что это подождет. Им все равно некуда больше идти.