Эпилог
Эдуард Марч пребывал в раздумье. Доспехи на нем были забрызганы кровью и спекшейся грязью, а самим им владела тяжкая усталость, хотя ноющие руки хорошо потрудились. Сгущались сумерки, а до слуха по мглистому полю доносились крики раненых, которые пресекали солдаты Марча: позвякивая кольчугами и латами, они бродили по полю битвы и, отыскав, взрезали раненым глотки. Мрачное настроение Эдуарда передалось всему его войску. Люди молчали, с опаской проходя мимо поваленного дерева, на котором он сидел, уставившись перед собой, а на его коленях лежал здоровенный меч.
Его отец, а с ним и брат Эдмунд были мертвы, загрызены подлыми собаками и плебеями. Весть буквально несколько дней назад пришла через цепочку конников, как раз когда валлийская армия подошла на расстояние удара. На Марча тогда словно нашло какое-то забытье. Помнилось, как он приказал своим людям построиться и как они со страхом на него взирали. Перед ними стояло четырехтысячное воинство с самыми лучшими лучниками на свете, но он все равно отдал приказ атаковать. Результат сейчас был налицо: целое поле трупов, тонущих в грязи. В слепой ярости Марч лишал их жизни всех без разбора. Бил, громил, крушил, пока не затупилось острие меча, но и тогда он каждым своим ударом что-то проламывал. А когда безумие сошло, битва оказалась выиграна, и уже последние из врагов в страхе уносили ноги от рыдающего гиганта в доспехах, разметывающего неприятеля, как осеннюю листву.
Сколько среди мертвецов лежало его собственных людей, он не знал. Даже если б они полегли почти все поголовно, ему бы и тогда было все равно. Армия валлийцев оказалась разгромлена, Оуэн Тюдор погиб, его сыновья были вынуждены бежать. Они дерзнули встать против него, Марча, и оказались повержены. Это единственное, что имело значение.
Эдуард тяжело встал на ноги, чувствуя на теле дюжину ссадин и кровоподтеков, которых прежде даже не замечал. Кровь сочилась из-под боковых пластин; надавив на это место, Эдуард болезненно сморщился: ребра ощутимо сместились. Ночь впереди нескончаемо длинная. Он обратил лицо к непроглядному небу и затосковал по свету солнца. Скорей бы снова рассвело. А он, гляди-ка, жив. Даже самому не верится. Темная, снедающая страсть избыта, рассыпалась морозной пылью, опустошив до полого зияния. Ну да ладно: за отца он воздал кровавой жатвой.
Эдуард Марч глубоко вздохнул, припоминая странное знамение, что предстало утром накануне битвы. Он наблюдал, как готовится взойти солнце, но в нем не было радости. И когда свет его уже изъявился на горизонте, то там вдруг заметались зеленовато-бледные колдовские вспышки, а в небе, пуская удлиненные иглы скрещенных лучей, по сторонам появились еще два солнца. Они сияли золотыми глазницами, отбрасывая на ряды ждущего воинства причудливые колючие тени – люди стояли и указывали на них, пугливо затаив дыхание. И сполох тьмы тогда словно проник в него самого, поселился внутри. Он смотрел во все глаза, думая уже, что ослепнет, и чувствуя кожей лица неведомое тепло.
Эдуард не знал – может, то было последнее напутствие его отца. Но чувствовал, что под светом той странной троицы он как будто переродился. Создался заново. Ему было восемнадцать. Он был герцогом Йоркским. Наследником трона.
