Наутро в королевской колонне можно было насчитать немало припухших кислоглазых лиц и больных голов. Утро нарождалось розовое, росистое, и настроение в обширном лагере царило тоже погожее. Добрая половина Выезда была конной; ржали и пофыркивали лошади в огромных табунах, вскидывая головы в нежелании, чтобы на них напяливали холодную позвякивающую сбрую. Почтенные судьи, не нашедшие себе приюта в городе, кряхтя, вставали в своих тесных палатках и почесывались под мантиями в ожидании, когда слуги позовут трапезничать.

Каждый из лордов, что участвовал в Королевском выезде, выбрал себе для постоя под Уотфордом обособленное место, помечая его флагами своего дома, так что на утреннем ветерке сейчас бодро трепетали сотни ярких цветастых вымпелов. Внешне хаотичное построение было строго разграничено сообразно именам, титулам, близости к монарху и степени родства домов между собой. Над полем длинной полосой расстилался синеватый дым от костров, на которых готовился завтрак. К восьми часам утра был собран обоз и оседланы кони. Ближе всех к монарху находились ряды Перси – свыше шестисот рыцарей и топорщиков; безусловно, самая крупная рать во всем войске. Исходя из этого права графа ехать во главе никто не оспаривал. Своими титулами его превосходили Сомерсет и Бекингем, но у них на двоих с трудом набиралось две сотни уже немолодых вояк (сила и затраты недюжинные, но на общем фоне все равно теряются). Пристроиться поближе к королю пыжились и другие нобли; их место в построении нередко решалось через куплю-продажу, а то и просто броском костей. Постепенно колонна обретала походный вид; вперед были высланы разведчики, прощупывающие окрестность на предмет угрозы (их передвижение наглядно замечалось по тому, как с дальних деревьев с хриплым ором взвивались потревоженные стаи дроздов и ворон).

Король Генрих, который встал еще до рассвета и успел посетить местную часовню, облачился перед выездом в свои рыцарские доспехи и теперь, облеченный в высшую блистательную строгость, легкой рысцой ехал вдоль фланга, озирая строй с высоты своего рослого скакуна. Верх королевского шлема окаймлял золоченый терновый венец – украшение доспеха под стать званию помазанника Божия. А вокруг короля скакали рыцари и герольды с гордо поднятыми стягами, на которых ярились когтями три королевских льва. Своего коня монарх направил с фланга на каменные плиты Северной дороги.

Генрих был полон энергичного удовольствия. Вид стольких вытянутых шей и голов на его пути следования действовал оживляюще. Наивные и смиренно-радостные хвалы в адрес короля разносились над людским скопищем, а их трогательная нескладность и разнобой вызывали в груди Генриха нежную дрожь. Преисполненный гордости за себя и за любящий его народ, он проехал в голову колонны и занял там место за первыми тремя рядами, где ехали также Перси и Бекингем.

– Всем вам Божией благодати, – приветствовал король своих верных лордов.

Оба в ответ с улыбками поклонились так низко, как только позволяли седла. Чувствовалось, что бравый настрой короля благодатно сказывается на всем вокруг.

Генрих встроился в общий темп движения. Временами, похлопывая по мощной шее своего коня, король как будто в рассеянности притрагивался к различным частям своего доспеха, конской сбруе, подседельникам. Дело в том, что он все еще не полностью уверовал в свою поправку, и у него стало привычкой улучать сокровенный момент для медленного, долгого вдоха и выдоха с опробованием суставов, связок и ума: не разладилось ли что, не сломалось ли. Разумеется, кости и мышцы местами побаливали: сказывались без малого два года валянья на одре. Однако мысли сейчас были ясны, а рука сжимала поводья вполне крепко. Так что тревожиться не о чем. Генрих обернулся и окинул взглядом колонну, видя на себе ждущие глаза солдат. Для многих из них это момент, о котором они потом будут рассказывать детям: мол, сам король Англии одарил меня своим взглядом и улыбкой. Генрих приветственно кивнул им всем, после чего вернулся в прежнюю позу и стал глядеть впереди себя. Уже взошло теплое розовое солнце, и король был готов. Жаль только, что его в такой приподнятости не видит Маргарет.

– Ну что, милорды и эсквайры! – зычно воскликнул он. – Вперед!

Строй латников и топорщиков дружно двинулся. В такт сыпались тысячи ног. Для римской дороги ширина строя была чересчур широка, и фланги с обеих сторон шлепали по траве. Вот так, наверное, вел когда-то за собой войско и отец – примерно такое же, не меньше, – на победоносное сражение с французами при Азенкуре. Сердце горделиво воспрянуло от мысленного образа человека, которого он никогда не знал; в эту минуту Генрих ощущал к нему доподлинную, неведомую доселе близость. Он прикрыл глаза, силясь проникнуться духом своего отца. Великий воитель сейчас, если бы соблаговолил, конечно же, мог различать с небес своего сына. И пускай это был всего лишь выезд с судьями, писцами и канцелярскими крючкотворами назади, но вместе с тем это было и могучее войско, ехать впереди которого Генриху было радостно и гордо.

Без встречного натиска, препятствующего движению по вражеской территории, люди в рядах, и пешие и конные, беспечно болтали на ходу обо всем на свете, как какая-нибудь стая прачек. Первые шесть миль прошли под ласковым, набирающим силу теплом восходящего солнца. День обещал быть погожим и безоблачным – ну прямо увеселительная прогулка.

За стеной из рыцарей Перси король не сразу заметил разведчика, скачущего во весь опор к колонне и отчаянно машущего свободной рукой. Скакал он по неровной местности, рискуя свернуть шею и себе, и лошади. Этот человек был из свиты самого Генриха, а потому игнорировал сторонние вопросы и сердито прорывался через пытающихся ухватить его кто за дублет, кто за плащ. Граф Перси переглянулся с сыном; оба натянули поводья и, пропуская марширующие ряды, подъехали ближе к королю.

– Сквайр Джеймс, сюда! – узнав, подозвал юношу Генрих.

Тот подъехал и поклонился, дыша настолько взахлеб, что не сразу смог заговорить.

– Ваше величество… там у Сент-Олбанса… войско стоит. Я видел белую розу Йорка, орла Солсбери и медведя Уорика, с белым стволом на червленом фоне. Они стоят лагерем восточнее города, но на самих улицах я их не видел.

Граф Перси подъехал ближе, настороженно вслушиваясь в каждое слово. Рассказ разведчика он встретил бурным негодованием.

– Позвольте, ваше величество, я сам его порасспрошу? – нетерпеливо тряхнул он головой.

Генрих кивнул, рассчитывая за это время поразмыслить.

– Их много? – бойко и громко, как глухому, гаркнул Перси разведчику. – Каким они там числом? Отвечай, коли уж ты так глазаст!

– Стояли они плотно, милорд. Прямо-таки как тростник. Их там, пожалуй, больше, чем нас здесь, хотя точно сказать нельзя: наша колонна растянута, а они просто стояли.

– Каков у них был строй? – допытывался Перси.

Юноша мямлил, понимая, что его слова могут быть истолкованы как сигнал к бою. Ему было всего шестнадцать, и отвечать четко не хватало опытности.

– Я… Нет, мой лорд… Я…

– Ну давай же, не тяни волынку, парень! Они там в боевом порядке, готовые к сражению или нет? Копья на изготовку или составлены в пирамиду? Лошади оседланы? А костры – горят или затушены?

Юноша лишь открывал и закрывал рот, а тут ворох вопросов пополнил еще и Томас:

– Где у них был обоз – спереди или отведен назад? Которое из знамен сюзеренов к городу ближе всех?

– Я… Кажется, милорды, копья были все же у них в руках. Костры не помню; не помню и того, все лошади оседланы или нет. Хотя нет, постойте… Кого-то из передних рыцарей я, кажется, видел уже в доспехах и на седлах. Хотя не всех. Милорды…

– Граф Перси, барон Эгремонт, – подал голос король Генрих, – достаточно. Оставьте юношу в покое. Вскоре все прояснится. Сколько нам сейчас до города – две, три мили? Значит, все выяснится через час или два.

Граф Перси на слова короля нахмурился и, прежде чем отвечать, огладил лицо рукой.

– Ваше величество, нам следует остановиться и поменять свое собственное построение. Если предстоит с ходу идти в бой, то ряды пехоты я бы расширил, а по флангам поставил конницу. Вперед можно выставить валлийских лучников Тюдора и…

– Я сказал, хватит, – пресек Генрих голосом четким и твердым, сработавшим словно пощечина. Чувствуя, как все вокруг навострили уши, он побарабанил пальцами по луке седла. – Если роза, орел и медведь решили пойти войной, лорд Перси, то, будьте уверены, я их не разочарую. Времени встать в боевой порядок будет достаточно, когда мы их увидим и выясним, что нас ждет впереди. Я не пущу своих лошадей выбиваться из сил по грязи, в то время как в город ведет прекрасная дорога.

Его взгляд упал на юного разведчика, который смотрел и слушал разинув рот, как какой-нибудь деревенский дурачок.

– Передайте приказ вдоль строя, сквайр Джеймс. Доведите до людей, что нам предстоит и чем это утро может для нас обернуться. Да, и найдите мне Дерри Брюера, где бы он сейчас ни ошивался. Мне нужно знать его мысли. Приведете его ко мне, а сами снова отправляйтесь проверять остроту вашего зрения на деле. От меня вам благословение и благодарность за службу.

Юноша залился смуглым румянцем – смесь удовольствия и смущения, от которой он, кланяясь королю, чуть не свалился с седла. Не осмеливаясь вымолвить и слова, он вывел лошадь из колонны и, дав шпоры, галопом устремился назад.

Ричард Йорк ехал по кромке пашни, избегая глубоких борозд; взгляд его был направлен на городок с башней аббатства, видной здесь отовсюду. За его правым плечом от края до края поля стояло в ожидании приказа три тысячи человек. Направляя коня мелкой рысью вдоль восточной оконечности города, Йорк смотрел поверх голов, тщательно скрывая свои нелегкие мысли. Пока было еще неизвестно, что сулит этот день; удастся ли восстановить свое шаткое положение, или же оно рухнет окончательно. Солсбери с Уориком на скаку слегка приотстали, но сын Эдуард все так же держался рядом, глядя на отца тревожно-счастливыми глазами и бессмысленно радуясь всему без разбора. Вчетвером они скакали вдоль задних стен деревянных домов, из глубины окон на них пристально смотрели лица.

Раздражало то, что ни Солсбери, ни Уорик как будто не разделяли его опасений. Король шествовал на север с огромной вооруженной свитой. Изначально было ясно, что встать вот так, армией, у Генриха на пути – самая что ни на есть опасная провокация. И тем не менее Йорк был вынужден последовать совету Солсбери, который тот за предыдущие месяцы все повторял и повторял – насчет того, что к королю нельзя показываться без сопровождающей рати. При Вестминстере у Йорка были свои шпионы, и они все как один докладывали о все растущей враждебности к имени и делам бывшего протектора. Лазутчики Солсбери были и того хлеще: сообщали, что особы вроде герцога Сомерсета и королевы в открытую спорили насчет того, как его лучше уничтожить. Йорк непроизвольно дернул головой. Если бы он и Невиллы явились одни, без войска, их вполне могли схватить и спешно провести над ними суд. При короле были и судьи, и Печать, а также все значимые фигуры королевства. Для расправы больше ничего и не нужно.

Йорк остановил коня, сумрачно оглядывая восточные входы в город. Впереди лежали три тропы, такие же четкие, как сами ворота в Сент-Олбанс. Один выбор был Йорком уже сделан: он решил не оставаться в Ладлоу, не сидеть там тише воды. Йорк был королевским помощником во Франции и Ирландии и не мог вот так просто отсиживаться в ожидании, когда его участь решат другие. Он знал: если проявить трусость, король беспрепятственно дойдет до Лестера и немедленно объявит там Йорка и Солсбери изменниками. Особенно уверены в этом были люди Солсбери. И уж что-что, а такого заявления Йорк допустить не мог.

Он снял боевую рукавицу, положил ее на луку седла и отер с лица пот, глядя на юг, туда, где от дальних дымчато голубеющих холмов тянулась каменная дорога. Для нападения сил у Йорка было в достатке – расклад, прямо сказать, не предрешенный, но уж точно такой, что сделает его изменником короны. Мысль о том, что его ославят, проклянут перед старшим сыном, была несносна. На убийцу короля восстанет в праведном гневе вся страна. И тогда ему никогда уже не знать мира и не заснуть из страха, что к нему среди ночи нагрянут подосланные убийцы. Йорк зябко повел плечами под доспехом. В существовании таких людей сомневаться не приходилось. Двумя веками раньше пал под клинком темнокожего маньяка король Эдуард I, отбиваясь от него – смешно сказать – стулом у себя в палатах. Не хватало еще подобной участи.

Бежать Йорк не мог, а биться не осмеливался. Сделанный им выбор был слабейшим из всех; разве что чуточку лучше полного поражения. Йорк повернул своего коня к Солсбери и Уорику. Глаза старика смотрели на него цепко и неотрывно, вбирая и выверяя каждую перемену в лице.

– Когда подойдет король, – тяжелым голосом заговорил Йорк, – в наших рядах не должно быть никакого шевеления, тем более внезапного; это понятно? Мой приказ: стоять и держаться. При виде такого воинства, вставшего на пути, у королевской свиты волосы поднимутся дыбом. Но стоит одному глупцу среди нас – всего одному, которому стукнет в башку выкрикнуть оскорбление, – сорваться, и тогда все, что мы замышляли и о чем молились, пойдет прахом.

Их было четверо, но разговор, по сути, велся между отцами. Йорк и Солсбери смотрели друг на друга, одни среди гладкого весеннего простора, а их сыновья лишь молча наблюдали.

– Все это, Ричард, у нас уже давно согласовано, – вздохнул Солсбери. – Тебе нужен шанс, чтобы проколоть нарыв. Я это понимаю. Мои люди повинуются мне достаточно, смею тебя заверить. Пошли к королю своего герольда с обращением, которые мы обсудили. Думаю, что эти слова до Генриха не дойдут, а если и дойдут, то не будут услышаны. Впрочем, я это говорил уже многократно. Это твоя песня, Ричард, тебе ее и играть. Мои люди не двинутся до тех пор, пока их не атакуют. Ну а дальше за мир я уже не отвечаю.

Йорк повел лицом вбок и почесал огрубевшую кожу под подбородком. Сын, безусловно, вслушивался в каждое слово разговора; впервые за все время у Йорка возникло сожаление, что Эдуард не остался в Ладлоу. По своему росту и ширине плеч мальчик вполне сходил за молодого рыцаря, особенно при спущенном забрале. И все же ему всего тринадцать. Он все еще верит, что отец у него непогрешим, а он в это время видел перед собой одни тупиковые тропы. Злясь на себя, Йорк сглотнул слюну и стал натягивать рукавицу – плотно, до отказа, – а затем стиснул до мелкой дрожи кулак.

– Король Генрих меня услышит, – произнес он со всей уверенностью, на какую лишь был способен. – Если он пойдет на соглашение или хотя бы перемирие, я сегодня же предстану перед ним. Опущусь на колени и дам клятву верности, которую он потребует от меня как истинный король. Таким, милорд Солсбери, я вижу конец нашей размолвке. В мире, и с нашими восстановленными полномочиями: ты снова в качестве канцлера, а твой сын капитан Кале.

– Ну а ты? – чуть усмешливо спросил Солсбери. – Какой титул, по-твоему, причитается от короля тебе?

Йорк беспечно пожал плечами:

– Я и не задумывался. Может, Первого советника или Верховного констебля Англии – как бы чин ни звучал, главное, что я снова буду стоять от государя по правую руку. Мне за мою службу больше и не надо.

На секунду отвернувшись, Йорк посмотрел на юг и сузил глаза, завидев там первые, еще дальние признаки появления королевской армии. День наполняла апрельская синева, солнечная и ветреная; становилось ощутимо прохладней. Герцог не заметил, как Солсбери и Уорик у него за спиной мимолетно переглянулись.

– Он услышит меня, – еще раз повторил Йорк.

Дерри Брюер трусцой бежал вдоль колонны рядом с неотвязным верховым, который никак не мог взять в толк, отчего этот человек упорно отказывается от лошади. До короля Дерри решил добраться бегом (не тратить же время на разъяснения, что на лошади он не усидит, даже если сумеет забраться в седло). Но при этом он не учел, что колонна пребывает в движении, и расстояние в милю от хвоста до головы растянулось для него как минимум вдвое. До передних рядов Дерри добрался уже весь в поту, с языком на плече и дыша навзрыд.

Красного как рак шпиона герцог Сомерсетский Эдмунд Бофорт встретил смешливым взглядом; граф Перси, и тот ненадолго расстался со своей маской угрюмости.

Дерри дышал так натужно, что был вынужден взяться рукой за стремя короля: лучше идти на полшага впереди, чем отставать.

– Ваше величество, – выдавил он, – я пришел.

– Полуживой и припозднившийся, – фыркнул едущий справа Бекингем, за что получил колкий взгляд.

– Мне был нужен ваш совет, мастер Брюер, – натянуто сказал Генрих. – Правда, уже какое-то время назад. И я вам просто приказываю: учитесь, наконец, ездить верхом. Возьмите свободную лошадь, и пусть кто-нибудь из разведчиков покажет вам, как это делается.

– Непременно, ваше величество. Прошу простить, – вытеснил между вдохами Дерри, втайне злясь на себя за то, что раньше ему одолеть и втрое большее расстояние было нипочем; а добежав, он мог с ходу ринуться в бой.

– Впереди нас встали Йорк и Солсбери с Уориком. Разведчики докладывают, что числом их войско едва ли не превосходит нашу колонну. Прежде чем вступать в город, Брюер, я должен знать об их намерениях.

Об этой новости Дерри, пока пробегал вдоль колонны, слышал уже с десяток раз. Время подумать было, но для выводов пока было слишком мало сведений.

– Ваше величество. Знать, что у Йорка на уме, на данный момент невозможно. Честно сказать, я не верил, что он покинет Ладлоу, но уж коли он это сделал, отмахиваться от такой угрозы нельзя. Он, помнится, жаловался на влияние Сомерсета и Перри, которое они оказывают на вашу персону. И быть может, в душе он надеется убедить вас в своей позиции, если вы объявите перемирие и позволите ему проехать. Но доверяться ему, ваше величество, я бы не стал. А также я бы отослал графа Перси в тыл колонны.

– Что-о-о?! – грозно привстал в стременах граф. – Ты что это мелешь, песий выродок? Услать прочь – и кого, меня? Да как ты смеешь говорить такое королю! Да я вмиг тебя велю привязать к доскам и выпороть! Я…

– Так, тихо, – не повышая голоса, властно оборвал стариковский гнев Генрих. – Я вызвал мастера Брюера, чтобы выслушать его соображения. И буду признателен за тишину, пока он говорит. Ну а что делать, решать буду я.

Граф Перси нехотя повиновался, буравя злосчастного соглядатая взором, сулящим лютую месть.

Дыхание у Дерри стало более-менее восстанавливаться.

– Не секрет, ваше величество, что Перси и Невиллы находятся меж собой в застарелой вражде. И чего бы там ни хотел Йорк, прежде всего следует воспрепятствовать тому, чтобы их ратники сближались друг с другом. Собаки неминуемо сцепятся, ваше величество. Их преданность хозяевам может развернуть кровопролитие там, где господа чают столковаться о мире.

– Вы думаете, Йорк привел с собой армию для того лишь, чтобы быть услышанным? – поднял брови король, глядя вдоль дороги. Там впереди, не более чем в миле, уже прорисовывались первые строения городка.

– Думаю, если б его намерением было сражаться, он бы встретил нас в открытом поле, – рассудил Дерри. – Битвы, ваше величество, в городах не ведутся, во всяком случае, от них нет толку. Я помню, какой хаос царил в Лондоне, когда туда вошел Джек Кейд. В ту ночь со мной находился молодой Уорик, и его воспоминания были не слаще моих. Ни тактики, ни маневров, уместных в поле, – одна беготня, паника и кровавая резня по улочкам и проулкам. Если Йорк думает напасть, в Сент-Олбанс нашу колонну он не пропустит.

– Благодарю, мастер Брюер, – степенно кивнул Генрих. При этом он улыбнулся какому-то своему воспоминанию и добавил: – Пускай вы без пива, но вам я все равно верю.

У Дерри в уме мелькнул смутный, приглушенный отзвук тех давних дней. Что-то от тогдашнего, прежнего Генриха проглянуло в глазах короля – ясность и сухая грустинка.

Дерри согнулся в поклоне:

– Спасибо, ваше величество. Для меня это большая честь.

При этом он поглядел на все еще полыхающего Перси: пускай старик увидит, что он близок к королю. А то врагов и без того вдоволь.

– Вот перед нами город, а марширующих навстречу рядов Йорка все нет, – промолвил король. На его лице пятнами проступил гневливый румянец, ладонь на поводьях сжалась в кулак. – И тем не менее на моем пути стоит армия, камнем предо мною. И терпеть это невозможно, милорды. Во всяком случае, мне. От Сент-Олбанса мы не уйдем, пока я не буду полностью удовлетворен. Ну а если эти люди изменники и богоотступники, то обратную дорогу в Лондон я вымощу их головами – всех и каждого, кто посмеет нам противостоять. Всех и каждого!

– Мне отойти назад, ваше величество? – демонстративно, не сводя с Дерри зловещего взгляда, спросил Перси.

– Нет, граф, – ответствовал Генрих. – Езжайте впереди колонны в город. Громче трубы, выше знамена! Пусть те, кто впереди, знают: я пришел, и меня не смущает их присутствие. Это им бояться смерти и проклятия, если они обнажат клинки на своего данного им Богом короля.