Приближаясь к королевскому дворцу, Маргарет слышала, как семь раз бархатисто пробил колокол Вестминстера. Низкое утреннее солнце в сизом от туч небе едва проглядывало масляным желтоватым пятном. Ночь королева встретила у камина в Виндзорском замке, из которого после того, как гости посрывались с мест, словно ушла сама жизнь. Не было больше праздничной рождественской суеты. Ночь тянулась без конца и края, а Маргарет изнывала без новостей. Наконец она решила, что ждать больше нельзя. Ее муж отправился в Лондон с самыми преданными лордами, но из ума не шли мысли одна тревожнее другой: а вдруг он там от переутомления снова заболел, упал в обморок, а то и вовсе впал в беспамятство, пока она здесь торчит возле жаркого камина, бездумно и бесцельно транжиря время до рассвета. Думать об этом, понятно, нелепо, но у Маргарет была обида, что Дерри Брюер ее предал, ушел с мужем. Хотя понятно, что это глупость. Его место сейчас именно подле короля – она это знала, но вместе с тем так привыкла к тому, что он всегда рядом. Без него она чувствовала себя веретеном, что одиноко крутится, а нить на нем свивается все туже.

Для сборов в дорогу она подняла с постелей слуг – это помимо тех, кто ночью и без того не спал или дежурил на стенах замка. Двенадцать дней Рождества традиционно считались временем примирения, так что Маргарет без огорчений сняла с охраны замка еще и две дюжины стражников, чтобы стерегли ее в дороге от кочующих бригандов. Трое медиков, что пеклись о здоровье Генриха, не замедлили изъявить живейшее желание тоже ее сопровождать. Без ухода за королем их существование здесь становилось совершенно бессмысленным, так что Хэтклиф с Фосби, а с ними и Скрутон буквально ухватились за возможность следить за поправкой Генриха, так сказать, на месте.

«Маленькому Эдуарду будет вполне безопасно здесь, в уюте и тепле вместе с кормилицей», – не переставая внушала себе королева. Между тем с самого рождения сына Маргарет не оставляла его ни на одну ночь и потому очень переживала, как он там будет вынюхивать и выискивать маму, а потом безутешно плакать, когда ее нигде не окажется. Она нахмурилась на жгучий холод и на свою нерешительность, еще сильнее закутываясь в плащ с капюшоном, такой длинный, что частично прикрывал круп лошади.

Для быстрой езды на дороге было слишком темно, но мили сглатывались и мелкой рысцой. Постепенно лицо у Маргарет на холоде совсем онемело, а брови заблестели от кристалликов то ли снега, то ли льда. Рассвет застал ее в пути, но усталости она не чувствовала, вся живя предвкушением скорой встречи с Генри. Эта радость в ней еще не начала тускнеть. Она наполняла каждый ее вдох восторженной нежностью и тем внутренним теплом, что побеждает зимний холод.

Хотя присутствовала и толика негодования, как бы Маргарет ни старалась его от себя гнать. Все то время, что ее муж лежал без сил, совсем беспомощный, она неустанно хлопотала, чтобы его имя и значимость не угасали, а он, едва очнувшись, в тот же день ускакал с людьми вроде Бекингема и Перси, про нее и не вспомнив. Эта досада сидела внутри болезненной занозой, которую нет-нет да и заденешь, и деваться от нее некуда.

Большой зал Вестминстерского дворца, куда она прибыла, напоминал собой нечто среднее между казармой и конюшней: там, где днем заседают судьи или парламент, сейчас топтались, пофыркивали и тихонько ржали лошади, а на свободных местах вповалку лежали люди. Жарко и беспокойно пылали светильники, их свет Маргарет заметила еще снаружи.

Она спешилась и пошла следом за своими стражниками, которые завели ее лошадь в помещение, под высоким сводом которого, где-то в полутьме, порхали воробьи. Лицо у Маргарет, казалось, пропеклось холодом до твердости доски: того и гляди треснет, стоит хотя бы улыбнуться. Здесь, где ветра не было, она на минуту остановилась растереть щеки руками в перчатках, отчего лицо наконец снова ожило румянцем. В зале было тихо, лишь взмахивали хвостами лошади, к чему-нибудь привязанные или стреноженные. Зато люди здесь валялись повсюду – спали кто где на каждом свободном пятачке, вне зависимости от ранга и титула. Маргарет заметил один из дворецких Генриха и тут же поспешил навстречу, неуклюже встав на одно колено среди разбросанной соломы.

– Где мой муж? – полушепотом спросила Маргарет.

– Он спит, ваше высочество. В королевских покоях. Прошу вас следовать за мной.

За ней тотчас пристроились двое королевских медиков и один королевский хирург, каждый со своей кожаной сумой. Маргарет, чувствуя себя немного привидением, как могла бесшумно ступала мимо спящих, улыбаясь их сонному ворчанию и причмокиванию. Кто-то заходился тяжким храпом, кто-то мучился сквозь сон. Эти люди собрались здесь ради короля Генриха, и к каждому из них она ощущала сердечную приязнь.

Путь к покоям Маргарет знала достаточно хорошо, но дворецкому ее мужа, видно, очень уж приятно было провести эту стайку по коридорам и двум лестничным пролетам к покоям короля. Здесь бдительность была не в пример четче: у дверей наготове стояли стражники с обнаженными мечами – они заслышали приближение шагов и оружие опустили только тогда, когда узнали в гостье молодую королеву.

Входя во внешнюю гостиную, Маргарет заслышала звуки приглушенного разговора, который тут же оборвался, как только дверь приоткрылась. Со стульев в молчании поднялись граф Перси и герцог Бекингем, и так же, молча, поклонились. От глаз Маргарет не укрылась сеточка темных прожилок на лице старика, явно недовольного нежданным вторжением. Он так и остался молчать; вперед выступил Бекингем:

– Ваше высочество? Право, не ожидал видеть вас столь скоро. Вы, должно быть, ехали всю ночь – в этакий-то холод! Мы с графом Перси как раз обсуждали, не испить ли нам по чаше горячей медовухи, дабы изгнать холод из наших старых костей. Вы к нам не присоединитесь?

Медиков у нее за спиной он проигнорировал. Да те и сами не стремились быть замеченными: стояли, смиренно потупив головы.

Маргарет огляделась, чувствуя себя здесь непрошеной гостьей и при этом недолюбливая старика Перси за то, что тот чопорно стоял с угрюмым видом.

– Где же мой муж, Хамфри? – поинтересовалась она, доверительно тронув Бекингема за рукав.

– Спит за этой вот самой дверью, ваше высочество. Но спит хорошо, крепко. Все это время его величество держался в седле одной лишь волей и сейчас полностью лишился сил. – Голос герцога стал более вкрадчивым, задушевным. – Если на то есть ваше желание, то я мог бы его разбудить, но честное слово, Маргарет, ему сейчас как никогда нужен отдых. А эти? – Он неприязненно покосился на медиков. – Они что, не могут потерпеть? Ждут не дождутся, когда можно будет накинуться со своими пиявками и примочками?

Маргарет обернулась к врачам, которые так и стояли, прижав к себе сумки и потупив головы, как провинившиеся школяры.

– Подождите снаружи. Когда король проснется, я вас позову.

Те, не говоря ни слова, удалились, бесшумно прикрыв за собой дверь и оставив Маргарет наедине с двумя вельможными собеседниками. Она с вышколенным достоинством опустилась на мягкий стул и подобрала вокруг себя юбки, не подавая вида, как ноют ноги после долгой верховой езды.

– Милорды, присаживайтесь, оба, – милостиво разрешила она. – Если Генрих спит, то и торопиться особо незачем. А мастер Брюер что, тоже отдыхает?

– Он тоже измотался, миледи, – вздохнул Бекингем. – Он теперь как собака о двух хвостах, после того как ваш супруг выпроводил Йорка и Солсбери. Но он все равно где-то неподалеку, так что, если вы распорядитесь, я велю его к вам привести.

Маргарет хотела было согласиться, но передумала, чтобы эти двое не заподозрили ее в слабости.

– Я считаю, нет смысла. Пускай спит. А о том, как все было, мне можете рассказать и вы – тогда, возможно, и определимся, как быть.

Бекингем с неопределенной улыбкой сел на расписную дубовую скамью вдоль стены. Граф Перси все так и стоял живой карикатурой на самого себя, с глазами навыкате и вислым клювищем носа (неужели эта мрачная мина вообще не сходит с его лица?). Лишь под насмешливым взглядом Бекингема он, зло и неловко улыбаясь, подтянул к себе стул и опустился на него. Образовался своеобразный треугольник из собеседников с камином, потрескивающим у Маргарет за спиной.

Бекингем неторопливо пересказал действия короля, начиная с его давешнего прибытия в Вестминстер, а также короткий перечень его приказов (Маргарет заставила его в дотошных подробностях повторить каждую деталь отрешения Йорка и Солсбери от должности). Граф Перси при рассказе сидел поерзывая и тщетно скрывал свое досадливое нетерпение. Маргарет от этого разбирал строптивый соблазн заставить герцога пересказать все еще раз – что тут говорить, отрадно было слушать, как тверды и точны были повеления ее мужа: вот он, истинный монарх! Тем не менее перебивать и требовать повторов она больше не стала. Поняв, что расспрос окончен, Бекингем, подавшись вперед, оперся лицом на сведенные ладони и с благодушным видом уставился на огонь, пока королева размышляла над его словами.

– Как долго я ждала, чтобы услышать такое, – наконец мягко произнесла она. – Что Йорк и Солсбери изгнаны и теперь где-то вдали зализывают раны. Знать, что сила духа наконец возвратилась к моему мужу. Молю лишь Бога, чтобы граф Сомерсет вернулся из Тауэра несломленным. Его преданность для меня всегда была скалой, на которую можно опереться, в то время как другие ускользали и отворачивались. Я ему доверяю, Хамфри. И не сомневаюсь, что Сомерсет сыграет свою роль в том, что должно произойти.

– Что же такое должно произойти, ваше высочество? – спросил Бекингем с тихой улыбкой.

– Для Генриха недостаточно просто сменить одну комнату на другую, пусть даже это будет тронный зал. Что известно Англии о возвращении моего мужа в доброе здравие, кроме тех немногих, что видели его приезд сюда? Ничего. А между тем он должен быть виден! И не только в Лондоне, это само собой, но и по всей стране. Народ должен видеть своего короля и его нобилей; знать, что Йорк отныне безвластен, а истинный Защитник и Радетель королевства – это снова он сам, король Генрих Ланкастер.

Бекингем хотел что-то ответить, но его опередил Перси, вклинившись колючим старческим тенором, от которого Маргарет тянуло поежиться:

– У короля Генриха, ваше высочество, есть знатные главы семейств, готовые давать ему ценные советы. Вот сейчас он проснется и сможет им внять. А то, как и каким образом, он возвратится к своей публичной жизни, можно оставить немного на потом. За своего супруга вы можете не опасаться. Его величество всюду окружают верные ему англичане, которые не любят ни Йорка, ни это невиллское отродье Солсбери. Мы пойдем тем путем, которым надлежит идти. И если придется, то будем мимоходом среза́ть и плевела.

Маргарет почувствовала, как на щеки возвращается горячий румянец. Полтора года она, забытая всеми, затворницей томилась в Виндзоре подле своего немощного мужа. Граф Перси за все это время не навестил ее ни разу. Смысл его слов был вполне ясен, но сейчас Маргарет охватило глубокое негодование к этому ворону в нахохленных мехах, хищным своим нюхом почуявшему, что пора лететь, прибиваться под бок ее мужу, благо там теперь может появиться что клевать. Свой первый резкий отклик, который так и рвался с языка, она бдительно пресекла и заговорила неторопливо, выверяя каждое слово:

– Милорд. Я была для своего мужа голосом, когда он сам был его лишен. Эта самая верность, о которой вы сейчас упомянули, – именно о ней люди говорят с наибольшей любовью, разве не так? Это слово я слышала из разных уст множество раз с той поры, как Генриха сразила болезнь. Но, по всей видимости, многие предпочитают это слово, так сказать, в идеале, нежели в действительности, когда оно зовет к тяжкому труду и страданиям, а подчас и боли.

Граф Перси, почесывая сбоку свой клюв, пытливо поглядел на нее.

– Я вижу, что чем-то вас задел, ваше высочество. От всей души прошу простить: мне этого не хотелось. Король Генрих…

– … должен быть виден, граф, – закончила королева за Перси и была вознаграждена густым рдением под прожилками на щеках и носу. – Как удачно, что кое-кто из нас заранее продумал, что должно произойти по возвращении Генриха. Я и не сомневалась, граф Перси. Верила, молилась, и все мои молитвы оказались услышаны.

– Да сбудется по словам вашим, королева, – сжал в нитку губы Перси.

Маргарет коротко кивнула:

– Когда король встанет, я начну подготовку к возобновлению судебных процессов. С полчаса назад, милорд, я проходила по залу Вестминстера и видела, что половина судейских мест там укрыта покрывалом от пыли – видимо, там давно уже никто не заседал. Это недопустимо. Вот уж год как судьи Королевской скамьи не выезжали по стране; не слушались дела в судах, не отправлялось правосудие. Какой способ быть увиденным может быть лучше и верней, чем вершить правосудие перед народом Англии? Выслушивать его жалобы, чаяния и видеть, как вершится справедливость, а зло и преступления наказуются? Великий Королевский выезд – с двумя дюжинами судей, шерифами графств, тысячей ратных людей! И чтобы короля при этом сопровождали все знатные семейства! И тогда все от верхов до самых низов узнают, что Ланкастер вернулся на свой престол. Вернулся править. А дом его имеет наследника и поддержку самых знатных и могущественных лордов. Таков он, путь, предначертанный теперь моему мужу, и никакой иной.

Граф Перси повел глазами за окно, где в замерзшем сизом небе низко висело солнце. При этом он перехватил взгляд Бекингема, в котором читалось нечто большее, чем легкая усмешка. За месяцы, проведенные в Виндзоре, герцог привык к французскому акценту Маргариты Анжуйской – приятность для уха, которая, впрочем, разбавляла силу ее слов. Что же до Перси, то на него решимость молодой королевы действовала как тонкие специи на чревоугодника: пикантно, однако сытости нет.

– Ваше высочество изыскивает, как привнести умиротворение одним королевским указом, – наконец сказал он, несмотря на тепло камина, вцепляясь в меха так, что побелели костяшки. – Ваше высочество и впрямь верит, что такой человек, как Йорк, смиренно припадет к ногам его величества? А с ним и Солсбери? И ваше высочество спокойно, без опаски позволит им следовать в свите за спиной у короля? – Старик размеренно покачал головой каким-то своим мыслям, при этом глубже вглядываясь в молодую темноволосую женщину, которая, грациозно сидя на стуле, сейчас внимательно смотрела на него живыми янтарно-карими глазами. – Или же ваше высочество все же не верит, что они внимут этому зову, и обличит их в клятвопреступлении, зная при этом, как поступают с изменниками? Лично я, миледи, предпочел бы этот путь.

Теперь глубже вгляделась уже Маргарет, вновь чувствуя в себе всплеск негодования к этому человеку. Его глаза жестоки, но что делать: он на стороне ее мужа, и неважно, чем он руководствуется. А это сейчас главное.

– Если б мой муж позвал этих троих, а они не явились, это означало бы войну, а она раздерет Англию на части. Нет, я не верю, что такие раны способны сами собой зарубцовываться и на них можно махнуть рукой. Если сделать неверный шаг, они загноятся и погубят всю здоровую плоть. – Королева говорила со спокойной уверенностью, и эти слова магнитили, приковывали к месту. – Так что, милорды, у меня нет намерения приглашать Йорка, Солсбери или Уорика в сопровождение к моему мужу. Пускай эти люди, сами не свои от волнения, кусают ногти, в то время как король Англии собирает вокруг себя самых пылких своих сторонников. Пусть Йорк увидит силу, что может быть выставлена против него, если он осмелится поднять хотя бы одно знамя. – Маргарет подалась вперед, блестя глазами, будто бы завораживая собеседников. – Я не сомневаюсь, милорд, что Йорк остается для нас угрозой. Люди, что единожды вкусили власть, продолжают тянуться к ней вновь и вновь. Я видела такие устремления в своем собственном отце и всех тех коронах, на которые он посягал, но они ему так и не достались. И тем не менее мой муж находится в шаге от полного пробуждения. Он должен явить свою силу и гордо шествовать под своими тремя львами. Он должен предстать во всей своей силе и блистательности, прежде чем мы подступимся к угрозе Йорка и Солсбери. Уорику, быть может, еще не поздно спастись, хотя не знаю. Ну а вы, вы-то это понимаете? Вы со мной, милорд?

– Разумеется, ваше высочество. Я полагаю, мы желаем одного и того же. Сильного короля. Смыть, изгнать дух Невиллов из всех тех, кто вынашивает в своем сердце измену. Я всецело поддерживаю короля Генриха, своей честью и честью моего дома.

Маргарет села прямо. Вот это да. Пыл такой, что, не ровен час, смоет и ее саму. Этот человек пойдет за Генрихом, а не за желаниями его королевы-француженки. Она склонила голову якобы в согласии с его словами, хотя внутри все клокотало.

Бекингем между тем зевнул – так широко и вольно, что захотелось и самой.

– У меня ощущение, что король нынче встанет не скоро, – сказал он, поднимаясь. – Я, пожалуй, тоже пойду вздремну. Нам сегодня днем силы понадобятся. А то совсем уж на исходе.

За ним поднялся и граф Перси; оба с извинениями откланялись. Маргарет проводила их взглядом в тайном подозрении, что свой прерванный разговор они наверняка продолжат в каком-нибудь другом месте, без ее ушей и участия.

Сцепив перед собой ладони, она не мигая смотрела в огонь. Очень, очень нужен граф Сомерсет. И Дерри Брюер. А больше всего нужен муж и его лорды, которые бы прислушались к ней. Понятно, что лавировать и торговаться они захотят без нее, без ее голоса. Это приводило в ярость, но отступать нельзя. Да и некуда. Генри ее муж, она его жена. Вместе им идти тем путем, который они изберут.

Оставшись одна, Маргарет встала и прошла к внутренней двери опочивальни своего супруга. Там он лежал, тихонько похрапывая под толстыми одеялами, разбросав по валику длинные распущенные волосы. Выглядел он умиротворенно, щеки слегка разрумянились. Усталость после долгой ночи нахлынула такая, что Маргарет едва хватило сил расстегнуть и сбросить дорожный плащ. Она легла рядом со своим Генри, украдкой стянув на себя половинку всего одного, верхнего одеяла и пристроившись под ним так, чтобы чувствовать тепло мужнина тела. Генри пробормотал что-то во сне, но не проснулся, а вскоре сон накрыл и ее.