Мои поиски оказались не такими уж простыми и закончились не скоро, хотя в целом увенчались успехом. И все это время мне оказывали поддержку. В самом начале своего путешествия, в запущенном приморском городе Акуабе, я получил помощь от некоего Шайбани, сардара, которого Баян поставил там командовать монгольскими завоевателями. Он встретил меня очень сердечно, как старого друга, и предложил остановиться в доме, который определил под свою резиденцию. Это был лучший дом в Акуабе, если не сказать больше.

— Sain bina, — вежливо обратился ко мне Шайбани. — Рад приветствовать тебя, старший брат Марко Поло. Я вижу, ты носишь пайцзу великого хана.

— Sain bina, сардар Шайбани. Да, я приехал по поручению нашего общего господина Хубилая.

Юссун отвел наших лошадей в конюшни, которые занимали заднюю половину дома. Мы с Шайбани вошли в переднюю половину, и слуги выставили перед нами еду. Пока мы ели, я рассказал хозяину, что иду по следу недавно умершего царя Ава Нарасина Пати, объяснил, почему я это делаю, и заявил, что хотел бы обыскать принадлежавшее беглецу имущество и допросить оставшихся в живых членов его семьи и слуг.

— Все будет так, как ты желаешь, — сказал сардар. — Признаться, я очень обрадовался, когда увидел, что ты носишь пайцзу, потому что она дает тебе право выступить в качестве судьи здесь, в Акуабе. Смерть царя вызвала большие волнения, и жители города разделились на противоборствующие группировки. Они оказались настолько втянутыми в эти местные распри, что едва ли заметили, как мы вошли в город. И пока порядок не будет восстановлен, я не смогу наладить здесь управление. Мои люди только тем и занимаются, что разнимают на улицах дерущихся. Поэтому я очень рад, что ты приехал.

— Ясно, — сказал я, слегка озадаченный. — Я сделаю все, что смогу. Хотя, признаться, не очень понимаю, в чем причина беспорядков.

— Все дело в недавно умершем царе, — сказал он и раздраженно добавил: — Да подавятся черви его проклятыми останками! Ты не против, если я все тебе подробно объясню?

— Мне бы этого очень хотелось.

— Этот Акуаб — настоящая дыра: жалкий мрачный городишко. Ты выглядишь разумным человеком, Марко, потому я полагаю, что ты покинешь его, как только сможешь. Я же назначен сюда и поэтому должен остаться. Мой долг — преобразовать город, чтобы он стал полезным приобретением ханства. Особенность этого убогого городка в том, что это еще и морской порт. А как и во всех портовых городах, здесь существуют две отрасли, которые оправдывают его существование и поддерживают жителей. Во-первых, обслуживание портовых сооружений — молов, товарных складов, лавок и тому подобного. Ну а во-вторых, удовлетворение потребностей корабельных экипажей, которые останавливаются здесь. Это означает публичные дома, винные лавки и азартные игры. В основном торговля Акуаба с Индией осуществляется через вон тот залив, он называется Бенгальским, и большинство моряков, которые приплывают сюда, жалкие индусы. Их желудки не приспособлены для крепких напитков, и у них не очень-то много силы между ног, поэтому все свое время, которое моряки проводят на суше, они посвящают азартным играм. По этой причине публичных домов и винных лавок здесь немного, они маленькие и бедные — и, вах! — местные шлюхи и напитки отвратительны. Но в Акуабе есть несколько залов для игр, и это самые процветающие учреждения города, их владельцы самые его важные жители.

— Все это очень интересно, сардар, но я недостаточно…

— Пожалуйста, прояви терпение, старший брат. Сейчас ты все поймешь. Во всем виноват, будь он проклят, царь, который сбежал, — этот трусливый поступок не прибавил ему любви среди его бывших подданных. Мне известно, что он покинул Паган с внушительным караваном слонов, жен, детей, слуг и рабов — и со всеми теми ценностями, которые они смогли увезти. Но каждую ночь, пока они были в пути, караван уменьшался. Под покровом темноты его подданные сбегали, унося с собой огромное количество награбленных ценностей. Слуги надеялись разбогатеть. Рабы хотели просто вырваться на свободу. Даже жены царя — включая саму царицу, его первую жену, — взяли своих маленьких детишек-князьков и разбежались кто куда. Возможно, они надеялись изменить свои имена и начать новую жизнь.

— Мне чуть ли не жаль этого трусливого царя.

— В то же самое время, поскольку необходимо было покупать еду и платить за ночлег в пути, царь-беглец вынужден был отдавать огромные деньги старейшинам деревень и владельцам постоялых дворов. Все они были настроены очень враждебно, вели себя грубо и стремились воспользоваться своим преимуществом. Мне сказали, что он прибыл сюда, в Акуаб, чуть ли не нищим и почти в одиночестве, в сопровождении лишь одной из своих последних молоденьких жен, нескольких преданных старых слуг и с отнюдь не тяжелым кошельком. Этот город тоже встретил его не слишком-то дружелюбно. Царю пришлось искать пристанище на прибрежном постоялом дворе. Однако если он хотел выжить, то ему следовало двигаться дальше, через залив в Индию, а чем было беглецу оплатить проезд? Естественно, все капитаны кораблей заломили немалую цену, особенно когда поняли, в каком отчаянном положении он оказался — по пятам за царем-беглецом двигались монголы-завоеватели. Уж не знаю, сколько именно с него запросили, но это было больше, чем он мог заплатить.

Я кивнул.

— Так стоит ли удивляться, что царь решил увеличить то немногое, что у него было. Он попытался обрести спасение в азартных играх. Однако хорошо известно, что несчастья всегда преследуют неудачников. Царь играл в кости и за несколько дней проиграл все, что у него было. Золото, драгоценности, одежду, имущество. В том числе, я думаю, и тот священный зуб, который ты ищешь, старший брат. Чего только он не ставил на кон: корону, верных старых слуг, всевозможные реликвии, царские одеяния — и неизвестно, что из этого было выиграно жителями Акуаба, а что моряками, которые уже уплыли.

— Вах! — угрюмо произнес я.

— Под конец у царя Ава остались лишь одежда, в которой он был, и единственная жена, дожидавшаяся несчастного в их жилище на берегу. И вот однажды, доведенный до отчаяния, царь поставил на кон себя самого, пообещав стать, если проиграет, рабом победителя. Не знаю, кто был в тот раз другим игроком и сколько он поставил против царя.

— Но царь, разумеется, проиграл.

— Разумеется. Все в зале уже относились к нему с презрением, хотя он немало обогатил их, а теперь презирали его еще больше — игроки, должно быть, кривили губы, — когда этот несчастный сказал: «Подождите. У меня есть еще кое-что, кроме меня самого. У меня есть красавица жена. Без меня она пропадет. Ей нужно тоже найти хозяина, который бы о ней заботился. Я ставлю на кон мою жену, госпожу Тофаа Девата. Позвольте же мне в самый последний раз бросить кости». Ставка была сделана, и он опять проиграл.

— Все понятно, — сказал я. — Бедного царя постигла неудача, как и меня самого. Только не пойму, о чем здесь можно спорить?

— Потерпи немножко, старший брат. Царь попросил об одном последнем одолжении. Он попросил, чтобы, прежде чем он станет рабом, ему позволили пойти и самому рассказать печальные новости его госпоже. Даже самые заядлые игроки способны на сострадание. Они позволили бывшему царю самому пойти на постоялый двор на берегу. Он был настолько благороден, что напрямик сказал госпоже Тофаа, что сделал, и приказал ей отправляться к ее новому хозяину в зал для игр. Она послушно поклонилась, а царь сел за стол, чтобы в последний раз поесть как свободный человек. Он с жадностью ел и пил и, к изумлению владельца постоялого двора, все продолжал требовать еще и еще еды и питья. В конце концов он весь побагровел, его хватил паралич, и царь умер.

— Именно это я и слышал. Ну и что потом? Я все-таки не вижу никакой причины для спора. Его партнер выиграл в карты раба, но раб умер. Ничего особенного.

— Потерпи еще немного. Госпожа Тофаа, как и приказал ей муж, сама отправилась в зал. Говорят, что глаза у победителя засверкали, когда он увидел, что за рабыню случайно выиграл. Совсем молоденькая, прекрасное недавнее приобретение царя, еще не титулованная царица и не мать наследников, но все же наверняка очень благородного рода. Знаешь, Марко, вообще в этом городе очень своеобразные представления о женской привлекательности, но многие мужчины называют ее красивой, и при этом все они считают эту женщину очень хитрой. С последним я должен согласиться. Потому что как только новый хозяин Тофаа подошел, чтобы взять ее за руку, она решила привлечь к себе внимание и обратилась ко всем в зале. Женщина произнесла лишь одну фразу, задала только один вопрос: «Правда ли, что, прежде чем мой господин супруг поставил меня на кон, он сначала поставил на кон и проиграл себя самого?»

Шайбани наконец замолчал. Я подождал немного и подстегнул его:

— Ну?

— Ну вот и все. Это и стало началом спора. С того самого момента этот вопрос повторяют повсюду в этом ублюдочном городе, и у каждого из его жителей свое собственное мнение на этот счет: один судья спорит с другим, брат идет против брата, и все они устраивают драки на улицах. Мои войска вошли в город сразу после того, как произошли вышеописанные события, и все спорщики обратились ко мне, требуя, чтобы я разрешил их спор. Я не в силах этого сделать. Честно говоря, я даже чуть не заболел из-за этого, я готов предать этот грязный город огню, если ты не отыщешь приемлемого решения.

— Что тут разрешать-то, сардар? — терпеливо спросил я. — Ты ведь сам сказал, что царь поставил на кон и проиграл себя, прежде чем сделал ставку на свою жену. Объективно, они оба были проиграны. Мертвые или живые, по своей воле или нет, но они принадлежат тем, кто их выиграл.

— Ну поскольку сам царь уже так и так отправился на погребальный костер, то его судьба больше никого не волнует. Тебе предстоит принять решение относительно его жены, но сперва ты должен выслушать все доводы. Я взял госпожу под свою опеку в ожидании решения этого дела. Она в комнате наверху. Я могу послать за ней и за всеми теми игроками, которые присутствовали в зале в тот день. Если ты не против, старший брат, мы проведем заседание ченга из одного судьи, а заодно ты получишь прекрасную возможность расспросить о местопребывании зуба, который ищешь.

— Ты прав. Прекрасно, приведи их. И пожалуйста, пошли за моим переводчиком Юссуном.

Госпожа Тофаа Девата, хотя ее имя и означало Дар Богов, на мой вкус совсем не была красива. Несостоявшейся царице было почти столько же лет, сколько и моей возлюбленной, но она оказалась такой огромной, что из нее получилось бы две Ху Шенг. Шайбани сказал, что она бенгали, очевидно, царь Ава привез жену из индийского государства Бенгалии, потому что она была типичной индуской: жирная, коричневая, почти черная кожа и совершенно черные полукружья под глазами. Сначала я подумал, что она злоупотребила сурьмой, но позднее убедился, что почти у всех индусов, как мужчин, так и женщин, от природы под глазами мешки такого неприглядного цвета. У госпожи Тофаа имелись также красное пятно краски на лбу между глазами и дырка в одной ноздре, видимо, там она носила какую-то побрякушку, которую впоследствии проиграл ее злополучный супруг. На женщине был странный наряд, который показался мне (впоследствии я выяснил, что так оно и было на самом деле) огромным длинным куском ткани, несколько раз обернутым вокруг нее таким образом, что обе руки, одно плечо и часть жирной темно-коричневой плоти у пояса оставались голыми. Это была не особенно привлекательная нагота, а ткань выглядела слишком яркой, будучи крикливых цветов и с металлическими нитями. В целом у меня сложилось впечатление, что как сама госпожа, так и ее наряд были какими-то грязными, но я великодушно приписал это тяжелым временам, которые женщина недавно пережила. Хотя госпожа Тофаа и представлялась мне весьма непривлекательной, я не собирался разрешать спор предвзято.

Во всяком случае, все остальные в комнате — истцы, свидетели и адвокаты сардара — выглядели еще менее привлекательными. Они принадлежали к разным народам, тут были мьен, индусы, несколько местных жителей Ава, возможно, даже представители высших классов мьяма, — однако это едва ли были лучшие их экземпляры — обычный набор бездельников, которые поджидают в засаде добычу, намереваясь поживиться за счет моряков. Таких полно на приморских улицах любого портового города. И снова я испытал жалость к малодушному царю, который сбежал: беднягу низвергли с трона прямо в компанию этого сброда. Но я опять-таки не собирался предвзято судить о деле из-за того, что находил всех его участников на редкость непривлекательными.

Я знал один из местных законов: свидетельские показания женщины ценились здесь гораздо ниже показаний мужчины. Поэтому я знаком велел мужчинам говорить первыми, и когда один из этих уродов сделал шаг вперед и начал давать показания, Юссун стал мне переводить:

— Мой господин судья, дело было так. Недавно умерший царь поставил себя на кон, я рискнул принять его ставку, кости упали в мою пользу. Я выиграл раба, но потом он надул меня с выигрышем…

— Достаточно, — сказал я. — Мы разбираемся здесь только в событиях, которые имели место в игорном зале. Пусть говорит другой мужчина, который следующим играл с царем.

Еще больший урод сделал шаг вперед.

— Мой господин судья, царь сказал, что у него осталось последнее имущество, которое он может предложить, — та самая женщина, что сейчас находится здесь. Я принял эту ставку, и кости выпали в мою пользу. И тут был выдвинут чрезвычайно глупый довод…

— Подожди, так мы запутаемся, — перебил его я. — Давайте продолжим излагать события по порядку. Полагаю, госпожа Тофаа Девата, что следующей в зале появились вы?

Женщина тяжело шагнула вперед. Она оказалась совершенно босая и с грязными коленками, словно была не королевских кровей, а обычной обитательницей побережья. Когда госпожа Тофаа начала говорить, Юссун наклонился ко мне и пробормотал:

— Марко, простите меня, но я не владею ни одним из индийских языков.

— Не имеет значения, — ответил я. — Я понимаю этот язык. — Так оно и было, потому что женщина говорила вовсе не на индийском языке, а на торговом фарси.

Она сказала:

— Это точно, я сама появилась в зале, и…

Я перебил ее:

— Давайте будем соблюдать протокол. Прошу вас обращаться ко мне как к господину судье.

Госпоже Тофаа явно не понравилось, что ее прервал какой-то бледнокожий и незнатный ференгхи. Однако она ограничилась тем, что величественно шмыгнула носом и начала снова:

— Я появилась в зале, господин судья, и спросила игроков: «Правда ли, что, прежде чем мой дорогой господин супруг поставил меня на кон, он сначала поставил себя и проиграл?» Потому что, если он действительно сделал это, понимаете, господин судья, тогда он сам уже был рабом, а по закону рабы не могут владеть имуществом. Следовательно, я не принадлежала ему, и он не имел права рисковать мной в игре, и точно так же я не принадлежу выигравшему, и…

Я снова остановил ее, поинтересовавшись:

— А как так вышло, что вы говорите на фарси, моя госпожа?

— Я происхожу из знатного бенгальского рода, мой господин, — ответила она, выпрямившись и глядя на меня так, словно я выразил сомнение по этому поводу. — Я родилась в знатной купеческой семье брахманов. Разумеется, будучи госпожой, я никогда не унижалась до обучения, как конторский служащий — чтению и письму. Но я говорю на торговом фарси, а также, не считая моего родного бенгальского, и на многих основных языках Великой Индии — хинди, тамильском, телугу…

— Благодарю вас, госпожа Тофаа. Давайте продолжим.

После того как я столько времени провел в далеких восточных провинциях ханства, я уже почти позабыл, что в остальном мире преобладал торговый фарси. Однако, очевидно, большинство присутствующих, поскольку они имели дело с моряками и сами торговали за морем, также знали этот язык. Потому что несколько человек тут же заговорили, повысив голоса от возмущения. Суть того, что они хотели сказать, сводилась к следующему:

— Эта женщина придирается к мелочам и увиливает. Законное право мужа поставить на кон в азартной игре любую из своих жен, точно так же как он волен продать ее, подарить кому-либо или же вовсе развестись с ней.

Однако вторая половина присутствующих так же громко возражала:

— Нет! Женщина говорит правду. Муж проиграл себя, а следовательно, и все свои супружеские права. В этот момент он сам был рабом и незаконно поставил на кон имущество, которым не владел.

Вспомнив о своей роли судьи, я властно поднял руку, и в комнате наступила тишина. Тогда я опустил подбородок на кулак и сделал вид, что глубоко задумался. Но на самом деле я ничего подобного не делал. Я не притворялся даже перед самим собой, что подобен Соломону и мудр в судебных делах. В этом отношении мне было далеко даже до Хубилая. Однако я недаром в отрочестве много читал об Александре Македонском и хорошо помнил, как он поступил с гордиевым узлом. Решение было уже принято, но я изобразил напряженные раздумья и как бы ненароком сказал женщине:

— Госпожа Тофаа, я приехал сюда, чтобы отыскать кое-что из имущества вашего покойного мужа. Зуб Будды, который он взял из храма Ананды. Вы понимаете, о чем речь?

— Да, господин судья. Мне очень жаль, но муж и его тоже поставил на кон. Одно утешает: он проиграл зуб еще до того, как поставил на кон меня, очевидно все-таки ценя меня больше, чем эту священную реликвию.

— Надеюсь, что так оно и было. Вы знаете, кто выиграл зуб?

— Да, мой господин. Капитан-чоланец, владелец лодки и ловец жемчуга. Он унес зуб, радуясь, что тот принесет удачу его ныряльщикам. Лодка уплыла несколько недель тому назад.

— Вы можете предположить, куда именно она уплыла?

— Да, господин судья, жемчуг добывают только в двух местах. Вокруг острова Шри-Ланка и в Индии, вдоль побережья Чоламандалы. Поскольку капитан сам чоланец, он, вне всякого сомнения, вернулся на свое родное побережье.

Мужчины в комнате что-то невнятно забормотали, явно недовольные этим столь неуместным обменом репликами, а сардар Шайбани бросил на меня умоляющий взгляд. Я не обратил на них никакого внимания и снова сказал госпоже:

— Тогда я должен последовать за зубом в Индию. Если вы окажете мне любезность и отправитесь со мной в качестве переводчицы, я, закончив свои дела, помогу вам добраться домой в Бенгалию.

Это мое заявление вызвало явное возмущение присутствующих. Госпоже Тофаа это предложение тоже не понравилось. Она откинула назад голову, задрала нос и холодно произнесла:

— Я хочу напомнить господину судье, что мое положение не таково, чтобы я согласилась на работу прислуги. Я знатная женщина, вдова царя и буду…

— И будете рабыней вон того уродливого животного, — сурово произнес я, — если я сочту возможным повернуть дело в его пользу.

Она разом проглотила всю свою напыщенность — и действительно громко сглотнула, — после чего перешла от высокомерия к подобострастию.

— Господин судья, вы такой же властный человек, каким был мой покойный ныне дорогой супруг. Как может простая хрупкая молодая женщина устоять перед таким мужчиной? Разумеется, мой господин, я буду сопровождать вас и делать все, что мне прикажут. Стану вашей рабой.

Она была какой угодно, но только не хрупкой, и к тому же мне не понравилось сравнение с царем, который сбежал. Однако я повернулся к Юссуну и сказал:

— Я вынес свое решение. Сообщи его всем присутствующим. В этом споре не правы обе стороны. Ясно, что в целом дело запутанное. С того момента, как царь Нарасина Пати отрекся от трона в Пагане, он передал все свои права, в том числе и право на владение своим имуществом, новому правителю, вану Баяну. Все, что покойный ныне царь истратил и промотал по дороге или проиграл здесь, в Акуабе, было и остается законной собственностью вана, а его законным представителем в этом городе является сардар Шайбани.

Когда Юссун это перевел, все присутствующие, включая Шайбани и Тофаа, сначала дружно изумленно вздохнули, а затем издали самые различные вздохи: разочарования, облегчения и восхищения. Я продолжил:

— А сейчас каждого из вас сопроводит до дома отряд стражи, и все разворованные ценности будут найдены и возвращены. Всякий в Акуабе, кто откажется выполнить это распоряжение и у кого впоследствии обнаружат что-либо из казенного имущества, будет без промедления казнен. Посланник великого хана сказал: трепещите все и повинуйтесь!

Как только стражники вывели причитающих и завывающих мужчин, госпожа Тофаа распростерлась передо мной ниц, что было у индусов подобострастным эквивалентом самого степенного «салям» или ko-tou, а Шайбани восхищенно сказал:

— Старший брат Марко Поло, ты истинный монгол. Ты пристыдил меня — и как только я сам не додумался до такого остроумного решения? Спасибо тебе огромное!

— Если хочешь меня отблагодарить, — добродушно произнес я, — то найди мне надежный корабль и экипаж, который прямо сейчас доставит нас с госпожой Тофаа через Бенгальский залив. — Я повернулся к Юссуну: — Я не потащу тебя туда, потому что в Индии ты так же нем, как и я. Так что я освобождаю тебя от твоих обязанностей, Юссун, ты можешь вернуться обратно к Баяну или к своему бывшему командиру в Бхамо. Мне будет жаль расставаться с тобой, потому что ты проявил себя верным товарищем.

— Это мне вас жаль, Марко, — сказал он и с сожалением покачал головой. — Исполнять служебные обязанности в Ава и то ужасно. А уж в Индии…