Часть V Последний английский король

Около полудня корабль скользнул на мелководье гавани Чичестера. Жирные серые в крапинку тюлени еще нежились на песке, крачки, или, как еще называют их, морские ласточки, носились над водой и стремительно ныряли вниз, к волне, вылавливая мальков. Море затихло, сделалось бархатистым, лиловым, волн почти не было. Небо ясное, лишь в низине собиралась легкая дымка. В усталой зелени лета давно проступило золото позднего октября, седое золото дубов и вязов, яркое золото бука, светлое, как новенькая монета, золото березовых и тополиных листьев, трепещущих на фоне серебряных и оловянных стволов.

Отлив заканчивался, скоро начнет прибывать вода. Мужчины с корзинами в руках, в предназначенных для прибрежного лова сандалиях на круглых подошвах из черного дерева, неуклюже брели к берегу от устричных банок или закидывали сети, ожидая прилива и новой добычи. Из рыбацкой деревушки тянуло дымком, а когда корабль одолел последний вал и приблизился к берегу, Гарольд и его спутники с наслаждением вдохнули кисло-сладкий, свежий аромат яблок, превращавшихся под прессом в сидр.

Как хорошо вернуться домой! Хельмрик, прозванный Золотым, знал песню и на этот случай, что-то о моряке, пришедшем из плавания. Сидя у мачты, Уолт с Даффидом учили юных Вульфнота и Хакона играть в кости, а Гарольд стоял на корме, глядя вперед. Он надеялся, что весть об их возвращении обогнала их и достигла Бошема, и Эдит Лебединая Шея встретит его на причале. Клятва, данная в Байё, висела на шее Гарольда, словно огромная мертвая птица, словно убитый альбатрос. Ему нужно было поговорить об этом, тихо и спокойно, с кем-то, кому он мог доверять.

Они обогнули мыс и увидели впереди шпиль колокольни, «трон Канута» и причал. Группа вооруженных всадников сгрудилась на берегу вокруг своего вождя, превосходившего их ростом и выделявшегося в толпе светлыми волосами. Даже на таком расстоянии нельзя было не узнать Тостига. Хотя его длинные волосы утратили с годами шелковистость и в них мелькала седина, он по-прежнему стягивал их на затылке, обнажая облысевший череп и спуская длинный хвост на ворот кожаной куртки.

Корабль уткнулся в тяжелые длинные бревна, покрытые водорослями и моллюсками, парус спустили под громкие крики экипажа, предостерегавшего сухопутных зевак – пусть отойдут в сторонку, не то огромным полотнищем башку снесет. Юнга спрыгнул на причал с просмоленной веревкой в руках, кто-то из слуг Тостига помог ему, вместе они привязали канат к столбу. Тостиг стиснул брата в объятиях, но Гарольд резко высвободился.

– Что привело тебя сюда? Вряд ли только братская любовь и желание встретить меня.

Тостиг, по старшинству третий из братьев (их разделяла совсем небольшая разница в возрасте), всегда был требователен и претендовал на особое внимание к своей персоне. Все, что ему хотелось, Тостиг считал своим по праву рождения, загребал обеими руками, не считаясь ни с законами, ни с чьими бы то ни было интересами. Он был уверен, что главная цель жизни Гарольда – заботиться о нем, тем более теперь, когда Эдуард вот-вот отправится в тот край, откуда ни один не возвращался. С годами Тостиг отнюдь не избавился от юношеской заносчивости, напротив, сделался еще более надменным, подозрительным и вспыльчивым, мгновенно оскорблялся, когда никто и не думал его задеть, был нетерпелив и не внимал доводам разума. Он давно утратил красоту и обаяние юности, зато его хитрость, жестокость и честолюбие только возросли.

Он сразу же взорвался:

– Эти ублюдки, мать их так, выперли меня!

Гарольд невольно попятился.

– Не кричи. Расскажи, что случилось.

– Разумеется, расскажу! Чего ради я приехал, по-твоему?!

– Спокойно. Не при всех, в доме. Эдит здесь?

– Твоя краля? Тут где-то болтается. Но вот что я тебе скажу... – Он запнулся, увидев, как потемнело, налившись кровью, лицо Гарольда.

– Какие бы вести ты ни принес, они подождут, пока мы выпьем и поедим и я повидаюсь с Эдит. Встретимся в зале, вечером.

За едой Тостиг дулся и грубил, проливал мед на стол, чересчур дружелюбному мастифу заехал бараньей ногой по носу, притворился, будто не заметил Эдит, когда она подошла подлить ему меда, но стоило ей отойти, с едва приглушенным ругательством подозвал к себе. Гарольд не собирался долго терпеть подобные выходки и, как только ужин закончился, подал женщинам, слугам и телохранителям знак удалиться. Ульфрик, старший из дружинников, повел людей в дальний конец зала. Вместе с приближенными Тостига они принялись чистить оружие, занялись игрой в кости и еще немного выпили, прислушиваясь к тому, как Хельмрик бренчит на своей арфе.

– Итак, – заговорил Гарольд, оставшись наедине с братом, – «они тебя выперли». Кто, как и почему?

Эдит уже дала ему ответы на эти и некоторые другие вопросы, но Гарольда интересовала точка зрения Тостига.

– Таны Нортумбрии. Собрали совет графства, явились в Йорк, перебили моих людей...

– А где был ты?

– В Бритфордской усадьбе, возле Солсбери. Они захватили склад оружия и мою казну...

– Почему? С чего все началось?

– Я обложил их налогом. Дополнительный сбор. Для тебя, Гарольд. Король умирает. Он уже десять лет не собирал хергельд. Когда он умрет, нам потребуются все люди, все оружие, какое мы сможем собрать...

– Нам?

– Нам. Тебе, мне, Годвинсонам. Будь я там, с войском, с мечом, я бы...

Глаза у него разгорелись, Тостиг с размаху ударил кулаком правой руки по открытой ладони левой, решительно отбросил волосы со лба. При свете факелов Гарольд видел, как блестит от пота лицо Тостига, как растянулись в хищном оскале его губы.

– Ты же знаешь, я бы их!...

– Знаю, – пробормотал Гарольд, думая про себя: тебя бы зарезали, как взбесившегося быка, и пришлось бы объявить войну – Уэссекс против Нортумбрии, саксы против данов, все как в добрые старые времена. – Кто подсказал тебе мысль собрать хергельд? – Гарольд был уверен, что сам Тостиг до такого бы не додумался.

– Эдит, наша королева, – строптиво ответил брат.

– С какой стати? – Гарольд с трудом верил ему. После громкого скандала в 1052 году, в результате которого Эдит пришлось несколько месяцев провести в монастыре с весьма суровым уставом, их сестра перестала вмешиваться в государственные дела.

– Бедный Эдди умирает. Ты уехал, мы думали, что Ублюдок постарается избавиться от тебя, раз уж ему представился такой случай. Эдит приняла и другие меры, чтобы защитить нас.

Тостиг замолчал, выжидая. Гарольд вытер вспотевшие руки о полы куртки и поспешно отхлебнул из кружки. Он пил пиво – вина он достаточно выпил в Нормандии, а мед пьют в дни торжества. Сейчас ему праздновать нечего.

– Давай, выкладывай.

Отвернувшись от брата, Тостиг подрезал ногти коротким кинжалом, с которым никогда не расставался.

– Она наняла двух человек убить Коспатрика.

– И что?

– Сдох, вот что.

– Черт, черт, черт! Зачем она это сделала?

Тостиг тяжело вздохнул.

– Она думала, что, оставшись без тебя и Эдди, мы, – «мы» подразумевало Годвинсонов, – мы должны поддержать Этелинга. Он несовершеннолетний, и можно было бы установить регентство: Эдит и, скажем, Стиганд...

– Стиганд тоже замешан?

– Конечно. Он-то все и устроил. Эдит думала, что сыновья Эльфгара, Эдвин, эрл Мерсии, и его младший брат Моркар, подыскивают подходящего кандидата на престол. Им, как и нам, не хватает королевской крови, так что они вполне могли выбрать Коспатрика.

Несколько веков назад на территории Нортумбрии было два королевства – Берниция и Дейра. Последним представителем королевской династии Берниции был юный Коспатрик, которого Эдуард удерживал при дворе, как и Этелинга, и по той же причине – потому что он представлял собой угрозу.

– Что им известно о вашем заговоре?

– Почти все. Эти придурки пытались утопить мальчишку, он сопротивлялся, они стукнули его по голове, один из них попался и под пыткой сознался, что ему заплатила Эдит.

– Ад и все дьяволы! Что же теперь?

– Эдвин хочет, чтобы вместо меня эрлом Нортумбрии стал его брат Моркар. Вот чего им надо. Чертово отродье этого подонка Эльфгара хочет снова занять свои земли. А тут еще налоги и смерть Коспатрика, так что в дело вмешались не только таны Нортумбрии, все гораздо хуже, черт бы их подрал. Братья подняли оба королевства, – Тостиг подразумевал Мерсию и Нортумбрию, – не только дружинников, но и ополчение набрали, и двинулись на юг.

Восемь дет тому назад Эльфгар, граф Мерсии, последний крупный землевладелец в стране не из числа Годвинсонов, за измену лишился части своих владений, переданных семейству Годвина. Тогда он породнился с Гриффитом, заключил с ним военный союз и призвал на помощь норвежцев. Только к 1062 году Гарольду и Тостигу удалось покончить с Гриффитом, Эльфгар очень кстати помер, а его наследник Эдвин, тогда совсем еще юный, не представлял существенной угрозы. Но едва миновало три года, и все повторилось: старинный союз Мерсии и Нортумбрии во главе с молодыми и неопытными вождями вновь бросает вызов королю и всей Англии.

Гарольд задумался, не обращая внимания на лихорадочное нетерпение брата. Наконец Гарольд тяжело вздохнул и задал следующий вопрос:

– Как сейчас король?

– Плох. К Рождеству помрет.

– Где он?

– В Оксфорде.

– А Эдвин и Моркар?

– Я же тебе сказал: они набрали войско, вместе с уэльскими ублюдками. Три дня назад, когда я уезжал от короля, они шли к Нортгемптону.

Гарольд снова вздохнул и допил пиво. Усталость навалилась на него, он почувствовал себя старым, колени болели и подгибались.

– Ульфрик! – позвал он. – За два часа до рассвета седлай коней. Едем в Оксфорд.

Оставив Тостига, он направился в женский дом. Четырех часов не прошло с тех пор, как после двухмесячного отсутствия он вернулся в Англию, и вот уже снова в путь. Эдит Лебединая Шея уложила его в свою постель и прилегла рядом. Они уже предавались любви в тот день, и поскольку Эдит видела, что Гарольд устал и расстроен, она молча притянула его голову себе на грудь и попыталась убаюкать возлюбленного.

Гарольд не хотел спать, ему еще многое нужно было обсудить с Эдит, и прежде всего участь их сыновей, Эгберта и Годфрика; старшему исполнилось восемнадцать, а младшему – семнадцать лет.

– С ними все в порядке, – успокаивала его Эдит, пытаясь разгладить морщины на его лбу, повыше натягивая одеяло. – Конхобар присмотрит за ними, не волнуйся. – Конхобар, младший брат Катберта, приходился ей деверем. С тех пор как старый Катберт, муж Эдит, впал в детство, Конхобар и другие родичи присматривали за детьми Эдит, когда та уезжала в Англию. С собой она не брала их из соображений безопасности.

– Хорошо. Но ты тоже возвращайся в Уэксфорд. Оставайся там, пока все не уладится.

Эдит погладила рукой его бок, чуть сильнее надавила на закаменевшие мышцы пониже ребер.

Гарольд, все еще о чем-то тревожась, оттолкнул ее руку.

– Что такое? – спросила она. – Знаю, знаю. У тебя осталась прекрасная девушка в Нормандии, тебе не терпится вернуться к ней.

– Хуже, – сказал Гарольд.

Он не выдержал и рассказал Эдит о клятвах, принесенных Вильгельму, о последней, самой мучительной для него присяге.

– Он вырвал ее обманом, хуже того, он сговорился с дьяволом, потому что никакой фокусник не мог бы внушить то, что тебе померещилось.

Эдит села на постели, наклонилась над Гарольдом и заговорила так убежденно и твердо, как только могла:

– Послушай, эту клятву нельзя принимать всерьез. Не дай ей угнездиться в твоем сердце, словно червю, и подточить твою решимость. Вырви ее из сердца. Растопчи и забудь.

И все же в немногие оставшиеся ему месяцы она то и дело желчью подкатывала к его горлу, тяжестью давила на грудь, когда Гарольд просыпался поутру.

Они выехали еще до рассвета. Эдит Лебединая Шея придержала его коня за узду.

– Поезжай Долиной Белой Лошади, – тихо сказала она. – Принеси Ей в дар цветы, а еще лучше – дубовую ветвь. Может быть, Она защитит тебя от твоей глупой клятвы.

Гарольд наклонился в седле, целуя Эдит, прижал ладонь к ее щеке.

– Я так и сделаю, – ответил он.

Расстояние более чем в сотню миль они одолели за два дня и к полудню третьего прибыли в Оксфорд. Почти всю дорогу они ехали по земле, принадлежавшей Гарольду, часто меняли лошадей, потому и поспели так быстро, хотя Гарольд сделал небольшой крюк, чтобы побывать у высокой скалы с вырезанным на ней контуром Белой Лошади. Сойдя с коня, он подошел поближе и положил возле головы Лошади дубовую ветку с золотыми листьями, заранее сорванную в долине. Он хотел помолиться, но не знал, какие слова придутся по нраву этому существу, какой язык она предпочитает. Кто она? Прекрасная дама с кольцами на пальцах и колокольчиками на щиколотках, которая скачет на белой лошади. Ее изображение, правда уменьшенное, и по сей день можно видеть в церкви Бэнбери, на том берегу Темзы.

Гарольд посмотрел вниз, увидел по ту сторону долины городские огни и вновь почувствовал усталость. Он оглянулся на брата. Тостиг сидел, напряженно выпрямившись в седле, лицо его пылало, голубые глаза превратились в щелочки, холодный ветер выбил слюну, прилипшую к уголку рта – злой у него рот, хоть губы и толстые. Тостиг нетерпеливо потряс удилами.

– Поехали, Гарольд! – крикнул он. – Зададим перцу подонкам! – Копыта его коня выбивали комья почвы и дерна, когда Тостиг ринулся вниз по крутому склону, разгоняясь для прыжка через невысокую колючую изгородь, усыпанную похожими на кровь ягодами.

Свернул бы себе шею, подумал Гарольд, неторопливо следуя за братом и не подгоняя своих людей. Шею бы себе свернул, пока мы еще не доехали, пока не произошло то, что непременно произойдет.