ГЛАВА 26
Перед самым рассветом Юлий прошел по нижнему коридору, кивком приветствуя стражников. Царя Египта заперли в кладовке, где раньше хранились сосуды с маслом. Окон там нет, двери прочные, и, стало быть, у Птолемея нет соблазна попробовать бежать.
— Как он себя ведет? — спросил Юлий.
Прежде чем легионер успел ответить, на них обрушился громкий поток ругательств — толстая дверь почти не заглушала пронзительный детский голос.
— И так уже несколько часов, господин, — сообщил легионер.
Юлий поморщился.
— Открой дверь. Я с ним поговорю.
Войдя, он увидел, что из этой комнаты тоже все вынесли. Тут не было даже кровати, ничего, кроме маленькой скамейки и ведра. На стене висела одна-единственная лампа, и в ее тусклом свете Юлий разглядел, что царь Египта весь перепачкан белой пылью.
Птолемей сложил руки на узенькой груди и с достоинством смотрел на своего похитителя. Ребра у него просвечивали. На щеках темнели пыльные разводы — видно, фараон утирал слезы.
— Доброго тебе утра, — поздоровался Цезарь, усаживаясь на скамью. — Когда принесут завтрак, я прикажу найти для тебя одежду и постель. Ни к чему тебе испытывать неудобства.
Птолемей молча продолжал смотреть на Юлия. При свете дня мальчик оказался еще младше. Лицо с изящными чертами, такое бледное, словно его никогда не касались солнечные лучи, искажала угрюмая ненависть. Темные, с длинными ресницами глаза — в точности как у Клеопатры. При мысли об их супружестве Юлий едва не передернулся от отвращения.
Цезарь помолчал, потом поднялся и произнес:
— Если тебе ничего не нужно, я вернусь к своим делам.
Он отвернулся, собираясь уйти, но Птолемей бросил ему в спину:
— Ты должен немедленно меня отпустить! — Латынь фараона была безупречной.
Юлий повернулся к нему, не в силах сдержать улыбку:
— Не могу, повелитель. Ты мне еще нужен.
— Чего ты хочешь? Золота? — Губы Птолемея презрительно искривились.
— Я хочу, чтобы Клеопатра вернулась на трон, — ответил Юлий, пристально глядя на мальчика. Однако, сказав, он сразу усомнился, что и вправду этого желает. До ночного свидания с Клеопатрой ему все представлялось ясным. А теперь мысль вернуть царицу в объятия брата уже не казалась привлекательной.
— Я так и знал — тут не обошлось без нее! — взорвался Птолемей. — Я так и думал! И ты думаешь, я соглашусь? Она обращалась со мной, как с ребенком.
— Ты и есть ребенок! — отрезал Юлий и тут же пожалел о своих словах. Он вздохнул и снова сел на скамью. — Наверное, приближенные выполняют любое твое желание?
Птолемей помедлил.
— Да — если оно не противоречит обычаям. — Фараон избегал взгляда Юлия. — Пусть я молод, но придворные почитают мой сан и происхождение. — Птолемей опять вспылил: — Твои люди вторглись в мои покои, ударили меня! Тебя жестоко казнят, когда…
— Как я заметил, Панек с тобой не очень-то считается, — пробормотал Юлий.
Птолемей сверкнул глазами:
— Ты ничего не знаешь о моей жизни, римлянин! Я юн, но я фараон! Я — воплощение бога. А Панек…
Он смешался, и Юлий, видя, что нашел слабое место, быстро заговорил:
— А Панек управляет страной. Думаешь, ты вырастешь, и советник уступит тебе власть? Напрасно. Произойдет несчастный случай: ты неудачно упадешь или заболеешь, и следующие несколько лет, пока подрастает другой фараон, будет править Панек. Я знаю, что такое жажда власти, мой мальчик. Можешь мне поверить.
Птолемей задумался над этими словами, а Юлий удивился самообладанию мальчика. Он ждал жалоб, слез, но пленник обращался с ним как с равным, а то и низшим. Фараон, конечно, еще ребенок, однако ум у него острый — Птолемей явно уже принял для себя решение.
— Панек разъярится, когда узнает о моем похищении, — задумчиво произнес фараон.
Юлий видел, что мысль эта приятна мальчику, и ждал продолжения.
— Тебе придется доказать ему, что мне не причинили вреда, или мой советник сровняет дворец с землей.
— Докажу, — согласился Юлий, — если тебе угодно.
Птолемей вопросительно посмотрел на него, и он продолжил:
— Быть может, ты и сам больше не захочешь иметь Панека при себе. Подумай. Я могу потребовать, чтобы твои приближенные отправились в изгнание, и ты будешь править вместе с Клеопатрой.
Темные глаза мальчика казались непроницаемыми. Юлий слишком мало знал Птолемея и не понял — убедил он его или нет.
— Для чего тебе это? — спросил Птолемей. — Ты увлекся моей сестрой? Или, быть может, возжелал моего тела?
Юлий едва сдержался.
— Будь ты моим сыном, я бы тебя отшлепал, — сказал он. — Впрочем, и теперь могу.
— Ты не посмеешь, — возразил Птолемей с такой спокойной уверенностью, что Юлий растерялся. Он хотел приказать, чтобы принесли прутьев, но остался сидеть, положив руки на колени.
— Ты был очень дерзок с Панеком, — упрекнул Птолемей. Фараон вспоминал об этом с удовольствием. — Он потом долго отлеживался, пил холодное питье, а рабы растирали его, пока его гнев не угас. Видно, римляне — грубый народ.
— Такой стервятник кого угодно выведет из себя, — пробормотал Юлий.
Напряжение мальчика немного ослабло, и Юлий понял: он на верном пути.
— Покажи мне свой меч, — неожиданно попросил Птолемей.
Не говоря ни слова, Юлий вынул гладий и протянул пленнику. Не ожидавший такого фараон удивился и, взяв меч, тут же направил клинок на сидящего консула.
— Не боишься, что я тебя убью? — поинтересовался он.
Юлий медленно покачал головой, внимательно следя за пленником.
— Не боюсь. Оружие само по себе ничего не значит. Важен человек, который его держит. Ты и оглянуться не успеешь, как я отниму меч.
Птолемей посмотрел ему в глаза и увидел, что Юлий говорит правду. Он попытался замахнуться, однако гладий был слишком тяжел для детской руки.
— Хочешь научиться? — спросил Юлий.
Лицо фараона просветлело, но через миг приняло выражение угрюмого недоверия. Он неловко вывернул гладий, отдавая его Юлию рукоятью вперед.
— Не прикидывайся другом, римлянин. Я для тебя всего лишь ценная вещь, которую можно обменять на что-то нужное. Ты мой враг, и я этого не забуду. — Птолемей на секунду остановился и сжал один кулак. — Когда я стану мужчиной, я припомню тебе, римлянин, как ты держал меня в заточении. Я приду за тобой, и мое войско будет числом словно саранча. Твои кости раздробят молотом, а кожу снимут и сожгут. Тогда узнаешь меня!
Юлия забавлял свирепый взгляд мальчика.
— Только сначала подрасти. — Он поднялся на ноги. Казалось, пленник вот-вот бросится на него, но фараон в бессильной ярости повернулся спиной. Юлий легким шагом вышел навстречу дню.
Панек прибыл на рассвете с целой толпой придворных. Они приблизились к стражникам, стоящим в саду, и их подвергли тщательному обыску. Затем троих самых главных пропустили во дворец.
Юлий принял их стоя. Холодные глаза Панека по-прежнему излучали сильнейшую неприязнь. Но теперь фараон в руках римлян, и Юлия это не волновало.
Он указал гостям на каменную подставку, а сам сел на удобную кушетку, наслаждаясь их замешательством. В комнате находилось пять воинов Десятого, а за спинами придворных стоял Октавиан, и вельможи нервничали.
Кожа Панека блестела то ли от пота, то ли от благовонных масел. Сегодня он не накрасил веки, и это говорило о многом. С ненакрашенным лицом советник смотрелся куда приличнее.
— Совершив такое преступление, ты не останешься в живых, — заявил Панек, выдавливая фразы, будто не мог вынести мысли о том, что нужно говорить вежливо. — Если жители города узнают о похищении фараона, я не смогу их остановить. Ты меня понимаешь? У тебя осталось несколько часов, а когда новость разлетится, они придут и истребят тебя.
— Такие вояки мне не страшны, — ответил Цезарь как бы между прочим. Он приказал подать себе вина и стал потихоньку его потягивать.
Глаза Панека сузились от гнева:
— Тогда скажи, чего ты хочешь за фараона? Ведь ты чего-то хочешь?
Придворный даже не скрывал своего гнева. Дипломат из него был скверный. Если бы речь действительно шла о золоте, Юлий потребовал бы как можно больше — за то, что с ним говорят в таком тоне.
— Для начала — свободного передвижения по городу, — объявил он. — И не на семь дней, а насколько я пожелаю. Я намерен посмотреть библиотеку и усыпальницу Александра. И дай кого-нибудь, кто покажет город моим офицерам.
Панек растерянно захлопал ресницами:
— Тебя растерзает толпа, консул. Стоит тебе покинуть эти стены.
— Прискорбно, — хмуро ответил Юлий. — Второе условие: пусть покинут страну все советники фараона. Корабли у меня есть, они доставят вас на Кипр или Сардинию — подальше от здешних волнений. Вам пора на отдых, и я готов дать вам немного золота, чтобы вы могли устроиться получше.
Все три египтянина окаменели. У Панека во взоре появился недобрый блеск.
— Ты потешаешься надо мной, консул, в моем собственном городе. Неужели думаешь, я все стерплю? Войско уже собрано. Город полон солдат, которые в бешенстве от того, что ты совершил. Если не вернешь фараона, они утопят в крови твое жалкое воинство. Поверь мне, я не лгу.
— Во время штурма дворца мальчик может погибнуть, — предостерег Юлий. — Подняв меч, вы убьете фараона. Надеюсь, вы сделаете все, чтобы не допустить столкновения.
— Ты не сможешь вечно удерживать Птолемея, — возразил Панек. — Насколько тебе хватит припасов? А воды?
— У нас достаточно припасов, — сказал Юлий, пожимая плечами. — Возможно, ты и прав. Не нужно нам угрожать друг другу. Лучше скажи мне, дорого ли ты ценишь его жизнь. Что ты готов отдать мне за фараона?
Гости посовещались друг с другом на своем языке, и через несколько мгновений Панек, стараясь сдерживать злобу, заговорил снова:
— Мы можем заключить договор о торговле. Я устрою так, что ваши торговцы первыми будут получать наши самые лучшие товары.
— Хорошо, — похвалил Юлий, дав знак, чтобы гостям принесли вина. — Продолжим.
Чтобы достичь окончательного соглашения, потребовалось тридцать дней переговоров и ожесточенных дискуссий. Ни Юлий, ни Панек не посещали этих собраний, предоставив своим подчиненным выдвигать предложения и возражения. Без Клеопатры ничего бы не получилось. Она отлично знала, когда придворным можно уступить, а когда нужно стоять на своем.
Она тоже не присутствовала на переговорах, проводя почти все время с братом, которому позволили передвигаться по дворцу. Удивительно было видеть эту пару, гуляющую по залам и увлеченную какой-нибудь беседой. Еще больше удивляли Юлия их отношения. Клеопатра — старшая сестра этого мальчика и одновременно супруга — взрослая женщина, привыкшая к дворцовым интригам. Фараон прислушивался к ней, как ни к кому другому, и вспышки ярости у него больше не повторялись.
По ночам царица рассказывала Юлию о своем брате. Фараон ненавидит жизнь в душном дворце. Любое приказание фараона должен непременно одобрить Панек. Птолемей не скрывал своей ненависти к советнику. В каком-то смысле до похищения мальчик пользовался гораздо меньшей свободой. Панек был голосом фараона, и войско повиновалось любому слову вельможи.
— Но во имя богов, ведь твой брат — царь! — воскликнул однажды Юлий, когда Клеопатра рассказывала ему о брате. — Почему бы ему просто не приказать, чтобы Панека взяли и отстегали?
— Птолемей еще ребенок и совсем не знает жизни. Панек его запугал, — сказала она. — Я-то не боюсь этого человека. Правда, я проглядела, как советник рвется к власти. — Клеопатра впилась пальцами в постель. — Год назад он явился ко мне и принес приказ фараона — удалиться от двора. Я знала, что это идет не от моего брата, но мне не дали с ним увидеться. Те, кто остался мне верен, последовали за мной. Женщины рвали на себе волосы и посыпали грудь пеплом. Поверь мне, Цезарь, Панек слишком умен, одинокому ребенку не по силам ему противостоять.
На тридцатый день Юлию принесли свиток с договором, и он послал за Птолемеем, чтобы тот поставил свою подпись. Клеопатра тоже пришла, и Панек, увидав ее, даже зашатался.
— Моя повелительница, — едва выговорил советник, падая на колени и касаясь головой пола. Остальные придворные последовали его примеру, и царица улыбнулась:
— Поднимись, Панек, и доведи до конца то, что начал. Благодаря тебе Египет и Рим связаны теперь золотыми узами. Именно этого я и хотела, и твой повелитель тобой доволен.
Панек метнул взгляд в сторону Птолемея, молча смотревшего на них. Фараон медленно кивнул.
— Мой брат и я приняли решение, — нежно ворковала Клеопатра. — Твоя служба кончена, Панек. Мы вернемся к управлению Верхним и Нижним Египтами. Но твой труд не останется без вознаграждения.
Птолемей протянул сестре перо, и царица вывела на свитке резолюцию: «Да будет так». На листах папируса был записан торговый договор. Он весьма тормозил развитие Египта, не говоря уже о десятой доле государственного дохода, которую ежегодно придется отсылать в Рим. Со своей стороны Юлий сделал ошеломляющий жест — вернул Египту Кипр, принадлежавший ему три столетия назад. Такое великодушие со стороны римлянина глубоко озадачило Панека; советник не знал, что эта мысль принадлежала Клеопатре. Кипр потеряли после смерти Александра; несколько недель унижения фараона — не слишком высокая цена за возвращение острова.
Панек понял, что за переговорами стояла царица. Это из-за нее даром пропали все его хитрости и сорвались планы. Вельможа стоял, словно пришибленный, и низко кланялся божественной чете.
— Я с нетерпением жду твоего возвращения, повелитель, — обратился он к Птолемею.
— Фараон вернется завтра на рассвете, — пообещал Юлий, прерывая их обмен взглядами.
Панек взял свой свиток с договором и вышел, за ним последовали помощники и рабы. Напряжение сразу спало, и Клеопатра повернулась к брату и обняла его:
— Теперь ты настоящий фараон, Птолемей. Отец был бы рад. Я прикажу убить Панека, а мое войско защитит тебя.
Мальчик в ответ обнял сестру, глядя через ее плечо на Цезаря.
— Странный ты человек, римлянин, — произнес он. — Моя сестра тебе доверяет. Но я не знаю, достаточно ли этого.
— Тебе нечего меня бояться, — заверил Юлий.
Птолемей кивнул:
— На рассвете я выйду и покажусь людям — пусть видят, что со мной ничего не случилось. Отныне все изменится. Я больше не позволю разлучить меня с супругой.
Он смотрел уверенно, и Юлий гадал, знает ли Птолемей о его истинных отношениях с Клеопатрой. Их брак представлялся Юлию смехотворным, и он даже не считал, что встал между мужем и женой. Да и неизвестно, был ли Птолемей настоящим мужем царице. Несмотря на их близость, Клеопатра оставалась для Юлия загадкой. С нее вполне станется вежливо дать отставку римлянину после того, как он помог ей вернуть трон.
— У меня есть для тебя подарок, — сообщил Юлий Птолемею и сделал знак стоящему неподалеку оружейнику Десятого легиона.
Вперед вышел крупный солдат и протянул сверток, из которого консул извлек маленький гладий — точно по руке Птолемея. Фараон взял оружие, и глаза его загорелись от радости. По приказу Юлия Домиций учил мальчика кое-каким простейшим приемам, но обычный гладий был для ребенка слишком тяжел. Новый клинок оказался в самый раз, и на лице консула засияла такая же мальчишеская улыбка, как и у фараона.
— Он великолепен, — признал Птолемей, гладя большим пальцем рукоять, покрытую кожей и обвитую медной проволокой.
Юлий кивнул:
— Надеюсь, у тебя найдется время продолжить занятия.
— Я постараюсь. Благодарю тебя за подарок, римлянин, — официально произнес Птолемей, и Юлий усмехнулся, вспомнив взбешенного мальчика, с которым разговаривал ранним утром четыре недели назад.
— Значит, увидимся завтра, — сказал он.
Начался рассвет, и войско Птолемея собралось на улицах Александрии, чтобы приветствовать вернувшегося фараона. Юлий посмотрел в щель между мешками, закрывавшими окно, и тихонько присвистнул. Эти тысячи солдат были явной демонстрацией силы.
Горожане тоже покинули дома; всем хотелось поскорее увидеть Птолемея. После разговора с Панеком никакие толпы разъяренных горожан не угрожали римлянам — царедворец, скорее всего, просто пугал. Хотя, возможно, Клеопатра недооценила влияние советника в городе.
Гулко шагая по мраморному полу, Птолемей приблизился к наружной двери и повернулся к Юлию. Фараон держался хорошо; к удовольствию Юлия, у него на бедре висел маленький гладий.
Юлий приоткрыл дверь, чтобы Птолемей посмотрел, сколько народу собралось приветствовать своего повелителя.
— Ты готов? — спросил он у мальчика.
Птолемей не ответил, и Юлий, к своему удивлению, увидел в его глазах слезы.
— Я не верю Панеку, — громко прошептал фараон, глядя на стоящих снаружи солдат.
— Тебе нужно идти, — сказал Юлий. — Пусть твое войско видит, что ты жив. Мы должны честно выполнить соглашение и отпустить тебя. Панек не глупец. Сестра с тобой заодно, и советник не решится тебя удерживать. Посмей он только — и я его убью. Ему это отлично известно.
Юлий мягко положил руку Птолемею на плечо и повел к выходу. Юный фараон резко схватил консула за руку.
— Ему нельзя доверять! Соглашение для него ничего не значит, я уверен. Если ты меня отошлешь, я опять стану беспомощен. Позволь мне остаться, и мы придумаем что-нибудь другое.
Юлий осторожно отвел руку мальчика:
— У нас кончаются припасы, и, кроме того, я дал слово тебя отпустить. Переговоры окончены. — Его голос стал суровым. — Выполни свою часть договора, и сегодня же я увижу тебя на троне. А для начала ты должен показаться своему народу.
Слезы покатились по лицу Птолемея, и он опять отчаянно ухватился за руку Цезаря.
— Ты не понимаешь! Там, за стенами этого дворца, я снова буду фараоном. Я боюсь!
Сконфуженный Юлий старался не смотреть на рыдающего Птолемея. Где же Клеопатра? Она бы сумела найти нужные слова и успокоить младшего брата. Юлий уже хотел послать за ней, но Птолемей сердито вытер слезы и отпустил руку Цезаря.
— Я пойду, — сказал он.
В глазах мальчика светился ужас, и Юлий не понимал, в чем дело. Что бы там ни задумал Панек, в ближайшие несколько часов Птолемею ничто не угрожает. Он вернется в свой дворец, а затем, в сопровождении легионеров, туда прибудет Клеопатра.
— Мужайся, мой мальчик, — тихо проговорил Юлий, легонько подталкивая Птолемея.
Фараон сделал глубочайший вдох и расправил плечи. Рука его легла на рукоять меча — мальчик не раз замечал этот жест у римлян. Он коротко кивнул и вышел.
Увидев на крыльце хрупкую фигурку фараона, египтяне восторженно взревели. Они одновременно подняли руки, и Юлий подумал, что, пожалуй, эти солдаты получше тех, которые дежурили во дворце фараона в ночь похищения. С порога была видна только часть улицы, и консул не знал, сколько же тут собралось воинов.
Подошел Брут и встал рядом с Октавианом, причем оба старательно не замечали друг друга. Птолемей спустился по ступеням и приближался к переднему ряду воинов. Римляне молча провожали его взглядами. Панек стоял внизу и ждал своего повелителя, опустив голову.
Когда фараон поравнялся с воинами, в воздухе раздался пронзительный вой труб. Римляне в изумлении наблюдали, как перестраиваются шеренги солдат.
— Что происходит? — спросил Октавиан.
Юлий в ответ молча покачал головой.
У них на глазах фараону поднесли золотое одеяние, в котором Юлий его впервые увидел, и опустили Птолемею на плечи. Римлянам пришлось прищуриться — облитый лучами восходящего солнца, Птолемей, казалось, запылал.
Панек поднял головной убор фараона, и стало слышно, как он нараспев возносит хвалу богам. Птолемей молча ждал, глядя на золотую маску, опускающуюся на его лицо. Долгое время фараон стоял неподвижно, потом повернул голову в маске в сторону римлян, стоящих в дверях и окнах верхних этажей. Маска скрывала юные черты и казалась такой зловещей, что Юлий нахмурился. Время словно остановилось. Двор наполнялся жаром от горящих печей.
— Неужели он… — недоверчиво начал Брут, но сверкающая фигура медленно подняла руку, а затем резко опустила. Воины издали боевой клич и бросились к дому.
Юлий отпрянул назад, не веря глазам. Обдумывать случившееся было некогда.
— Запереть двери и готовиться к бою! — крикнул он. — С копьями и луками — на крышу! Нас атакуют!
