За много дней похода легионеры Десятого и Четвертого сильно устали и изголодались. Припасы кончались, а до нового урожая было далеко — из земли торчали только небольшие зеленые ростки. Запасы воды протухли, солдаты постоянно недоедали. Даже у коней из-под толстого слоя пыли на боках выдавались ребра, но шли они пока твердо.

Каждый раз, когда Юлий думал, что цель близка, в очередном поселении сообщали новые известия о Помпее и его коннице, и приходилось идти все дальше и дальше — на восток. Они почти догнали Помпея, но тут беглец совершил резкий рывок и добрался до побережья.

Стоя на причале, Юлий тер усталые глаза и смотрел на бесконечные серые волны, на которых качались шесть галер. Их стремительные тонкие силуэты напоминали хищных птиц. Они несли дозор в морях между Грецией и Малой Азией и дожидались Юлия.

Помпей добрался до побережья вчерашней ночью. Юлий надеялся перехватить его и вынудить сразиться, но диктатора, оказывается, ждали корабли. Так же быстро, как он пронесся по равнинам Греции, Помпей оставил ее берега.

— Забраться в такую даль… — вслух подумал Юлий.

Вокруг, озираясь, стояли солдаты. Если бы путь был свободен — Юлий бы не колебался. У восточного побережья Греции полно торговых судов, и за кораблями дело не станет. Прищурившись, Юлий наблюдал за галерами Помпея, которые, вспенивая воду, рассекали волны. Вряд ли там достаточно людей, ведь лучших солдат Помпей наверняка взял с собой; однако это ничего не меняет. В открытом море галеры легко смогут потопить торговые суда. Плыть ночью нет смысла — все равно неприятель уже их видел. Преимущество неожиданности утеряно, враг будет готов к бою и беспощаден.

С чувством безысходности Юлий гадал, сколько еще вражеских галер прячется среди прибрежных скал. Эту преграду из дерева и железа ему не сокрушить.

Солдаты терпеливо ждали. Хотя Помпей забрал из порта почти все, тут оставалось достаточно воды, чтобы попить, ополоснуться и наполнить бочонки и мехи. Солдаты, сидя небольшими кучками, играли в кости и делили те жалкие куски еды, которые смогли раздобыть в порту. Как переправиться через море — не их забота. Они свое дело сделали.

Юлий прислонился к толстому деревянному столбу и задумчиво постукивал по нему кулаком. Повернуться и уйти, оставить Помпея он не мог. Слишком долго Юлий за ним гнался, слишком далеко зашел. Взгляд его упал на рыбацкую лодку — хозяева сматывали канаты и поднимали парус.

— Остановить их! — крикнул Юлий, и трое солдат Десятого мигом подбежали и ухватились за борта лодчонки — рыбаки и опомниться не успели. Парус громко хлопал на ветру; Юлий торопливо шел по каменному причалу.

— Отвезите меня к тем кораблям, — потребовал он на ломаном греческом.

Рыбаки непонимающе таращились на Юлия, и он велел позвать Адана.

— Скажи им, что я заплачу, пусть перевезут меня на галеры, — велел Юлий, когда подошел секретарь.

Адан вынул две серебряные монеты и бросил в лодку. Выразительными жестами, показывая то на Юлия, то на корабли, он втолковывал рыбакам, чего от них хотят, пока их хмурые лица не разгладились. Юлий недоверчиво смотрел на своего секретаря и переводчика.

— Ты же говорил, что учишь греческий?

— Это очень трудный язык, — смущенно ответил Адан.

Подошел Октавиан и заглянул в крохотную лодчонку.

— Ты ведь не думаешь отправиться в одиночку? — сказал он. — Тебя убьют.

— Разве есть выбор? Если мы выйдем в море, галеры нас потопят. А меня, быть может, послушают.

Октавиан отдал свой меч солдату и стал снимать доспехи.

— Что ты делаешь?

— Поеду с тобой. Не хочу отправиться на дно, если лодка перевернется. — Октавиан многозначительно покосился на панцирь своего начальника, но Юлий не обратил на это внимания.

— Ну так поехали, — согласился он, указывая на утлое суденышко. — Человеком больше, человеком меньше.

Он дождался, пока Октавиан, морщась от запаха рыбы, уселся на мокрых скользких сетях. Затем сам полез в лодку и чуть не перевернул ее.

— Поднимите парус, — велел он рыбакам. Вздохнул, видя их недоумение, указал рукой на парус, а потом вверх. Через несколько минут лодка скользила от причала в море. Юлий оглянулся на берег — солдаты с тревогой смотрели им вслед; он заулыбался от удовольствия — так приятно плыть по волнам.

— Октавиан, у тебя бывает морская болезнь? — полюбопытствовал Юлий.

— Никогда. Желудок у меня из железа, — беззаботно солгал Октавиан.

Лодка шла вперед, и скоро оба римлянина неожиданно ощутили душевный подъем. Суденышко вышло из спокойной бухты и заплясало на волнах; Юлий дышал полной грудью и наслаждался волнением моря.

— Они нас заметили, — сообщил он. — Направляются сюда.

Навстречу маленькой лодке, бросившей вызов бурному морю, двигались две галеры. Вскоре суда приблизились, и Юлий услышал крики дозорных. До рыбаков никому, конечно, нет дела, а на двух воинов сразу обратили внимание. На самой высокой мачте подняли сигнальные флаги, и другие галеры тоже стали разворачиваться.

Приподнятое настроение покинуло Цезаря быстро, как и пришло. Замерев, он смотрел, как скользят к нему галеры, как его рыбаки убирают парус. Кроме свиста ветра, никакого шума, только мощные римские глотки выкрикивают приказы. Юлий почувствовал тоску по тому времени, когда и сам плавал на быстрых военных судах — у другого побережья.

Галеры были уже рядом, с бортов свешивались любопытные солдаты, и Юлий пожалел, что в этой лодчонке нельзя встать. Ему стало немного страшно, однако решение принято, и он доведет все до конца. Теперь от них в любом случае не уйти. Галера догонит такую лодку одним ударом весла. Юлий заставил себя успокоиться.

Судя по зеленым скользким днищам, пока Юлий воевал с Помпеем, галеры находились в плавании.

Весла подняли кверху; Юлию в лицо полетели холодные брызги, и он поежился. Среди солдат появился воин в форме центуриона.

— Кто вы такие? — осведомился он.

— Консул Гай Юлий Цезарь, — ответил Юлий. — Спустите мне канат.

Юлий старался смотреть собеседнику прямо в глаза — но из-за качки не получалось. Центуриону не позавидуешь. Наверняка Помпей отдал строгий приказ сжигать и топить вражеские суда.

Юлий без улыбки ждал, пока длинный канат, болтаясь, спустился по борту галеры и конец его ушел под воду. С трудом, рискуя перевернуть лодку и не обращая внимания на предостерегающие крики рыбаков, Юлий дотянулся до каната.

Он поднимался очень осторожно. Мешали взгляды солдат — лодку уже окружило несколько галер. Мешала мысль, что стоит сорваться, и тяжелые доспехи сразу потянут ко дну. Когда, забравшись наверх, Юлий взялся за услужливо протянутую капитаном руку, он успел запыхаться. Канат тут же заскрипел под весом Октавиана.

— Как твое имя, капитан? — спросил Юлий, ступив на палубу.

Капитан молча стоял, похлопывая рукой по руке.

— Тогда повторю, кто я. Я — Юлий Цезарь. Я — консул Рима и представляю власть, которой ты присягал служить. Все приказы Помпея объявляю недействительными. С этого момента ты подчиняешься мне.

Капитан хотел что-то вставить, но Юлий не собирался упускать инициативу. Он говорил таким тоном, словно не допускал и мысли о возможности неповиновения.

— Передай приказ капитанам других галер явиться сюда за моими распоряжениями. У меня в порту шесть тысяч воинов. Вы доставите меня в Малую Азию.

Юлий неспешно подошел к борту и помог перелезть Октавиану. Затем вновь повернулся к капитану, выказывая первые признаки гнева:

— Ты понял приказ, капитан? Как консул, я представляю здесь сенат. Мои распоряжения имеют преимущество перед любыми другими, полученными тобой ранее. Подтверди получение приказа, или же я тебя смещу.

Капитан колебался. Положение у него — не позавидуешь. Речь шла о выборе между двумя правителями. Лицо капитана медленно наливалось кровью.

— Я жду! — рявкнул Юлий, делая шаг вперед.

Капитан в ужасе заморгал.

— Да, господин. Твой приказ принят. Я подчиняюсь тебе и сейчас же дам сигнал другим галерам.

От волнения капитан вспотел. Юлий кивнул, и матросы побежали поднимать сигнальные флаги, чтобы собрать всех капитанов.

Юлий знал, что Октавиан смотрит на него во все глаза, но улыбнуться не рискнул.

— Возвращайся в порт, и начинайте готовиться, — приказал он. — Мы отплываем.

Брут стоял на каменном причале, глядя на галеры и почесывая под повязкой подсохшую рану. Рука и ребра уже заживали, хотя передвижение в тряской повозке едва не свело его с ума. Перелом был чистый, но Брут повидал немало ранений и понимал, что мало срастись костям, нужно, чтобы восстановились мышцы. Он по-прежнему носил меч — тот самый, которым дрался под Фарсалом. Правда, вынимать его мог только левой рукой и чувствовал себя беспомощным, как малое дитя. Брут ненавидел свою слабость. Легионеры Десятого и Четвертого одолели полководца постоянными насмешками и оскорблениями — знали, что гордость не позволит ему пожаловаться Юлию. Будь он здоров, они бы не посмели так с ним обращаться. Брута бесило их поведение, но приходилось скрывать свою к ним ненависть и ждать.

Рядом с Брутом стояли Домиций, Октавиан, Регул и Цирон. С нескрываемым волнением они вглядывались в темнеющее море. Октавиан вернулся и сообщил новости, а потом все вместе наблюдали, как капитаны галер переправляются на корабль, где находится враг их командующего. Никто с тех пор не сказал ни слова, целый час офицеры не находили себе места.

— А вдруг они его схватили? — неожиданно спросил Домиций. — Мы ведь не узнаем.

— Если и так, что мы можем сделать? — ответил Октавиан. — Отправимся сражаться на этих неповоротливых торговых посудинах? Сам знаешь, нас потопят раньше, чем доплывем. — Он не отводил глаз от качающихся на волнах хищных силуэтов галер. — Юлий захотел рискнуть.

Цирон посмотрел на заходящее солнце и нахмурился:

— Если командующий до темноты не вернется, нужно плыть за ним. Пойдем на одном корабле — туда уместится достаточно людей, чтобы взять на абордаж галеру. А захватив одну, захватим и остальные.

Брут с удивлением воззрился на Цирона. Годы все же немного изменили старого товарища. Цирон привык командовать, стал увереннее в себе. Брут сказал, почти не задумываясь:

— Если они схватили Юлия, то теперь ждут, что мы явимся на выручку. Бросят якорь как можно дальше от берега и встанут вплотную друг к другу. Или вообще отправятся в Малую Азию, чтобы доставить пленника Помпею.

Лицо Октавиана сделалось каменным. Он грубо возразил:

— Заткнись. Ты здесь не командуешь. Мой командир не пожелал тебя казнить, и только потому ты здесь. Тебе нечего нам сказать.

Брут уставился на него, но под пристальными взглядами остальных опустил глаза. Хотя он старался не обращать внимания, ненависть бывших друзей больно ранила — Брут и сам не понимал отчего.

И почему-то в отсутствие Юлия все смотрят в рот Октавиану. Видно, что-то такое есть у обоих… семейное.

Брут злобно выдохнул и сжал руку под повязкой в кулак; он с трудом восстановил самообладание.

— Не думаю… — начал он.

Октавиан не выдержал:

— Будь моя воля, я бы распял тебя прямо здесь. Как полагаешь — многие станут возражать?

Бруту не пришлось долго думать — он знал ответ.

— Нет, все бы обрадовались. Но ты-то им не позволишь, правда? Ты выполняешь все приказы Юлия, даже те, которые тебе поперек горла.

— Собираешься оправдать свое предательство? — спросил Октавиан. — Для этого и слов-то не найдешь. Не знаю, зачем командующий взял тебя с собой, но послушай меня. Юлию хочется думать, что ты по-прежнему один из нас, только я-то — не Юлий. Если попробуешь мне приказывать — глотку тебе перережу.

Брут, сощурившись, подался вперед:

— Ты, я вижу, осмелел. Однако я скоро поправлюсь, и тогда…

— Да я не стану ждать! — Октавиан окончательно вышел из себя. Он рванулся к Бруту, но Регул и Цирон одновременно ухватились за руку, которой он поднял меч. Брут отшатнулся.

— И как ты объяснишь Юлию мое убийство? — поинтересовался он. Глазами, полными ненависти, Брут смотрел на Октавиана, пытающегося до него дотянуться. — Цезарь ведь тоже способен на жестокость. Поэтому, наверное, и не убил меня.

Цирону удалось вырвать у Октавиана меч, и тот наконец сдался.

— Надеешься поправиться, Брут? — спросил он. — Не сказать ли мне моим людям, чтобы отвели тебя в укромное место и хорошенько с тобой поработали? Солдаты так тебя отделают, что ты никогда не сможешь держать меч.

На лице Брута отразился страх, и Октавиан улыбнулся:

— Не нравится? Не сможешь ни верхом ездить, ни имя свое написать. Может, хоть тогда у тебя поубавится спеси.

— Ты благородный человек, Октавиан, — произнес Брут. — Мне бы твои принципы.

Кое-как сдерживаясь, Октавиан сказал:

— Еще одно слово, и я так и сделаю. Никто меня не остановит, никто за тебя не заступится. Все знают, что ты это заслужил. Ну давай же, полководец. Скажи хоть одно слово.

Брут долгое время молча его рассматривал, затем с отвращением покачал головой, повернулся и побрел прочь. Октавиан кивнул, дрожа от гнева. Он даже не чувствовал руки Домиция на своем плече.

— Нужно владеть собой, — мягко упрекнул Домиций, глядя вслед человеку, перед которым когда-то благоговел.

— Не могу, — прохрипел Октавиан. — Сделал такое и ведет себя как ни в чем не бывало. Не понимаю, чего ради Юлий взял его сюда.

— Я тоже не понимаю, — ответил Домиций. — Пусть сами разбираются.

Регул присвистнул, и все разом повернулись к морю. В последних лучах заходящего солнца были видны плывущие галеры. Каждый взмах огромных весел приближал их к берегу.

Октавиан посмотрел на остальных:

— Пока мы не убедимся, что все в порядке, пусть люди будут наготове. Копья держать под рукой. Домиций, экстраординариев поставь в резерв. Здесь они в любом случае не понадобятся.

И полководцы Цезаря немедля отправились отдавать приказы, не задумываясь, по какому праву ими командует Октавиан. А он остался один и наблюдал, как приближаются галеры.

В маленьком порту их не могло поместиться сразу шесть, поэтому сначала вошли только два корабля. С каждой стороны работал лишь один ряд весел — галеры причаливали. В темных сумерках едва можно было разглядеть брошенные наземь трапы. Побежали матросы с канатами, и скоро показался Юлий. Октавиан облегченно вздохнул.

Юлий поднял руку в салюте:

— Солдаты готовы грузиться на корабли?

— Готовы, господин, — с улыбкой ответил Октавиан. Он даже растрогался: Юлий не переставал его удивлять.

— Тогда начинайте. Времени мало. Помпея перевезли всего два дня назад — мы чуть-чуть опоздали. — Юлий ощутил знакомый азарт преследования. — Сообщи людям, что на галерах хорошие запасы провианта, это их подбодрит.

Октавиан отсалютовал и пошел к подчиненным. Юлий заметил и боевое построение, и поднятые кверху копья, но не стал ничего говорить в присутствии матросов. Отдавая центурионам команду грузиться, Октавиан не мог удержаться от улыбки. Пусть им опять предстоит нелегкий поход — они вновь обрели уверенность, что Помпей не уйдет.

Неторопливый рассвет обрисовал побережье Малой Азии — серо-зеленые горы, окунающиеся в море. В небе кричали гуси, над волнами кружили пеликаны, высматривая серебристые рыбьи косяки. В воздухе висел запах весны, и утро обещало, что день будет прекрасным.

Для всех это была новая, неизвестная страна. Она лежала гораздо дальше от Рима, чем Британия, только не к западу, а к востоку. Из Малой Азии в Рим привозили древесину кедра, из которой строили галеры. Римские торговые суда набивали трюмы инжиром, абрикосами, орехами. Это золотая земля, древняя, и где-то на ее севере лежат руины Трои. Юлий припомнил, как надоедал своим наставникам, требуя, чтобы они еще и еще рассказывали о Малой Азии. Здесь побывал когда-то Александр и принес жертву у гробницы Ахилла. Юлию не терпелось ощутить под ногами землю царей древности. Гребцы направили судно в маленький порт, а консул стоял на носу корабля и вдыхал водяную пыль.

— Когда покончу с делами, — сказал Юлий Домицию, — я вернусь в Рим, повидав самые дальние края нашей державы — восточный и западный. Как не гордиться тем, что так далеко от дома я слышу римскую речь? И здесь — римские воины, римские законы, римские корабли. Разве это не прекрасно?

Домиций улыбнулся воодушевлению Юлия, которое вполне разделял. Преследовать противника в Греции было тяжело, но сейчас войсками овладевало совсем иное настроение. Быть может, после победы при Фарсале люди почувствовали, что годы сражений подходят к концу? Один вид Юлия, командующего галерами Помпея, вселял такую надежду. Война догорела. Остается затоптать последние угли гаснущего костра. Легионеры, прошедшие с Юлием Испанию и Галлию, понимали это лучше прочих солдат. Теснясь у бортов, они непринужденно смеялись и болтали.

Домиций посмотрел на Адана, сидящего на мачте. Испанец громко распевал какую-то песню времен своей юности, и его пение слышали даже на палубе.

Квестор крошечной гавани говорил на отличной латыни, хотя вырос в местных казармах. Увидев Юлия, невысокий смуглый человечек низко склонился и не разогнулся, пока ему не позволили.

— Приветствую тебя, консул, — торжественно произнес он.

— Как давно отсюда ушел Помпей со своими воинами? — нетерпеливо спросил Юлий.

Коротышка совершенно не волновался, и Юлий сообразил, что Помпей никак не распорядился на тот случай, если явятся преследователи. Он, видимо, не ожидал, что Юлий сможет пересечь море, охраняемое его галерами. А значит, Помпей не спешит.

— Диктатор уехал прошлой ночью, консул. У тебя срочное дело? Я могу отправить к нему посыльного, если пожелаешь.

Юлий удивленно заморгал:

— Нет. Он бежит от меня, и я не желаю, чтобы его предупредили.

Квестор сконфузился. За последние два дня чиновник видел больше солдат, чем за всю жизнь. То-то будет о чем рассказывать детям — ему довелось говорить с правителем Рима, да не с одним, а с двумя.

— Тогда… желаю тебе удачи, консул, — проговорил он.