Несмотря на теплый зимний плащ, способный защитить от любого холода, Помпей замерзал в своих доспехах. И только изнутри его обжигала горькая отрыжка, отнимавшая последние силы.

Лежащие под паром поля были сплошь покрыты комьями мерзлой земли, и войска продвигались нестерпимо медленно. В молодости Помпей легко переносил самые неприятные тяготы военных походов. Теперь же его хватало лишь на то, чтобы покрепче сжать челюсти и не стучать громко зубами. Из ноздрей коня выходили струйки пара; Помпей рассеянно вытянул руку и потрепал животное по холке. Он думал о войске, которое виднелось вдали.

Лучшей позиции диктатор и пожелать не мог. Легионы Цезаря расположились в сорока милях к востоку от Орика, на дальнем краю окруженной лесами равнины. Лазутчики обнаружили подозрительный холм и немедля донесли об этом Помпею, не сообщив ни слова Бруту и Сенеке. Помпей выехал вперед, желая проверить все лично, и подозрительно вглядывался в поля.

Ледяной воздух наконец очистился от тумана. Диктатор считал, что до неприятеля еще две мили, но войска Юлия — вот они, на чахлой траве равнины. Издалека эта армия казалась не представляющей никакой угрозы — маленькая блестящая булавка на обширной тоге полей. Легионы стояли так же неподвижно, как островки леса, покрывающие окрестные холмы. Помпей нахмурился.

— Чем они там занимаются? — пробормотал он сквозь зубы.

С одной стороны, диктатор радовался, что противник уже поблизости. И в то же время давала себя знать природная осторожность Помпея. Юлий никогда не допустит, чтобы его судьба зависела только от смелости солдат. Очень уж хороши условия для атаки на этой равнине — конница Помпея легко сокрушит немногочисленных экстраординариев неприятеля. Помпей покачал головой: слишком соблазнительно.

— Сколько ты насчитал легионов, Лабиен? — поинтересовался он.

— Шесть, господин, — тотчас ответил Лабиен. По кислому лицу спутника Помпей понял, что у него те же подозрения.

— Где же тогда седьмой? И чем он занимается, пока мы тут пересчитываем остальные? Разошли повсюду лазутчиков. Пусть проверят местность, прежде чем мы двинемся дальше.

Лабиен отдал соответствующий приказ, и во все стороны понеслись самые быстрые всадники.

— Неприятель нас видел? — спросил Помпей.

Вместо ответа Лабиен указал на длинный ряд деревьев, пересекающий равнину, — вдоль них рысью несся одинокий всадник. На скаку он достал флаг и стал посылать легионам Цезаря какие-то сигналы.

— Не нравится мне здесь, — произнес Помпей. — В лесах что угодно можно спрятать. Похоже на западню — а возможно, Цезарь просто хочет, чтобы мы пришли к такому выводу.

— У тебя хватает людей, господин. С твоего позволения, я отправлю вперед, например, когорты под командованием Брута.

— Нет. Этого недостаточно — ловушка не сработает, а неприятель подпустит их поближе и уничтожит. Мы понапрасну потеряем солдат. А посылать больше людей я тоже не хочу, пока не узнаю все получше. Прикажи легионам ждать возвращения лазутчиков. Пусть поедят горячего и будут наготове.

День шел на убыль, ветер усиливался. Диррахий остался далеко позади, солдаты устали. Наверное, лучше разбить на ночь лагерь, а утром двинуться дальше. Кажется, Лабиен не воспринял всерьез предостережение начальника, но Помпей не забыл, как Цезарь остановил бегущий из боя легион Лепида, принял под свое командование — и сделал из него прославленный Десятый! Даже те, кто ненавидит Цезаря, признают его умение добиваться успеха вопреки любым препятствиям. Об этом же говорят военные донесения. Юлий — один из тех командиров, которые могут чувствовать ход всего сражения, находясь хоть в самой гуще боя. Ни Галлия, ни британское побережье не сдались бы просто так. Воины Цезаря верны в первую очередь ему, а потом уже сенату и Риму. Если командующий просит солдат отдать жизнь, они отдают, потому что попросил он. Благодаря вере в Цезаря его солдаты привыкли считать себя непобедимыми. Лабиен вообще не знает Юлия, а Помпей знает отлично и вовсе не хочет быть следующим в списке его побед.

Внезапно диктатор ощутил резкую боль и неловко скрючился в седле. Тут он заметил, что неприятель движется на восток, и к нему мигом подлетел один из разведчиков:

— Господин, они идут к востоку!

Почти сразу издали долетел слабый, уносимый ветром в стороны звук горнов. Неприятель уходил.

— Что скажешь, Лабиен? — пробормотал Помпей.

— Хотят нас заманить, — неуверенно предположил Лабиен.

— И я так думаю, — отозвался Помпей. — Пусть лазутчики идут широкой цепью. И каждый должен видеть соседей.

Лабиен с тревогой посмотрел на разбросанные вокруг клочки леса. Даже зимой голые ветки густо переплетались, образуя местами непроходимую чащу. Тут мудрено не потерять друг друга из виду.

— Через несколько часов станет совсем темно, — начал Лабиен.

— Тогда воспользуемся оставшимся временем в полной мере, — оборвал его Помпей. — Пусть все время чувствуют затылком наше дыхание. Пусть они боятся, что мы что-то предпримем, пока им нас не видно. А разделаться с ними успеем и завтра.

Лабиен отсалютовал и поскакал передавать приказ войскам. Центурионы вновь подняли легионеров, которые уже собрались заняться приготовлением пищи. Лабиен намеренно не заметил пробежавшего по шеренгам ропота. Солдаты любят пожаловаться на тяготы военной жизни, но тут были опытные воины, и ворчали они скорее по привычке. Зимняя кампания — проверка выносливости и силы духа. Лабиен не сомневался, что ее выдержат все.

Когда огромная колонна двинулась вперед, Брут развернулся и поехал вдоль шеренги разведчиков; сверкание серебряных доспехов привлекло взгляды остальных командиров. Полководца явно обуревали какие-то сильные чувства; конем он правил с небрежной ловкостью.

Помпей следил за приближением Брута, и лицо диктатора окаменело, а губы превратились в тонкую бледную линию.

Брут подъехал к Помпею и быстро отсалютовал:

— Господин, мои люди готовы идти в атаку. С твоего позволения, я их отправлю.

— Возвращайся на свое место, командир, — ответил ему Помпей, морщась от боли в желудке. — Я не хочу атаковать на той местности, где враг успел подготовиться.

Брут словно не слышал приказа:

— Это ошибка, господин, ведь Цезарь не стоит на месте. Он не успел бы наставить засад по всем полям.

Лицо Помпея оставалось непроницаемым, и Брут начал проявлять нетерпение:

— Господин, он знает нас обоих. Ему только и нужно, чтобы вместо наступления мы начали гадать о его планах. Если двинемся прямо сейчас, еще до темноты нанесем им серьезный урон. К тому времени как мы будем вынуждены отступить, наши солдаты обретут уверенность в своих силах, а у Цезаря поубавится самонадеянности.

Когда Брут кончил говорить, Помпей нетерпеливо дернул рукой, что лежала на поводьях. Лабиен увидел, понял и подъехал к Бруту.

— Господин военачальник, у тебя есть приказ.

Брут молча поднял глаза, и, встретив его взгляд, Лабиен на секунду застыл. Брут снова отсалютовал и поскакал к себе в передние ряды.

Помпей забарабанил пальцами по высокой луке седла — разговор, видно, подействовал ему на нервы.

Лабиен ехал рядом, не нарушая молчания, и Помпей погрузился в собственные мысли.

Иногда противник скрывался из виду, но лазутчики присылали донесения каждый час. Помпей с растущим нетерпением дожидался, когда неприятель встанет на привал.

— Если они вскоре не остановятся, то так и проходят всю ночь, — пробрюзжал диктатор. — Половина из них попросту замерзнет.

Он пытался проникнуть взглядом сквозь темную массу деревьев, однако ничего не видел. Противник растворился во мраке. Самые отдаленные конные разведчики продолжали тем не менее сообщать о его продвижении.

И вновь Помпей, сжимая от холода челюсти, гадал — не ловушка ли это. Быть может, Юлий надеется оторваться от них или хочет вконец измотать бесконечным маршем по полям Греции.

— Возможно, они разбили лагерь заранее, — предположил Лабиен. Его губы совсем онемели. Помпею придется дать солдатам отдых, или люди начнут валиться с ног. Лабиен изо всех сил старался погасить раздражение, а Помпей все ехал и ехал вперед, словно не подозревая о состоянии окружающих. Лабиен не собирался учить начальника, но пришла пора остановиться на ночлег — без отдыха они легко потеряют преимущество.

Топот копыт вывел обоих из раздумья.

— Неприятель остановился, господин! — доложил всадник. — И к нам скачет малый отряд.

Помпей поднял голову как собака, учуявшая дичь.

— Сколько? — спросил он.

Даже в темных сумерках было видно, что разведчик едва держится в седле — до того он замерз. Лабиен подъехал и взял поводья из окоченевших пальцев.

— Командующий хочет знать, сколько в этом отряде человек, — пояснил он.

Разведчик поморгал, пытаясь собраться с мыслями.

— Трое, господин, и у них мирный флаг.

— Разбивайте лагерь, Лабиен, — отдал Помпей долгожданный приказ. — К тому времени как явятся посланцы — чтобы были стены. Разумеется, они все до мельчайших подробностей доложат Цезарю. Так пусть они ничего не увидят. — Командующий помолчал и выпрямился, стараясь скрыть плохое самочувствие. — Пришлите моего лекаря. Мне нужно немного лекарства, успокоить желудок.

Лабиен разослал приказ остановиться на привал. Для пятидесяти тысяч солдат, даже усталых и замерзших, не нужно много времени, чтобы возвести стены лагеря. Многочисленные походы сделали свое дело — Лабиен с удовольствием наблюдал, как один за другим выстраиваются кварталы. Стук топоров по дереву для римского военачальника привычен не меньше, чем шум битвы. Лабиен постепенно расслабился. Помпей слишком поздно приказал остановиться, и часть работы придется доделывать в полной темноте. Могут быть несчастные случаи. И все же Лабиена гораздо сильнее беспокоили трое, посланные Цезарем для переговоров. Что можно обсуждать, когда дело зашло так далеко? А о капитуляции говорить рано: не брошено еще ни одного копья. Лабиен наморщил лоб — не выслать ли навстречу несколько конных воинов? Пусть трое всадников просто исчезнут. Если тела хорошенько спрятать, никаких последствий не будет. Помпей решит, что это очередная уловка Цезаря, попытка затянуть время. У Лабиена есть верные люди, на которых можно положиться. Под покровом темноты его солдаты перебьют малочисленный отряд, а потом никто и не вспомнит об исчезновении посланцев Цезаря. А попади они в лагерь — кончится тем, что Помпей станет еще сильнее бояться врага. Уверенность командующего в себе, столь привлекавшая Лабиена при их первых встречах, пропала начисто, стоило Цезарю захватить Орик. Помпей болен, он часто прижимает к животу ладонь. Вдруг хворь окажется сильнее его? Командующий сильно сдал, а Лабиен, как заместитель, в случае чего должен занять его место. Так далеко Лабиен не заходил даже в мечтах.

Лабиен уже собирался позвать своих верных людей, но тут появился один из разведчиков. Посланцы, сообщил он, находятся от лагеря на расстоянии мили, и теперь их провожают сюда. Лабиен раздраженно махнул рукой — пока он раздумывал, время оказалось упущено. Быть может, в том и заключается тайна пресловутой гениальности Цезаря — поступать таким образом, чтобы все из кожи вон лезли, стараясь разгадать его планы? Эта мысль вызвала на лице полководца кривую ухмылку. Неужели, думал он, я окажусь не лучше Помпея? Но, глядя на кварталы строящегося лагеря — римляне возят с собой города! — Лабиен отогнал сомнения прочь. Какую бы смекалку ни проявлял Цезарь в сражениях — ему не приходилось драться с римскими легионами. Война в Галлии не могла подготовить узурпатора к встрече со столь сильным противником.

К тому времени как из темноты появились трое вражеских всадников, лагерь был почти готов. Легионеры прокопали рвы, возвели насыпи высотой в два человеческих роста. На мили вокруг не осталось ни одного дерева — их вырубили, обтесали, распилили и воткнули в частокол. Земляные валы, покрытые дерном, служили защитой от огня и вражеских метательных снарядов. За несколько часов почти из ничего возникла крепость — островок цивилизации в дикой глуши. Кругом стояли факелы в железных подпорках, окрашивая ночь в мерцающе-желтый цвет.

До Лабиена донесся запах жареного мяса; в пустом желудке громко заурчало. Но сейчас у него не оставалось времени заниматься собой, и он заставил себя позабыть о голоде.

Посланцы Цезаря двигались сквозь строй конных разведчиков; Лабиен разглядел доспехи центурионов с эмблемами Десятого. Цезарь прислал к Помпею не простых солдат. Им приказали ехать через оцепление медленным шагом, причем каждому к спине приставили острие меча. Лабиен, прищурившись, изучал гостей. По его приказу их спешили и окружили, и он, неспешно шагая по мерзлой земле, направился к ним.

Посланцы обменялись взглядами, и тот, что раньше ехал впереди, заговорил.

— Мы пришли по приказу Гая Юлия Цезаря, консула Рима, — заявил центурион. Он стоял спокойно, словно вокруг не было людей, готовых изрубить его в куски за любое резкое движение.

— Дипломат из тебя никудышный, — отозвался Лабиен. — Ладно, говори, что ты должен передать. У меня ужин стынет.

Центурион покачал головой:

— Мы пришли не к тебе, Лабиен. Послание предназначено для Помпея.

Лабиен рассматривал воина, ничем не показывая своего раздражения. Гостям известно его имя, отметил он себе. Должно быть, у Цезаря в Греции немало лазутчиков. Определенно, этих троих следовало убить до того, как они попадут в лагерь, с досадой подумал Лабиен.

— Вас не пустят к командующему с оружием, — сказал он.

Посланцы кивнули, сняли мечи и кинжалы и бросили оружие к своим ногам. Ударил сильный порыв ветра, и огни факелов бешено заметались.

— Снимите одежду, вам принесут что-нибудь надеть. Центурионам это явно не понравилось, однако спорить они не стали и вскоре стояли совсем раздетые. Их кожу покрывала паутина шрамов, свидетельствующая о том, что они сражаются долгие годы. Самый впечатляющий узор был у того, кто разговаривал с Лабиеном. Должно быть, у Цезаря отличные лекари, если его воины выживают после таких ран. Центурионы стояли совершенно неподвижно и даже не поеживались на сильном холоде — Лабиен невольно оценил их выдержку. Видя спокойную уверенность пленников, он хотел приказать, чтобы их тщательно осмотрели, но передумал. Помпей, наверное, ждет.

Рабы принесли грубые шерстяные рубахи, и посланцы, которые уже посинели от холода, быстро оделись.

Лабиен на всякий случай лично проверил сандалии гостей — нет ли чего подозрительного — и швырнул обратно.

— Отведите их в главный лагерь, к шатру командующего.

Он пристально глядел в лица центурионов, однако те оставались бесстрастными — как и лица окружающих солдат. Стало ясно, что ужину придется подождать — слишком любопытно, для чего Цезарю понадобилось рисковать отличными воинами.

Главный лагерь вмещал одиннадцать тысяч солдат и основные звенья командной цепи. Его окружали четыре других лагеря такой же протяженности — сверху это было похоже на неумелый рисунок цветка. В центре лагеря сходились три дороги; центурионов вели к шатру Помпея по Via Principalis — Главной улице лагеря. Они внимательно смотрели по сторонам. Конечно, потом обо всем доложат Цезарю. Лабиен опять задумался о том, как бы с ними покончить. Не желая снова упустить возможность, полководец приотстал от конвоя и быстро отдал распоряжения трибуну своего Четвертого легиона. Трибун так же поспешно отсалютовал и кинулся собирать людей, чтобы выполнить приказ. Лабиен с облегчением поспешил вдогонку центурионам Цезаря.

Шатер командующего — огромное крытое кожей сооружение — стоял у северных ворот лагеря. Укрепленный балками и перетянутый канатами, он не боялся ни бури, ни дождя. Масляные факелы, прикрытые железной сеткой, ярко освещали все вокруг. Их пламя плясало по ветру, и тени причудливо извивались. Лабиен догнал конвой у самого шатра и велел ждать снаружи. Он назвал охранникам сегодняшний пароль и нырнул под полог.

Помпей обсуждал что-то с трибунами. Убранство шатра отличалось простотой — длинный стол и резное дубовое кресло для хозяина, скамьи вдоль стен. Лабиену нравилась эта спартанская обстановка. Здесь было очень тепло. На утоптанном земляном полу мягко светились жаровни с углями, воздух казался густым и застоявшимся. Вошедший с холода Лабиен сразу вспотел.

— Ты привел их сюда? — удивился Помпей. Говоря, он держался рукой за живот.

— Я раздел их и обыскал, господин. С твоего позволения, их сейчас приведут.

Помпей указал рукой в сторону карт, лежащих на столе, и один из офицеров быстро и аккуратно их свернул. Когда на виду не осталось ничего важного, Помпей осторожно уселся в кресло и тщательно расправил на коленях складки тоги.

В присутствии Помпея трое центурионов держались так же спокойно. Несмотря на убогое платье, по коротко остриженным волосам и многочисленным шрамам было видно, что это за люди. Конвойные, оставив посланцев Цезаря стоять перед командующим, отошли к стенам и держали оружие наготове. Лабиен тяжело дышал; он даже позабыл, что не успел поесть.

— Итак, ради какого такого важного сообщения Цезарь готов рисковать вашими жизнями? — спросил Помпей. В шатре было тихо, только угли потрескивали в жаровнях.

Центурион, который говорил раньше, сделал шаг вперед, и стражники, замершие у стен, все как один изготовились броситься на гостей. В глазах центуриона промелькнула насмешка, словно происходящее его забавляло.

— Мое имя Децим, господин. Центурион Десятого легиона. Мы с тобой встречались в Аримине.

— Я помню тебя, — подтвердил Помпей. — Совещание у Красса. Ты был там, когда Цезарь привез галльское золото.

— Да, господин. Консул Цезарь намеренно послал известного человека, чтобы показать свою искренность.

Несмотря на спокойный голос центуриона, Помпей моментально покраснел от гнева:

— Не именуй его при мне этим незаконным титулом, Децим. Твой начальник не имеет права называться консулом.

— Он избран голосованием, господин, в соответствии с нашими древними обычаями. Гай Юлий Цезарь заявляет свои права и полномочия, дарованные ему гражданами Рима.

Лабиен нахмурился. Непонятно, чего желает добиться Децим, переча Помпею с самого начала разговора. Нельзя не заподозрить, что слова центуриона адресованы в первую очередь присутствующим офицерам, которые непременно передадут их другим. Помпей, казалось, разделял его подозрение: он поглядывал на окружающих, недовольно прищурившись.

— Мне, как диктатору, подчинены даже самозваные консулы. Но я думаю, Децим, ты явился не затем, чтобы поспорить об этом.

— Верно, господин. У меня приказ — потребовать, чтобы все верные Риму солдаты оставили твой лагерь и либо сложили оружие, либо присоединились к легионам Цезаря.

Слушатели возмущенно задвигались. Помпей поднялся, и по знаку диктатора охранники толкнули центурионов на колени. Ни один из троих не издал ни звука. Помпей сдерживался с большим трудом.

— Здесь нет предателей. А твой хозяин — наглец.

Удар по затылку оглушил Децима. Он хотел поднять руку — потереть ушибленное место, но передумал. Стражникам явно не терпелось наброситься на него.

— В таком случае, господин, — продолжил центурион, — я уполномочен предложить мир. Вы должны выслушать — ради блага римского народа.

Помпей не сразу вспомнил, что следует блюсти достоинство. Он поднял руку, собираясь отдать приказ убить центурионов. Децим заметил это движение, и в свете факелов глаза пленника ярко сверкнули.

— Предупреждаю тебя, Децим, — проговорил наконец Помпей, — я не потерплю никаких оскорблений. Выбирай слова осторожно — или тебя убьют.

Децим кивнул.

— Цезарь желает, чтобы знали все: благо Рима для него превыше собственных амбиций и даже безопасности. Он не хочет, чтобы наши армии разбили друг друга и город на долгие годы остался без защиты. Цезарь предлагает мир — на определенных условиях.

Помпей поднял сжатый кулак, и один из спутников Децима слегка вздрогнул, ожидая в любой момент ощутить в затылке холод клинка. Децим никак не отреагировал.

Снаружи у шатра раздались голоса, и вошел Цицерон, а с ним два других сенатора. Плащи у них были в снегу, лица побелели от холода, но Цицерон сразу разобрался в происходящем. Он поклонился Помпею.

— Командующий, я пришел представлять сенат на этом совете.

Помпей сердито посмотрел на старого сенатора, понимая, что, пока центурионы здесь, от старика ему не отделаться.

— Добро пожаловать, Цицерон. Лабиен, подвинь для сенаторов скамью. Пусть сами убедятся в дерзости Цезаря.

Сенаторы сели, и Децим вопросительно поднял брови:

— Сказать еще раз, господин командующий?

Для человека в подобном положении его спокойствие казалось противоестественным. Лабиен гадал: не наелся ли Децим особых кореньев, которые, как говорят, способны притупить страх.

Диктатор опустился в кресло и забегал длинными пальцами по складкам тоги.

— Цезарь предлагает мир, — сообщил он Цицерону. — Я считаю это очередной попыткой посеять среди нас разногласия.

Децим на секунду опустил голову и глубоко вздохнул.

— Мой господин обладает правами, предоставленными ему народом Рима в результате законных выборов. Вместе с правами он принял на себя и обязанность — предотвратить, если возможно, войну. Он опасается, что в результате вашего с ним столкновения Греция останется опустошенной, а Рим беззащитным. В первую очередь Цезарь озабочен интересами государства.

Цицерон, подавшийся вперед, напоминал старого ястреба:

— Так в чем же подвох? Разве Цезарь пересек море, рискуя встретиться с нашим флотом, с единственной целью — отказаться здесь от своих честолюбивых замыслов?

Децим улыбнулся.

— Нет, сенатор. Цезарь предлагает решить все миром, поскольку не хочет ослаблять Рим.

— И что он предлагает? — осведомился Цицерон.

Помпей покраснел — ему не нравилось, что сенатор вмешивается в разговор. Однако командующий счел ниже своего достоинства показывать гнев в присутствии офицеров. Словно прочитав его мысли, Децим отвернулся от Цицерона и обратился к Помпею:

— Цезарь предлагает перемирие. Ни один ваш воин не будет наказан, ибо солдаты не отвечают за действия своих командиров.

Децим опять перевел дыхание, и Лабиен почувствовал, как тот напряжен.

— Он просит Помпея покинуть Грецию в сопровождении почетного конвоя — например, в какое-нибудь мирное союзное государство. Армия вернется в Рим; солдат не накажут за то, что они подняли руку на законно избранного консула Рима.

Помпей вновь поднялся. Возвышаясь над коленопреклоненными воинами, диктатор заговорил, и его голос дрожал от негодования:

— Неужели ваш начальник полагает, что я приму мир на таких условиях? Я предпочту умереть, чем сдаться на милость узурпатора.

Лабиен оглянулся на остальных командиров. Он не переставал клясть себя, что не уничтожил посланцев Цезаря, пока они не попали к Помпею. Невозможно даже представить, что начнется, когда о предложении Цезаря узнают рядовые легионеры.

— Я передам ему твой ответ, господин, — пообещал Децим.

Помпей, потемнев, покачал головой.

— Нет, не передашь, — произнес он. — Убейте их!

Цицерон в ужасе поднялся. Децим, услыхав приговор, тоже выпрямился. К нему приблизился легионер, и центурион с усмешкой раскрыл объятия навстречу клинку.

— Ты не годишься править Римом, — сказал он Помпею и поперхнулся, потому что ему в грудь вонзился меч. Лицо пленника исказилось от боли. Глядя Помпею в глаза, Децим схватился обеими руками за рукоять меча. С яростным звериным воплем центурион потянул меч к себе, вонзая его еще глубже. Он упал рядом с товарищами, которым уже перерезали глотки, и шатер наполнился тяжелым запахом крови. Некоторые из присутствующих делали руками особые жесты, чтобы уберечься от злых духов. Сам Помпей был потрясен таким невероятным мужеством. Он, казалось, съежился в кресле, не в силах оторвать взгляд от трех тел у него под ногами.

Лабиену пришлось отдавать приказ унести убитых. Он никак не мог поверить увиденному. Неслыханное презрение к смерти! Ничего не скажешь, Цезарь поступил мудро, послав такого человека. До наступления рассвета каждый солдат в армии Помпея узнает о поступке центуриона и о том, что тот говорил. А отвагу легионеры ставят превыше всего. Сморщив лоб, Лабиен размышлял, как пресечь распространение слухов. Быть может, нужно попытаться хотя бы ослабить впечатление, пустив слухи противоположные? Вряд ли получится — слишком много народу тут находилось. Лабиен хорошо знал своих солдат. Некоторые из них обязательно задумаются, за тем ли вождем они идут.

Лабиен вышел навстречу ревущему ветру и поплотнее запахнулся в плащ. Полководец не мог не признать, что три жизни — невысокая цена за подобный результат. Враг силен — но тем приятнее будет его уничтожить.

Оценивая ситуацию, Лабиен задумался о своем начальнике. Многие люди живут годами, имея грыжу или язву. Один знакомый Лабиена любил показывать всем лоснящуюся опухоль, которая торчала у него из живота, — даже плату брал с желающих затолкать ее пальцем на место. Оставалось надеяться, что дух Помпея ослаб не из-за болезни — иначе нужно ждать еще худшего.