Глава 15
САГА
Произведение, прослеживающее жизнь большой семьи на протяжении нескольких поколений
23 июля, ночь
Этим вечером Маркус, охваченный смутным чувством страха, преклонив колени, стоял на молельной скамеечке в своей спальне. Он ждал, что вот-вот послышится стук со стороны коридора, ведущего в зал, и знал, кто придет и зачем. Поэтому, когда стук прозвучал, согнал пажей с их постелей, отослал в прихожую, а сам остался в той же позе, дожидаясь кардинала.
Павел, когда его разбирало, не мог оставаться в покое. С самого момента своего появления у Маркуса он безостановочно двигался — не потому, что нервничал или был охвачен тревогой, а по причине распирающей его энергии.
— Я не буду допытываться, каковы твои причины, а ты не спрашивай о моих, — без единого слова приветствия и без всякого предисловия заявил он. — Очевидно, что нам обоим выгодно убрать Виллема из Доля.
Маркус продолжал стоять на коленях со склоненной головой.
— Я восхищаюсь этим человеком и не причиню ему никакого физического вреда, — еле слышным шепотом ответил он. — И меня не заботит, при дворе он или нет, если только он не украдет то, что принадлежит мне.
— Что тебе может принадлежать, Маркус? Ты же крепостной.
Павел рассмеялся, приоткрыл ставни и выглянул во двор. В этом смехе был тот едкий оттенок, который Маркус помнил еще со времен своей юности при дворе старого императора.
— Даже если ты женишься на отродье Конрада и станешь герцогом, это тебе все равно ничего не даст. Ну, по крайней мере, твоему ребенку уж точно. Кто вступит в брак с отпрыском крепостного и незаконнорожденной, даже королевского крепостного и королевской незаконнорожденной? Конрад ослеплен своим расположением к тебе. Это «повышение» совершенно идиотское, и у него нет будущего. От наследства его дочери будет гораздо больше пользы, если отдать его церкви.
— Вы правы, ваша светлость, брак неразумный, и мне он не по душе. Вы можете мне помочь?
— Только если ты поможешь мне.
Павла, казалось, интересовало что угодно, только не человек, к которому он пришел; он даже ни разу не взглянул на сенешаля. Сейчас его внимание привлекла подставка с тазом и кувшином. Он налил в таз свежей воды и изящными движениями вымыл руки, наслаждаясь тем, что держит Маркуса в напряжении.
— Его дочь — моя крестница, и мы оба духовного звания. Знаю, она не хочет замуж, и я могу умолить Бога позволить ей остаться в монастыре.
Это было замечательно простое решение.
— И вы это сделаете?
— Конечно. — Павел потянулся к полотенцу. — Если ты поможешь мне убрать Виллема из Доля от двора.
Не поднимая голову, Маркус прошептал, чувствуя, как перехватило горло:
— В соседней комнате есть слуги.
Павел тут же ринулся к двери и открыл ее.
— Убирайтесь! — приказал он мальчикам-пажам. — Ждите во дворе, пока вас не позовут.
Высунув голову наружу, он проследил, как они выполняют его распоряжение, после чего снова принялся расхаживать по спальне.
— Вообще-то существует немало способов избавиться от него. Самый легкий — поймать его на месте преступления как содомита…
— За это далеко не всегда отлучают от двора, как вам известно из личного опыта, — с иронией заметил Маркус.
Павел покраснел и наконец-то воззрился на него, драматическим жестом швырнув полотенце на пол. Маркус не реагировал. После паузы Павел многозначительно продолжил:
— Как сенешаль ты имеешь доступ к его еде.
Маркус резко поднял голову.
— Этого я не сделаю! — И, снова опустив глаза, сокрушенно пробормотал: — Христос, вы даже подлее Альфонса.
— Разговаривай со мной почтительно, ты, грязь у меня под ногами! — Павел снова заметался по комнате. — Я для тебя же стараюсь.
— Нет, ваша светлость, это не так. — Маркус устало рассмеялся. — Уже сделано все, чтобы он покинул двор. Его сестра не будет императрицей, спасибо грязи у вас под ногами. Чем он вам еще мешает?
Павел заколебался.
— Тебя это не касается. Скажу одно: пока Конрад не женится на девушке из Безансона, Линор и ее братец по-прежнему бельмо у меня на глазу.
— Но я целиком и полностью разрушил будущее Линор, погубил ее репутацию.
Маркуса захлестнула новая волна вины: до этого момента его терзал только сам факт лжи и достаточно абстрактный грех вероломства. О конкретных, долговременных последствиях своего поступка он практически не задумывался.
— Дело может дойти до расследования твоей истории. — Павел навзничь рухнул на постель. — А твое слово при дворе стоит меньше, чем слово свободного человека. Жуглет трудится не покладая рук, пытаясь смягчить позицию Конрада по отношению к Линор, а он гораздо коварнее тебя и лучше манипулирует людьми. Он в состоянии добиться своего.
— Вот от Жуглета и нужно избавиться! — взволнованно воскликнул Маркус, сжав переплетенные пальцы с такой силой, что побелели костяшки.
Павел задумался.
— А что? Виллем без Жуглета не более чем несмышленый щенок. И еду Жуглета можно… приправить так же легко, как для Виллема. — Он отечески улыбнулся, глядя на Маркуса. — А для тебя риска никакого. Я достану зелье, я помогу искупить свой грех, и я прикрою тебя, если возникнут какие-то подозрения.
Маркус саркастически рассмеялся.
— Нет. Вы просто будете смотреть, как крепостного вешают, и полностью освободитесь от подозрения.
Павел сел с хмурым видом.
— Я уважаю твой ум, Маркус. Будь любезен, уважай мой. У тебя годами были самые теплые отношения с Жуглетом, и оба вы не питали любви ко мне. Если тебя схватят и ты расскажешь Конраду, что за всем этим стою я, он поверит тебе. Следовательно, не в моих интересах, чтобы тебя схватили. — Он слегка расслабился, снова откинувшись на подушки. — Есть яды, убивающие безболезненно. А Жуглет глотает все подряд, как типичный бродяга.
— Я не стану убивать невинного человека.
— Правда? — фыркнул Павел. Он сел, упершись руками о колени, и в первый раз прямо взглянул на Маркуса. — Тогда как, с учетом всех обстоятельств, ты намерен получить желаемое?
Маркус задумался. Внезапно сердце у него заколотилось.
— Расскажу всю правду, — сказал он наконец.
— Расскажешь Конраду, что солгал насчет Линор?
Маркус побледнел и встал.
— Что вам…
— Просто догадка. — Павел улыбнулся. — Успокойся. Этот вывод напрашивается сам собой, но Конрад не видит его, потому что привык воспринимать тебя как честного человека. Мы должны использовать эту его слабость, знаешь ли. Думаю, у нас впереди три месяца его слепого доверия к тебе, а потом подозрения станут нарастать. Поэтому нужно действовать быстро, чтобы успеть получить все желаемое.
— Не будем мы ничего такого делать, — простонал Маркус, сражаясь с приступом тошноты. — Я прямо сейчас пойду к нему и расскажу все.
— Если признаешься, ты покойник, — со спокойной убежденностью заявил Павел. — Неужели непонятно? Ему придется убить тебя. Ты поступил как предатель, оклеветав его невесту, и выставил его перед всеми дураком… не говоря уж о Виллеме, который просто оторвет тебе голову. Не знаю, зачем ты сделал это, но твоя цель тоже станет понятна, и вряд ли к твоей выгоде. Если говорить откровенно, этот выход для тебя полностью закрыт, Маркус.
Самодовольная усмешка на лице Павла как бы приглашала сенешаля признать свое падение и постараться извлечь из него выгоду.
— По крайней мере, начиная с этого момента я буду честен и тем самым попытаюсь исправить положение.
Павел рассмеялся.
— Ну-ну, попытайся, но сомневаюсь, что от этого будет толк.
Он поднялся и зашагал к двери с ленивой уверенностью, напомнившей Маркусу императора.
— Поговорим позже, когда обстоятельства сложатся так, что у тебя совсем не останется выбора.
— Жуглет, я хочу показать тебе кое-что, — вскоре после этого разговора с очень серьезным видом сказал Маркус, подкараулив менестреля в коридоре неподалеку от приемной Конрада. — Пойдем ко мне, — и он начал спускаться по ступеням.
— Император ждет свежий графин с вином, — запротестовала Жуглет, тем не менее следуя за Маркусом.
— Не лги. Если бы тебя послали в погреб, ты пошел бы к другой лестнице.
— Он хочет подогретого вина с пряностями, а для этого нужно спуститься на кухню.
— Я не задержу тебя надолго.
Они пересекли двор и начали подниматься по внутренней винтовой лестнице. В большой прихожей пажи уже развели огонь в камине и зажгли факел. Не останавливаясь, Маркус направился прямо к одному из выставленных вдоль стены резных сундуков и откинул крышку. Жестом дав понять Жуглет, что нужно закрыть дверь, он достал потрепанный кусок пергамента, чернильницу и тростниковое перо.
— Зачем это?
Вопреки желанию Жуглет, таинственность происходящего захватила ее. Маркус, конечно, ублюдок, но, по крайней мере, в отчаянии ведет себя не так примитивно, как Виллем.
Жуглет, я знаю, ты все еще подозреваешь меня, но в одном ты не должен сомневаться. Я люблю дочь Альфонса.
Конечно, конечно, — ответила Жуглет, надеясь, что это неправда, но, взглянув в его лицо, внезапно осознала, что сенешаль искренен.
Это было скверно, поскольку относилось к разряду того, на что менестрель не в состоянии повлиять.
— Да, я люблю ее. Если ты по-прежнему действуешь в моих интересах, умоляю, уговори Конрада ускорить наш брак с Имоджин.
Вот, значит, чего он хотел в конечном счете. Она удивленно смотрела на Маркуса, пытаясь решить, способен ли он, потворствуя собственным желаниям, разрушить будущее императора.
Тот, однако, неправильно растолковал удивленное выражение ее лица.
— Тебе не верится, что единственное, чего я хочу, это Имоджин. Сейчас я напишу ей письмо, и ты из первых рук узнаешь, какие чувства я питаю к ней.
— Это ни к чему. — Жуглет сделала вид, что подавляет зевок. — Единственное, чего я сейчас хочу, Маркус, это свернуться калачиком у камина и поспать. Сегодня выдался тяжелый день.
Нужно было срочно остаться одной, чтобы разобраться в том, что она услышала.
— Я все равно собирался писать, — стоял на своем Маркус. — Можешь прочесть? Я хочу, чтобы ты был моим свидетелем. Если ты искренен в своей дружбе ко мне и если когда-нибудь меня призовут к ответу за все происшедшее, будь моим свидетелем.
— Хорошо, — уступила наконец менестрель.
Недавний притворный зевок заставил ее осознать, насколько она в самом деле устала и как дорого ей обошлось нападение Павла в подвале. Да и бесконечные муки Виллема тоже. Не день, а сплошные неприятности.
— Ладно, я твой свидетель.
Она шутливо, но вместе с тем устало поклонилась. Маркус окунул перо в чернильницу и быстро написал:
«Имоджин, дорогая, мое сердце полно тобой. В каждой даме при дворе я вижу тебя, и от этого они кажутся прекрасными, хотя никто…»
— Да-да, все ясно, но нельзя ли сегодня вечером обойтись без поэзии? — остановила влюбленного Жуглет, которая читала поверх его плеча. — Переходи к сути, умоляю тебя.
Он, однако, некоторое время продолжал в том же цветистом духе. Жуглет стояла, нетерпеливо притоптывая ногой. В конце концов он написал:
«Я сам не свой от нашей разлуки, любимая, и не знаю, как добиться, чтобы твой отец и Конрад были добры к нам. Если твоя умная головка придумает что-нибудь, пожалуйста, сразу же напиши мне. Я готов без колебаний выполнить любое твое требование. Мой друг Жуглет, музыкант его величества, обещал помочь нам, чем сможет, и он мой свидетель в написании этого письма. Как всегда, посылаю тебе свою неиссякаемую любовь. Я твой, пока смерть не разлучит нас, и за гробом тоже».
В качестве подписи он поставил букву «М», а под ней витиеватый росчерк самого драматического вида.
— Любовный узелок, — пояснил он с таким искренним и застенчивым видом, что Жуглет почувствовала укол жалости к нему.
Он запечатал письмо воском и протянул его Жуглет.
— Отправь сам.
— Хорошо, — ответила по-прежнему заинтригованная Жуглет.
— Пожалуйста, не откладывай.
Не желая обременять себя этой задачей, Жуглет кликнула пажа и вручила ему письмо. Она так и не поняла, к чему все это. Даже если Маркус и впрямь любил девушку, он почти не знал ее, и то же самое можно сказать о ней. Поэтому Имоджин, прочтя письмо, наверняка решит, что его отправитель не в своем уме. Однако Маркус, по всей видимости, готов пойти на такой риск. Зачем?
Хорошо, он любит ее. Возможно, это чувство взаимно. Маркус никогда не пекся о собственных интересах до такой степени, чтобы ради них пожертвовать браком своего господина.
Он любит кузину императора. Сам по себе этот факт не оправдывает его вероломства. Значит, любит. Ну, пусть. Однако в данный момент это ничего не меняет.
Если только Жуглет не сумеет обратить вновь обретенное знание в свою пользу.
Но как? Ничего не приходило в голову.
В конце концов она вернулась в комнату Конрада с пряным подогретым вином для его величества и украденной колбаской для охранника у двери. В отсутствие менестреля Конрад вызвал к себе женщину и уже почти раздел ее, когда Жуглет вошла. Туника незнакомой блондинки валялась за кроватью, поэтому определить, каков ее статус, было сложно. Женщина, по-видимому, была довольна, что оказалась здесь, и улыбалась, чуть-чуть устало.
— Ох, Жуглет, ты наконец вернулся.
Конрад трудился над красоткой с таким видом, будто очищал яблоко от кожуры, а не обнажал человеческое тело.
— Поставь вино около постели. От всех этих разговоров о женщинах мне захотелось напомнить себе, что от них есть хоть какой-то прок. Но, пожалуйста, совсем не уходи. Можешь спать в гостиной с собаками, они согреют тебя.
— Мне не холодно, но спасибо, сир.
Конрад между тем прижал блондинку к постели, раздвинул ей колени, просунул между ними руку и удовлетворенно улыбнулся.
Жуглет выскользнула в гостиную и свернулась калачиком рядом с дремлющими мальчиками-пажами, пытаясь не обращать внимания на сладострастное хрюканье и подстанывания Конрада, слышные даже через закрытую дверь. У нее мелькнула мысль отправиться спать в большой зал, но там могло быть еще хуже — она могла наткнуться на настоящих любовников, пылающих искренней страстью друг к другу. Несмотря на необходимость как можно скорее разгадать тайну Маркуса, тело Жуглет тосковало по Виллему с остротой, для нее непривычной. Она мучительно осознавала свою женственность, жаждала наполниться им, чувствовать прикосновение его бороды к своей щеке, своим грудям, своим бедрам. Этой ночью ей было нелегко уснуть.
24 июля
Второй день пути был труднее первого, и все же они добрались до Мюльхаузена и, следовательно, не выбились из графика. Если так пойдет и дальше, они прибудут в Кенигсбург до того, как король со своим двором отправится в Майнц. Значит, все испытания не зря.
По мере приближения к болотистой долине Рейна все сильнее досаждали комары, хотя дорога оставалась в тени, да и народу на ней заметно прибавилось. Погода все еще стояла хорошая, однако постепенно свежий горный воздух сменялся теплым, более влажным и плотным.
Проснувшись, Линор с трудом поднялась, но все же настояла, чтобы они отправились дальше сразу после мессы. У них имелась с собой солонина, однако, по ее понятиям, в этот день следовало поститься: завтра предстоял праздник Святого Христофора, а сейчас было не время проявлять неуважение к святым. Поэтому, когда солнце поднялось выше, они купили в маленькой рыбацкой деревушке свежую форель: есть рыбу в постные дни не возбранялось. Зажарили ее на костре, который развели на берегу реки, но съели (по настоянию Линор) уже в дороге, отчего у нее разболелся живот.
Больше всего, однако, девушка страдала от скуки. Все ее представления о жизни за пределами собственного поместья оказались чересчур оптимистическими. Она воздерживалась от любых разговоров с людьми, попадавшимися им на разбитой дороге, под влиянием совершенно необъяснимой уверенности, что им каким-то образом известна ее история. Иногда до них доносились звуки музыки или речь рассказчика. Самые увлекательные истории рассказывали пилигримы — возможно, таким образом они обнажали свои души перед Господом.
Однако в промежутках между встречами с другими путешественниками отвлечься было совершенно не на что. Вдоль дороги очень редко попадались деревни. Только деревья, бесконечные деревья — березы, дубы, буки, каштаны, реже клены, тисы, яблони, грушевые деревья, черносмородиновые кусты, розовые кусты с поникшими цветами, бузина, орешник и липы. Если целый день вдыхать даже самый прекрасный цветочный запах, он может надоесть. Громко пели птицы. В самую жару это были в основном ласточки, безостановочно издающие пронзительные крики, которые едва ли можно было счесть мелодичными; вечером их сменят кукушки и нежно воркующие голуби, которых Линор любила, но тогда она уже будет крепко спать и не сможет их слышать. По крайней мере, она надеялась, что святой Христофор позволит ей уснуть.
24 июля
Когда день был в самом разгаре, Конрад послал своего менестреля в Селестат, проверить, как там Виллем. Свое поручение он давал с таким видом, что стало ясно: это в некотором роде проверка. Поэтому Жуглет покидала замок со смешанными и не слишком приятными чувствами. Однако, двигаясь в жарком свете дня по запруженным суетящимися людьми улицам и видя то одну пару, уединившуюся позади печи, то другую, обнимающуюся в переулке серебряных дел мастеров, она совершенно точно осознала, что произойдет, если у них появится возможность уединиться хотя бы на время. В гостиницу Жуглет прибыла в прекрасном настроении, в своем обычном ребячливом духе пококетничала с хозяйкой и ее дочерью, сердечно приветствовала слугу и пажей Виллема и взбежала по лестнице. Мимолетно удивившись, почему никто не сидит перед дверью, она распахнула ее и ворвалась внутрь.
— Ах ты, лентяй! — воскликнула она, еще не успев привыкнуть к полумраку: ставни в комнате были закрыты. — Как ты можешь валяться в постели в такой прекрасный день?
И только тут она разглядела, что вместе с ним в постели лежит обнаженная красотка.
Взгляды Жуглет и Виллема на мгновение встретились. Он непроизвольно съежился. Она перевела взгляд на женщину. Жуглет знала ее — это была постоянная любовница Конрада, способная продать собственную мать, лишь бы заработать очки при дворе. Она была не из тех, кто знал правду о менестреле, и Жуглет хотела, чтобы так оставалось и впредь. Как и Жуглет, эта женщина не видела особого проку в утонченности, присущей хрупким дамам аристократических кругов, но, в отличие от менестреля, пускала в ход всю присущую ей женственность, чтобы добиться желаемого. Конрад, воспринимающий женщин просто как тела, которыми можно овладеть, или как девственниц, чью чистоту можно использовать для организации выгодных союзов, высоко ценил ее, хорошо кормил и задаривал драгоценностями.
Что-то в лице менестреля насторожило Виллема и одновременно подсказало ему, как нужно себя вести. Переборов смущение, он сказал преувеличенно сердечно:
— Жуглет, может человек доставить себе маленькое удовольствие?
— Меня послал император, — уже придя в себя, ровным голосом ответила Жуглет. — Прошу прощения, сударыня Бери-Кто-Хочешь, но, боюсь, все козыри…
— Меня тоже послал император, — лениво возразила она. Это, как ни странно, отчасти успокоило Жуглет, хотя не вызывало сомнений: Конрад отправил ее сюда специально, чтобы они столкнулись. Подчеркнуто бесцеремонно Жуглет открыла ставни, впустив яркий послеполуденный свет.
— Ах! Как заботлив наш Конрад, как старается тебя развлечь! Сначала одну посылает и тут же другого.
Последовала пауза, после которой прозвучало:
— На самом деле император направил меня сюда еще вчера, и с тех пор я здесь.
Брюнетка издала горловой смешок, явно довольная собой, и одарила Виллема мимолетной интимной улыбкой, отчего настроение у Жуглет резко пошло на убыль. В особенности когда Виллем чисто рефлекторно улыбнулся в ответ, после чего залился краской, отвернулся от обеих и потянулся за простыней, чтобы прикрыться.
— Ах! — снова воскликнула Жуглет и добавила более добродушно: — Ты, жадная девица, высосала из него все, что можно, не оставив ничего остальным. Смотри, они могут на тебя обидеться.
— Переживу как-нибудь, — промурлыкала та. — На меня и так дуются за то, что я фаворитка Конрада.
Вид Виллема, окаменевшего под простыней, доставил Жуглет больше удовольствия, чем она готова была в этом себе признаться.
— Да, всем известно, что ты любимая содержанка его величества, — сказала она, чтобы Виллем уж точно осознал этот факт. — Однако в твое отсутствие нынче ночью он, похоже, очень увлекся хорошенькой блондинкой, так что, если хочешь, так сказать, сохранить свою позицию, хватит раздвигать тут ножки, беги скорее в спальню его величества. От имени императора сердечно благодарю тебя за то, что отвлекла Виллема от переживаний по поводу недостойного поведения его сестры.
Женщина ее иронию не уловила, но Виллема, к удовлетворению Жуглет, перекосило.
Как только королевская фаворитка ушла, повисло напряженное молчание. В конце концов Виллем нетерпеливо откинул простыню и сел с выражением вызова на лице. Но одного взгляда на Жуглет оказалось достаточно, чтобы его охватило раскаяние.
— Не могу передать, как…
— Не трудись, — прервала его Жуглет, по-видимому очарованная узором на расшитом бисером поясе Виллема, лежащем на стуле. — Спасибо всем святым за то, что Конрад сделал это, и в особенности за такую болтушку. Надеюсь, ты дал ей достаточно материала для сплетен. Павел так и рвется заклеймить тебя как… грека, теперь это так называется. Вот кем они нас считают.
— Но император устроил так, что ты на нее наткнулась…
— Выгоды перевешивают.
Жуглет подошла к окну, чтобы получше разглядеть пояс в солнечном свете.
— Нечего изображать бесчувственность. Совершенно ясно, что ты ревнуешь.
— Может, тебе и ясно, с твоим обостренным чувством чести. Но уверяю, она ничего не заметила… Это местная работа?
— Можешь сколько угодно изображать безразличие, но на самом деле ты жаждешь извинений. Или, по крайней мере, объяснения.
— Она уже все мне объяснила: ее послал император. Отказать ей после того, что случилось вчера, с твоей стороны было бы чистым безумием. — Она помолчала, продолжая внимательно разглядывать пояс, а потом спросила чуть дрогнувшим голосом: — Она действительно провела здесь всю ночь?
— Видишь? Ты хочешь, чтобы я повинился. — Виллему было приятно, что случившееся имеет для нее значение. — Иди сюда, я сейчас все заглажу.
Жуглет издала смешок.
— Ты всю ночь и полдня скакал на проститутке, и у тебя еще остались силы для меня? — Отшвырнув пояс, она зашагала к двери. — Лучше отдохни. Ясно, что ты вымотан.
— А ты куда?
— Пойду повидаюсь с Жанеттой, — небрежно обронила Жуглет. — У нее есть шиньон из светлых волос, который полностью меняет мою внешность.
Виллем выпрямился на постели.
— И зачем он тебе понадобился?
— Сердце мое, я шла сюда с надеждой, что ты доставишь мне удовольствие, но, по-видимому, стоит поискать его в другом месте. А поскольку я не хочу, чтобы меня узнали…
— Жуглет! — в ужасе воскликнул он. — Ты этого не сделаешь…
— Ах, не волнуйся! Никто меня не узнает. Жанетта уже не раз помогала мне в таких вещах. В этом вопросе мы с ней, можно сказать, знатоки… Будь любезен, приходи в замок к ужину.
Виллем, как был голый, выскочил из постели, и, вопреки собственному желанию, Жуглет было приятно смотреть на его тело. Его ярость она полностью игнорировала.
— Ты не станешь отдаваться другому мужчине!
— Не тебе указывать мне, что делать.
— Не допущу, чтобы ты стала шлюхой, как моя сестра…
— Ничего нелепее ты в жизни не говорил! — взорвалась Жуглет, внезапно тоже разъярившись, и вернулась в глубину комнаты. — Во-первых, Линор не шлюха, и, если ты дашь мне шанс, я докажу это. Во-вторых, нечего сравнивать мое положение и ее: для Линор важнее всего оставаться непорочной, для меня же — сохранять свободу.
— Свободу для чего? — сердито спросил Виллем. — Чтобы развратничать?
— Лицемер! Я всего лишь делаю то же, что и ты. И какие могут быть возражения? Ведь я ищу другого партнера только потому, что тот, кто для меня предпочтительнее, исчерпал свои силы, развлекаясь с другой…
— Ты же только что сказала, что это было правильно!
Взбешенный и недоумевающий Виллем уже почти кричал.
— Да, радость моя, это правда, но вид твоего обнаженного тела подогревает мое желание, и поскольку ты…
— Иди сюда! — Виллем сделал драматический жест в сторону постели. — Я покажу тебе, насколько исчерпал свои силы.
Откинув голову, она горько рассмеялась.
— Ох, Виллем, ну ты и комик!
— Моя женщина не будет отдаваться…
— Я не твоя женщина, — перебила его Жуглет с такой серьезностью, что он моментально закрыл рот. — Я менестрель Жуглет.
Возникла неловкая пауза. На самом деле Жуглет вовсе не собиралась расхаживать в замаскированном виде по улицам соседних деревень в поисках приключений и теперь уже жалела, что заикнулась ему об этом.
Виллем со смущенным видом принялся одеваться. Жуглет вернулась к двери и почти отодвинула засов, когда услышала за спиной:
— Если откроешь дверь, я расскажу всем, что ты женщина.
Она резко задвинула засов и повернулась лицом к Виллему.
— Черт побери, ты сможешь нарушить клятву сохранить мой секрет? Кроме того, неужели ты до сих пор ничего не понял? Такого рода шантаж годится тогда, когда, осуществляя свою угрозу, получаешь выгоду. Ты же не приобретешь ничего, лишь потеряешь любовницу.
— Не нужна мне любовница, которая запросто отдается другим!
Жуглет поджала губы и понимающе кивнула.
— И мне тоже. Но мне и в голову не приходило ничего тебе запрещать.
Он испустил тяжкий вздох.
— Я же мужчина.
На нее это заявление, похоже, не произвело ни малейшего впечатления.
— И что?
Он сел на постель.
— Вряд ли ты поймешь это, но одно из преимуществ быть мужчиной состоит в том, чтобы все знали, что ты мужчина.
Она усмехнулась, прислонилась к двери и скрестила на груди руки.
— Поверь, уж кто-кто, а я очень высоко ценю это преимущество — чтобы все знали, что я мужчина!
— Но я проигрываю от твоего маскарада! Никто не узнает правды о нас, пока ты не раскроешь свой секрет.
Жуглет в притворном возмущении всплеснула руками.
— Прекрасно! Образец куртуазной любви. Значит, я все-таки твоя дама.
Виллем на мгновение задумался, а потом рассмеялся.
— Ну да! — с вызовом сказал он. — В следующий раз во время турнира дай мне свою шелковую перчатку. А еще я могу написать скверную балладу о твоем молочно-белом теле и исполнить ее, нещадно фальшивя, перед всеми, кому это интересно.
Он истерически расхохотался и рухнул навзничь на подушки.
— За последние дни я в первый раз слышу твой смех, — без тени раздражения сказала Жуглет. — Надо полагать, сегодняшние ночные утехи пошли тебе на пользу. — Задумчивая пауза. — Или, точнее, развлечение с другой женщиной, не со мной.
Она вздохнула и добавила, стараясь, чтобы получилось как можно небрежнее:
— Ну, полагаю, Конрад знает, что делает, и пусть лучше будет так…
Виллем оборвал смех и сел.
— Ты что, хочешь полностью порвать со мной…
Он замолчал, когда Жуглет метнулась к постели и опустилась на колени рядом с ним, пристально глядя ему в лицо.
— На протяжении трех лет мы были лучшими друзьями, даже не помышляя ни о каких любовных утехах. Именно из дружбы выросло наше взаимное расположение. Нет, я не хочу, чтобы мы отдалились друг от друга, стали чужими, Виллем. Я хочу, чтобы мы продолжали радоваться обществу друг друга в той форме, к которой привыкли. Теперь, когда этот хитроумный заговор все порушил и нам не на кого опереться, кроме как друг на друга, и мы знаем, что никогда не сможем быть любовниками в обычном смысле… давай, по крайней мере, останемся друзьями.
— Я… — Он хмуро смотрел на нее. — Ты сменила тему.
— Нет. Тема, как обычно, одна и та же: кто мы? И я предлагаю такой вариант: мы друзья. Друзья и союзники в попытке спастись, когда обстоятельства против нас.
Она уселась на пятки в ожидании ответа.
С потерянным, застенчивым видом он сказал:
— Не понимаю я, что это такое — иметь союзником женщину… зная, что она женщина. — Он снова нахмурился. — Если не считать моей сестры, которая научила меня лишь тому, что женщины — ненадежные союзники.
— Снова за старое? — с плохо скрываемым раздражением сказала Жуглет. — Мало тебе, что ее будущему нанесен ущерб? Неужели обязательно, чтобы и собственный брат трепал ее доброе имя? Это ложь, Виллем. Ты только сам себя растравляешь, веря в это.
— Не знаю, во что вообще верить, — вздохнул Виллем.
— Тогда не верь, что она виновна, пока у тебя не будет доказательств! Почему ты не прислушиваешься к моему мнению? Разве я когда-нибудь ошибалась?
У него тут же нашелся ответ.
— Ты думала, что я никогда не пойду на интимные отношения с менестрелем Жуглетом просто потому, что менестрель Жуглет мужчина. — Он рассмеялся с оттенком горечи. — Что касается политических махинаций, тут я тебе полностью доверяю, а вот в оценке эротической любознательности членов нашей семьи — нет. В этом ты нас недооцениваешь.
— Я могу рассказать немало историй о твоей сестре, подтверждающих ее хорошие качества.
— А я могу рассказать тебе историю, которая побьет все другие и докажет, что она всегда была своенравной девицей и ей нравится навлекать неприятности на себя и других.
— Ох, ради Христа, только не надо снова об этом!
Жуглет начала подниматься.
— Ты знаешь, что я имею в виду? — пораженно спросил Виллем.
Жуглет застыла в полусогнутом положении с таким видом, словно взвешивала что-то в уме.
— Мне знакомо это выражение лица. Ну-ка расскажи, что тебе известно.
Жуглет прикусила нижнюю губу, выпрямилась и попятилась от него.
— Мне известно о той ночи в имении Альфонса, — ответила она.
Слегка покраснев, Виллем удивленно воззрился на нее. Усевшись на сундук у окна, она продолжала с вызовом:
— Правда, я не понимаю, почему отсюда вытекает, что твоя сестра шлюха.
— Откуда ты узнала? Я никогда не рассказывал об этом.
Внезапно Жуглет страшно побледнела.
— Линор проболталась? — продолжал давить Виллем. — Наверно, вообразила, что это очень забавно.
Жуглет смотрела на него с видом угодившего в ловушку кролика, не произнося ни слова.
— Я хочу знать, что именно Линор рассказала тебе, — произнес он вежливо, но в тоне его звучал приказ. — Уверен, она все исказила в свою пользу. Если уж мы союзники, давай ничего не скрывать друг от друга.
Жуглет продолжала смотреть на него, на его мягкие карие глаза и выразительные брови. Сердце забилось чаще. Этот момент застал ее врасплох. Она попыталась мысленно оценить все свое рискованное предприятие: что пошло хорошо, а что не так и что еще могло произойти. После долгой паузы она сделала глубокий вдох. Может, настал момент открыть карты.
— Ладно, — заговорила она наконец. — Я расскажу тебе всю историю, как я ее понимаю.
Новая пауза. Жуглет встала с сундука, заколебалась на мгновение, но потом пересекла комнату и села на постель рядом с Виллемом, повернувшись к нему лицом.
— Линор было восемь, тебе одиннадцать. Ваш старый управляющий Жиан, в порыве ложно понятой преданности, нашел вас и рассказал все как было: что ваш отец получил земли напрямую от отца Конрада, но, когда ваша мать овдовела, Альфонс, граф Бургундский, мошенническим путем лишил вас всего. Линор три дня шла до Орикура, чтобы пожаловаться на графа старому императору, умирающему в его спальне. Ты отправился следом и догнал ее в маленькой роще на вершине холма рядом с Орикуром. Она не хотела возвращаться.
Виллем слушал ее, открыв рот и едва дыша. Жуглет опустила взгляд и заставила себя продолжить.
— Вы заспорили, и человек Альфонса, охраняющий рощу от браконьеров, подслушал ваш разговор. Вас доставили в замок. Альфонс посадил вас в темницу на всю ночь… ну, на самом деле там не было темницы, и он посадил вас в голубятню. Вы оказались между капканом, который весь был в голубином дерьме, и дырой с ядом для крыс. Альфонс пообещал, что утром повесит вас, хотя позже говорил вашей матери, что это была просто шутка. Там было так тесно, что вам пришлось простоять всю ночь бок о бок, и ужасно воняло птичьим пометом и гниющими трупами крыс, в воздухе было много мелкой пыли, от которой Линор беспрерывно чихала. Чтобы время проходило быстрее, ты рассказывал всякие истории — Линор больше всего нравилась история о призраке и ваших мстительных предках. Еще вы обсуждали планы побега. И потом до тебя дошло, что сбежать действительно можно: Линор достаточно мала, чтобы протолкнуть ее через прогрызенную крысами дыру. Она обежала вокруг, открыла боковую дверь и выпустила тебя. В ясном небе светила полная луна, но вы выскользнули со скотного двора, оставшись незамеченными. Виллем устало покачал головой.
— Долго же Линор хвасталась своими подвигами, раз тебе известно столько деталей. — Он скривился. — Моя сестра, похоже, начисто лишена благоразумия.
— Это история не о неблагоразумии твоей сестры.
— А о чем же еще? Однако кое-что очень важное она пропустила. Нас там было не двое. — На лице Виллема возникло страдальческое выражение. — С нами была девочка моего возраста, дочь управляющего Жиана. Она все время проводила с Линор — собственно, идея рассказать все умирающему императору принадлежала именно ей. Она всегда нарывалась на неприятности. — Он вздрогнул и по привычке перекрестился. — Мне понятно, почему Линор умолчала о нашей спутнице — из-за того, что произошло дальше. После того как мы сбежали, эта девочка решила вернуться и предпринять новую попытку… в одиночку, потому что я ни на мгновение не выпускал больше сестру из поля зрения. И… ох, господи…
Он замолчал, но рассказ продолжила Жуглет.
— Она вернулась и была схвачена. Ты никогда больше ее не видел, но несколько дней спустя около ваших ворот нашли мешок с ее внутренностями… так все сочли.
Виллем кивнул с мрачным видом.
— Значит, тебе и это известно.
— О, мне известно и это, и кое-что еще. Рассказать тебе, что произошло, когда я вернулась в замок?
Потрясенный, он тяжело задышал, широко распахнув глаза. Жуглет с извиняющейся улыбкой взяла его за руку. Трудно сказать, кто дрожал сильнее.
— Я никогда не говорила, что слышала эту историю от Линор, — напомнила она.
— Это невозможно! — Он хватал ртом воздух, словно получил удар под дых. — Ты не можешь быть той девочкой…
— Ну, я уж точно не хотела быть той девочкой, потому и стала менестрелем Жуглетом. Поначалу учеником менестреля, конечно, который тут же сбежал из Бургундии и оказался достаточно удачлив и одарен, чтобы стареющий придворный музыкант Конрада обратил на него внимание. Граф потерял след ученика менестреля Жуглета, потому что на протяжении семи лет ученик менестреля Жуглет не возвращался в Бургундию — до тех пор, пока не приобрел при дворе Конрада славу юного дарования.
Ошеломленный, Виллем поднес руку к виску.
— Я с ума сойду от твоих откровений!
— Может, мне следовало все рассказать, когда я впервые открыла тебе свой секрет, но я подумала, что за один раз это будет уже чересчур.
Он беспомощным жестом вскинул руки и уронил их на колени.
— Мы так горевали о тебе. Считали, что ты умерла, и я винил себя за то, что не остановил тебя.
— Я тоже горевала по вам обоим. По всему, что оставила позади. Но я не могла рисковать, вернувшись или даже послав сообщение. Меня разыскивали.
— Почему? Что произошло? — Он вытаращил глаза. — Христос, Альфонс не узнал тебя?
— Если бы узнал, то был бы давно и бесповоротно мертв. На следующий день после той ночи на голубятне до него дошло, что его право на ваши земли может оказаться под вопросом. И он состряпал документ, согласно которому старый император лишал вашего отца всех поместий и передавал их ему самому.
— Как ты узнала об этом?
— Он не в одиночку совершил свой подлог. Догадайся, кто ему помогал?
— Его племянник Павел!
Внезапно Виллем со всей полнотой осознал, почему кардинал так ведет себя с ним.
— Да. Он закидывал удочку, как бы стать архиепископом Бургундии, и, без сомнения, убедил себя, что, оказывая графу эту поддержку, действует в интересах церкви и государства. Его роль состояла в том, чтобы ненадолго «позаимствовать» у умирающего отца кольцо и запечатать им фальшивку. Сделать это было нетрудно: Конрад и Павел по очереди дежурили у смертного одра отца. Павел с дядей укрылись в часов не, чтобы написать поддельный документ, и Павел все время дергался, торопясь вернуть кольцо, прежде чем Конрад заметит пропажу. Я проскользнула во двор через ворота часовни и кралась мимо ее окна, когда они спорили о том, стоит ли запечатывать кольцом фальшивку. Документ лежал в оконной нише. Поняв, что это такое, я, не раздумывая, просунула руку и схватила его — вот он, прямо тут, рядом с этими идиотами, такое искушение! Они, конечно, схватили меня, отняли свиток, и Альфонс был готов убить меня… но у меня очень острые зубы. Я вывернулась и убежала. — Она улыбнулась. — И более того, сумела прихватить с собой кольцо императора. Просто так, чисто импульсивно. Тогда, мне кажется, я до конца не понимала, каково его истинное значение. С тех пор они постоянно разыскивали меня. Разыскивали ту девочку. А тем временем граф Альфонс объявил, что я совершила какой-то ужасный проступок и он казнил меня. Внутренности, скорее всего, принадлежали свинье и посланы были вам в качестве предупреждения, чтобы вы сидели и не рыпались. Вот так я официально умерла для мира. Однако они продолжали искать ее. Они и сейчас все еще ищут. Как я думаю и надеюсь, в их грешных душах она выросла до мифических размеров.
Жуглет сделала осторожный выдох, как будто слишком долго задерживала дыхание. Виллем поманил ее к себе. Она придвинулась, и он заключил ее в долгое, молчаливое объятие, с силой прижав к груди. Поколебавшись, она тоже обняла его.
Немного придя в себя, он принялся поглаживать ее волосы, пытаясь разглядеть в ней ту девочку, которую когда-то знал. В конце концов он произнес с мрачным видом:
— Я убью графа.
— Даже и не думай, — решительно осадила его Жуглет. — Ты женишься на его дочери и через приданое получишь назад свои земли. Над чем, по-твоему, я все эти годы трудилась?