Глава III
ФАРНАК

Одной рукой расстегнув ремень под подбородком, Ромул приподнял шлем с войлочным подшлемником и вытер лоб. Полегчало, но ненадолго. Как и прочие солдаты в строю, он по приказу Цезаря тащил на себе фашину — тяжелую связку кольев; несмотря на прохладный горный воздух, легионеры обливались потом. Армия выдвинулась в путь еще до рассвета, и временный лагерь у города Зела уже скрылся в нескольких милях позади.

Ромул покосился на солнце, одиноко висящее в синем небе. Ни облачка, ни тени. Несмотря на ранний час, лучи палили нещадно — такого Ромул не помнил со времен Парфии. Разгорающееся утро сулило знойный день, впереди все неотвратимее маячила битва — и смерть. Если бы только Ромулу хватило присутствия духа простить Тарквиния прежде, чем тот сгинул! А теперь уж, наверное, и не будет случая… Его вновь захлестнула горечь — и он не стал сопротивляться, зная, что сделает только хуже.

Каждый мучительный миг их последнего александрийского дня помнился ясно, будто все случилось вчера. Признание Тарквиния в давнем убийстве аристократа, восемь лет назад затеявшего с Ромулом и Бренном драку у входа в римский Лупанарий, грянуло как гром среди ясного неба — ведь они с Бренном из-за этого бежали из Рима! Уверенные, что аристократ погиб от случайного удара Ромула!

И все же бы ни злился Ромул на Тарквиния, он много бы дал, чтобы вновь увидеть светловолосого гаруспика живым и невредимым, с неизменной двулезвийной секирой на плече. Судьба его известна лишь богам — гаруспик вполне мог разделить участь сотен моряков и легионеров, погибших той ночью. Ромул нахмурился: если бы не проклятые пращники, Тарквиний был бы сейчас рядом, ведь им троим почти удалось уйти.

Вдвоем с Петронием они тогда вытащили бесчувственного гаруспика с отмели и уложили на берегу, а сами, подгоняемые надрывными окриками центурионов и оптионов, влились в ряды защитников острова. Битва была короткой, решительной и яростной — на ограниченном клочке земли, каким был Гептастадион, римских легионеров не сумела бы одолеть никакая армия в мире. Враг, потеряв немалую часть войска, отступил обратно на побережье, и Ромул — окровавленный и основательно потрепанный — вернулся к отмели, где положили Тарквиния.

На берегу гаруспика не обнаружилось: на месте, где он лежал, виднелся лишь кровавый отпечаток тела. Спешные поиски тоже ничего не дали — свет маяка и сполохи пожара освещали берег неровно, оставляя в тени закоулки между валунами, где можно укрыться.

Разыскивать Тарквиния было некогда: Ромулу (почти не удивленному его исчезновением) для этого пришлось бы сбежать из войска, но оптион, разозленный потерей новобранца, приказал день и ночь не спускать с Ромула глаз, а следующим вечером всю александрийскую армию Цезаря уже грузили на триремы, отправлявшиеся вдоль берега на восток. Ромул, в совершенном отчаянии, пытался ободрить себя хотя бы надеждой на то, что Фабиола расслышала его слова и вскоре даст о себе знать, — однако и это утешало лишь отчасти.

Проглотив урок, преподанный ему египтянами, Цезарь отплыл из столицы, чтобы объединиться с союзниками, которых возглавлял его испытанный сторонник Митридат Пергамский — тезка царя, в свое время испытывавшего Рим на прочность. Войско Митридата, состоящее из иудейских и сирийских солдат, успело наткнуться на главные силы египтян под командованием юного царя Птолемея и его помощников, и после первого отступления Митридат послал за помощью к Цезарю. Тот был только рад вырваться из тесных улочек Александрии, к восторгу своих легионеров — за понятным исключением Ромула, угрюмости которого не рассеяла даже головокружительная победа над египтянами, смерть тысяч вражеских солдат и гибель захлебнувшегося в волнах египетского царя.

Обретя власть над Египтом, Цезарь вернулся в Александрию — и в объятия Клеопатры: ее, царскую сестру и давнюю свою любовницу, он теперь собственной властью возвел на египетский трон. Ромула это, правда, мало заботило — по-прежнему безутешный, он возобновил поиски Тарквиния. Однако со дня битвы в гавани минула не одна неделя, и любые следы, даже если они были, успели затеряться: не так-то легко отыскать человека в миллионном городе. Ромул, вопреки разуму, в надежде на невероятное вновь и вновь шел в храмы и на торжища, тратя занятые у товарищей деньги.

Тщетно.

Через два месяца, когда войско покидало Александрию, Ромул задолжал легионерам чуть ли не годовое жалованье — и мог утешаться лишь тем, что перепробовал все средства и сделал все возможное.

К реальности его вернул рев букцин, возвещающих о приближении врага. Войско тут же замерло на месте, фашины с шумом попадали наземь. Ромул взглянул на крайнюю шеренгу, где стоял Петроний; бегство от египтян, когда Ромул спас Петронию жизнь, сделало их друзьями — Петроний даже помогал в поисках Тарквиния, за что Ромул был ему до сих пор благодарен.

— Что-нибудь видишь? — спросил Ромул.

Легионеры жадно вглядывались в даль, пытаясь угадать причину остановки — после многомесячного бездействия солдаты жаждали битвы.

Стремясь утвердить свое господство над подвластными Риму территориями, Цезарь успел наведаться в Иудею и Сирию. Местные владыки, устрашенные одним лишь присутствием легионов, из кожи вон лезли, чтобы заверить Рим в своей преданности, и не скупились на обильные подношения. Дальше войско мирным маршем двинулось к побережью Малой Азии, в Киликию.

Оттуда Цезарь повернул к Вифинии и Понту, где правил неуемный царь Фарнак, унаследовавший воинственность от отца — великого Митридата, «понтийского льва», двадцать лет назад угрожавшего Риму. Пока Цезарь с армией выбирался из александрийской блокады, Фарнак собрал войско и бешеным натиском двинулся на Кальвина, командующего римскими силами в Азии, — изрядно потрепав его легионы, неугомонные воины Фарнака принялись кастрировать всех римских граждан, попавших им в руки.

Потому-то Ромул с соратниками и оказались сейчас на севере Понта, в окруженной крутыми склонами долине под палящим утренним солнцем. Цезарь обид не прощал, а уж легионеры, месяцами не видавшие даже мелкой стычки и не находившие себе места от скуки, были только рады, что Фарнак, все униженнее предлагавший Цезарю мир, так и не добился ответа. И теперь, выслеживая его армию, легионеры жаждали битвы — и пусть Цезаревы враги в Африке и Испании, ратующие за Республику, пока подождут. Да и политические круги в самом Риме — тоже.

Узнав, что вражеский лагерь раскинут у Зелы, Цезарь спешно перебросил легионы на север от побережья, преодолев двести миль меньше чем за две недели. Марш напомнил Ромулу о последних днях его судьбоносного похода с армией Красса — с той очевидной разницей, что Цезарь, в отличие от своего прежнего союзника, был гениальным полководцем, виртуозно умевшим избегать поражения и гибели. Катастрофы вроде разгрома при Каррах ему явно не грозили, да и служить под его началом было легко.

По пути к Понту войско миновало Галатию, которой правил воинственный Дейотар, давний союзник Рима. В битве при Фарсале он выступил на стороне Помпея, за что позже испросил у Цезаря помилования, и теперь его знаменитая конница и десять когорт пехоты, вышколенные по римскому образцу, присоединились к трем Цезаревым легионам. Галат-ские воины, славящиеся преданностью и отвагой, пришлись римлянам как нельзя более кстати — потрепанное битвами войско отчаянно нуждалось в пополнении.

К Зеле объединенная армия подошла лишь вчера и сразу разбила лагерь к западу от города. Галатские всадники Дейотара тут же отправились на разведку и вскоре доложили, что войско Фарнака стоит несколькими милями севернее, отрезав дорогу к понтийской столице, Амасии. Выбор был явно неслучаен — именно в этом месте армия Митридата некогда разгромила многочисленное римское войско. В глазах легионеров это был дурной знак, однако паниковать никто не думал: со временем и сам Митридат был вынужден покориться мощи Римской республики.

— Вижу! — крикнул Петроний, торжествующе указывая на холм чуть в стороне. — Вон там!

Затягивая ремень под подбородком, Ромул взглянул на плоский холм по другую сторону от почти высохшей реки и различил на вершине очертания палаток. Ветер донес дальнее конское ржание и оклики часовых, у палаток замельтешили фигуры, и вскоре все перекрыли звуки военной тревоги. Легионеры оживились: нагрянув неожиданно, они явно застали армию Фарнака врасплох.

Разгадав тактику Цезаря, Ромул усмехнулся. Еще гладиатором на арене он понял, что для успеха в бою главное — знание противника, готовность к схватке и умение пользоваться удобным случаем. Цезарю, несомненно, по всем трем пунктам не было равных. Приказ каждому легионеру нести по фашине вызвал кое у кого ропот, но всерьез никто не возражал — и теперь сложенные вместе фашины станут основой защитного укрепления.

Интересно, что еще у Цезаря на уме… Сейчас римляне стояли на восточном берегу речушки, вдоль которой пролегал весь их путь от Зелы в сторону Амасии. Как и ручей, который бежал к ней от занятого врагами холма, речка была слишком мелководной, чтобы защитить понтийцев: легионерам не составило бы труда перейти оба потока вброд. Чуть впереди долина резко расширялась буквой «Т», ручей тек по левой ложбине. Дорога вела дальше, строго на север, через холмы: идти по ней — значит подставиться под фланговый удар. Впрочем, не для того Цезарь сюда шел, чтобы уклоняться от битвы…

— С холма их не выкурить, — объявил Петроний. — Только и ждут, чтоб мы принялись карабкаться вверх по склону.

— Цезарь не дурак туда лезть, — заметил легионер из соседней шеренги. — Даже ночью, даже к сонным.

По рядам пробежал смех, кто-то согласно закивал.

— Вон на той вершине позиция ничуть не хуже, чем у Фарнака. — Ромул махнул рукой в сторону левого склона, солдаты обернулись посмотреть.

Долины между холмами, преграждающие легионам путь к врагу, могут защитить и римлян — обе армии тогда окажутся в равной позиции. При Фарсале, перед битвой с Помпеем, легионы Цезаря так выжидали целую неделю.

— Значит, переть фашины еще и в гору, демон их побери, — прорычал сзади чей-то голос.

— Дурак! — рявкнул Петроний. — Да ты им порадуешься, когда понтийцы в бой полезут!

В строю заулюлюкали, незадачливый легионер примолк. Веселье, правда, тут же прекратилось — взревели букцины.

— Кру-гом! — раздался крик центурионов. — Стройся! Лицом на запад!

Не прошло и часа, как римская армия, достигнув вершины холма, взялась за дело. Половина галатской пехоты и всадники рассредоточились, образовав заслон, остальные принялись окапывать лагерь рвом. Из вынутого грунта и фашин тут же строили защитный вал выше человеческого роста — длительных атак он не выдержит, но на первое время защитит. Пока римляне возводили переднюю и заднюю его стены, солдаты Дейотара трудились над боковыми.

Через некоторое время в долине показался караван мулов, нагруженных палатками и прочей поклажей, — то, что обоз оставили позади, означало лишь одно: приказа к наступлению можно ждать в любой миг. Ромул уже знал этот обычай Цезаря. «Застать противника врасплох — значит наполовину победить», — пробормотал Ромул, спускаясь со всеми к подножию холма, чтобы вывести мулов наверх. Непонятно только, как эта истина поможет против понтийцев.

Враг наблюдал за легионами весь остаток дня. Всадники сновали вверх-вниз по противоположному холму, разнося вести и приказы союзникам Фарнака по всей округе. Конница Дейотара то и дело наведывалась к понтийским укреплениям, стараясь вызнать побольше; вражеские всадники тоже рыскали чуть не вплотную к римским позициям. К сумеркам стало ясно, что понтийское войско превосходит легионеров втрое. Помимо отличной конницы и многочисленной пехоты Фарнак располагал силами, которых у Цезаря и в помине не было: фракийские пельтасты, туреофоры, иудейские застрельщики, родосские пращники, тяжелая конница по образцу парфинских катафрактариев, многочисленные серпоносные колесницы. Равнинный бой не принесет римлянам победы, лезть на защищенные укрепления бесполезно — мысли Ромула путались, душу грызли сомнения…

В пылающих лучах закатного солнца четко виднелись фигуры римских часовых на земляном валу — удвоенная на ночь стража не даст врагу напасть неожиданно. Остальные солдаты Цезаря, сидя у кожаных палаток, запивали жесткие походные лепешки кислым вином — ацетумом. Петроний и еще шестеро легионеров из одного с Ромулом контуберниума перебрасывались шутками у своего костра. Несмотря на обилие новых приятелей, Ромул чувствовал себя одиноко, ему было не по себе — сильнее прежнего хотелось вернуть времена, когда еще не погиб Бренн, не сгинул Тарквиний…

Ромул вздохнул. Думай не думай, ничего не изменишь. Даже Петроний, которому он без малейших сомнений доверил бы жизнь, не должен знать правду о его прошлом. Впрочем, сегодня Ромула не так уж тянуло вспоминать о том, что он рожден среди рабов. Одолевали другие мысли — он никак не мог привыкнуть к презрительным усмешкам, с какими солдаты Цезаря говорили о противнике, к их уверенности в близкой победе над гигантской армией Фарнака. Слишком уж похоже на настрой, царивший в войске Красса перед битвой при Каррах…

Однако проговориться о прежнем опыте значило навлечь на себя беду: в лучшем случае объявят лжецом, в худшем — дезертиром. Оставалось помалкивать и верить в полководческий талант Цезаря.

Следующее утро выдалось погожим и ясным, занимался солнечный день. Привычно запели трубы, пробуждая лагерь от сна, — походный распорядок оставался прежним даже в двух шагах от неприятеля. После легкого завтрака почти всех солдат отправили укреплять вал вокруг лагеря: земляная насыпь с фашинами могла защитить лишь на одну ночь, для серьезной обороны она не годилась.

Работа закипела. Наружную часть вала окружили заостренными кольями, оставив место для обхода часовых, тут и там неровными рядами вырыли глубокие ямы, на дно которых побросали триболы — железные шарики с острыми шипами. Земля, которую усеяли осколками крупных камней, разбитых молотами, напоминала ощеренную пасть исполинского демона. Ромул поразился, узнав, что в Алезии такие же укрепления — к тому же двусторонние — тянулись на целых пятнадцать миль.

Перед лицом грозного врага, уже знающего вкус победы над Римом, такие приготовления никак не казались лишними. Да и само место, где Митридат некогда разгромил римское войско, не обнадеживало — победу в таких условиях добыть непросто.

На площади посреди лагеря уже установили баллисты — двухплечевые катапульты, которые во время похода везли разобранными; теперь они были обращены к северу, где виднелось войско Фарнака. Снарядами для них обычно служили крупные камни, на добывание которых сейчас отрядили две группы легионеров с мулами. Метательные орудия, пожалуй, составляли единственное преимущество Цезаря, урон от них бывал немалым — Ромул еще хорошо помнил разрушения, причиненные врагу баллистами Забытого легиона в последней битве.

Воспоминания отозвались сожалением и чувством утраты, следом Ромула привычно захлестнула благодарность. Не пожертвуй собой Бренн, Ромул бы тогда не выжил… Горечь усиливалась и недавней виной из-за потери Тарквиния — впрочем, Ромул тут же вспомнил, что в египетскую столицу они угодили именно стараниями гаруспика, и вина слегка приутихла. Каждый сам выбирает судьбу — и Тарквиний не исключение.

От яркого солнца мрачные думы мало-помалу развеялись. Двадцать восьмому легиону, к счастью, выпало нести стражу, образовав защитную цепь перед лагерем. Часть галатской конницы Дейотара тоже стояла в обороне, большинство же всадников, разделившись на отряды, продолжали разведывательные рейды по округе. Довольные, что им не приходится тяжко трудиться под палящим солнцем, легионеры Двадцать восьмого со смехом поглядывали на менее удачливых товарищей, пряча улыбки в кулак, чтобы не заметили командиры.

Чуть погодя Ромул взглянул на расположение противника.

— Клянусь задницей Юпитера! Враг выступил!

Петроний громко выругался. Из-за понтийских укреплений на противоположную сторону долины лился поток воинов, тут же строившихся в боевой порядок. Клинки блестели под лучами рассветного солнца, воздух полнился скрипом колесниц и командными окриками. Вскоре стало ясно, что из лагеря выступила вся армия Митридата.

Римские командиры не теряли времени:

— Сдвинуть ряды! Поднять щиты!

Легионеры, перехватывая дротики поудобнее, выполнили приказ. Несмотря на крутизну холма, занятого римлянами, наступление врага могло оказаться опасным. Паниковать, правда, не стоило — пока понтийцы спустятся со своего холма и пересекут равнину, пройдет немало времени, остальные легионеры успеют влиться в защитный строй.

— Прямо как на параде, — презрительно сплюнул Петроний. — Не иначе как Фарнак решил убедить своих, что они непобедимы.

— А может, он добивается, чтобы Цезарь отрядил больше солдат в оборону? — предположил Ромул.

Петроний нахмурился.

— Чтобы мы бросили возводить укрепления?

Ромул кивнул. Если все легионеры будут защищать лагерь, строить его будет некому.

— Скорей всего, хвастает армией. Мол, римляне тут никого не запугают, — проворчал Петроний. — Понтийцев ведь больше, чем нас.

Ромул улыбнулся: легионеров всегда отличала незаурядная сила духа.

Теперь, разом обернувшись к лагерю, друзья ждали, чем ответит главнокомандующий. В тот же миг на валу появилась фигура в алом плаще, сопровождаемая старшими командирами и трубачом, и по войску прокатился приветственный клич — Цезарь, оглядывая противника, намеренно избегал скрываться и только притягивал к себе взгляды. Подняв руку к глазам, он долго смотрел вдаль, изучая войско Фарнака.

Ромул последовал его примеру. В первых рядах он различил пращников и лучников — они обычно начинали наступление и старались нанести врагу урон посущественнее. За ними, в центре войска, располагались боевые колесницы, дальше следовали тысячи пельтастов и туреофоров, выстроенные плотным четырехугольником. На левом фланге виднелась понтийская тяжелая конница, на правом — беспорядочная толпа легковооруженных фракийских всадников.

— Лопни мои глаза, если это не боевой порядок, — буркнул Ромул.

— Он и есть, — прорычал Петроний, обводя строй подозрительным взглядом. — Фарнак вышел на битву.

Захваченные зрелищем, друзья не сводили глаз со всадника на великолепном черном жеребце, под громкие клики выехавшего из ворот лагеря; позади теснились облаченные в кольчуги воины на скакунах, почти не уступающих царскому. Ожидавшее войско разразилось восторженными криками, звук мечей, ударяющих в щиты, смешался с кимвальным звоном и грохотом барабанов — понтийцы, как и воины любой армии, ликовали при виде повелителя. Выехав на середину, Фарнак надолго задержался перед строем колесниц, давая наставления перед боем, чем вызвал еще большее беспокойство Ромула. К тому времени, как царь объехал все войско, звуки по ту сторону долины стали чуть ли не угрожающими.

— Пусть орут, — презрительно процедил Петроний. — Нам-то что?

Цезарь, на которого Ромул метнул тревожный взгляд, стоял по-прежнему неподвижно, и Ромул с облегчением выдохнул — такого полководца ничем не взять!

Быстро переговорив о чем-то с командирами, Цезарь повернулся к Двадцать восьмому легиону, не сводившему с него глаз.

— Враг всего лишь хвастает, соратники! — уверенно объявил он. — Тревожиться не о чем, битвы сегодня не будет. Главное сейчас — достроить укрепления.

По строю пронесся облегченный вздох. Цезарь, спрыгнув с вала на площадь внутри лагеря, исчез из виду.

— Не стоять! — раздались голоса командиров. — За работу!

Кирки и лопаты вновь замелькали в воздухе, тут же взревели погоняемые легионерами мулы, на которых везли к лагерю камни для баллист. Из главных ворот вышел землемер, беседуя на ходу с помощником, за ними торопливо семенил раб, сжимающий в руках грому — шест, к которому крест-накрест крепились два прямых древка с болтающимися на концах свинцовыми отвесами; грома служила для прямоугольной разметки при планировке лагеря.

Петроний и прочие товарищи Ромула, успокоенные словами Цезаря, вернулись к разговорам — им, как и раньше, приходилось легче остальных. Оптионы с центурионами на их болтовню почти не косились: если Цезарю нет до этого дела, то им и подавно.

Ромул по-прежнему не сводил глаз с вражеской армии — Фарнак, все еще объезжающий войско, обращался с речами к солдатам. Когда наконец строй разразился долгими ликующими возгласами, Ромул выругался.

— Цезарь неправ, — заявил он. — Враг наступает.

Петроний поглядел на него недоверчиво, однако, бросив взгляд на понтийское войско, тут же посерьезнел. Остальные тоже примолкли.

Фарнак уже успел отъехать к флангу, освободив путь пращникам и лучникам, которые первыми двинулись вниз по склону. За ними, громко скрипя осями, последовали серпоносные колесницы, с краев на рысях скакали тяжелая конница и фракийские всадники, строй замыкали пельтасты и остальная пехота. Больше всего Ромула заботили понтийские колесницы и мощная конница, поддерживающая их с обоих флангов. Если армия Фарнака последует безумному решению атаковать холм, где обосновались римляне, то отбивать целое войско понтийцев придется одним легионерам — большинство всадников Дейотара еще не вернулись.

Вскоре колесницы и конница ревущей волной низверглись к подножию противоположного холма — и легионеры Двадцать восьмого затаили дыхание, ожидая развязки: свернет ли враг в долину или двинется вверх, к римским позициям?

Ромул с облегчением заметил, что оптион, как и центурионы, теперь тоже следит за вражеским войском — хотя и без особой тревоги. Неудивительно, решил Ромул, какой ненормальный полезет атаковать снизу вверх? И все же он нахмурился, подозревая, что выступление вражеской армии — не просто маневр. Не мешало бы подготовиться, предупредить Цезаря… Неужели командиры верят в него так слепо, что не замечают происходящего?

Передние пращники и лучники попрыгали в реку, подавая пример остальным. Держа луки и пращи повыше, они без труда перешли на другой берег, не теряя из виду римский лагерь. Лошади, которых понуждали идти в воду, беспокойно ржали, однако тяжелая конница преодолела поток слитным строем, не нарушив рядов, фракийцы же переправлялись беспорядочной гогочущей толпой — от нерегулярного войска Ромул другого и не ожидал. Вслед за ними с плеском и грохотом по дну прокатились колесницы: вода стояла не выше колена, колесницы шли спокойно. На плоском берегу понтийские солдаты быстро восстановили прежний порядок. Теперь все смотрели наверх; командиры, указывая цель, выкрикивали команды.

— Они что, идиоты? — выдохнул Петроний.

— Как сказать, — мрачно отозвался Ромул.

Последние отставшие всадники влились в строй, над рядами колесниц пронесся грозный клич, охвативший все войско, — и понтийская армия, как один человек, двинулась вперед. На холм.

— Клянусь Юпитером! — взревел Петроний. — Свихнулись они, что ли?

Центурион, командовавший их отрядом, наконец ожил.

— Враг наступает! — закричал он. — Трубить тревогу!

Подняв инструмент к губам, ближайший трубач выдал короткую мелодию из резких повторяющихся нот — и Двадцать восьмой легион тут же пришел в движение: командиры принялись формировать когорты в сомкнутый строй, стараясь дотянуть его краями до соседних, всадники Дейотара — которых набралось едва ли с сотню — нервно сгрудились вместе. К легионерам, сооружавшим валы и рвы, потянулись тесные шеренги тех, кто спешно поднимался со склона: предваряемые командирами, солдаты устремлялись в лагерь и бросались вооружаться щитами и пилумами.

Медленно, пронеслось в мозгу Ромула, слишком медленно…

Основная часть Дейотаровой конницы — призванной дать легионерам защиту, которой теперь так не хватало, — до сих пор не появилась. Тем легионам, что уже добрались до лагеря, нужно найти доспехи, вооружиться и выйти к месту боя — на все потребуется не меньше получаса. За это время Двадцать восьмой перебьют. Окинув взглядом своих, Ромул заметил на лицах то же замешательство. И все же легиону надо выстоять: если они не прикроют остальных, захваченное врасплох римское войско тоже обречено на гибель.

Беззаботный настрой, царивший все утро, разом испарился: необременительное несение караула оборачивалось смертельной опасностью. Притихнув, легионеры наблюдали за понтийским войском, которое медленно, чтобы не измотать коней, взбиралось по склону холма. По прежним войнам с Римом воины Фарнака уже знали, что римские дротики бьют не дальше чем шагов на тридцать или, как сейчас с холма, на сорок и если баллисты по-прежнему остаются в стенах лагеря, то можно спокойно двигаться вперед. И у понтийской конницы перед атакой будет вдоволь времени, чтобы выстроиться в боевой порядок. У Ромула при этой мысли мгновенно пересохло в горле.

В рядах Двадцать восьмого повисло напряженное молчание, лишь доносились грозные крики из лагеря, где в спешке готовилось к бою остальное войско. Шесть центурий по восемьдесят человек сольются в когорту, десять когорт составят легион: процедура отработана, нужно лишь время. Что толку вести в бой неготовую армию — разумный полководец на это не пойдет. Значит, Ромулу с товарищами надо продержаться.

Вскоре до врага оставалось не больше двухсот шагов, Ромул уже мог разглядеть пращников и лучников: одетые в простые шерстяные туники, те походили на наемников, с которыми он бился в Египте. У каждого пращника кожаная сумка со снарядами и две пращи — для ближних целей и для дальних, одна из пращей пока обмотана вокруг шеи. У многих ножи. Лучники в белых туниках вооружены основательнее: изогнутый лук и меч на красном кожаном поясе, кое на ком шлемы и кожаные или холщовые панцири. Такие отряды сильны и в ближнем бою, и на расстоянии полета стрелы, когда они осыпают врага стрелами и камнями.

Ромул, впрочем, не сомневался, что плотному строю римских щитов такой натиск нипочем — главной опасности надо ждать от колесниц, поддерживаемых с обоих флангов тяжелой конницей. Конечно, он помнил, что при Гавгамелах колесницы с серпами, выдвинутые против армии Александра, не спасли персидское войско от сокрушительного поражения, и все равно на душе было тревожно: легионеров, в отличие от солдат Александра, не учили воевать против колесниц. Каждую из них влекла погоняемая возничим четверка коней, защищенных броней, а у концов постромок и по обе стороны колеса торчали изогнутые клинки длиной в руку, не оставляющие на пути ничего живого.

К тому же рядом с теми давними персидскими колесницами не шла тяжелая конница, как у понтийцев: здешним всадникам ничего не стоило обойти римлян с флангов и отрезать путь к отступлению. Ромула охватил ужас от одного воспоминания о парфянских катафрактариях: идущие сейчас в атаку всадники в конических железных шлемах и чешуйчатых панцирях до колен, с длинными копьями в руках, как братья походили на закрытых доспехами воинов, с такой жестокостью разметавших некогда легионы Красса. В кольчужные нагрудники и набедренники, закрывающие коней, било солнце, отбрасывая слепящие блики на лица римлян.

Угрозу, исходящую от армии Фарнака, чувствовал не один Ромул: стоящие рядом с ним легионеры все больше мрачнели — однако держали строй. Счастье, что им не выпало быть при Каррах, как Ромулу, иначе при виде такого врага многие неминуемо кинулись бы спасаться бегством. Ближайший оптион взглянул на центуриона, тот неловко крякнул.

— Гляди веселей, ребята, — объявил он. — Продержимся, дело недолгое. Цезарь мешкать не будет.

— Пусть только попробует, — заметил Петроний.

По рядам пронесся нервный смешок.

На дальнейшее времени не оставалось: понтийские пращники и лучники разразились первым залпом. Как и при начале любой битвы, сотни камней и стрел, затмевая небо, полетели во врага, чтобы уничтожить побольше солдат еще до начала главной атаки. Ромул, хоть и прикрытый прочным щитом из нескольких слоев твердого дерева, обтянутых сверху кожей, невольно сжал челюсти чуть не до хруста.

— Первый ряд, на колени! — послышались крики командиров. — Остальным — поднять щиты!

Сотни скутумов, грохнув друг о друга, взлетели вверх; передняя шеренга вместе с Ромулом и Петронием, по-прежнему держа щиты перед собой, опустилась на колени. Теперь первый ряд солдат был полностью скрыт за вертикальной стеной собственных щитов, над которыми наклонно держала щиты вторая шеренга. Скутумы задних шеренг лежали горизонтально над головами. Ромул улыбнулся: Цезарь использовал тот же прием, которым Забытый легион некогда защищался от парфянских стрел, — прием более надежный, чем традиционная оборона, когда передняя шеренга остается стоять и враг прицельно бьет по незащищенным голеням, выводя из строя больше солдат.

После секундной паузы воздух наполнился гулом — стрелы полетели к земле. Еще через миг с громким стуком посыпались камни. Ромул застыл в напряжении, уже зная, каким будет следующий звук, ненависть к которому не притупляется временем. Людской вопль в первые мгновения атаки всегда страшнее, чем позже, в ярости боя, в угаре схватки один на один, среди кровавого месива битвы.

Вопль не заставил себя ждать — сдавленные крики боли понеслись со всех сторон. Солдаты оседали на землю от смертоносного древка, проникшего в тело сквозь щель в плотной стене скутумов, нередко стрелы пронзали щиты насквозь, вонзаясь в лица и руки. Камни, обычно отскакивающие от скутумов, все же находили мишень, оставляя после себя перебитые кости и смятые шлемы. При гигантском количестве камней и стрел потери неизбежны: тут и там валились в грязь воины, выпуская оружие из ослабевших рук.

Мечта Ромула вернуться в Рим меркла на глазах. Тревожно вглядываясь в плотные ряды врагов, он вновь, как всегда, молил Митру о помощи.

Молились любимым богам и остальные.

Выполнив положенное, пращники с лучниками отошли назад — настал черед колесниц. Ромул насчитал не меньше полусотни: вполне хватит, чтобы смять основную часть Двадцать восьмого легиона, пока понтийская тяжелая конница вместе с фракийцами будет обходить с тыла. Положение делалось серьезным, если не отчаянным, — однако ни солдаты из других легионов, ни Цезарь так и не появлялись.

Возницы, подобрав поводья, уже пустили коней рысью, стали видны доспехи — чешуйчатые панцири, пластинчатые наручи и шлемы с гребнем, похожие на римские. Плети с длинной рукоятью то и дело хлестали коней, которые после необременительного, намеренно медленного подъема теперь легко неслись галопом, увлекая колесницы на врага. При всей крутизне склон оказался довольно сглаженным, кони стремительно набирали скорость — бряцала колесничная упряжь, грозно сверкали вращающиеся клинки на колесах. Конница на флангах под боевые возгласы отделилась от колесниц, готовая взять римлян в тиски; сзади поспевали тысячи пельтастов и туреофоров с оружием наготове — их черед придет в конце, когда разметанное колесницами и конницей вражеское войско нужно будет держать врозь, не позволяя ему объединиться.

Легионеров объял ощутимый страх — Двадцать восьмой вновь дрогнул, несмотря на ободрения и угрозы командиров. Центурионы шагнули в первые ряды, знаменосцы взметнули древки выше — миг был удержан, строй остался стоять. Надолго ли… Солдаты обменивались тревожными взглядами, судорожно бормотали молитвы и оглядывали небо в поисках знака. Всем грозила неминуемая смерть — под серпами колесниц или от мечей всадников. Гадес его побери, где носит Цезаря?..

Когда наконец послышался приказ центурионов задним рядам обернуться и встретить врага, Ромул пожалел, что нынешнее войско не вооружили длинными копьями, какими бился Забытый легион, — против них не устояла бы никакая конница. Теперь же у каждого был лишь скутум, меч да пара дротиков. Сердце не отсчитает и двадцати ударов, как спереди на римлян налетят колесницы, в тыл ударят сотни тяжелых всадников, а уж пехота довершит начатое. Ромул в сердцах сплюнул. Оставалось надеяться, что, пока они будут гибнуть, Цезарь успеет собрать прочие легионы.

Между плотным строем колесниц и передними рядами римлян оставалось меньше сотни шагов. Отступать было некуда — либо гибни под копытами коней, закованных в броню и летящих в бешеной скачке, либо тебя перережет серповидными клинками, торчащими по сторонам. Возницы откровенно ухмылялись: они тоже знали, что римлянам не уйти, и лишь скорее гнали коней.

— Готовь пилумы! — взревели центурионы. Охваченные страхом солдаты послушно откинули назад правую руку, готовые к удару.

Кони неслись навстречу, мотая головами вверх-вниз, ноздри раздувались от напряжения, копыта колотили по твердой земле, бряцала упряжь. Ромулу даже мерещилось жужжание серповидных клинков, вращающихся на колесах.

Полсотни шагов — и колесницы налетят на строй. Время растеклось, слившись в один долгий миг. Взвился в воздух камень, попавший под колесо, от удара возница упал, колесница опрокинулась, ее занесло на соседнюю — и когда обе остановили безумный бег, хриплый ликующий крик пронесся над римским строем. Остальные колесницы это, конечно, не остановило. За спиной у Ромула кто-то проклинал несчастливую судьбу, Цезаря и всех богов, кто-то подвывал от страха. Петроний, держа дротик в нетерпеливо занесенной руке, переступил с ноги на ногу.

Двадцать пять шагов, уже можно разглядеть щетину на лице первого возницы, — самое лучшее расстояние для пилумов, не упустить бы единственный шанс проделать дыру во вражьем войске… Ромул оглянулся на центуриона, уже открывающего рот, чтобы отдать команду, — как вдруг кусок свинца, пущенный напоследок кем-то из пращников, угодил центуриону прямо в лоб: более точного попадания Ромул в жизни не видел. Треск, с которым сгусток металла проделал дыру в черепе, не оставлял сомнений в том, что рана смертельна, — центурион и вправду мгновенно осел на землю без единого звука, так и не отдав приказа выпустить дротики.

Ромул бешено вращал головой, высматривая оптиона, но тот вместе с тессерарием, по обыкновению, стоял позади строя, следя, чтобы никто не пустился бежать.

Остальные центурии, сколько видел Ромул, уже бросали копья — длинные, в человеческий рост, древки венчал пирамидальной формы железный наконечник, который прошивал щиты и броню, доставая до тела. Взлетая в небо стройными стаями, они падали на колесницы, пронзая возниц смертоносными наконечниками, и кони, не чувствуя направляющей руки, неслись без дороги, сталкивая колесницы бортами. Впрочем, на трех колесницах, летящих на Ромула с товарищами, возничие благополучно уцелели, все трое теперь злорадно склабились.

За ними на римский строй неслись тысячи пельтастов и прочей пехоты.

Цезарь по-прежнему не появлялся.