Глава VIII
ОТЧАЯНИЕ

Презрительно ухмылявшиеся фугитиварии подошли ближе.

Секст бросился вперед, пытаясь достать одного из них копьем. Но попытка не удалась: он получил удар мечом и едва не лишился руки. Повторение было слишком рискованным, поэтому они с Фабиолой встали спиной к спине. Однако это мало что изменило. Враги тут же окружили их.

У Фабиолы упало сердце. Узкая улица была пустынна. Но даже если бы кто-то оказался рядом, то вряд ли стал бы связываться с решительно настроенными плебеями. В Риме больше не было официальной власти, способной поддерживать порядок. Это доказал мятеж, поднятый на Форуме. Фабиола выругалась про себя. О чем она думала, покинув крепкие стены своего дома и выйдя на улицу? Сцевола, затаивший злобу за унижение, вряд ли помилует ее. А бежать некуда.

Но она и не собиралась бежать. Это участь трусов.

Внезапно головорезы пошли в атаку — и все кончилось. Фабиола сумела вонзить кинжал в бедро одному из них, а Секст — перерезать горло другому. Однако оставшиеся повалили их на землю и принялись избивать. Фабиола попыталась встать, но получила удар по голове рукояткой меча и рухнула, едва не потеряв сознания. Сексту повезло меньше: его зверски избили, а потом связали, как курицу перед отправкой в горшок. Но убивать не стали. Сцевола заметил, как умело этот раб обращался с оружием. Куда выгоднее было продать его в школу гладиаторов.

Фугитиварии сгрудились вокруг Фабиолы, алчно глядя на нее.

— Взять ее! — велел Сцевола.

Приказ был выполнен тут же. Сильные руки подхватили Фабиолу, и она повисла между двумя верзилами. Ее голова упала набок, длинные черные пряди свесились на лицо.

Вожак фугитивариев схватил ее за волосы, сильно дернул и заставил поднять голову.

Фабиола застонала от боли и открыла глаза.

— Вот мы и встретились, госпожа, — с насмешливой улыбкой сказал Сцевола. — А твоего любовника здесь нет. Он не сможет защитить тебя.

Фабиола смерила его взглядом, полным крайнего презрения.

— И в латифундии его тоже не было, — с огорчением продолжил фугитиварии. — Мы пришли за вами обоими на следующий день после того, как ты отправилась в Рим. Правда, парни?

Парни пробормотали что-то утвердительное.

Сцевола посмотрел в широко раскрытые глаза Фабиолы и хищно улыбнулся.

— Я предупреждал тебя, правда? Никто не может перечить мне безнаказанно.

Фабиола постаралась изо всех сил, чтобы ее голос не дрогнул.

— Что ты сделал?

— Напал перед рассветом. Это самое лучшее время, — с удовольствием ответил он. — Убил твоих ручных гладиаторов. Сжег постройки и забрал рабов, чтобы продать. Но приятнее всего было вернуть беглеца, за которым я гнался. Конечно, его пришлось наказать. — Последовала пауза. — Говорят, евнухи — лучшие слуги для женщин.

Фабиола не смогла справиться с ужасом.

— Корбуло? — выдавила она.

Самое страшное Сцевола приберег напоследок.

— Старый козел был упрям, — с восхищением сказал он. — Все развязывают язык, когда им поджаривают пятки. Но не он. Молчал до тех пор, пока мы не начали ломать ему руки и ноги.

— Нет! — крикнула Фабиола, пытаясь вырваться. — Корбуло ничего не сделал!

— Он знал, где ты, — ответил фугитиварии. — Этого было достаточно.

— Вы все будете гнить в Гадесе! — прошипела Фабиола, из глаз которой хлынули слезы. — Брут отправит вас туда!

Сцевола скорчил гримасу.

— Что-то я его здесь не вижу. Может быть, вы видите? — (Его люди фыркнули и покачали головами.) — А жаль. Придется отложить охоту. Хороший цезарианец — мертвый цезарианец.

Фабиола была потрясена. Великий Юпитер, чем я заслужила такое?

— Но ближе к делу. — Сцевола отпустил ее волосы, взялся обеими руками за ворот и разорвал тунику Фабиолы до пояса.

Открывшееся зрелище заставило его подручных ахнуть.

Фабиола, привыкшая к жадным мужским взглядам, не обратила на них внимания. В ней кипел лютый гнев.

Связанный Секст беспомощно извивался на земле.

Сцевола смотрел Фабиоле в глаза и ласкал ее полные груди.

— Нравится? — шепнул он.

Молодая женщина не удостоила его ответом, но сжалась от ужаса.

Рука фугитивария спустилась ниже и начала поглаживать ее плоский живот. Фабиола пыталась не отпрянуть, понимая, что это только увеличит его удовольствие. Затем Сцевола стащил с нее остатки туники и бросил их на окровавленную землю. За ними последовал лициум. Два бандита держали Фабиолу, переминаясь с ноги на ногу и жадно любуясь ее прекрасным телом.

Сцевола тоже широко раскрыл глаза.

— Сама Венера… — выдохнул он. Толстая рука спустилась ниже и коснулась ее лона. — Но эту, по крайней мере, можно трахнуть.

Фабиола невольно напряглась. Его прикосновение вернуло воспоминания о Гемелле — купце, которому принадлежала все ее семья, — и о ненасытных посетителях борделя.

Фугитиварии улыбнулся и ввел в нее палец.

Это переполнило чашу терпения Фабиолы. С силой, удивившей тех, кто ее держал, она вырвала правую руку, вцепилась длинными ногтями в щеку Сцеволы и оставила на ней четыре глубокие царапины. Скорее удивленный, чем напуганный, фугитиварии отпрянул и грязно выругался. Причинить ему большего вреда Фабиола не сумела: бандиты тут же схватили ее снова. Сладить с ними она не могла. Следовало беречь силы для новой попытки. Она перестала сопротивляться и затихла.

Сцевола, по щеке которого текла кровь и капала на шею, снова шагнул к ней.

— Как дикая кошка, верно? — отдуваясь, спросил он. — Что ж, такие женщины мне по душе.

На этот раз она плюнула в него.

Ответом стал сильный удар под ложечку, заставивший ее задохнуться. Из глаз Фабиолы посыпались искры, колени подогнулись. Она еще никогда не испытывала такой боли.

— Бросьте ее, — услышала она голос фугитивария. — Я трахну эту суку прямо на земле.

Верзилы послушно отпустили руки Фабиолы, и она упала на обрывки собственной одежды. Бандиты чуть отошли, уступая место вожаку. Похоже, такое случалось не впервые.

Сцевола улыбнулся, задрал кольчугу и тунику, вынул из лициума член и подошел ближе, жадно глядя на треугольник волос между ее ляжками. Изнасилования пойманных женщин были частью его работы, но ни одна из них не могла сравниться красотой с Фабиолой. Он собирался попользоваться ею как следует.

Ошеломленная Фабиола подняла взгляд. Она изо всех сил боролась с тошнотой. Ее ожидало нечто худшее, чем случалось в борделе. По крайней мере, там клиенты платили за право овладеть ею, а в большинстве дорогих борделей не прибегали к насилию. Страха перед Веттием и Бенигном было вполне достаточно, чтобы защитить женщин Йовины. В этот момент Фабиола отдала бы все, что у нее было, за то, чтобы эти двое оказались рядом.

Но она была совершенно одна.

Глаза жгли слезы, однако Фабиола беспощадно подавила их. Жалость к себе только усугубила бы дело. Теперь важнее всего было выжить. Просто выжить. Она дрожала, ожидая своей участи.

Сцевола опустился на колени, раздвинул ей ноги и начал неторопливо поглаживать ляжки. Заметив, что они покрылись мурашками, фугитиварии засмеялся. Сдерживаться дальше у Фабиолы не хватило сил; ее отвращение вырвалось наружу.

Подручные Сцеволы собрались вокруг, жадно глядя на происходящее.

Сцевола больше не мог справиться с собой. Он испустил животное рычание и подался вперед. Кончик его члена хищно вытянулся, ища цель.

Фабиола отвернулась, чтобы не видеть его лица. Именно это годами терпела ее мать. Если она справилась с этим, ее дочь справится тоже.

Но эта мысль ее не утешала.

Фабиолу жег стыд. Когда Сцевола кончит, то отдаст ее своим людям, а потом кто-нибудь из них перережет ей горло. Ее тело будет лежать, как мясная туша, вместе с телами других убитых. Попытка спасти юного раба, прибежавшего на ее латифундию, была крайне неосторожным поступком… и все же она ни о чем не жалела. Невмешательство было бы предательством. Предательством всего, ради чего она жила. Рано или поздно Сцевола все равно напал бы на ее имение, разыскивая Брута.

Фугитиварии мертвой хваткой схватил Фабиолу за подбородок и заставил поднять голову. Ее глаза встретились с темными глазами убийцы. От его зловонного дыхания Фабиолу затошнило снова.

— Смотри на меня, когда я тебя трахаю, — пробормотал он и наклонился, чтобы лизнуть ее сосок. — Грязная шлюха…

Наконец Фабиола всхлипнула. Это было намного хуже, чем ей казалось. Она сумела отвернуться еще раз.

И внезапно увидела между ногами обступивших их людей какое-то движение. Никто другой его не заметил. Головорезы, увлеченные сценой изнасилования, по сторонам не смотрели. Изумленная Фабиола увидела вооруженных людей, молча шагавших по улице. На всех были выцветшие, заплатанные военные туники и побитые кольчуги. Грудь некоторых украшали фалеры. Голову каждого прикрывал бронзовый боевой шлем с прикрепленным к нему конским хвостом. Они держали гладиусы, длинные овальные скуты, и приближались плотной стеной. Это явно были легионеры в отставке, люди, умевшие драться. И выглядели они совсем не так, словно собрались к кому-то в гости.

Фабиола открыла рот от изумления. Приняв это за проявление страха, Сцевола засмеялся и приготовился овладеть ею.

Его люди слишком поздно сообразили, что к чему. Тяжелые умбоны с громким стуком врезались в спины ближайших бандитов и сбили их с ног. Затем в дело пошли мечи, вспарывавшие животы и пробивавшие груди. Многие головорезы были убиты в ходе первой атаки, а уцелевших охватила паника; они не могли понять, что происходит. Ветераны воспользовались замешательством противника и молча подались вперед, гоня фугитивариев, как овец на бойню. Именно этим они занимались всю свою жизнь.

Когда оставшиеся в живых негодяи сообразили, что бежать некуда, воздух огласился испуганными криками.

Вожак фугитивариев выругался и отполз от Фабиолы.

Забыв о своей цели, Сцевола пытался натянуть набедренную повязку. Если бы он продолжал лежать на земле, то очень скоро расстался бы с жизнью. Он с трудом поднялся на ноги и включился в схватку.

Фабиола следила за тем, как ветеран расправляется с одним из фугитивариев. Воин сначала пригнулся и направил позолоченный умбон щита в лицо противнику, заставив того поднять голову и оставить шею без защиты. За этим классическим приемом последовал быстрый удар гладиуса. Кровь ручьями потекла по прямому клинку. Фугитиварии умер еще до того, как меч вытащили из его горла. Безжизненное тело рухнуло на землю.

Воспользовавшись передышкой, Фабиола натянула на себя остатки туники и частично прикрыла наготу. Потом она подобрала брошенный меч, готовая сразиться с каждым, кто на нее покусится.

— Хозяйка! Освободи меня!

Удивленная Фабиола обернулась. Связанный Секст лежал в нескольких шагах от нее. Она наклонилась и быстро разрезала веревки.

Раненый раб благодарно кивнул и схватил первое оружие, которое попалось под руку. Им оказался зазубренный боевой топор.

Они обнялись, ожидая конца схватки.

Ждать пришлось недолго. Бандиты, захваченные врасплох и численно уступавшие противнику, не могли оказать серьезного сопротивления. Они привыкли воевать с испуганными, умиравшими с голоду рабами, которых ничего не стоило запугать и одолеть. Некоторые бросили оружие и умоляли о пощаде. Но это только ускорило их смерть. Сцевола, участвовавший в десятках стычек, понял, что игра проиграна. Он круто повернулся, оттолкнул одного из своих людей и пригнулся, готовясь бежать назад, к Форуму. Мятеж еще не кончился, но уцелеть там у него было больше шансов, чем здесь, рядом со своими подручными.

И тут он встретил взгляд Фабиолы.

Время остановилось.

Коренастый фугитиварии выругался. Фабиола сделала то же самое. Уязвленный ее дерзостью, он шагнул вперед, сжимая в руке меч. Но ему преградил дорогу Секст, размахивавший топором.

Сцевола остановился как вкопанный.

— Отправляйся в Гадес! — прошипел он и побежал вверх по улице.

Измученная страхом и нервным напряжением, Фабиола осела на землю. Секст встал рядом; в его единственном глазу горел боевой гнев. Когда последние бандиты упали на землю, ветераны окружили их, и Секст замахивался топором на каждого, кто оказывался рядом.

Фабиола закрыла глаза. Их спасители вполне могли оказаться еще одной группой насильников. Но подходить они не стали. Покончив с противником, ветераны со стуком бросили на землю тяжелые скуты и молча перевели дух. Их грудь ходила ходуном, правые руки были залиты кровью. Убийство — работа утомительная.

Увидев, что ничего не происходит, Фабиола выпрямилась и прижала к себе остатки платья. Небритые мужчины смотрели на нее с восхищением. Молча. Застыв на месте. Она не знала, что делать. И Секст тоже.

Наконец один из окружавших их ветеранов пронзительно свистнул. К изумлению Фабиолы, из переулка появился Секунд, раздвинул круг и подошел к ней.

— Приветствую тебя, госпожа, — с поклоном сказал он.

Фабиола попыталась сохранить невозмутимость.

— Прими мою благодарность, — сказала она, наградив его лучезарной улыбкой.

— Что случилось?

— Мы бежали с Форума, — объяснила Фабиола. — А они ждали нас в засаде. Собирались… Он чуть не… — Слова застряли у нее в горле.

— Теперь тебе ничто не грозит, — пробормотал Секунд, гладя ее по руке.

Она порывисто кивнула, не зная, чего ждать. Казалось, Секунд ей сочувствовал, но далеко не все ветераны смотрели на них дружелюбно.

Секунд с презрением посмотрел на ближайший труп.

— Только подумать, что нам приходится сражаться с таким отребьем…

Он был трижды прав. С незапамятных времен римские воины сражались и умирали за своих соотечественников. А тем временем другие грабили, насиловали и убивали граждан на улицах Рима.

— Ловушка была устроена заранее, — продолжила Фабиола.

Она объяснила нападение Сцеволы и его команды тем, что они с Брутом являются сторонниками Цезаря, но ни словом не обмолвилась о юном беглеце, который стал причиной их встречи. Никто не понял бы, с какой стати ей взбрело в голову заступаться за раба.

— Ну, теперь этот мерзавец далеко, — заверил Секунд, когда Фабиола закончила рассказ. — И вряд ли скоро вернется назад. Большинство его людей убито.

Слегка успокоившись, Фабиола осмотрелась. Как и Форум, улица была завалена трупами. Некоторые бандиты еще оставались в живых, однако это продолжалось недолго. Люди Секунда подходили к ним, умело приканчивали и обшаривали карманы. Видеть это было неприятно, но воины заслужили награду, думала Фабиола.

Встревоженный тем, что творилось на Форуме, Секунд начал звать ветеранов назад.

— Не стоит мешкать, госпожа, — сказал он, увлекая Фабиолу за собой.

Секст, как верный пес, двинулся следом.

— И часто вы так вмешиваетесь? — спросила она.

— Время от времени, — пожал плечами Секунд.

— Но почему? — удивилась Фабиола.

— Госпожа, — засмеялся он, — после десяти лет службы армейская жизнь входит в привычку. Нас тут человек пятьдесят — шестьдесят, мы знаем друг друга и стараемся поддерживать относительный порядок. С тем, что происходит на Форуме, нам не справиться, но тут наших сил хватит. В конце концов, все мы опытные воины. Да и Митре это по душе.

Сбитая с толку Фабиола заморгала.

— Это ваш бог?

— Да, госпожа. Солдатский бог, — пристально посмотрев ей в глаза, ответил Секунд.

Выходит, они с Секстом были обязаны жизнью вовсе не Юпитеру, а какому-то неизвестному божеству… Фабиола была заинтригована.

— Я хотела бы поблагодарить его, — сказала она.

— В митреуме, госпожа? — спросил Секунд. — К несчастью, это невозможно.

Фабиола, не привыкшая к отказам, вспыхнула.

— Почему?

— Ты женщина. А вход в храм разрешен только мужчинам.

— Я… Понятно.

Секунд неловко кашлянул.

— Думаю, здесь небезопасно. — (Со стороны Форума продолжали доноситься звуки битвы.) — Вам позволят переночевать в переднем помещении храма. Завтра станет спокойнее, и мы проводим вас до дома.

— Мой раб пойдет со мной. — Она показала на Секста.

— Конечно, — кивнул Секунд. — Наш лекарь займется его раной.

Было заметно, что кое-кто из ветеранов не в восторге от щедрости Секунда.

— Почему ты помогаешь мне? — спросила Фабиола.

Последовала еще одна смущенная улыбка.

— Ты дала мне аурей. Неужели не помнишь?

Это самое лучшее денежное вложение в моей жизни, подумала Фабиола.

— Странно, что наши пути так быстро сошлись снова, — вслух сказала она.

— Такова воля богов, госпожа, — ответил Секунд.

— Да! — с жаром согласилась она.

Оставив мертвых лежать в пыли, Секунд повел всех по узким и пустым переулкам. Его товарищи разделились; одни шли впереди, другие сзади. Как бы ветераны ни относились к Фабиоле и ее рабу, это не мешало им держать мечи наготове и соблюдать осторожность. Но дорога была свободна. Все люди Клодия и Милона находились на Форуме; доносившегося оттуда шума было достаточно, чтобы простые граждане попрятались по домам, заперли двери, а окна лавок закрыли ставнями. На улицах слышалось журчание фонтанов. Но местные женщины не набирали воду в глиняные сосуды, не стирали белье и не обменивались сплетнями. Не было и беспризорников, продававших губки на палках, пропитанные уксусом. Хлипкие деревянные прилавки, на которых обычно лежали хлеб, керамика, скобяные изделия и простая еда, опустели. Не было видно даже прокаженных, просящих подаяние, и дворняжек, роющихся в помойках. Из окон верхних этажей, наполовину прикрытых ставнями, изредка выглядывало испуганное лицо и тут же пряталось, когда кто-то из отряда поднимал взгляд. Передвигаться по опустевшему городу было непривычно и слегка жутковато. Как правило, в Риме жизнь кипела от рассвета до заката.

Но не сегодня.

Чем дальше от Форума они уходили, тем тише становились звуки сражения.

— Это Палатин?! — с удивлением воскликнула Фабиола.

— А ты думала, что мы квартируем на Авентине или Целии? — лукаво усмехнулся Секунд.

Фабиола вспыхнула: он угадал. Большинство жителей Палатина были богатыми людьми, не чета окружавшим их небритым оборванцам.

— Воины — дух Рима, — гордо сказал Секунд. Остальные одобрительно загудели. — Мы живем в самом сердце этого древнего города.

Фабиола почтительно склонила голову. В самом деле, легионеры сражались и умирали за Республику. Как бы сама Фабиола к ней ни относилась, но уважала ветеранов за храбрость и жертвы, которые они приносили ради своей страны. Достаточно было посмотреть на обрубок правой руки Секунда и множество старых шрамов на лицах и телах ветеранов, чтобы понять это. Они получали раны, проливали кровь, теряли товарищей, а жившие здесь богачи не ударили бы палец о палец, чтобы помочь им.

Наконец они добрались до высокой ровной стены, и Секунд остановился у маленькой двери, укрепленной железными заклепками. Простой кованый молоток и металлическая пластинка вокруг скважины для ключа делали ее похожей на заднюю дверь любого приличного дома в городе. Те римляне, которые могли себе это позволить, предпочитали жить в домах с просторными дворами в середине и постройками по бокам. Снаружи дома выглядели очень скромно, чтобы не привлекать к себе внимания. Но внутри могла царить роскошь — истинная, как у Брута, или показная, как у Гемелла.

Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никого рядом нет, Секунд постучал в дерево костяшками пальцев.

— Кто? — тут же спросили за дверью.

Секунд наклонился и пробормотал несколько слов.

Видимо, ответ был верен. После недолгой паузы засовы отодвинули, и дверь неслышно отошла в сторону на хорошо смазанных петлях. В проеме возникла мощная фигура в красно-коричневой военной тунике, державшая в руке обнаженный гладиус. Судя по коротко остриженным волосам и шраму от правого уха до подбородка, это был еще один отставной легионер.

Узнав Секунда, он вложил меч в ножны и в знак приветствия ударил себя в грудь кулаком правой руки.

Ответив тем же, Секунд прошел в атриум.

Фабиола и Секст вошли следом, за ними — все остальные. При виде двух незнакомцев, одним из которых была женщина, а вторым — тяжело раненный раб, страж прищурился, но не сказал ни слова. Дверь закрылась с тихим щелчком, и в таблинуме стало темно. Единственным источником света здесь были масляные лампы в настенных кольцах, размещенные через равные промежутки. Колеблющийся свет падал на ярко раскрашенные статуи. Самым величественным было изображение божества в плаще, склонившегося над распятым быком. Тени, отбрасываемые фригийским колпаком, скрывали лицо бога, но зажатый в руке кинжал ясно говорил о его намерениях. Как и всем животным в святилищах, огромному быку предстояло стать жертвой.

— Митра, — почтительно объявил Секунд. — Отец.

Его товарищи дружно склонили головы.

Испуганная Фабиола слегка вздрогнула. Хотя они находились в первом из помещений храма, однако энергия чувствовалась здесь сильнее, чем в целлах огромного храма на Капитолийском холме. Если ей повезет и на то будет воля Митры, она сумеет здесь что-нибудь узнать о Ромуле. В отличие от лжи предсказателей и уклончивых ответов, которые давались в храмах, в таком священном месте, как это, действительно могли сказать правду… Фабиола заставила себя вернуться к действительности. Нельзя расслабляться, подумала она. Время молиться настанет позже. Почтительно поклонившись статуе, она показала на зиявшую глазницу Секста и сказала:

— О нем нужно позаботиться.

До сих пор ее раб не произнес ни слова жалобы, но теперь скрежетал зубами. Ярость борьбы утихла, и боль колола его череп тысячами жалящих игл.

Секунд показал налево.

— Валетудинариум там.

— Кому принадлежит этот дом? — спросила Фабиола.

Он сильно отличался от жилищ, которые могли себе позволить большинство горожан.

— Что, здесь лучше, чем в армейских казармах? — засмеялся Секунд. — Госпожа, его хозяином был легат. Один из нас.

— Был? — нахмурилась она.

— Бедняга упал с коня два года назад, — ответил Секунд. — И родни не оставил.

— И вы присвоили себе его собственность?

Впрочем, ничего удивительного в этом не было. В современном ненадежном политическом климате тот, кто действовал уверенно, часто мог не опасаться закона. Именно так годами вели себя Клодий и Милон.

— Госпожа, мы ветераны, а не воры. — Секунд смерил ее суровым взглядом.

— Конечно, — пробормотала Фабиола. — Извини.

— Теперь домус принадлежит Митре, — просто ответил он.

— И вы живете здесь?

— Нам дарована такая привилегия, — ответил Секунд. — Это самое священное место в Риме. Его нужно защищать.

Оставив товарищей у статуи Митры, Секунд повел Фабиолу и Секста по коридору и обогнул то, что должно было быть углом центрального двора. Под ногами у себя они видели простую, но хорошо выложенную мозаику с типично римским рисунком, представлявшим собой концентрические окружности, волны и водовороты. Они миновали множество комнат, которые казались необитаемыми; за открытыми дверьми не было ничего, кроме голых стен и полов.

Наконец Секунд остановился перед комнатой, из которой доносился сильный запах уксуса — главного дезинфицирующего средства, использовавшегося римскими врачами.

— Янус! — крикнул он.

Фабиола подтолкнула Секста вперед и следом за ним вошла в валетудинариум, военный госпиталь. Как ей предстояло выяснить позже, он ничем не отличался от палатки в полевом лагере. Приемную заменял низкий столик, стоявший у двери. На деревянных настенных полках располагались свитки из телячьей кожи, металлические инструменты, глиняные горшки и стеклянные мензурки. На полу стояли открытые сундуки, наполненные свернутыми тюфяками и одеялами. В задней части комнаты находились низкие койки, ни одна из которых не была занята. Рядом с ними — исцарапанный стол, окруженный множеством масляных ламп, стоявших на грубых металлических подставках. С каждой ножки стола свисали толстые веревки; его крышку покрывали темные пятна, похожие на не отмытые до конца следы запекшейся крови.

С кожаной табуретки в углу встал русоволосый узколицый человек в потертой военной тунике, украшенной двумя фалерами, и вежливо поклонился Фабиоле. Как все воины, он носил пояс с кинжалом в ножнах. Человек подошел к ним, негромко цокая подошвами калиг, подбитых гвоздями.

Фабиола учтиво поклонилась ему. Товарищи Секунда могли выглядеть бродягами, но все они вели себя с тихим достоинством.

— Что это? — спросила она, кивком показав на стол.

— Операционная, — спокойно ответил русоволосый лекарь.

При мысли о том, что к этому столу привязывали людей и вскрывали им внутренности, у Фабиолы свело живот.

Янус подвел к столу Секста.

— Стрела? — негромко, но властно спросил он.

— Да, — пробормотал раб, послушно наклоняя голову для осмотра. — Я сам вырвал ее.

Янус неодобрительно цокнул языком и начал прощупывать пустую глазницу, разыскивая другие повреждения. Секунд заметил удивление Фабиолы.

— Когда наконечники выходят наружу, они повреждают плоть. Оставляют рваные и очень опасные раны, — объяснил он. — Раны от ножей и мечей куда чище.

Она сморщилась. Ромул!

— Мы в легионах видели и не такое, — пробормотал Секунд. — Война — дело жестокое.

Тут Фабиола едва не потеряла сознание.

— Что случилось? — заволновался Секунд.

Почему-то Фабиола не смогла скрыть от него правду. Боги дважды свели ее с Секундом за несколько дней; ветеран должен был ее понять.

— Мой брат был в Каррах, — объяснила она.

Секунд смерил ее удивленным взглядом.

— Как это случилось? Разве он принадлежал Крассу?

Конечно, он знал ее прошлое. Знал, что она была рабыней. Фабиола тревожно покосилась на Януса и Секста, но те были заняты своим делом и ничего не слышали. Лекарь уложил раба на стол и начал смывать с его лица кровь влажной тряпкой.

— Нет. Он сбежал из Лудус магнус и вступил в армию.

— Раб служил в легионе? — рявкнул Секунд. — Это запрещено под страхом смертной казни!

Но Ромула не разоблачили и не казнили, подумала Фабиола. Брат был не глупее ее. Он наверняка нашел какой-то выход.

— Он был с галлом, — продолжила она. — Гладиатором-чемпионом.

— Понятно, — задумчиво ответил ветеран. — Если так, они могли вступить в когорту наемников. Там требования ниже.

— Ромул был храбрым! — обиженная его словами, огрызнулась Фабиола. — И мог утереть нос любому легионеру!

— Я поторопился с выводами, — покраснев, ответил Секунд. — Если этот мальчик похож на тебя, то у него должно быть львиное сердце.

Но Фабиола не успокоилась.

— Посмотри! — Она показала на Секста. — Он раб. Но защищал меня даже тогда, когда его тяжело ранили. И то же делали остальные, пока их не убили.

Секунд поднял руки, показывая, что сдается.

— Я имел в виду не это. — Он посмотрел ей в глаза. — Рабам позволено почитать Митру. Вместе с нами. Как равным.

Тут уже смутилась Фабиола. Секунд оказался непохожим на большинство граждан Рима, которые относились к рабам как к животным. Даже после манумиссии мало что менялось; она привыкла к высокомерным взглядам аристократов, знавших о ее прошлом. Фабиола от души надеялась, что ее дети — если их ей даруют боги — не будут страдать от того же унижения.

— Что ты имеешь в виду?

— Основные догматы нашей религии — правда, честь и смелость. Этими качествами может обладать каждый — и консул, и простой раб. Для Митры все мы — братья.

Мысль была чуждая и невероятная; Фабиола никогда такого прежде не слышала, но ей это очень понравилось. В Риме рабам позволяли почитать богов, но признать их равными себе для хозяев было немыслимо. Место рабов в обществе оставалось прежним — на самом дне. Единственными, кто мог попытаться изменить положение, были жрецы. Но сытые и холеные священнослужители городских храмов были всего лишь устами государства: они никогда не высказывали подобных идей. Ведь это грозило нарушением статус-кво — порядка, позволявшего десяткам тысяч аристократов и простых горожан править сотнями тысяч рабов. Неужели бог — солдатский бог — может видеть то, что скрыто за обликом раба? Поразительно…

Фабиола подняла голову и посмотрела в глаза Секунду.

— А женщины? — спросила она. — Им можно почитать Митру?

— Нет, — ответил он. — Это не разрешается.

— Почему?

От ее дерзости у Секунда напряглась челюсть.

— Мы солдаты. А женщины — нет.

— Я сегодня дралась! — пылко заявила Фабиола.

— Это не то же самое, госпожа, — бросил он. — Так что не требуй от нашего гостеприимства слишком многого.