Глава 12

Аврелия смотрела на себя в бронзовое зеркало. У нее был превосходный цвет лица, и ничто не указывало на смятение, царившее в ее душе. Даже волосы, после того, как их расчесала Элира, приобрели великолепный блеск. Казалось, тело решило вести себя вопреки чувствам девушки, которая страдала от тоски и одиночества. Могла существовать и другая причина, объяснявшая происходящее, но она гнала от себя подозрения. Ей хотелось полностью погрузиться в одиночество, и в этом не было ничего удивительного. Новый дом Аврелии находился за городом, ее окружали незнакомые рабы.

Мать Луция давно уехала, а отец оказался сварливым стариком, интересовавшимся лишь управлением своими владениями. Луций, к которому она теперь относилась настороженно, тоже часто отсутствовал – интересы семьи и политические интриги вынуждали его большую часть времени проводить в Капуе. А когда он возвращался, то в основном разговаривал с отцом. Или уезжал на фермы. Они спали вместе, но их общение было скорее физическим, чем словесным. Аврелия не знала, почему так получалось. Наверное, потому, что теперь они стали мужем и женой и так устроена семейная жизнь. Он хотел только получить ребенка, ничего больше. И хотя Аврелия не любила Луция, ей не хватало внимания, которое он уделял ей прежде. Возможно, она могла изменить его отношение, но еще не была готова поделиться с ним своим секретом.

Изредка Аврелия получала холодные письма от матери, что немного улучшало ее настроение. Отец жив; он служит в легионе, который продолжает преследовать Ганнибала; от Квинта больше никаких известий не было; закончился сбор урожая оливок, и на ферме шла успешная подготовка к зиме. Вражеские войска больше не появлялись в Кампании, что позволило Атии вернуться домой вместе с Агесандром и рабами. Никаких известий от Фанеса, из чего Аврелия сделала вывод, что Атия сумела сделать очередные выплаты. Если бы не Элира, оставшаяся с нею после свадьбы, ее одиночество стало бы невыносимым.

Несмотря на то, что Аврелия была достаточно откровенна с иллирийкой, она не делилась с ней своими самыми сокровенными тайнами. Взгляд молодой женщины переместился – теперь она наблюдала за профилем Элиры, которая уверенными движениями расчесывала ее волосы, спутавшиеся после сна. Аврелия решила, что пора поговорить с Элирой, иначе та сама догадается. Больше она уже не сможет скрывать свою беременность. Сначала Аврелия сомневалась. Луций много раз занимался с нею любовью, но она почему-то была уверена, что его семя не прорастет. Она лишь выдавала желаемое за действительное. Второй месяц прошел без обычного кровотечения, и ее уверенность сменила тревога. В последние дни она стала чувствовать какое-то напряжение в животе, а по утрам ее немного тошнило. Все сомнения исчезли. Очень скоро изменения в фигуре будет невозможно скрыть, в особенности в те моменты, когда она принимает ванну. «Скоро, – подумала Аврелия. – Скоро я должна буду все рассказать Элире. И Луцию». Или можно что-то предпринять… От одной только мысли об этом она почувствовала вину, однако постоянно возвращалась к предательской идее. Аврелия не хотела причинить вред ребенку; она думала избавиться от него только потому, что еще не смирилась окончательно со своим новым положением. Она не могла признать, что является женой Луция.

Теперь женщина начала подслушивать разговоры болтавших на кухне рабов, которые обсуждали способы избавления от нежелательной беременности. Они использовали руту, но Аврелия не знала, где ее найти и какую дозу следует принять. В переулках Капуи жила старая женщина, продававшая травы и настойки, но у Аврелии не было никаких поводов отправиться в город. Ее долг состоял в том, чтобы оставаться в поместье, если только Луций не возьмет ее с собой. Прекрати, приказала она себе. Ее беременность не являлась результатом насилия или дурного обращения, и не было причин от нее избавляться. Не говоря уже о том, что это очень опасно. Однажды мать рассказала ей о рабыне, попытавшейся избавиться от беременности, – та умерла от кровотечения.

К тому же, если она потеряет ребенка, ей придется снова забеременеть. Таким будет желание Луция – да и всех остальных. Она должна как можно скорее обеспечить семью мальчиком-наследником. Аврелия вспомнила слова матери. Если она выносит ребенка, а еще лучше – родит двоих или троих, ее существование станет намного проще. Луций оставит ее в покое, и жизнь наполнится радостью – она будет иметь собственную семью. И, если Фортуна ей улыбнется, даже сможет завести любовника, который будет относиться к ней не как к племенной кобыле, а как к женщине. Так что бездействие представлялось Аврелии лучшим выбором.

Перед ее мысленным взором возник Ганнон, но она безжалостно прогнала его образ прочь. Горькая правда в том, что она больше никогда его не увидит и они не смогут провести жизнь вместе; значит, она должна принять свою судьбу. В противном случае ей предстоят бесконечные мучения, а мгновениями счастья будут лишь воспоминания… нет, это верный путь к безумию.

Значит, только к лучшему, что она ждет ребенка, теперь это часть ее работы. Аврелия незаметно потрогала рукой живот, и ее вдруг охватило возбуждение – и радость. Ей все еще не казалось возможным, что у нее внутри может расти новая жизнь. «Я выношу ребенка, – сказала себе Аврелия. – И он будет принадлежать не только Луцию, но и мне. И я стану любить и лелеять его, будь то мальчик или девочка. Таково мое назначение в жизни». Принятое решение порадовало Аврелию, потому что она приняла его сама – а ведь в ее жизни от нее зависело совсем мало.

– Ты выглядишь счастливой, госпожа, – сказала Элира.

Удивленная Аврелия постаралась сделать равнодушное лицо.

– В самом деле?

Иллирийка посмотрела на нее в зеркало.

– Да. Мне показалось, что я заметила на твоих губах улыбку, а боги знают – теперь такое случается редко.

Аврелия попыталась придумать какую-нибудь разумную ложь.

– Мне нравится, как ты расчесываешь мне волосы. И они прекрасно выглядят.

– Но обычно ты не улыбаешься, когда я это делаю.

– А сегодня я получаю удовольствие, – заявила Аврелия тоном, не терпящим возражений.

Элира приподняла брови, но промолчала.

Молодая госпожа собралась рассказать обо всем иллирийке, но тут же передумала. Слишком открытое это было место – возле ее супружеской спальни, рядом с внутренним двориком. После свадьбы Аврелия стала больше заниматься своей внешностью, а для этого требовался яркий свет, вот почему она сидела здесь на стуле. Она привыкла к взглядам рабов, а они – к ее ритуалу. Большинство даже не смотрели в ее сторону, когда проходили мимо, выполняя свои обязанности, но из этого еще не следовало, что они не станут подслушивать. Аврелия решила поговорить с Элирой позже, когда они отправятся на ежедневную прогулку к реке.

Молодая женщина так глубоко погрузилась в свои мысли, что не обратила внимания на Статилия, худого управляющего, который остановился в дверях таблинума. И только после того, как он вежливо кашлянул, подняла голову.

– Да?

– Госпожа, прибыла твоя мать.

Аврелия заморгала.

– Моя мать? – глупо переспросила она.

– Совершенно верно. – Управляющий кивнул с важным видом. – Она нанесла нам визит. Я уже послал раба, чтобы тот сообщил хозяину. – Он посмотрел на открытые двери таблинума. – Я предложил ей комнату, где она могла бы переодеться и освежиться, но твоя мать отказалась.

Все еще не до конца понимая, что происходит, Аврелия жестом показала Элире, что ей следует остановиться. Через мгновение появилась Атия. За нею поспешно шагал ее раб.

– Мама. – Хотя во время последней встречи между ними возникла неловкость, Аврелия почувствовала, что ее переполняет нежность, и она с трудом преодолела желание подбежать к Атии. Так мог бы поступить лишь ребенок. Поэтому она встала и чинно подошла к матери. – Какой сюрприз! Я так рада!

Губы Атии растянулись в улыбке, но глаза остались холодными, когда они расцеловались.

Аврелия вздрогнула. Что-то случилось.

– Ты получила известия от отца или Квинта? С ними все в порядке?

– Думаю, да. С тех пор как я писала тебе в последний раз, от них не было новых известий. – Атия поплотнее закуталась в накинутый на плечи темно-зеленый шерстяной платок. – Здесь так холодно… Как ты можешь сидеть под открытым небом в одном платье?

– Тут больше света, – объяснила Аврелия, пытаясь понять, что происходит. Зачем ее мать приехала? – Пойдем. В одной из комнат для приемов у нас подогретый пол. – Она повернулась к Элире: – Принеси теплого вина. – И к Статилию: – Позаботься о достойном обеде.

Комната для гостей была прекрасно обставлена, и все вокруг говорило о богатстве: стены, выкрашенные в красный цвет и расписанные сценами из мифов: Эней в первый раз встречает Дидону; Ромул и Рем сосут молоко волчицы. Туалетные столики из лиственных пород дерева, удобные диваны и стол из красного дерева, столешницу которого украшала изысканная резьба. С потолка свисала серебряная люстра. Аврелия ничего не замечала. Как только они оказались в комнате, она закрыла дверь. Лицо матери оставалось холодным, что вызвало у девушки тревогу.

– Я всегда рада тебя видеть, мама, но твой визит для меня – полнейшая неожиданность. Почему ты никого не прислала, чтобы меня предупредить?

– У меня не было времени. Да и как ты можешь что-то понимать, ведь ты живешь далеко от города… Дело в Фанесе.

Кровь прилила к лицу Аврелии, и ей пришлось опереться о стену, чтобы сохранить равновесие.

– Ты в порядке, дитя? – Атия тут же оказалась рядом, мигом превратившись в ее мать.

– Д-да, я в порядке. Ты что-то говорила о Фанесе…

– Я не упоминала об этом куске дерьма в письмах, потому что не видела в этом смысла. Каким-то образом мне удавалось с ним расплачиваться. И мы не встречались, что меня вполне устраивало… – Атия глубоко вздохнула и вдруг показалась Аврелии постаревшей и уязвимой.

Молодая женщина коснулась руки матери.

– Пожалуйста, продолжай.

– На прошлой неделе я отправилась в Капую, чтобы кое-что купить. Как всегда, я остановилась у Марциала. Должно быть, у Фанеса повсюду шпионы, потому что он нанес мне визит уже на следующий день. И рассказал диковинную историю – якобы в храме на него кто-то напал. – Рот Аврелии широко открылся, но ледяной взгляд матери заставил промолчать. – Когда Фанес молился, кто-то подошел к нему сзади с ножом. Однако это не было ограблением. Ему сказали, что он должен забыть о наших долгах.

– Только о наших? И речь не шла о других?

– Он упомянул только нашу семью.

Аврелией овладело недоумение.

– Но кто мог на него напасть?

– Я полагала, у тебя есть ответ на этот вопрос.

«Ганнон? – подумала Аврелия. – Нет, не может быть…»

– Агесандр?

– Нет. Он был на ферме. Все рабы готовы это подтвердить.

– Гай?

– Он бы никогда так не поступил! К тому же Гай покинул город вместе с армией. Фанес сказал, что это был раб. Они начали бороться. Ростовщику удалось сорвать с его шеи шарф, после чего несчастный сбежал. И на его шее была выжжена буква «Б». Мне известен только один раб, способный так поступить. Но, насколько мне известно, у Ганнона нет такой отметки. – Атия вгляделась в лицо Аврелии.

Однако той удалось сохранить невозмутимость.

– Нет, у него такой отметки нет. И как это мог быть он? – воскликнула Аврелия, чувствуя, как боль сжимает ее сердце.

– Я не знаю, дитя. Армия Ганнибала в то время находилась совсем недалеко, – резко ответила Атия. – И какой другой раб мог напасть на Фанеса, чтобы защитить нас?

– Понятия не имею. – «Наверное, это был Ганнон, – подумала Аврелия. – Никто другой не способен на такой поступок». Ее сердце замерло от радости, а в голове появилась безумная мысль отправиться в Капую, чтобы отыскать Ганнона. Однако несчастное выражение лица матери быстро развеяло ее радость. – Что еще сказал Фанес?

– Что не позволит себя запугивать. Фанес рассмеялся и сказал, что его телохранители с легкостью разберутся с каким-то там беглым рабом. После чего он удвоил платежи и сказал, что больше не допустит никаких задержек. Когда я начала протестовать, он помахал у меня перед носом долговым соглашением. Мы пропустили так много месячных платежей, что он может требовать с нас любые суммы.

– Но ты не можешь столько заплатить! – с ужасом вскричала Аврелия.

– У меня было три дня на то, чтобы найти деньги, – тяжело вздохнула Атия. – И мне ничего не оставалось, как продать часть поместья.

– Нет!

– У меня не было выбора, дитя. Или так, или Фанес отправится в суд и получит все наши владения. Но и в этом случае я не смогу заплатить деньги в следующий раз, не продав еще один кусок земли. Я написала твоему отцу, но сомневаюсь, что тот сможет чем-то помочь. Как и Марциал. Он едва не разорился сам, когда дал нам денег взаймы.

Перед Аврелией разверзлась бездна отчаяния.

«Что ты наделал, Ганнон? – мысленно воскликнула она. – Вместо того, чтобы помочь, ты только все испортил!»

– Что ты собираешься делать?

Атия беспомощно пожала плечами.

– Продавать ферму по частям. Я постараюсь получить наилучшую цену, хотя сейчас не так много желающих купить землю. Возможно, мне удастся сохранить хотя бы часть наших владений до тех пор, когда твой отец сможет расплатиться с Фанесом.

– Но должен же быть другой выход!

– Мы можем молиться, – ответила Атия. – Молиться о том, чтобы молния ударила в этого подлого ублюдка, прежде чем мы будем разорены. Могу поклясться, он способен высосать последнюю каплю крови из трупа.

– Я могу поговорить с Луцием, – повинуясь импульсу, предложила Аврелия.

– Я не стану даже слушать тебя. Позорно уже одно то, что наша семья разорена. Просить о помощи недостойно.

– Но это определенно лучше, чем потерять ферму?

– Нет, ты ошибаешься. Твой отец завоюет славу и сможет восстановить наше состояние.

– Откуда ты можешь знать? А если его убьют? Что тогда будет с тобой? – Аврелия ожидала, что мать отвесит ей пощечину, но Атия выглядела так, словно ударили ее. Только сейчас Аврелия поняла, за каким хрупким фасадом пряталась ее мать от мира и как легко живется ей самой, ведь ее муж не ушел на войну. – Я сожалею, – прошептала она. – Мне не следовало это говорить.

– Да, не следовало. – У Атии дрожал голос. – Боги защитят Фабриция, как защищали прежде. И Квинта. Я в это верю.

– Как и я, – сказала Аврелия, стараясь, чтобы ее голос прозвучал уверенно.

Она могла помочь отцу и брату только молитвами, но с Фанесом надо что-то сделать. В ее сознании появились первые ростки дерзкого плана. Атия не может помешать ей обратиться к Луцию за помощью. Да и момент наступил подходящий. Луций очень обрадуется, когда она расскажет ему о беременности. Возможно, он будет настолько счастлив, что согласится оказать давление на ростовщика? Аврелия не знала наверняка, но решила, что должна предпринять какие-то шаги, чтобы защитить свою семью. «Как жаль, что Ганнон не убил Фанеса», – яростно подумала она. Однако убийство ростовщика грозило бы ему смертельной опасностью. Несмотря на тяжелые последствия его действий, Аврелия ликовала, что Ганнон сумел сбежать. «О, боги, сохраните ему жизнь!» – взмолилась она.

Появилась Элира и принесла вина. Как только она его разлила, Аврелия сразу ее отпустила. Кому, как не матери, рассказать о беременности? Молодая женщина знала, что настроение у Атии сразу поднимется.

– У меня для тебя хорошая новость, – сказала Аврелия, внезапно почувствовав смущение. – Хорошая новость, для разнообразия.

– У тебя будет ребенок! – моментально сообразила Атия.

– Как ты догадалась? – поразилась Аврелия.

– Материнская интуиция, – наконец-то Атия тепло улыбнулась дочери. – Сколько месяцев у тебя задержка?

– Думаю, два.

– Значит, самое начало. Тебе следует быть осторожной. Очень многое может произойти в первые три или четыре месяца. Женщины часто теряют ребенка в этот период. – На лице Аврелии появился страх, и Атия взяла ее за руку. – Мы будем просить богов и богинь, чтобы они тебя оберегали! Ты сообщила замечательную новость, дитя мое. А Луций знает?

– Пока нет.

– Когда ты собираешься ему рассказать?

– Скоро. А сейчас я хочу, чтобы это оставалось нашим секретом, – сказала Аврелия и подмигнула матери.

Она поговорит с мужем только после того, как ее мать уедет. Более того, дождется момента, когда они с Луцием окажутся в постели. Может быть, Элира даст ей совет, как доставить ему удовольствие? Щеки Аврелии порозовели от неприличных мыслей, но решимость не ослабела. Она сказала себе, что сделает все, чтобы помочь своей семье. Аврелия не знала деталей, но не раз слышала, как разговаривали и смеялись Квинт и Гай, и понимала, что родить ребенка Луцию – не единственный способ доставить ему удовольствие. Оставалось надеяться, что ее неожиданная готовность не вызовет у него подозрений.

Прошло меньше недели, когда у Аврелии появилась подходящая возможность. Атия прожила в гостях всего несколько дней, а потом сказала, что ей необходимо вернуться в поместье. Однако за это время их отношения заметно улучшились, и в результате прощание получилось теплым. Еще через день Луций возвратился из Неаполя и привез Аврелии редкий подарок – золотое ожерелье, украшенное рубинами. Подарок ей очень понравился, в особенности из-за того, что он давал возможность соблазнить мужа в знак благодарности. Настроение Луция сразу улучшилось от такого сердечного приема, она устроила для него роскошный обед, после которого увлекла в постель. Когда они оказались в спальне, Аврелии очень пригодилось мужество, которое у нее появилось после того, как она выпила за обедом кубок вина. Когда Луций попытался овладеть ею сверху, как обычно, она ловко повернулась и уложила его на спину. Прежде чем он успел что-то сказать, Аврелия начала целовать его грудь и живот, а ее руки заскользили по бедрам и паху. Он удивился еще больше, когда ее рот оказался внизу, там, где не бывал никогда. Однако Луций не стал ее останавливать. Когда с губ Луция начали слетать тихие стоны, а пальцы сдавили плечи Аврелии, она поняла, что совет Элиры был очень удачным.

Потом Луций ее обнял, что само по себе бывало очень редко. Аврелия прижалась к нему, обрадованная тем, что ей удалось доставить мужу удовольствие. Однако она совершенно сознательно помалкивала.

– Какая замечательная встреча, – пробормотал он.

– Я скучала по тебе.

– Очевидно, – насмешливо сказал он.

Наступило молчание, но никогда прежде оно не было таким уютным. Луций нежно гладил ее волосы, чего тоже не делал раньше. «Быть может, – подумала Аврелия, – пришло время рассказать ему о беременности». Но успех придал ей смелости, и она решила последовать еще одному совету Элиры. Через некоторое время ее рука вновь скользнула вниз. После нескольких прикосновений она почувствовала, как Луций снова напрягся.

– Боги, сегодня ты полна желания!

Аврелию охватила паника, но она продолжала работать пальцами.

– Я скучала по тебе. Ведь это разрешено, муж мой? И мне понравилось новое ожерелье. К тому же мое поведение тебя вдохновило, муж мой.

Он рассмеялся, лег на спину и закрыл глаза. Именно такой возможности Аврелия и ждала. Если бы Луций смотрел на нее, ей было бы гораздо труднее взобраться на него и позволить войти в себя. Однако в тот момент, когда она это сделала, его глаза открылись.

– Что ты делаешь?

Вместо ответа Аврелия начала двигать бедрами, как ей посоветовала Элира. К ее удивлению, ей самой это очень понравилось – больше, чем все, что она когда-либо делала раньше. Ее удовольствие только усилилось, когда она представила, что смотрит на Ганнона. На мгновение Аврелия почувствовала укол вины, но ощущения были такими невероятными, что она сумела выбросить все мысли из головы.

– Аврелия?..

– Я пытаюсь доставить тебе удовольствие, – прошептала она. – Или мне остановиться?

В ответ Луций лишь тихонько застонал.

– Нет, – кажется, он произнес именно это слово.

Аврелия почувствовала уверенность и нашла нужный ритм; она раскачивалась взад и вперед, а Луций извивался под нею от удовольствия. Когда его руки коснулись ее ягодиц, она позволила ему выбирать скорость совместных движений.

Довольно скоро Луций закончил. На этот раз все произошло намного более шумно, чем обычно. Аврелия ощутила глубокое удовлетворение, когда скатилась с него, ведь она сама получила удовольствие. Но насколько оно было бы сильнее, если бы на месте Луция оказался Ганнон…

– Где ты этому научилась? – спросил он, врываясь в ее фантазии.

– Моя мать дала мне кое-какие советы, – солгала Аврелия, понимая, что Луций никогда не осмелится заговорить об этом с Атией.

Луций сонно улыбнулся.

– Тогда я у нее в долгу.

– А я в долгу у тебя.

Он приподнял брови.

– Почему?

Она положила подбородок ему на грудь и посмотрела в глаза.

– Ты будешь отцом.

Луций недоуменно посмотрел на нее, а в следующее мгновение в его глазах запылала неукротимая радость.

– Ты беременна?

Аврелия кивнула и удовлетворенно улыбнулась.

– Всего два месяца, но я подумала, что тебе следует знать.

– Да славятся Церера и Теллус – какая замечательная новость!

Аврелия рассмеялась, когда он коснулся ее живота.

– Пока я ничего не чувствую.

– Но тогда как ты можешь быть уверена?

– Я пропустила два цикла. К тому же женщины знают такие вещи.

– Ты рассказала матери, когда она была здесь?

– Конечно, но, кроме нее, об этом знаешь только ты.

Он прижал ее к себе, но тут же отстранился, опасаясь причинить ей вред. Однако Аврелия снова прижалась к нему.

– Ты не можешь причинить вред ребенку!

Он глупо и робко улыбнулся, и его лицо вдруг стало очень юным.

– Давай не будем никому ничего рассказывать до тех пор, пока не станет заметно. Пусть это будет нашей тайной.

И Луций погрузился в лирическое настроение, стал говорить, каким гордым отцом он будет, перебирал мужские имена и рассказывал про игры, которым научит сына.

Аврелия периодически присоединялась к нему, во всем соглашаясь. Она вознесла безмолвную молитву богам, чтобы у нее родился мальчик. Второй ребенок может быть девочкой. Но первый – и на то было множество причин – должен быть мальчиком. Когда Луций замолчал, она поцеловала его в губы.

– Ты будешь отличным отцом.

– А ты подаришь мне сильного сына!

«Что же, нужно ковать железо, пока горячо», – подумала Аврелия.

– Как жаль, что моя мать не смогла в полной мере насладиться замечательной новостью…

– Я не понимаю. Ведь ее визит прошел успешно, разве нет?

– Да, так и есть. – И Аврелия смолкла.

– Тогда в чем дело? Она больна? Или получила дурные вести о твоем отце и брате?

– Нет, дело не в этом.

– Расскажи мне, – приказал муж, но его голос сохранял нежность.

«Помоги мне, Фортуна», – мысленно взмолилась Аврелия.

– Это не имеет к тебе отношения. Так, семейная проблема…

Аврелия отвела взгляд в сторону, но, когда он взял ее за подбородок и повернул голову к себе, в душе у нее затеплилась надежда.

– Ты можешь мне рассказать.

И она поведала Луцию свою грустную историю. Как отец занял деньги у Фанеса после нескольких неурожайных лет, как регулярно все выплачивал, пока не отправился на войну. Ее мать оказалась в очень трудном положении. Угрозы Фанеса, увеличение процентов, помощь Марциала… Аврелия не стала говорить о нападении на ростовщика – она совсем не хотела втягивать в эту историю Ганнона, – просто рассказала, что в последние дни Фанес еще больше ужесточил сроки выплаты денег, и теперь ее матери придется продавать ферму по частям.

– Мне очень жаль, – дрожащим голосом сказала она. – Я не должна была тебе рассказывать. Мать и отец будут недовольны, когда узнают об этом.

– Я никому не скажу ни слова, – обещал Луций. – Если речь идет о деньгах, я могу одолжить…

– Спасибо, но нет. Они слишком горды, чтобы принять от тебя хотя бы драхму. Марциал практически заставил маму взять деньги, но наши семьи дружат тридцать лет.

Больше Аврелия ничего не стала говорить. Она молилась, чтобы Луций сам догадался, что ему следует оказать давление на Фанеса, и считал бы это своей идеей. Прошло довольно много времени. Ее сердце билось в груди все сильнее, и Аврелия начала беспокоиться, что Луций почувствует ее волнение.

– Ты говоришь, его зовут Фанес?

– Верно.

– И он живет в Капуе?

– Да.

– Я позабочусь о том, чтобы ему нанесли визит. И убедили иначе взглянуть на проблему долгов вашей семьи. – Аврелия посмотрела на него, и Луций улыбнулся. – Ничего противозаконного. Просто этот пес должен будет существенно уменьшить размер ежемесячных платежей, чтобы твоя мать могла с ними справиться. Идет война, многие испытывают трудности. Как только твой отец вернется, он наверняка получит от Сената награду, и все проблемы благополучно разрешатся.

– И ты сделаешь это для меня?

– Конечно! Ты же родишь мне сына. Кроме того, это совсем не сложно.

В глазах Аврелии появились искренние слезы радости.

– Спасибо тебе, – прошептала она.

– Завтра я отправлю в Капую раба с письмом. В городе есть люди, которые решат эту проблему для меня. Считай, что дело сделано.

Аврелия поцеловала его с искренним чувством, но когда ее рука стала спускаться вниз по его груди, Луций ее остановил.

– Мужчине необходим отдых! Разбуди меня утром, и я с радостью тебе отвечу.

Довольная тем, что сделала достаточно, Аврелия расслабилась в его объятиях. «Луций – хороший муж», – подумала она. И в первый раз у нее промелькнула мысль о том, что они могут быть счастливы вместе. Однако это не помешало ей снова подумать о Ганноне. Аврелия продолжала представлять себе, что рядом с ней лежит он, а не Луций. После всего, что произошло между ней и Луцием, ее воображение вышло из-под контроля. Соблазн ослабить напряжение, возникшее в нижней части живота, стал слишком большим. Она осторожно выбралась из объятий Луция и отодвинулась на свою сторону кровати. Муж пошевелился, но не проснулся. Аврелия улеглась на спину, закрыла глаза и представила себе обнаженного Ганнона. Ее рука скользнула вниз, ощутила влажность между ног и начала двигаться.

Когда Аврелия достигла пика наслаждения, она не почувствовала угрызений совести.

День выдался ветреным и холодным, и солнце скрылось за серыми тучами. Они с самого рассвета клубились, меняли форму и заполняли небо от одного края горизонта до другого. Ночью началась буря, и пока не было никаких признаков, что она закончится. Римские войска уже привыкли к такой погоде. На Адриатике, в этой части Италии, в середине зимы подобные бури случались регулярно. Лагерь находился довольно высоко в горах, что только ухудшало ситуацию. Порывы ветра трепали палатки – веревки то туго натягивались, то обвисали, – и не вызывало сомнений, что к концу дня многие из них придется устанавливать заново.

При такой погоде снаружи оставались только те солдаты, кому выпало стоять в карауле. Часовые на земляных валах большого лагеря прятались за деревянными парапетами, так что виднелись только их головы. Лишь изредка появлялся какой-нибудь посланец или солдат, погонявший мулов, которые возвращались со скудных пастбищ. Группы несчастных легионеров, наказанных за какие-то провинности, на открытой территории лагеря метали дротики или проводили тренировочные схватки с деревянными мечами и щитами. За ними наблюдали их офицеры, в толстых шерстяных плащах и с мрачными лицами.

В расположении манипул Коракса и Пуллона все было спокойно. Солдаты прятались в палатках и выходили наружу, только чтобы облегчиться или принести дрова для жаровен, добытых для палаток самыми расторопными легионерами. Как и его товарищи, Квинт не стоял в карауле – вчера вечером они вернулись после двухдневного патрулирования. Он лежал в палатке вместе с девятью другими солдатами. Будучи командиром, юноша занимал самое лучшее место возле маленькой жаровни, стоявшей на трех ножках. Кроме того, у него имелось несколько овечьих шкур, которые он положил на койку: часть Квинт выменял, другие выиграл в кости, а какие-то просто украл. Они провели в лагере уже три месяца, стычки с карфагенскими солдатами происходили редко, а потому приоритеты в жизни слегка поменялись. Теперь они старались обеспечить себе сносное существование в палатке холодной сырой зимой. Дров и постельных принадлежностей всегда не хватало – как и пищи, согревавшей солдата изнутри. Самым большим спросом пользовались вино и сыр.

Квинт очень скоро обнаружил, что Север, бывший любовник Рутила, – врожденный добытчик. И не имело значения, в чем они нуждались; Север умел отыскать все, что угодно. Квинт быстро научился закрывать глаза на мелкое воровство своих солдат. Причина была предельно проста: этим занимались все обитатели лагеря; хитрость состояла в том, чтобы тебя никто не поймал. Помогало еще и то, что опытный центурион Коракс «не замечал» того, что творилось вокруг. В начале зимы он сделал заявление: всякий, кто будет пойман на воровстве у своей манипулы или ближайших соседей, получит тридцать плетей. Из чего следовало, что на имущество, находящееся в дальних частях лагеря или за его пределами, можно охотиться.

На обед у них сегодня была мясная похлебка: лучшая трапеза за последние несколько дней. Наслаждаясь теплом шкур, Квинт лежал на спине и лениво прислушивался к болтовне солдат. Впервые за очень долгое время ему не хотелось думать о Рутиле. Он тратил все свободное время после сражения за перевал, обдумывая, как отомстить Мацерио. Проблема состояла в том, что при отсутствии сражений сделать это было сложно. В лагере все жили в невероятной тесноте; даже помочиться в одиночестве не удавалось. Разобраться с Мацерио он мог только в разгар схватки с врагом, когда бóльшая часть солдат не видит, что происходит в пяти шагах от них. Однако с началом зимы серьезные военные действия прекратились. И так будет до тех пор, пока не наступят весна и хорошая погода. «Рано или поздно я доберусь до этого ублюдка, – подумал Квинт. – Так или иначе. А до тех пор пусть расслабится, чувствуя себя в безопасности среди своих товарищей».

Чтобы отвлечься от печальных мыслей, Квинт стал прислушиваться к тому, что происходило вокруг. Пятеро солдат играли в кости, сопровождая каждый бросок громкими криками и обмениваясь грязными шутками, многие из которых касались непристойных звуков, издаваемых одним из них. Север что-то шепотом обсуждал с двумя приятелями – не вызывало сомнений, что они собирались что-то украсть. Последний солдат дремал. «В такие моменты, – подумал Квинт, – жизнь кажется вполне сносной».

– Креспо! – послышался голос снаружи.

Квинт мысленно выругался, но не ответил.

– Креспо! Тебя зовет Коракс. Прямо сейчас.

Требование было необычным, но почему за ним послали Мацерио? Квинт стряхнул сон и сел, охваченный подозрениями. Солдаты удивленно смотрели на него.

– И не нужно на меня пялиться! – рявкнул он. – Пусть кто-нибудь откроет палатку. – Потом Квинт прорычал, обращаясь к Мацерио: – Я иду.

Он быстро пристегнул пояс с мечом и надел шлем. Накинув плащ, переступил через лежащие тела и остановился у выхода из палатки. Осторожность заставила его немного помедлить. Неужели Мацерио способен убить его при дневном свете, на глазах у десятки? Конечно, нет. Квинт почувствовал, что солдаты смотрят на него, и решительно шагнул к выходу. Сейчас Мацерио не представлял для него опасности, и ему не следовало показывать свои сомнения.

– Проклятье, где ты застрял? – презрительно спросил Мацерио.

– Я здесь, – проворчал Квинт, выходя из палатки и демонстративно положив руку на рукоять меча.

Мацерио насмешливо на него посмотрел. Он был также в шерстяном плаще, но без оружия. Квинт покраснел, но не стал убирать руку. Он не забыл, что случилось с Рутилом. Юноша быстро огляделся по сторонам. Рядом с палаткой никого не было. Он слегка расслабился и бросил мрачный взгляд на Мацерио.

– Ты кого-то ищешь?

– Да пошел ты, Мацерио… Ты знаешь, что я делаю и почему, – почти дружелюбно сказал Квинт. – Чего хочет Коракс?

– Понятия не имею. Я возвращался из отхожего места, когда он увидел меня и сказал, чтобы я привел тебя к нему в шатер.

Квинт проворчал что-то неразборчивое, не желая показывать свое удивление. Мацерио молчал, и разговор на этом закончился. Они вместе прошли мимо палаток гастатов. Квинт удивился еще больше, когда увидел, что Коракс ждет его у входа в свою палатку. На его лице блуждала таинственная улыбка.

– Креспо. Мацерио.

Оба вытянулись.

– Командир! – рявкнули они одновременно.

– Наверное, вы удивлены, что я вызвал вас обоих в такой отвратительный день – ведь вы только что вернулись из патрулирования. – Улыбка Коракса стала еще шире. – Конечно, вы достаточно умны, чтобы не высказывать свои сомнения вслух. Что же, у меня для вас небольшой сюрприз. Заходите. – И он знаком показал, чтобы они вошли в палатку.

На время забыв о вражде, Квинт и Мацерио недоуменно переглянулись. Никто из них никогда прежде не получал такого приглашения.

– Ну же, заходите быстрее, тепло уходит!

Квинт ожидал увидеть Пуллона, но его глазам предстала знакомая фигура с торчащими ушами. Квинт услышал, как потрясенно ахнул Мацерио.

– Урс! – воскликнул Квинт. – Ты вернулся…

– Неужели ты думал, что сможешь закончить войну без меня? – Урс захромал вперед и обнял Квинта.

Даже на угрюмом лице Мацерио появилось подобие улыбки.

– Добро пожаловать, – тепло сказал он, хлопнув Урса по плечу. – Значит, ты поправился?

Урс состроил гримасу, отступил на шаг и потер левое бедро.

– Оно все еще болит, но я могу сражаться. И я хотел вернуться к вам, парни, хотел увидеть каждого из вас. – Его лицо помрачнело. – Сожалею о гибели Рутила.

«Ты сожалел бы еще больше, если б знал, что с ним случилось», – подумал Квинт, чувствуя, как его с новой силой охватывает скорбь.

– Нам его не хватает, – сказал Квинт.

Стоявший рядом Мацерио пробормотал нечто почти искреннее.

– Погибло немало достойных людей. И смерть ждет еще многих римлян, прежде чем Ганнибал будет разбит, – хмуро сказал Коракс и встал перед ними спиной к жаровне, стоявшей в центре большой палатки. – Но никто из нас не будет знать отдыха, пока мы не покончим с ним, не так ли?

– Так, командир! – хором ответили все трое.

– Вы хорошие солдаты. Вот почему я позвал вас сюда. И вы ветераны не только летней кампании, но и Тразименского сражения. А ты, Урс, участвовал и в битве при Требии.

Квинт пожалел, что не может рассказать, что он тоже сражался при Требии.

– Сейчас таких людей, как вы, не хватает, – продолжал центурион. – Вы слышали, что в Риме собирают новые легионы? Скоро в нашей армии появится множество новых солдат, но почти все они не имеют боевого опыта. Мне неизвестно, когда мы вновь встретимся с Ганнибалом на поле боя, но я знаю, что нам потребуются солдаты с крепкой волей, чтобы выстоять в схватке. Его воины не страдают от недостатка мужества.

– Мы будем сражаться, командир. Можешь в нас не сомневаться! – сказал Квинт.

Урс и Мацерио громко его поддержали.

– Да, так и будет! – воскликнул Коракс. – Но теперь в качестве гастатов.

Мгновение все пораженно молчали, и центурион рассмеялся.

– Вы не рады?

– Ты производишь нас в гастаты, командир? – Голос Квинта был полон удивления.

– Да, именно так я и сказал.

– Это большая честь, командир, – хрипло сказал Урс. – Спасибо.

– Я очень благодарен, командир, – добавил Мацерио, бросив на Квинта презрительный взгляд. – Но, как ты знаешь, когда мы с Урсом стали солдатами, то должны были показать источник наших доходов и право служить в пехоте. Разве Креспо не должен поступить так же?

Сердце юноши сжалось. Подлый ублюдок. Мацерио не мог ничего знать о происхождении Квинта, но ему было известно, что Коракс взял его в свою центурию, ни о чем не спросив. Должно быть, у Мацерио возникли подозрения. Квинт понимал, что, если ему сейчас начнут задавать вопросы, он не сможет сказать правду – в противном случае его исключат из велитов и вернут к отцу. Конечно, Мацерио двигали совсем другие намерения, но Квинт больше не сможет служить в пехоте.

Коракс приподнял брови.

– В этом нет необходимости. Креспо не раз доказал свое мужество, я видел его в деле. В любом случае, я слишком много времени потратил на возню с документами, и с меня хватит. Он приведет все необходимые доказательства, когда все закончится.

– Как скажешь, командир, – сказал Мацерио, не в силах скрыть неудовольствие.

Квинт бросил на центуриона благодарный взгляд.

– Я все сделаю, командир, – сказал он.

– Сегодня вы свободны от своих обязанностей, – приказал Коракс. – Отыщите начальника снабжения. Скажите, что я произвел вас в гастаты. Возможно, вам удастся также убедить его выдать вам аванс в счет будущих заработков. – Он подмигнул им. – Через пару дней сможете начать тренировки вместе с гастатами, когда у вас в голове прояснится.

Все трое молча стояли, не веря своим ушам.

– Все свободны.

Они отсалютовали и поспешно вышли из палатки центуриона.

– До Ларинума не так уж далеко, – сказал Урс, как только они оказались снаружи. – Предлагаю отправиться туда и как следует нажраться.

– Звучит неплохо, – ответил Квинт и посмотрел на Мацерио, опасаясь, что тот пойдет с ними.

Неужели ему придется провести весь вечер в его компании? К его облегчению, Мацерио пожаловался на боли в животе, еще раз поздравил Урса с возвращением и направился в свою палатку, чтобы «немного отдохнуть».

Урс выразительно пожал плечами.

– Значит, нам достанется больше вина.

Квинт с радостью с ним согласился. Ему очень хотелось выпить. Тем не менее, он решил держаться в Ларинуме настороже. Мацерио, как и в разгар сражения, вполне мог напасть на него в темном переулке.