Брут и Александрия ехали по окутанной сумерками дороге в имение Цезаря. Весь день они провели в постели, и Брут чувствовал себя просто восхитительно. Если бы все его возвращения домой были столь же удачными! Он нежно похлопал подругу по руке.

Непривычная к верховой езде, Александрия крепко обняла мужчину за талию. Выбившийся на ветру локон щекотал шею, и ощущение показалось Бруту изысканно-волнующим. В его отсутствие девочка похорошела и расцвела, красивое тело излучало здоровье и силу. Лицо тоже слегка изменилось, а на лбу появился крохотный шрам от ожога каплей расплавленного золота, по форме напоминающий слезу.

Ветер взметнул черный плащ Александрии, и Брут крепко схватил его край, привлекая возлюбленную как можно ближе. Она же, обвив руками его грудь, глубоко вздохнула. Земля отдавала собранный за день солнечный свет, воздух казался теплым и напоенным самыми восхитительными ароматами. Бруту очень хотелось, чтобы кто-нибудь наблюдал, как красиво и стремительно они несутся через поле к поместью.

Он увидел дом издалека. Свет факелов сливался в яркое зарево, превращая стены в остров света, возвышающийся среди океана ночной тьмы. Натянув поводья, он немного замедлил бег коня и всмотрелся: на мгновение почудилось, что у открытых настежь ворот встречает Тубрук.

Цезарь стоял молча, наблюдая за приближением пары и пытаясь прочитать мысли Брута. Он хорошо понимал, о чем думает друг. Место Тубрука было именно здесь, и молодые люди успели обменяться улыбкой сожаления — в тот самый момент, когда Брут повернулся в седле, чтобы помочь Александрии спуститься с коня, а потом легко спрыгнул вслед за ней.

Цезарь поцеловал гостью в щеку.

— Считаю за честь принимать тебя в своем доме. Слуги помогут расположиться, а мы с Брутом тем временем обсудим кое-какие дела.

Глаза красавицы блеснули, и Юлий спросил себя, вспомнила ли она тот единственный вечер, который в эту минуту пришел на память ему самому.

Как только гостья скрылась в доме, Юлий глубоко вздохнул и с дружеской нежностью потрепал Брута по плечу.

— До сих пор не могу поверить, что Тубрука больше нет, — со вздохом признался он и обвел взглядом поле.

Брут с минуту помолчал, а потом наклонился и набрал целую пригоршню дорожной пыли.

— Помнишь, как он заставлял тебя держать в руках пыль и песок?

Юлий кивнул и повторил действие друга. Брут не смог сдержать улыбку, наблюдая, как тот, слегка разжав пальцы, выпускает пыль по ветру.

— В ней — кровь тех, кто ушел до нас, — проговорил Цезарь.

— И наша кровь, — добавил Брут. — Тубрук был хорошим человеком. — Он разжал ладони и выпустил пыль, а потом энергичным хлопком отряхнул руки. — Теперь тебе придется искать еще кого-нибудь, кто будет содержать в порядке поля и растить хлеб. Давно я не видел такого запустения.

Юлий в ответ нахмурился.

— Хотел спросить тебя, куда ты запропастился, но теперь и сам вижу, что нашлось занятие куда более приятное, чем следить за обустройством лагеря в Остии.

Сердиться всерьез Цезарь сейчас не мог, однако ему хотелось как можно яснее выразить свое отношение к поступку друга.

— Там хорошо справляется Рений, — оправдался Брут. А я сделал как раз то, что надо. Александрия сказала, что завтра на форуме состоится общий сход граждан города, и решил, что необходимо как можно быстрее известить об этом тебя.

— Я уже и сам все знаю. Сервилия, как только услышала новость, сразу передала ее мне. Как бы там ни было, я рад твоему появлению. Даже если бы ты не нарушил моего приказа и остался в лагере, я все равно послал бы за тобой.

Брут взглянул на друга, стараясь понять, насколько глубоко тот рассержен. Следы испанской усталости и напряжения уже сгладились, и Цезарь выглядел моложе, крепче и веселее, чем в долгие месяцы изнурительных трудов.

Брут немного помолчал.

— Я прощен? — наконец поинтересовался он.

— Прощен, — ответил Юлий. — А теперь входи и познакомься с моей дочерью. Комната для тебя готова, ты нужен для обсуждения плана кампании.

Они прошли через освещенный колеблющимся светом факелов двор. Порыв ветра неожиданно стукнул створкой ворот, и Брут вздрогнул. Но Юлий уже открыл дверь в наполненную голосами и смехом комнату, и Брут с удовольствием погрузился в оживленную атмосферу, исполненную радостных предчувствий.

Осмотревшись, Брут начал приветствовать товарищей. Сервилия, Кабера, Домиций, Цирон, Октавиан — все собрались вокруг своего вождя. Единственным чужаком в этой дружной компании казался молодой испанец, который приехал вместе с Юлием в качестве писаря. Адан рассматривал приглашенных с таким же вниманием, как и Брут, и, встретившись с ним взглядом, старший из мужчин кивнул, зная, что Юлий потребует признания новичка.

Через мгновение Брут заметил, что Александрия стоит, растерянно оглядываясь и явно чувствуя неловкость собственного присутствия. Он почти инстинктивно сделал шаг в ее сторону. Юлий заметил движение и моментально понял его смысл.

— Без твоего совета, Александрия, нам никак не обойтись. Ведь из всех нас ты одна жила в городе все это время и знаешь ситуацию в подробностях.

Красавица очаровательно вспыхнула и успокоилась, а Брут не преминул незаметно ущипнуть ее за пухлую попку. Александрия шлепнула хулигана по руке, матушка грозно взглянула на шаловливого сыночка, а Брут лишь мило улыбнулся обеим и перевел взгляд на Цезаря.

— Так где твоя дочка? — Ему явно не терпелось увидеть девочку, о которой он столько слышал.

— Наверняка задержалась в конюшнях. Ездит верхом, как кентавр. Я позову ее перед сном.

Говоря о дочери, Юлий не мог скрыть счастливой отцовской гордости, и Брут понимающе улыбнулся. Наконец Цезарь приступил к делу.

— Помогите мне решить, что именно я должен делать завтра утром, когда выйду на форум и заявлю, что хочу занять пост консула.

Все заговорили одновременно и не сразу расслышали стук в дверь. Показалась Клодия, и выражение ее лица сразу заставило собравшихся замолчать.

— Там… я не могла его остановить, — начала домоправительница.

Юлий нетерпеливо схватил ее за руку.

— Кто?

Увидев возникшую у входа фигуру, он замер, позволив Клодии пошире распахнуть дверь.

Все увидели Красса. Белоснежная тога резко контрастировала со смуглой кожей. На плече сияла золотая пряжка, и Александрия слегка прищурилась, узнав свою собственную работу и решая, совпадение ли это, или Красс решил таким образом продемонстрировать понимание взаимоотношений между присутствующими в этой комнате.

— Добрый вечер, Цезарь, — приветствовал он. — Надеюсь, твое положение трибуна нисколько не пошатнулось. Можно мне называть тебя этим титулом? Тем более что ты оставил пост испанского наместника.

Юлий опустил лицо, пытаясь скрыть раздражение столь бесцеремонным вторжением. В голове теснилось множество разных мыслей и вопросов: может, дом уже оцеплен солдатами? Если так, то Красс горько пожалеет — выйти отсюда ему будет гораздо труднее, чем войти. Юлий выпустил из своей руки руку Клодии, и та, не оглядываясь, почти бегом выскочила из комнаты. Она не виновата в том, что впустила Красса. Хотя добрая женщина и заправляла большим домом как хозяйка, все-таки много лет она была всего лишь рабыней и не могла не испугаться, увидев одного из самых могущественных людей в сенате. Перед римским консулом послушно распахивались все двери.

Красс заметил напряжение молодого человека и продолжил:

— Успокойся, Юлий. Я друг этому дому, так же как когда-то был другом Марию. Неужели ты предполагал, что сможешь высадить на моем побережье целый легион втайне от меня самого? Думаю, даже жалкие шпионы Помпея уже знают о твоем возвращении.

Красс увидел в комнате Сервилию и слегка склонил голову в знак приветствия.

— Добро пожаловать, — приветствовал незваного гостя Юлий, стараясь обрести обычное самообладание. Он прекрасно понимал, что растерянность продолжалась слишком долго и Красс успел в полной мере насладиться произведенным впечатлением.

— Рад слышать, — ответил консул. — А если кто-нибудь принесет еще один стул, то, с вашего позволения, я присоединюсь к обществу. Если ты, Цезарь, действительно собираешься в следующем году облачиться в консульскую мантию, завтра утром тебе потребуется поистине мощная речь. Разумеется, Помпею вся эта затея совсем не понравится, но именно в этом и заключается пикантность ситуации.

— Так что же, от тебя ничто не может укрыться? — не без ехидства поинтересовался Юлий, начиная понемногу приходить в себя.

Красс в ответ улыбнулся.

— Ну вот, ты сам только что это сказал! Я просто решил, что иного повода оставить Испанию быть не может. Надеюсь, прежде чем отправиться в Рим, ты назначил наместника?

— Конечно, — подтвердил Цезарь. К собственному удивлению, этот странный диалог казался ему интересным.

Красс уселся на предложенный Октавианом стул и длинными тонкими пальцами аккуратно расправил тогу. Напряжение в комнате постепенно спадало, все уже смирились с присутствием постороннего.

— Так как ты представляешь себе речь на форуме? — поинтересовался Красс. — Надеешься просто подняться на трибуну и сразу привлечь всеобщее внимание?

Юлий с удивлением взглянул на него.

— А почему бы, собственно, и нет? Сервилия сказала, что должен выступать Пранд. А я имею не меньше прав, чем любой другой.

Красс с улыбкой покачал головой.

— Да, на тебя это похоже. Но будет лучше, если ты выйдешь по моему приглашению. Учти, Помпей не станет просить тебя присоединиться к нам. Представляю выражение его лица после того, как он прочитает в списке твое имя. — Красс пригубил предложенный бокал вина и слегка поморщился. — А ты понимаешь, что Помпей может повернуть дело против тебя? Например, заявит, что, уехав из Испании до окончания срока полномочий, ты нарушил обязательства. — Словно стараясь быть лучше понятым, Красс даже подался вперед.

— Звание трибуна дает неприкосновенность. Значит, преследовать меня ему не удастся.

— Только в том случае, если трибун не совершил покушения на жизнь человека, мой друг. Впрочем, дезертирство с занимаемого поста в этом отношении вполне безопасно. Помпей, разумеется, знает о твоем иммунитете, но что скажет народ? Как ты будешь выглядеть в глазах людей? Начиная с сегодняшнего дня и до самых выборов ты не только должен совершать благие дела, но и совершать их как можно более заметно. В ином случае потерянные тобой голоса перейдут к кому-нибудь другому.

Красс внимательным взглядом обвел сидящих в комнате и, встретившись глазами с Александрией, улыбнулся. Погладил золотую пряжку на плече. Девушка поняла, что консул узнал ее, и испытала легкое возбуждение близкой опасности. Только сейчас она ясно поняла, что Цезарь успел приобрести не только множество друзей и последователей, но и немало врагов. Пока трудно определить, к какому именно лагерю относится Красс.

— Почему ты решил мне помогать? — неожиданно обратился к консулу Юлий. — Какая тебе от этого выгода?

— Ты командуешь легионом, который я создавал, когда он еще носил название Перворожденного. Почему-то необходимость присутствия воинов в городе не вызвала у меня сомнения. Именно таких воинов, которых не сможет ни подкупить, ни переманить ни одна из банд.

— То есть ты клонишь к тому, что я перед тобой в долгу? — задал следующий вопрос Цезарь.

Красс бросил взгляд на Сервилию, та ответила ему понимающим взглядом, смысл которого Юлий не смог разгадать.

— Разумеется, нет. Я давно оставил в стороне все долги и не собираюсь даже упоминать о них. Я просто открыто обращаюсь к тебе за помощью, а в ответ на это мои люди постараются сделать твое имя известным и почитаемым в городе. Не забывай, мой друг, что в твоем распоряжении всего лишь сто дней. Даже с учетом моей помощи это очень короткий период.

Юлий продолжал колебаться, и Красс решил выложить следующий козырь:

— Тебе известно, как я дружил с твоим отцом и с Марием. Так неужели после этого мне не дано завоевать доверие сына?

Сервилия попыталась привлечь внимание Цезаря. Она знала Красса лучше, чем все остальные, сидящие в этой комнате, и опасалась, что Юлий необдуманно откажет этому опасному человеку. Глядя на любимого почти с болью, она ожидала его ответа.

— Благодарю, консул, — наконец официально произнес Юлий. — Я не забываю друзей.

Красс улыбнулся, даже не пытаясь скрыть удовольствия.

— С моим богатством… — начал он.

Юлий покачал головой.

— Спасибо, Красс, но средств у меня вполне достаточно.

Красс впервые взглянул на молодого полководца с истинным уважением. Да, он не ошибся в своих предположениях. С этим человеком можно иметь дело — тем более что это непременно приведет в неописуемую ярость Помпея.

— Ну так что же, поднимем бокалы за твой успех на выборах? — предложил Красс.

Юлий кивнул, и присутствующие подняли бокалы в несколько напряженном ожидании. На какое-то мгновение Цезарь пожалел, что вылил в могилу Тубрука чудесное фалернское вино. Добрый друг знал толк в радостях жизни и с удовольствием поднял бы сейчас кубок.

Юлия не хотела уходить из конюшни. Сидя в уголке, она наслаждалась тем теплом и уютом, которое всегда окружает лошадей. Потом встала и, заглянув в стойла, погладила каждого из своих любимцев, негромко с ними разговаривая. Остановилась рядом с огромным сильным мерином, на котором друг ее отца привез эту красивую молодую женщину. Как странно звучит: ее отец. Клодия много раз рассказывала о бесстрашном и благородном человеке, которого консул по какой-то прихоти отослал в чужие края — как можно дальше от родного Рима. Она любила представлять его, убеждая себя, что он связан службой, а потому не может к ней вернуться. Клодия не уставала повторять, что обязательно настанет час и отец вернется. И вот он наконец вернулся, и оказалось, что девочка очень боится этого человека. Стоило ему шагнуть во двор, как вся жизнь в доме моментально изменилась, подчиняясь новому хозяину.

Гладя мягкие ноздри мерина, девочка думала о том, что отец очень суров. Лошадь, словно сочувствуя и соглашаясь, кивала головой и переступала с ноги на ногу. Он был вовсе не старым. Юлия ожидала, что отец выглядит куда солиднее — с сединой на висках и спокойным достоинством в манерах, по которому сразу можно определить сенатора.

Из окна комнаты, в которой собрались люди, донесся шум. Как много народу сразу приехало в их дом! Наверное, столько здесь никогда и не собиралось. Когда они съезжались, девочка сидела на окружавшем поместье каменном заборе и с интересом рассматривала новых людей.

Все они казались совсем непохожими на тех гостей, которых приглашала Клодия. Особенно отличалась старуха с бриллиантами на шее. От острых глаз девочки не укрылось, что отец несколько раз поцеловал ее, думая, что никто не видит. Юлия сказала себе, что поцелуи чисто дружеские, однако в манере женщины сквозило что-то настолько нескромно-интимное, что невольная свидетельница даже покраснела. Кем бы ни была эта богатая особа, ее отношения с отцом явно не ограничивались дружбой.

Девочка задумалась, пытаясь представить, как поведет себя, если женщина постарается завоевать ее расположение. Нет уж, никакого расположения и быть не может! Она поведет себя очень холодно. Конечно, грубости допускать нельзя, Клодия всегда повторяет, что грубость — признак слабости. Она лишь примет отстраненный вид — пусть женщина почувствует, что ей здесь совсем не рады.

На гвозде возле стойла мерина висел большой черный плащ, и Юлия вспомнила, что он укутывал ту пару, которая так красиво прискакала последней. Они ехали и смеялись — смех был слышен даже издалека. Мужчина очень красив. Конечно, не такой высокий и стройный, как отец. Но ходил он точно так же, как тот учитель верховой езды, которого наняла для нее Клодия: казалось, сила бьет из него ключом и потому ему даже трудно остановиться.

А женщина, наверное, любит его — иначе не обнимала бы его так крепко и не прижималась к его спине. И потом, они постоянно касались друг друга, словно случайно.

Юлия долго расхаживала по конюшне, гладя по очереди всех лошадей и пытаясь решить, в чем же суть тех перемен, которые произошли после приезда отца. Она привыкла искать совета у лошадей во всех затруднениях. И если Клодия вдруг сердилась на что-то, то девочка сразу убегала в конюшню. Запахи животных, соломы, кожаной упряжи внушали ощущение спокойствия и защищенности. А в самом доме было полно комнат, которые по ночам оставались темными и холодными. Когда девочка пробиралась через них, чтобы в свете луны забраться на свое любимое место — каменный забор, — то всегда представляла, как по этим комнатам ходила, дрожа от страха, мама. Люди, убившие ее, казались почти реальными. Вот они, крадутся за спиной!.. Девочка, дрожа, оборачивалась и, натыкаясь на пустую тьму, в ужасе убегала.

Из окон дома донесся взрыв смеха, и Юлия подняла голову, прислушиваясь. Смех стих — казалось, что дом погрузился в полную тишину. Но нет, эти люди там, в комнате с настежь раскрытыми окнами. Удивительно, их присутствие здесь, в поместье, приносит чувство безопасности. Все должно быть хорошо. Сегодня ночью она не будет бояться ни крадущихся убийц, ни призраков. Ночные кошмары отступят.

Юлия снова погладила мерина, а потом сняла с гвоздя черный плащ и бросила его на пол, прямо на солому. Красивый друг отца достоин лучшей спутницы, чем та, что приехала с ним вместе. Подумав об этом, девочка пошла прочь.

Заложив руки за спину, Помпей мерил шагами комнату. Тога из толстой белой ткани не закрывала рук, а потому было видно, как движутся мускулы — консул нервно сжимал и разжимал кулаки. Лампы в доме уже начали меркнуть, но он не звал рабов, чтобы те долили масла. Полумрак вполне соответствовал настроению уважаемого римского патриция.

— Он мог оставить пост только ради выборов, Регул. Ничто другое не оправдывает риска.

Старший из центурионов стоял навытяжку перед своим полководцем. Прослужив под его началом уже двадцать лет, он, как никто другой, чувствовал перепады настроения начальника.

— Я полностью в твоем распоряжении, — заверил офицер, глядя прямо перед собой немигающим взором.

Помпей взглянул на подчиненного и, судя по всему, остался доволен.

— Ты поистине моя правая рука, Регул. В этом я не сомневаюсь. Однако если я не хочу отдать город прямо в руки Цезаря, мне потребуется кое-что большее, чем простая покорность. Потребуются идеи. Так что говори открыто, ничего не опасаясь.

Услышав такую команду, Регул слегка расслабился и осмелел.

— Ты не думал о законе, который позволил бы снова претендовать на консульство? Если твоя кандидатура окажется альтернативной, Цезарь пост не получит.

Помпей нахмурился — он просто не считал подобный вариант возможным, в ином случае обязательно использовал бы его. И сенат, и даже простые граждане единодушно восстанут против возвращения к прежним временам. Ирония заключалась в том, что он сам активно способствовал введению тех ограничений, от которых теперь так страдал. Впрочем, подобные мысли ничуть не исправили ситуацию.

— Исключено, — проскрипел консул сквозь стиснутые зубы.

— В таком случае, мой господин, нам предстоит строить планы на будущее, — заключил Регул.

Помпей прекратил шагать и с надеждой взглянул на советника.

— Что у тебя на уме?

Тот глубоко вздохнул и, собравшись с духом, заговорил:

— Позволь мне вступить в его легион. Если вдруг настанет момент, когда этого человека придется срочно остановить, тебе понадобится неподалеку от него надежный меч.

Помпей глубоко задумался: предложение достаточно серьезное. Полная преданность в сочетании с отчаянностью и даже с яростью. Хотя в душе консул и осознавал нечистоплотность подобного шага, искушение получить на годы вперед такое оружие против соперника оказалось слишком велико. Кто знает, что принесет будущее каждому из них?

— Тебе придется войти в состав одной из центурий простым солдатом, — медленно проговорил Помпей.

Центурион перевел дух: ясно, что идея не отвергнута без рассмотрения.

— Это для меня не препятствие. Ведь я начинал рядовым воином, а продвижение по службе произошло благодаря твоей милости, без задержек.

— Но у тебя на лице слишком заметные шрамы, постепенно все поймут, кто ты такой.

— Что ж, скажу, что я наемник. И запросто сыграю роль. Позволь лишь приблизиться к этому человеку, мой господин. И тогда увидишь, чего стоит преданность старого солдата.

Помпей старательно взвешивал все «за» и «против».

— Дело может затянуться на годы, Регул. По тебе никто не будет скучать?

— Нет, мой господин, я совсем один в мире.

— В таком случае считай, что получил мой приказ. Ступай, и да благословят тебя боги.

От волнения Регул с трудом нашел нужные слова.

— Это… это большая честь, мой господин. Клянусь, при первом же твоем слове я буду в нужном месте в нужное время.

— Не сомневаюсь в тебе, Регул. И непременно вознагражу, когда…

— В этом нет ни малейшей необходимости, господин, — сам удивившись собственным словам, быстро ответил офицер. Он отлично понимал, что нельзя прерывать речь консула, однако так хотелось показать, что доверие не напрасно.

Улыбка Помпея была наградой.

— Если бы таких, как ты, было побольше, Регул! Не многие способны так служить.

— Благодарю, господин, — вытянулся по струнке офицер. Он знал, что впереди маячат годы суровой дисциплины и скромного солдатского жалованья, но это его нисколько не беспокоило.