1860 год
У князя Киёри слегка закружилась голова. Сперва он подумал, что выпил слишком много сакэ. Затем он заметил, что его язык и горло начинают неметь, а конечности покалывает; вокруг госпожи Сидзукэ возник легкий светящийся ореол, напоминающий далекую радугу. Поскольку сама госпожа Сидзукэ была полупрозрачной, общий эффект лишь усилил ощущение головокружения.
Когда вы сказали мне, что мы более не встретимся после сегодняшней ночи, я неверно понял, что вы имели в виду. Вы хотели сказать, что я умру, – сказал Киёри.
Нет, мой господин, – возразила госпожа Сидзукэ, – я не это хотела сказать. Я сказала ровно то, что имела в виду: что после этой ночи мы более не увидим друг друга. Я никогда не говорила с вами загадками и никогда не пыталась вас обмануть.
Вы хотите сказать, что не знали, что я буду отравлен? – Киёри взглянул на пустую миску из-под супа. – Яд был в супе, верно? Кто меня убил?
Я знаю многое. Я делилась с вами лишь малой частью своих знаний. Неужто вы предпочли бы, если бы я заранее рассказывала обо всем, что ждет вас в жизни: обо всех ваших победах и трагедиях, свершениях и разочарованиях? О том, где, когда и от чего вы умрете?
Киёри покачал головой.
Вы, как всегда, правы. Я и так уже знал куда больше, чем мне хотелось бы. Если бы я знал все, и без того тяжелая ноша сделалась бы просто невыносимой.
Вы хорошо несли ее, господин Киёри. Благородно, мужественно и достойно.
В самом деле? – Киёри тяжело осел набок. Пока что он дышал без затруднений. Однако же, мышцы его начинали слабеть. Вскоре он уже не сможет сидеть прямо. – Так кто меня убил? Эта сёгунская змея, Каваками Липкий Глаз?
Сидзукэ изящным движением скользнула к нему, не отрывая колен от пола, и словно бы мягко коснулась его руки. На самом же деле она не могла прикоснуться к нему, как и он не мог прикоснуться к ней.
Не волнуйтесь, – сказала Сидзукэ. – Сохраняйте спокойствие. Следуйте ритму дыхания.
Если это дело рук Каваками, – упрямо стоял на своем Киёри, – значит, предатель проник в самое сердце клана. Над Гэндзи нависла опасность. Я должен предупредить его.
Ноги уже не повиновались ему. Киёри пополз к нише, где хранились бумага, чернила и кисти.
Каваками здесь ни при чем, – сказала Сидзукэ, – и Гэндзи ничего не грозит. Тот, кто отравил вас, сам погибнет вскорости после Нового года.
Она не стала говорить старому князю, что это сделал его сын, Сигеру, и что Сигеру сойдет с ума, и что смерть Киёри – лишь первое из многих чудовищных убийств, которые Сигеру совершит на протяжении сегодняшней ночи. Пророчество, которое она сообщила ему, и котором он много лет назад поделился с князем Нао, вот-вот должно было исполниться до конца. После кровопролитий этой ночи единственными Окумити, оставшимися в живых, станут Гэндзи и Сигеру, а вскорости останется один Гэндзи.
Киёри прополз всего несколько шагов и дальше ползти не смог. Он перекатился на спину и уставился в потолок. Даже моргать уже было трудно.
Сидзукэ подошла к нему и опустилась на колени рядом с ним.
Киёри взглянул на нее и произнес:
Гэндзи будет в безопасности…
Да.
Клан останется жить…
Да.
Мы свергнем сёгуна Токугава…
Да.
Вы говорите это не затем, чтобы обмануть и утешить умирающего?
Нет, мой господин. Я никогда не стала бы так поступать.
Киёри начал задыхаться. Слабеющие мышцы груди уже не выдерживали собственного веса.
Скажите… последнее… Кто вы?
Ваш верный друг, мой господин, как и вы – мой.
Я имел в виду…
Теперь каждый вздох был для Киёри великой победой. Он так и не сумел договорить, что же он имел в виду.
Сидзукэ склонилась над ним. Если бы она могла, она бы сейчас обняла его, чтобы утешить и успокоить.
Князь попытался сказать что-то еще, и не смог. Он выдохнул и не сумел сделать новый вдох.
На глаза Сидзукэ навернулись слезы. Как глупо с ее стороны: плакать по князю Киёри, человеку, при чьей смерти она присутствовала, но который родится лишь через пять сотен лет.
Но что же еще ей оставалось? Она была женщиной, на глазах у которой прошла вся жизнь этого мужчины. Как же она могла не плакать?
