Утомленные близняшки все еще спали, когда в то утро я высвободился из их объятий. Ноздря, похоже, отсутствовал всю прошлую ночь, и когда я зашел в гардеробную, его там не было. Таким образом, оказавшись временно совсем без слуг, я поворошил тлеющие угли в жаровне в гостиной и вскипятил и заварил себе чая. Пока я пил его небольшими глотками, то все раздумывал, намереваясь поставить опыт, над которым размышлял накануне. Я положил в жаровню побольше углей, чтобы поддерживать небольшое пламя. После этого я принялся тщательно осматривать комнаты, пока не нашел глиняный горшок с крышкой. Я высыпал в него оставшиеся у меня пятьдесят лиангов воспламеняющегося порошка, накрыл горшок крышкой и поставил его на жаровню. В этот момент появился Ноздря, довольно взъерошенный и потрепанный, но весьма довольный собой.

— Хозяин Марко, — сказал он, — я был на ногах всю ночь. Некоторые слуги и погонщики лошадей затеяли азартную игру в zhi-pai на конюшне, и она до сих пор продолжается. Несколько часов подряд я наблюдал за игрой, пока не уловил ее правила. Затем я поставил немного серебра и выиграл. После этого я сорвал неплохой куш, но пришел в смятение, когда увидел, что выиграл только эти грязные полоски бумаги, поэтому встал и ушел от отвратительных мужланов, которые играют только на какие-то бесполезные расписки.

— Ты осел, — ответил я. — Неужели ты раньше никогда не видел «летучих денег»? Если так, то могу тебе сказать, что ты держишь в руках сумму, равнозначную моему месячному жалованью. Тебе надо остановиться, пока все идет хорошо. — Ноздря явно пребывал в замешательстве, поэтому я добавил: — Потом объясню. Нет, ну надо же: раб безрассудно и легкомысленно развлекается, в то время как хозяин вовсю работает и бегает по его поручениям. Я ведь встретился с этой твоей царевной Мар-Джаной и…

— Ох, хозяин! — воскликнул Ноздря и изменился в лице, словно он был молоденьким юношей, а я попрекал его за первую глупую любовь.

— Позже мы поговорим и об этом. Я просто хочу посоветовать тебе попридержать сегодняшний выигрыш, чтобы потом обзавестись с молодой женой хозяйством.

— Ох, хозяин! Al-hamdo-lillah az iltifat-i-shoma!

— Сказал же — после. А прямо сейчас я должен попросить тебя свернуть свою шпионскую деятельность. Я выслушал весьма недвусмысленные намеки от господина, чье недовольство, как я думаю, нам не стоит на себя навлекать.

— Как прикажете, хозяин. Но, возможно, я уже раздобыл кое-что, что способно вас заинтересовать. Вот почему я не спал и отсутствовал всю ночь: я вовсе даже не развлекался, а усердно трудился на благо моего хозяина. — Он напустил на себя вид человека добродетельного и склонного к самопожертвованию. — Мужчины, когда они играют в карты, так же болтливы, как и женщины. А сегодня все игроки для полноты взаимопонимания говорили по-монгольски. Когда один из них случайно завел речь о министре Пао Ней Хо, я подумал, что мне, пожалуй, следует задержаться. Поскольку хозяин научил меня не задавать прямых вопросов, я мог только слушать. Мои преданность и терпение заставили меня задержаться там на всю ночь, причем нельзя было ни дремать, ни напиваться, ни даже отлучиться, чтобы облегчиться, нельзя…

— Успокойся, Ноздря. Я признаю, что ты трудился, а не просто играл для собственного развлечения. Давай ближе к делу.

— И в результате я узнал потрясающую новость, хозяин. Министр малых рас и сам относится к малой расе.

Я прищурился.

— Что-то я не пойму.

— Очевидно, он появился здесь, выдав себя за хань, но в действительности он из народа юэ, который населяет провинцию Юньнань.

— Кто сказал тебе об этом? Насколько достоверны эти сведения?

— Как я уже говорил, игра шла в конюшне. Потому что табун лошадей вчера погнали на юг, и теперь конюхи отдыхают, пока не придет следующий караван. Несколько человек из них уроженцы Юньнань, и один сперва заметил, что мельком видел министра Пао здесь во дворце. А потом другой сказал, что да, он тоже узнал его, раньше этот человек был каким-то мелким чиновником в одной захудалой префектуре в Юньнань. Потом третий заявил: «Это точно он, ребята, но давайте не будем его выдавать. Если Пао сбежал из захолустья и благоденствует, притворяясь хань здесь, в столице, так давайте дадим ему возможность наслаждаться своей удачей». Так они говорили, хозяин Марко, и не похоже, что конюхи лгали.

— Да уж, — пробормотал я. И припомнил, как министр Пао постоянно повторял: «Мы, хань», словно он и сам принадлежал к этому народу, и весьма неприязненно отзывался об «этих непокорных своенравных юэ». Главный министр Ахмед, похоже, слишком поздно предупредил меня: я и так уже узнал слишком много. Но если он и без этого сильно разозлился, стоит ли рисковать и сердить его еще больше?

Близняшки проснулись, возможно, они услышали наши голоса, Биянту вошла в гостиную, вся взъерошенная от сна и очень хорошенькая. Я велел ей:

— Беги прямо в покои Хубилай-хана, передай там наилучшие пожелания от Марко Поло и спроси, нельзя ли перенести назначенную встречу на более раннее время, потому что мне надо увидеться с великим ханом по срочному делу.

Девушка хотела было вернуться обратно в спальню и привести в порядок платье и прическу, но я сказал:

— Срочно, Биянту. Ты что, не поняла? Иди как есть.

Ноздре я велел:

— А ты отправляйся к себе в гардеробную и подремли. Мы обсудим все остальные дела, когда я вернусь.

«Если только вообще вернусь», — подумал я, пока шел в спальню, чтобы облачиться в одежду, подходящую для официальной встречи с великим ханом. Я опасался, что Хубилай мог, как и wali Ахмед, не одобрить то, что я начал самостоятельно разнюхивать секреты, а в гневе этот человек был страшен.

Биликту только-только начала заправлять постель, которая была в полнейшем беспорядке. Она шаловливо подразнила меня, когда обнаружила среди покрывал su-yang, напоминающий фаллос: теперь он был таким же маленьким и мягким, как и настоящий орган после того, как он поупражнялся в получении наслаждения. Видя это, я решил воспользоваться представившейся возможностью, чтобы немного поупражняться самому, поскольку не исключено, что в будущем мне предстояло свидание с Ласкателем. Я скинул одежду, нежно обнял Биликту и принялся ее раздевать.

Девушка вздрогнула, словно бы от испуга. Если помните, она вот уже достаточно долгое время избегала ложиться со мной в постель. Вот и сейчас Биликту начала сопротивляться и пробормотала:

— Может, лучше не надо, господин Марко?

— Пойдем, — с воодушевлением произнес я. — Хватит уже ссылаться на недомогание. Если ты в состоянии пользоваться этим, — я кивнул на отброшенный su-yang, — то вполне можешь воспользоваться и настоящим.

Биликту больше не сопротивлялась, если не считать того, что она немножко похныкала и попыталась помешать мне войти в нее слишком глубоко. Я пришел к выводу, что она все еще неважно себя чувствует или, возможно, испытывает небольшую боль после прошлой ночи, но хочет доставить своему господину наслаждение. Кстати, меня сильно возбудило осознание того, что я, разнообразия ради, занимался любовью с Биликту, а не с ее сестрой-близняшкой.

В общем, все прошло великолепно. Я кончил, но моя «красная драгоценность» все еще была внутри Биликту, наслаждаясь ее заключительными, шедшими на спад сжатиями «лепестков лотоса», когда чей-то голос резко произнес:

— Великий хан примет вас, как только вы прибудете в его покои.

Это была Биянту. Склонившись над кроватью, она с яростью смотрела на меня и сестру. Биликту снова захныкала (это напоминало тихое ржание испуганной кобылы), выскользнула из моих объятий и вылезла из постели. Биянту повернулась на каблуках и убежала из комнаты. Я тоже встал и тщательно оделся: ведь мне предстоял визит к самому Хубилаю. Биликту тоже оделась, но, похоже, не решалась выйти из комнаты, опасаясь столкнуться с Биянту.

Та поджидала нас в гостиной, скрестив руки внутри широких рукавов со зловещим выражением на лице, словно школьная учительница, собирающаяся наказать провинившегося ученика. Девушка открыла было рот, но я повелительным взмахом руки остановил ее и сказал:

— До этого момента я никак не мог взять в толк, в чем дело. Ты, оказывается, очень ревнивая, Биянту, но нельзя же быть такой эгоисткой. Месяцами, очевидно, ты постепенно отучала меня от Биликту. Мне, конечно, очень лестно, что ты желаешь, чтобы я принадлежал только тебе. Но я не собираюсь тебе потакать, ибо ревность может нарушить мир в нашем маленьком жилище, а ведь мы до сих пор так славно жили втроем. Мы всем будем делиться и все делить поровну, и тебе придется просто смириться с тем, что моя любовь и внимание принадлежат вам обеим.

Биянту уставилась на меня так, словно я сказал полнейшую ерунду, а затем разразилась истерическим смехом.

— Ревность? — кричала она. — Да, я ревную! И вы еще пожалеете, что вероломно воспользовались моим отсутствием. Вы пожалеете о том, что сегодня утром у меня за спиной развлекались с Биликту! Но вы думаете, что я ревную вас? Значит, вы слепой и напыщенный дурак!

Я отшатнулся в удивлении: никогда еще ни одна служанка не обращалась ко мне столь непочтительно. Я решил, что девушка лишилась рассудка. Но в следующее мгновение я был просто потрясен, потому что она в бешенстве продолжила:

— Ты заносчивый козел, ференгхи! Ревновать тебя? Это ее любви я хочу! Хочу, чтобы Биликту любила меня одну!

— Так оно и есть, Биянту, и ты прекрасно знаешь об этом! — пылко воскликнула Биликту, вбегая в комнату и кладя руку на плечо сестры.

Но Биянту сбросила ее руку.

— Да неужели? А по-моему, я сейчас видела кое-что другое.

— Мне жаль, что ты это видела. И еще больше мне жаль, что я сделала это. — И Биликту с ненавистью посмотрела на меня. Я стоял, совершенно ошалевший. — Он застал меня врасплох. Я не знала, как мне отбиться.

— Ты должна научиться говорить «нет».

— Я научусь. Правда. Я обещаю.

— Мы — близнецы. Ничто и никогда не должно стоять между нами.

— Этого больше не повторится, моя дорогая, никогда.

— Запомни, маленькая ты моя!

— О да! Я твоя! А ты моя!

Затем они бросились в объятия друг друга, словно страстные любовники, и залились слезами. А я стоял как дурак, переминаясь с одной ноги на другую. Наконец я прочистил горло и сказал:

— Ну…

Биликту одарила меня взглядом своих влажных глаз — взглядом, полным страдания и упрека.

— Ну… в общем… великий хан ждет меня, девушки.

Биянту одарила меня совершенно убийственным взглядом.

— Когда я вернусь, мы… надо все хорошенько обсудить… ну и… как-то изменить… — Потом я все-таки взял себя в руки и заявил: — Вот что, мои дорогие. Займитесь-ка делом, в конце концов, вы мои служанки. Видите этот горшок на жаровне?

Сестры повернули головы, чтобы бросить на жаровню совершенно равнодушные взгляды. Горшок уже сильно нагрелся, поэтому я, прихватив краешком халата крышку, поднял ее и заглянул внутрь. По комнате поплыл тонкий удушливый дымок, но было не похоже, что составные части порошка плавятся. Я снова осторожно накрыл горшок крышкой и сказал:

— Постоянно поддерживайте под ним огонь, девушки, но совсем слабый.

Они, не отрываясь друг от друга, покорно подошли к жаровне. Биликту подложила еще немного топлива в уже едва тлеющие угли.

— Спасибо, — произнес я. — Видите, ничего сложного тут нет. Просто стойте рядом и поддерживайте медленный огонь. А когда я вернусь…

Но сестры уже не обращали на меня внимания и влюбленно смотрели друг на друга, поэтому я пошел своей дорогой.

Хубилай принял меня в кабинете, где находилось знаменитое устройство, определяющее подземные толчки. Хубилай-хан был один. Он приветствовал меня дружелюбно, но весьма сдержанно. Хубилай знал, что у меня есть для него что-то, и был готов к тому, что я расскажу об этом немедленно. Однако мне не очень-то хотелось сразу выбалтывать сведения, которые я раздобыл, поэтому я начал осторожно:

— Великий хан должен простить мне мое невежество, ибо хотя я с огромным пылом отношусь к своей скромной службе и верю, что принес известия, которые чего-то стоят, но я не могу правильно составить мнение о них, ибо мне прискорбно мало известно о расположении армий великого хана, их составе и устремлениях в настоящее время.

Хубилай не оскорбился на мою наглость и не велел мне отправиться и сообщить свои сведения его мелким чиновникам.

— Как любой завоеватель, я должен прежде всего удержать то, чего достиг. Пятнадцать лет тому назад, когда меня избрали великим ханом всех монголов, мой родной брат Ариг-Буга взбунтовался, и мне пришлось усмирять его. А совсем недавно мне пришлось разбираться со злобными происками двоюродного брата Хайду. — Он взмахнул рукой показывая, что это мелочи. — Ну, мухи всегда строят козни, чтобы свалить кедр. Всего лишь досадные неприятности, но мне приходится постоянно держать часть армий на границах Китая.

— А могу я попросить великого хана рассказать о тех, которые находятся на марше, а не в гарнизонах?

Хубилай ответил мне очень кратко:

— Если я хочу сохранить Китай, который отобрал у Цзинь, я должен захватить и южные земли Сун тоже. Легче всего это сделать, если я окружу их, первой покорив провинцию Юньнань. Так что это единственное место, где мои армии сейчас ведут активные военные действия под командованием очень способного полководца орлока Баяна.

Чтобы не поставить под сомнение способности этого орлока Баяна, я осторожно поинтересовался, тщательно подбирая слова:

— Он занимается этим, насколько я понял, уже некоторое время. Возможно, покорить Юньнань оказалось гораздо труднее, чем ожидалось? Как там сейчас у орлока Баяна обстоят дела?

Хубилай одарил меня строгим взглядом.

— Его не разбили, если ты это имеешь в виду. Но у него не было и легких побед. Баяну пришлось продвигаться в эту провинцию из государства Тибет, а это значит, что ему пришлось спуститься в Юньнань через Шанское нагорье. Наши воины-всадники больше привыкли к сражениям на плоских равнинах. А юэ, жители провинции Юньнань, знают каждую расщелину в этих горах, они сражаются весьма хитрым и вероломным способом — никогда не нападают на нас в лоб, но стреляют из-за скал, деревьев, а потом убегают, чтобы спрятаться где-нибудь еще. Это все равно, что пытаться прихлопнуть комара при помощи ведра с кирпичами. Ну что же, если говорить откровенно, Баян и сам считает, что победить юэ будет нелегко.

Я сказал:

— Я слышал, что этот народ называют непокорным.

— Все гораздо проще: эти хитрецы попрятались в свои безопасные укрытия и выкрикивают оттуда язвительные вызовы. Они, очевидно, рассчитывают, что смогут противостоять нам достаточно долго, это в конце концов нам надоест и мы уберемся восвояси. Но они ошибаются.

— Но чем дольше они оказывают сопротивление, тем больше людей гибнет с обеих сторон, а их провинция беднеет и представляет собой все меньшую ценность.

— Да, это правда! К сожалению.

— А если юэ лишатся иллюзий о своей несокрушимости, великий хан, не станет ли монголам легче покорить их? С меньшим количеством убитых, с меньшими потерями и разрушениями?

— Что-то я не пойму, Марко. Ты знаешь какой-то способ, как развеять эти иллюзии и подорвать боевой дух юэ?

— Я не совсем уверен, великий хан. Разрешите высказать предположение. Как вы полагаете, боевой дух мятежных юэ поддерживает осознание того факта, что здесь, при дворе, находится их друг?

Взгляд великого хана стал как у вышедшего на охоту тигра. Однако он не зарычал, а проворковал мягким голосом, как голубь:

— Марко Поло, хватит ходить вокруг да около, словно хань ка базаре. Скажи мне прямо, кто это?

— У меня есть сведения, великий хан, и, по-видимому достоверные, что министр малых рас, Пао Ней Хо, хотя и выдает себя за представителя народа хань, на самом деле настоящий юэ из провинции Юньнань.

Хубилай призадумался, хотя огонь в его глазах и не погас, а спустя некоторое время проворчал себе под нос:

— Вах! Кто может различить этих проклятых узкоглазых? И все они одинаково вероломны.

Я посчитал разумным добавить:

— Однако, помимо того, что он скрыл свое происхождение, великий хан, мне не в чем обвинить министра Пао. У меня нет уверенности, что он шпионил на юэ или же был связан с ними каким-нибудь иным способом.

— Достаточно и того, что он выдал себя за другого. Ты правильно сделал, Марко Поло, что все рассказал мне. Я вызову Пао на допрос, и, может, после этого у меня появится причина переговорить с тобой снова.

В коридоре меня уже поджидал управляющий с известием, что главный министр Ахмед желает, чтобы я немедленно пришел к нему. Я отправился в его покои, предаваясь совсем нерадостным мыслям: «Каким образом этот человек так быстро все узнал?»

Араб принял меня в кабинете, который был украшен одной-единственной массивной глыбой — полагаю, что это можно назвать скульптурой, созданной самой природой: огромная скала в два человеческих роста высотой и в четыре раза больше в окружности; гигантский обломок застывшей лавы, которая со всеми своими серыми изгибами и складками, большими и маленькими отверстиями, выглядела как окаменевшее пламя. Из чаши с благовониями, спрятанной где-то у основания глыбы, поднимался ароматный голубоватый дымок, спиралью обвивавший все изгибы и выходивший то из одних отверстий, то из других — так что все сооружение, казалось, корчилось в медленных беспрерывных муках.

— Ты ослушался и бросил мне вызов, — немедленно заявил Ахмед без всяких приветствий и вступлений. — Ты продолжил шпионить, пока не разнюхал нечто, что принесло вред одному из наших высокопоставленных министров.

Я сказал:

— Эти известия я получил еще до того, как вы меня предупредили. — После чего предпочел больше не извиняться и не оправдываться и храбро добавил: — Выходит, у вас тоже есть шпионы?

— То, о чем говорят на дороге, слышат и в кустах, — безразлично произнес он. — Старая ханьская поговорка.

Все еще храбрясь, я заметил:

— Но только при условии, если в кустах есть ухо. Все это время я считал, что мои служанки доносят о моих поступках Хубилай-хану или принцу Чимкиму, но воспринимал это как должное. А выходит, на самом деле они шпионили для вас, не так ли?

Уж не знаю, стал бы он запираться и все отрицать или в порыве бешенства сказал бы мне правду, но дело в том, что как раз в этот момент произошла маленькая заминка. В дверном проеме соседней комнаты из-за занавеса внезапно появилась женщина, а затем, осознав, что Ахмед не один, резко отпрянула обратно. Я не успел ее толком разглядеть и смог лишь заметить, что это была на удивление крупная и элегантно одетая женщина. Она явно не хотела, чтобы я увидел ее, из чего я заключил, что это чья-то жена или наложница, тайком изменявшая своему мужчине. Однако я не смог припомнить, чтобы раньше видел где-нибудь во дворце такую высокую и мощную женщину. Я подумал, что художник мастер Чао, говоря об извращенных вкусах араба, не сказал ничего о предметах его увлечений. Неужели wali Ахмед испытывал особую склонность к женщинам, которые были крупнее мужчин? Я не подал вида, что заметил незнакомку, а сам хозяин не обратил на эту заминку никакого внимания и сказал:

— Управляющий обнаружил тебя у покоев великого хана. Я правильно понимаю, что ты уже все ему рассказал?

— Да, wali, именно так. Хубилай собирается вызвать министра Пао и задать ему несколько вопросов.

— Это бесполезно, — ответил араб. — Представь, министр малых рас спешно отбыл в неизвестном направлении. И не вздумай с присущем тебе наглостью обвинить меня в том, что я потворствовал его спешному побегу. Полагаю, причиной послужило то, что этот Фао узнал двух своих земляков, тех самых, которые опознали его и чьи опрометчивые сплетни подслушал твой шпион.

Я сказал совершенно искренне:

— Я не настолько дерзок, чтобы стать самоубийцей, wali Ахмед. Я ни в чем не собираюсь вас обвинять. Позволю себе лишь заметить, что великий хан, похоже, доволен, что узнал те сведения, которые я ему сообщил. А посему, если вы накажете меня за ослушание, то представляю, как Хубилай этому удивится.

— Наглый сын свиньи! Ты смеешь утверждать, что я испугаюсь гнева великого хана?

Я ничего не ответил на это. Взгляд его агатовых глаз окаменел еще больше, чем обычно, и он продолжил:

— Запомни это как следует, Фоло. Мое состояние зависит от ханства, в котором я являюсь главным министром и вице-правителем. Я буду не только предателем — я буду идиотом, — если начну подрывать устои государства. Я жажду так же страстно, как и Хубилай, завоевать Юньнань, затем империю Сун, а после этого и весь остальной мир тоже, если только мы сумеем это сделать и если будет на то воля Аллаха. Я не браню тебя за то, что ты раньше меня обнаружил, что при дворе Хубилая благоденствует лазутчик юэ. Но запомни как следует: я — главный министр. Я не потерплю неповиновения и предательства от низших по положению и особенно — от человека, намного моложе и неопытней меня, от чужака, жалкого христианина, лишь недавно появившегося при дворе, и, кроме всего прочего, дерзкого выскочки с чрезмерными амбициями.

Я начал было довольно сердито:

— Я здесь чужак не больше, чем…

Но Ахмед властно поднял руку:

— Я не собираюсь стирать тебя с лица земли за это проявление неповиновения, поскольку пока что сие не причинило мне вреда. Но обещаю, ты пожалеешь об этом, Фоло, и у тебя пропадет охота своевольничать. Раньше я только рассказывал тебе, что такое ад. Кажется, теперь тебе требуется это показать. — Затем, наверное, сообразив, что женщина в смежной комнате могла его услышать, он понизил голос: — Ну так ты это узнаешь, дай только срок. А теперь ступай. Ступай, пока я не вышел из себя.

Я ушел, но не слишком далеко, на случай, если понадоблюсь великому хану. Я прогулялся по дворцовым садам до холма Кара и Павильона Эха. Снаружи дул приятный легкий ветерок с гор, и я надеялся на свежем воздухе привести в порядок свои мысли. Идя вдоль мозаичной стены, я мысленно перебирал все то, что произошло со мной в Ханбалыке, а этого было немало. Надо же, министр Пао оказался юэ из Юньнань, Ноздря обрел потерянную двадцать лет назад возлюбленную, а близнецам Биянту и Биликту, выходит, совершенно не нужна моя любовь… Ну и чудеса…

И тут, как будто мне было мало всего остального, я внезапно получил еще один сюрприз. Чей-то голос прошептал мне на ухо по-монгольски:

— Не оборачивайся. Не двигайся. Не смотри по сторонам.

Я застыл на месте, решив, что меня сейчас заколют или зарежут. Однако никого рядом не было. А загадочный голос снова произнес:

— Тебе грозит страшная опасность, ференгхи. Твоя участь будет ужасна, но ты это заслужил. Однако час расплаты настанет позже, потому что ожидание, ужас и незнание вдут рука об руку.

К этому времени я уже пришел в себя и понял, что таинственный голос, звучавший, казалось, прямо у меня в ушах, — один из фокусов Павильона Эха. Я обернулся и огляделся по сторонам, никого не увидел и резко произнес:

— Что я заслужил? Чего вы хотите от меня?

— Всего лишь жди, расплата неминуема, — прошептал голос. — Час настанет.

— Когда? Какая расплата?

Голос прошептал всего девять слов — девять коротких простых слов, но меня охватила дрожь. Незнакомец произнес совершенно спокойно и безапелляционно:

— Она придет, когда ты меньше всего будешь этого ждать.