IHS
S. С. С. M
Его Священному Императорскому Католическому Величеству, императору дону Карлосу, нашему королю и повелителю.
Его царственному и грозному Величеству, наиславнейшему нашему королю из города Мехико, столицы. Новой Испании, в день св. мученика Пафнутия, в год от Рождества Христова одна тысяча пятьсот тридцатый, шлем мы наш нижайший поклон.
В последнем своем послании Его Величество, с присущими Ему добротой и сочувствием, выражает сострадание по поводу затруднений, с коими нам, Защитнику Индейцев, каждодневно приходится сталкиваться, исполняя свои обязанности, и простит сообщить Ему о вышеупомянутых сложностях и препонах более подробно.
Во исполнение сего повеления довожу, в частности, до сведения Вашего Величества, что у испанцев, получивших в здешних краях владения, вошло в обычай присваивать вместе с землей в собственность и искони проживавших там индейцев и клеймить их щеки буквой «G», первой буквой слова «guerra», то есть «война», дабы, объявив их военнопленными, на этом основании подвергать самому жестокому обращению. Правда, со временем нам удалось добиться признания того, что индейца нельзя обрекать на рабский труд, если только он не признан светскими либо церковными властями виновным в совершении какого-либо преступления. Добились мы и более строгого применения здесь закона Матери-Испании, провозглашающего всякого принявшего Святое Крещение (как еврея в Старой Испании, так и индейца в Новой) имеющим те же права, что и исконный христианин-испанец. Из этого следует, что ни один крещеный индеец не может быть осужден за какое-либо преступление без проведения подобающего расследования, слушания дела в суде и вынесения приговора. Но, конечно, показания туземцев, как и показания евреев (даже обращенных в христианскую веру), не могут иметь тот же вес, что и показания благочестивых, уже рожденных христианами испанцев. Следовательно, если испанец пожелает получить в рабство какого-нибудь крепкого индейца или привлекательную краснокожую женщину, ему требуется лишь выдвинуть против этого человека более или менее правдоподобное обвинение, которое ему хватит ума измыслить.
Поскольку мы были свидетелями осуждения многих индейцев по обвинениям, являвшимся, в лучшем случае, спорными, и поскольку мы испытываем опасения за души наших соотечественников, которые открыто расширяли свои владения и увеличивали число подвластных им людей самыми изощренными способами, недостойными христианина, мы опечалились и почувствовали необходимость принять меры. Благодаря своему титулу Защитника Индейцев нам удалось убедить судей, что все случаи клеймения туземцев должны впредь согласовываться с нашей канцелярией. Поэтому железа для клеймения отныне хранятся запертыми в ларь, который будет открываться двумя ключами, один из коих находится в нашем ведении.
Поскольку теперь ни один индеец не может быть заклеймен без нашего ведома, мы упорно отказываемся давать свое согласие в тех случаях, где имеет место явное, вопиющее попрание справедливости, так что судам приходится отменять приговоры. Столь ревностное исполнение Вашим епископом возложенных на него обязанностей Защитника Индейцев навлекло на нас ненависть со стороны многих соотечественников, но мы способны сносить это невозмутимо, ибо сознаем, что действуем во имя конечного блага всех, кто к сему причастен, включая и считающих себя ущемленными. Однако мы отдаем себе отчет в том, что процветание Новой Испании (дающей пятую часть доходов Короны) зиждется, как и благополучие иных колоний, на использовании рабского труда, в связи с чем полный отказ от такового нежелателен и невозможен. Так что теперь, когда испанец желает приобрести индейца в качестве подневольного работника, он не обращается к светской власти, но обвиняет туземца в том, что оный, будучи новообращенным, совершил некий lapsus fidei, и апеллирует к нам как к Защитнику Веры. А поелику сия наша обязанность главенствует над всеми прочими, мы в таких случаях не отказываемся от применения клейма.
Таким образом, мы способствуем одновременному достижению трех благих целей, каковые, по нашему разумению, должны снискать одобрение Вашего Величества. Primus, мы весьма действенно препятствуем злоупотреблению властью со стороны светского правосудия. Secuncdus, мы неуклонно придерживаемся требования догматов Святой Церкви в отношении новообращенных отступников. Tertius, мы не ставим препон на пути должного обеспечения владений, пожалованных нашим монархом его верным и благочестивым подданным, необходимой рабочей силой.
Рад сообщить Вашему Величеству, что в качестве клейма на щеке осужденного не используется более унизительная буква «G», означающая позор военного поражения. Теперь мы выжигаем там инициалы владельца раба (если только осужденной не является привлекательная женщина, внешность которой хозяин предпочел бы не портить). Помимо того, что клеймо является знаком собственности, затрудняющим побеги, оно, в конечном счете, отмечает и тех рабов, которые в силу своей неискоренимой склонности к бунтарству не годятся для работы. Многие такие неисправимые смутьяны, сменив нескольких хозяев, теперь носят на своих лицах многочисленные и накладывающиеся друг на друга инициалы прежних владельцев, как если бы их кожа представляла собой манускрипт, текст коего написан поверх иного, более раннего.
В последнем письме Вашего Сострадательного Величества содержится еще одно доказательство Вашей безмерной доброты, ибо, говоря о переживаниях нашего хрониста-ацтека, лишившегося жены, Вы указываете, что он «хоть и принадлежит к низшей расе, но, по-видимому, обладает вполне человеческими чувствами и способен переживать моменты счастья или горя столь же остро, как и мы». Ваше сочувствие нам понятно, ибо всему христианскому миру ведомы верная и пламенная любовь Вашего Величества к Его царственной супруге юной королеве Изабелле и наследнику престола малолетнему сыну Филиппу. Однако мы почтительно рекомендуем Вашему Величеству не распространять безмерно свое сочувствие на лиц, коих наш монарх не может знать так хорошо, как мы, а особливо на тех, кто, подобно вышеупомянутому дикарю, снова и снова показывает себя не заслуживающим доброго отношения. Не дерзая спорить с Вашим Величеством, мы признаем, что порою и он способен испытывать чувства, достойные белого человека. Однако от проницательного взора Вашего Величества, разумеется, не укроется, что, хотя этот старый осел и полагает себя христианином, он высказывает непоколебимую уверенность в том, что его покойная супруга продолжает до сих пор блуждать по свету. И почему? Да потому, что в момент смерти у нее, оказывается, не было при себе языческого амулета! Наверняка также заметит Ваше Величество и то обстоятельство, что ацтек сей недолго предавался скорби в связи со своей утратой. На последующих страницах этого повествования он снова встает на дыбы злонравия и ведет себя в своей прежней, привычной для закоренелого грешника манере.
Не так давно слышали мы, о великий государь, как некий превосходящий нас мудростью священник говорил, что ни одного человека нельзя неумеренно превозносить, пока тот еще не умер и плавает по непредсказуемым морям жизни. Ибо никому не дано знать, преодолеет ли он все эти осаждающие человека бури, подстерегающие его рифы и отвлекающие песни сирен и доберется ли он наконец до надежной гавани. Похвалы достоин лишь тот, кто, попечением Всевышнего, прокладывает свой курс в житейских морях так, чтобы в конце дней своих бросить якорь в порту Спасения, ибо лишь по достижении оного мы можем воспеть Славу душе, достойно завершившей свое жизненное странствие.
И да пребудут вечно милость и благоволение Господа Бога, указующего путь нам, грешным, с Вашим Императорским Величеством, к ногам коего смиренно припадает
Ваш верный капеллан и слуга
дон Хуан де Сумаррага (в чем он и подписывается собственноручно).
