Часть II
ПРЕКРАСНЫЕ МЕЧТАТЕЛИ
Глава 4
ДЕСЯТЬ МЕРТВЕЦОВ
Сомнения одолевают тебя. Замешательство царствует. Ты не отличаешь вчерашнего дня от завтрашнего. Прислушайся к своему сердцу, найди в нем указания. Удары, подобные барабанным. Грохот, подобный реву речной стремнины зимой. В конце концов, звук и тишина неотличимы друг от друга.Слушай.Слушай.Слушай.Кровь – не воду.Свою кровь.Судзумэ-нокумо (1860)
Мысли о брачной ночи всегда вызывали в душе Эмилии надежду и страх. Второе было связано с физическим отвращением, которое внушал ей Цефания, а первое – с неизменным безразличием, которое он демонстрировал по отношению к ней. Не будь этого, ей бы и в голову не пришло принять всерьез предложение преподобного Кромвеля. Но к двум этим факторам добавилась возможность бежать из Америки, и Эмилия не устояла. Конечно, когда они станут мужем и женой, без интимных моментов не обойдется. Неразумно ожидать полного отсутствия грубого животного совокупления, сопутствующего браку. К счастью, есть все основания предполагать, что оно сведется к минимуму. А предложенная Цефанией возможность стоила того, чтобы изредка пострадать.
Теперь же и надежда, и страх испарились – их уничтожила пуля убийцы. Когда Цефания умрет, Эмилия останется одна. Женщина, не находящаяся под защитой отца, брата или мужа, не может оставаться в чужой стране, не нарушая приличий. Она вынуждена будет вернуться в Америку. А может, найдется иной выход? Может, она сможет продолжить миссию в обществе брата Мэтью?
Эмилия украдкой взглянула на него. Брат Мэтью смотрел в сад. Ни по выражению лица, ни по позе, ни по манерам нельзя было догадаться, о чем он думает. Мэтью, как и всегда, оставался для нее полнейшей загадкой.
Он вошел в их жизнь всего четыре месяца назад. Это произошло в сан-францисской миссии Истинного слова. Эмилия кормила супом бедняков и бездомных и вдруг заметила, что на пороге обеденного зала стоит какой-то мужчина.
На нем была заношенная дорожная одежда, а черная шляпа невольно заставляла предположить, что когда-то она была белой. Из-под шляпы выбивались волосы, длинные, словно у какого-нибудь дикаря-индейца. Незнакомец казался изможденным; щеки у него ввалились, а запавшие глаза были обведены темными кругами. Щетина неровная, как будто он пытался соскоблить ее ножом. На первый взгляд он ничем особо не отличался от прочих несчастных, ежедневно оказывавшихся на попечении Эмилии. Только вот он не пристраивался в очередь, норовя протолкаться вперед, не глазел на еду и не сглатывал от нетерпения. Он просто застыл в дверном проеме. Медленно оглядел всех, кто сидел за столами и толпился в очереди. Руки его были опущены, но поза говорила скорее о готовности, нежели о вялости. А потом Эмилия заметила выпуклость под правой полой заляпанной грязью куртки.
Эмилия попросила сестру Сару подержать ее черпак и кастрюлю с супом и подошла к незнакомцу.
Завидев девушку, он вежливо снял шляпу и поклонился.
– Мэм…
– Присоединяйтесь к нашей трапезе, брат христианин. Так все последователи Истинного слова обращались к новоприбывшим. «Брат» – поскольку все люди братья. «Христианин» – поскольку, хоть они могут этого и не понимать, все люди, будь они грешниками, святыми или язычниками, христиане по неизреченной милости Господа нашего.
– Большое спасибо, мэм, – отозвался незнакомец и снова поклонился. – Премного обязан.
Говорил он нараспев и несколько в нос. Наверное, техасец.
– Это место осенено благодатью Господа, брат христианин. – Эмилия протянула к нему руку. – Здесь нет места насилию.
Незнакомец уставился на нее и несколько раз моргнул; лишь потом до него дошло.
– Да, мэм, – согласился он, расстегнул кожаный ремешок, которым кобура крепилась к поясу, и вручил кобуру вместе с пистолетом Эмилии.
Девушка едва не уронила ее.
– И ныне предаю вас Богу и слову благодати Его.
Пистолет оказался очень большим и очень тяжелым.
– Спасибо, – отозвался незнакомец.
– В ответ на слова Евангелия мы говорим «аминь», – поправила его Эмилия.
– Я не знаю Евангелие, мэм. И про аминь не знаю.
– «И ныне предаю вас Богу и слову благодати Его». Это подлинные слова. Деяния апостолов, глава двадцатая, стих тридцать второй.
– Аминь, – откликнулся незнакомец.
Эмилия улыбнулась. Его кротость была многообещающей. Несомненно, этот человек совершил что-то нехорошее – возможно даже, при помощи того самого оружия, которое Эмилия сейчас держала в руках. А возможно, при помощи того, рукоятка которого торчала на левом боку. И все же милость и защита Господня распростерты над каждым.
– И это тоже, – сказала она, кивком указав на второй пистолет.
Незнакомец почти удивленно уставился на рукоятку, как будто не ожидал ее там увидеть.
– Забыл. – Он улыбнулся, впервые за все время. – Давно не пользовался.
Это был охотничий нож – или небольшой меч. Незнакомец положил его поверх кобуры, которую Эмилия по-прежнему держала в руках.
– Лучше тратить деньги на орудия мирного труда, – сказала Эмилия.
– Аминь, – откликнулся незнакомец.
– Это не Евангелие, – поправила его Эмилия, – а всего лишь мои слова.
– Все равно я это не покупал.
На лице его снова промелькнула улыбка. Он улыбался как-то странно, кривя губы и щурясь.
– Откуда же оно взялось, брат христианин?
Выиграл в карты, подумала Эмилия, или, хуже того, украл. Но она заговорила об этом намеренно, чтобы дать незнакомцу хотя бы отчасти исповедаться и тем самым сделать первый шаг к новой жизни под сенью милосердия и благодати Господней.
– Нож боуи с десятидюймовым клинком, – сказал незнакомец. А потом, поняв, что так ничего и не объяснил, добавил: – Прощальный подарок.
Значит, сейчас он не склонен к исповеди. Ну что ж. Она исполнила свой долг, открыв перед ним путь.
– Как ваше имя? – спросила девушка.
– Мэтью.
– А меня зовут сестра Эмилия. Я рада видеть вас за нашим столом, брат Мэтью, под покровительством Господа.
– Спасибо, сестра Эмилия, – отозвался брат Мэтью.
При воспоминании об этих временах, исполненных таких надежд, на глаза Эмилии навернулись слезы – столь внезапно, что девушка не совладала с ними, и горячие капли потекли по ее щекам.
* * *
Перегнувшись через Кромвеля, Старк протянул Эмилии носовой платок. Девушка плакала, спрятав лицо в ладонях, – почти беззвучно, лишь плечи содрогались от сдерживаемых рыданий. Подобное проявление чувств с ее стороны немало удивило Старка. Девушка всегда вела себя с проповедником почтительно, но отстраненно. Сторонний наблюдатель никогда бы не догадался, что они помолвлены. Это лишний раз показывало, насколько плохо Мэтью разбирается в женщинах. Впрочем, это не имело значения. Его это не волновало. Да, сердце Мэтью гнало кровь по его телу – но и только. Во всех прочих отношениях оно было сердцем мертвеца.
– Вам нужно отдохнуть, сестра Эмилия, – сказал Старк. – Я присмотрю за братом Цефанией.
Эмилия покачала головой. Она несколько раз глубоко вздохнула и взяла себя в руки – достаточно, чтобы заговорить:
– Спасибо, брат Мэтью, но я не могу уйти. Мое место – рядом с ним.
Старк услышал донесшийся из коридора шорох одежд. Кто-то шел в эту сторону. Четыре самурая, сидевшие под дверью, согнулись в глубоком поклоне. Мгновение спустя порог переступил князь Гэндзи в сопровождении главы своих телохранителей. Князь взглянул на Эмилию и Старка, потом сказал самураям несколько слов. Те снова поклонились, произнеся в ответ что-то вроде «хэй!», и поспешно удалились. Старк уже замечал, что люди, окружавшие Гэндзи, частенько произносили это короткое слово. Наверное, оно означало «да». Люди редко бывают многословны с тем, кто может уничтожить любого по одному лишь своему капризу.
Гэндзи улыбнулся и поприветствовал миссионеров коротким поклоном. Прежде чем они успели подняться на ноги, князь уже опустился на колени; он явно не испытывал ни малейшего неудобства от этой позы. Гэндзи произнес что-то и выжидающе умолк. Старку показалось, что он смотрит на них, словно бы ожидая ответа.
Старк покачал головой:
– Простите, князь Гэндзи. Мы не знаем японского.
Развеселившись, Гэндзи повернулся к Сэйки:
– Он думает, что я говорю с ним по-японски!
– Он что, дурень? – удивился Сэйки. – Не узнает собственный язык?
– Очевидно, в моем исполнении – нет. Должно быть, мое произношение еще ужаснее, чем я полагал. Однако же я его понимаю. Хоть что-то радует.
Гэндзи вновь перешел на английский и обратился к Старку и Эмилии:
– Мой английский не очень хорош. Извините.
Старк снова покачал головой. Он не знал, что тут еще можно сказать, кроме того, что он уже сказал.
– Извините, – начал было он, но тут его перебила Эмилия.
– Вы говорите по-английски! – воскликнула она, глядя на Гэндзи. Ее глаза, все еще влажные от слез, удивленно округлились.
– Да, спасибо, – отозвался Гэндзи и улыбнулся, словно ребенок, заслуживший похвалу от дорогого ему взрослого человека. – Я сожалею о том, что оскорбляю ваши уши. Моему языку и губам очень трудно произносить ваши слова.
Эмилия же воспринимала странные слоги, лишь в общих чертах подражающие ритму английской речи: «Да, па-си-ба. Я со-жа-ре-ю, чи-то ос-кор-бря-ю ва-си у-си. Мо-иму язи-ку и губам о-чин тру-дно про-из-носит ва-си сиро-ва».
Эмилии приходилось вслушиваться изо всех сил, чтобы отделить расплывчатые звуки друг от друга. Если ей удастся разобрать хотя бы несколько слов, она, быть может, поймет, как же он их выговаривает. Кажется ей, или он и вправду сказал «трудно»? Наверное, надо при ответе повторить эти же самые слова.
– Все, что трудно, можно преодолеть, если очень стараться, – ответила Эмилия, тщательно выговаривая каждое слово.
«Ага, вот как правильно произносится это слово», – подумал Гэндзи.
– Трудно, но не невозможно, – сказал молодой князь. – Искренность и настойчивость способны на многое.
У него был сильный и весьма странный акцент, но чем больше Эмилия общалась с Гэндзи, тем легче ей было разбирать произносимые им слова. А кроме того, он быстро учился. На этот раз слово «трудно» прозвучало куда понятнее.
– Князь Гэндзи, но как вы научились нашему языку?
– Этого потребовал мой дедушка. Он верил, что это будет полезно.
Точнее говоря, Киёри заявил тогда, что подобное знание совершенно необходимо. В пророческом сне он увидел, как Гэндзи разговаривает с чужеземцами по-английски.
«Настанет день, – сказал тогда Киёри, – когда эти разговоры спасут тебе жизнь».
Гэндзи было тогда семь лет. «Но если эти сны – правда, – сказал он, – то зачем же мне учить этот язык? Пророчество гласит, что я буду говорить по-английски, значит, когда придет время, я буду на нем говорить».
Киёри расхохотался: «Да, когда придет время, ты будешь на нем говорить, потому что начнешь постигать речь чужеземцев прямо сейчас, с сегодняшнего дня».
В те времена запрет сёгуна на общение с чужеземцами все еще оставался в силе. Достать в учителя настоящего англичанина не было никакой возможности. Потому Гэндзи обучался в основном по книгам. Однако слова, написанные на бумаге, – это одно. А слова, звучащие на языке, – совсем другое.
– Вы его понимаете? – удивился Старк.
– Да, с трудом. А вы – нет, брат Мэтью?
– Ни единого слова, сестра Эмилия.
С точки зрения Старка, Гэндзи издавал серию невразумительных звуков. Эмилия же слышала медленную английскую речь, слова, разбитые на отдельные слоги; Гэндзи не глотал звуков, но некоторые превращались в бормотание. Старк ничего не мог разобрать, как ни старался.
– Возможно, мне нужно говорить медленнее? – произнес Гэндзи.
Старк же услышал: «Возе-мозе-но мине-ну-зе-но го-во-рит ме-дире-ни-е?» Он беспомощно покачал головой:
– Извините, князь Гэндзи. Мои уши не так умны, как уши сестры Эмилии.
– А! – понимающе откликнулся Гэндзи и улыбнулся Эмилии. – Знаю, это смешно, но вам придется переводить мой английский на тот английский, который будет понятен мистеру Старку.
– Что будет моей привилегией, – отозвалась Эмилия, – и к тому же временной – я в этом уверена. Это лишь дело привычки.
Гэндзи моргнул:
– Вы говорите немного слишком быстро для меня, мисс Гибсон. Я не успел за вами на этот раз.
– Прошу прощения, князь Гэндзи. Меня подвело рвение.
Эмилия хотела было начать изъясняться как можно проще, но, взглянув в глаза князю, отказалась от этого намерения. Она почувствовала, что за этим взглядом кроется тонко чувствующая душа. Князь сразу заметит, что ему пытаются дать послабление, и это оскорбит его. Хуже того – это причинит ему боль. И Эмилия повторила прежнюю свою фразу, только неспешнее.
Сэйки сидел на коленях у двери. Он расположился достаточно далеко, чтобы не вмешиваться в разговор. И в то же время при необходимости Сэйки хватило бы одного прыжка, чтобы очутиться между князем и чужеземцами и обезглавить Старка. Пока что необходимости в том не было, но Сэйки был начеку. Он следил даже за женщиной, хоть она и казалась безвредной.
За спиной у Сэйки собралась небольшая толпа. Четверо стражников вернулись и принесли с собой кровать, сделанную по западному образцу. Хидё и Симода несли стулья. Служанка Ханако держала на подносе серебряный английский чайный прибор. И все они с изумлением воззрились на картину, представшую их глазам.
– Князь Гэндзи разговаривает на языке чужеземцев! – прошептал Хидё.
Сэйки продолжал следить за происходящим с неослабевающим вниманием. Не оборачиваясь, он негромко произнес:
– Если ты не вспомнишь о дисциплине, Хидё, то свадебные торжества проведешь в конюшне, а не под боком у молодой жены.
Свадебные торжества? Хидё едва не рассмеялся. Какие еще свадебные торжества? Господин изволил пошутить, только и всего. Лишь старый простак вроде Сэйки мог принять его слова всерьез. Хидё повернулся, чтобы поделиться весельем с Симодой, и обнаружил, что друг его улыбается, но как-то странно. А Ханако, потупившись, уставилась на поднос. Ее обычно бледные щеки покрылись румянцем. У Хидё отвисла челюсть. Ну почему он вечно не понимает, что творится, пока не становится слишком поздно?!
Сэйки, не поднимаясь с колен, подался вперед.
– Господин, вещи для чужеземцев доставлены.
– Пусть вносят, – приказал Гэндзи и обратился к Эмилии со Старком: – Давайте отодвинемся ненадолго – сейчас эту комнату обставят более подходящим образом.
Он заметил, что обоим миссионерам нелегко было встать. Им пришлось неловко наклониться и опереться руками об пол, словно детям, едва-едва начинающим ходить. Старк поднялся первым и тут же протянул руку Эмилии. Интересно, все чужеземцы относятся к своим женщинам со столь чрезмерным почтением? Или только миссионеры? Как бы то ни было, это весьма похвально – вести себя столь учтиво с женщиной, на которую настолько трудно смотреть. Легко быть любезным с красавицей. Для того же, чтобы почтительно обращаться с уродиной, требуется немалая сила воли.
Кровать, стулья и столики были занесены и расставлены быстрее, чем у Старка восстановилось нормальное кровообращение в ногах. Кромвеля переложили на кровать. Во время этой процедуры он так и не пришел в себя. Одеяла, лежавшие на полу, пропитались черной кровью; кровотечение продолжалось, и на чистой постели тотчас появились пятна. По цвету крови и исходящему от раны запаху Старк понял, что пуля повредила не только желудок, но и кишечник. Кислота и яд, исходящие из этих органов, растекались сейчас по всему телу.
– Почему бы нам не перейти в соседнюю комнату? – предложил Гэндзи. – Служанки позаботятся о мистере Кромвеле. Если что-нибудь изменится, они нас позовут.
Эмилия покачала головой:
– Если он придет в себя, то для него будет утешением видеть меня рядом.
– Ну что ж, значит, посидим здесь.
Гэндзи присел на край кровати и привычно выпрямился. Эмилия и Старк сразу же прислонились к спинкам стульев. Это казалось весьма нездоровым, но Гэндзи был человеком широких взглядов. Он попытался усесться так же. Через несколько секунд он почувствовал, как его внутренние органы сместились и потеряли правильное местоположение. Князь взглянул на Кромвеля. Этот человек вполне мог прожить еще час, если не два. Гэндзи не был уверен, что сможет так долго просидеть на этом чужеземном приспособлении.
Старк тоже смотрел на Кромвеля; но он не думал о кончине проповедника. Все его мысли были сосредоточены на миссии Истинного слова, основанной в провинции Яма-кава, к северу от Эдо. Год назад туда приехали одиннадцать миссионеров из Сан-Франциско. И среди них был один человек, которого Старк отчаянно желал увидеть.
Старк, Эмилия и Гэндзи сидели у кровати Кромвеля и ждали, когда он умрет.
* * *
– Застрелить Гэндзи в порту не было никакой возможности, – сказал Кумэ. Он вовсе не собирался сообщать клиенту, что по ошибке схватил незаряженный мушкет. Для наемника самое ценное сокровище – его репутация. К чему понапрасну вредить ей?
– Мне нелегко в это поверить, – заметил Каваками.
– И тем не менее именно так обстояло дело.
– Объясни еще раз, почему ты выстрелил именно в этого миссионера.
Еще одна ошибка, хотя и менее значительная. Тот, в которого целился Кумэ, – невозмутимый мужчина, шагавший с ближней стороны паланкина, – споткнулся в тот самый миг, когда Кумэ выстрелил. Кумэ даже показалось, будто мужчина посмотрел в его сторону, увидел его и ушел из-под выстрела. Но это вряд ли. Даже хорошо обученному ниндзя было бы непросто засечь Кумэ. Так что чужеземец наверняка просто споткнулся. Кумэ продолжал хранить невозмутимый вид. Все равно Каваками никак не сможет узнать, что то его попадание было всецело делом случая.
– Он был старшим, – пояснил Кумэ. – Я предположил, что этот человек у них главный. Его потеря будет более чувствительной для Гэндзи и прочих сторонников христиан. Я подумал, что вы останетесь довольны.
Каваками обдумал сложившуюся ситуацию. Стоило ли позволять Кумэ самостоятельно принимать столь важные решения? С другой стороны, наемник добивается наилучшего результата тогда, когда получает право действовать по обстоятельствам…
– Не предпринимай более ничего против самого Гэндзи. Если представится возможность напасть на миссионеров – воспользуйся ею, но лишь в том случае, если они будут уверены, что находятся в полной безопасности под защитой клана Окумити.
О подобном унижении даже подумать, и то было приятно.
– Вы имеете в виду, когда они будут находиться во дворце «Тихий журавль»?
– Да.
– Это нелегко.
Каваками выложил на столик десять золотых рё и подвинул их к Кумэ.
– Продолжай наблюдать за Хэйко. Я не уверен, что она помнит то, что ей надлежит помнить.
Кумэ поклонился, допил чай и выскользнул за дверь. Все прошло куда легче, чем он надеялся. Обычно Каваками задавал куда больше вопросов. Сегодня же он казался каким-то рассеянным. Ну, неважно. Кумэ стал на десять рё богаче. И что еще более важно, ему по-прежнему велено следить за Хэйко. Он все равно делал бы это. А если за это еще и платят – так и вовсе хорошо. Наму Амида буцу.
Кумэ по прозвищу Медведь проворно, но не слишком торопливо, зашагал в сторону торгового района Цукидзи. Если бы кто-то вдруг вздумал обратить на него внимание, то увидел бы лишь крестьянина средних лет, полного, начинающего лысеть, с глуповатой веселой физиономией. И никто не узнал бы в нем опаснейшего из всех ниндзя Внутренних провинций.
Никто никогда и не узнавал. Во всяком случае, до тех пор, пока не становилось слишком поздно.
* * *
Каваками с трудом заставил себя выслушать Кумэ. У него никак не шел из головы доклад Хэйко. Какая ужасающая бойня! Убить в одночасье отца и сына! Корни и ветви уничтожены, и не рукою смертельного врага, а рукою безумца-родича. Неужто подобный кошмар случился на самом деле? Каваками решил, что может лишь надеяться на это – до тех пор, пока не получит подтверждения из других источников. Если же слухи правдивы, то ему воистину повезло, что Кумэ не удалось искалечить Гэндзи. Будет куда лучше, если клан Окумити сгниет изнутри, а не рассыплется от удара снаружи.
Каваками закрыл глаза и погрузился в размышления. В четырнадцатый год правления императора Гоёдзэя, двести пятьдесят лет назад, Рэйги, князь Минато, последовал за Нагамаса, князем Акаоки, и вместе с ним вышел на бой с армией Токугава. Рэйги верил, что Нагамаса вправду обладает даром предвидения. «Клан Токугава обречен, – так сказал Нагамаса. – Я узрел это в видении». Нагамаса умер. Заслуженный конец для лжепророка. Рэйги, сражавшийся рядом с ним, тоже умер. Так же, как и его жена, его наложницы и все его дети – кроме одной-единственной дочери, которая была замужем за членом младшей ветви рода Токугава. Она была отдаленным предком Каваками. Эта история передавалась в семье от матери к дочери на протяжении многих поколений, а женщины пересказывали ее своим сыновьям.
Если бы не Нагамаса, предки Каваками и он сам были бы князьями Минато, воистину великого княжества, а не правителями Хино, великого более по имени, чем по сути.
Теперь продолжение рода Нагамаса зависело от одного-единственного человека.
От Гэндзи.
Погрузившись в молчание, Каваками всесторонне обдумывал самые унизительные и мучительные способы пресечь этот род.
* * *
Старк оказался гостем во дворце японского князя из-за десяти мертвецов.
Вторым мертвецом был Джимми Верняк. Настоящее его имя было Вера, Джимми Вера. Его прозвали Верняком по трем причинам. Во-первых, Джимми не любил, когда его называли Вера. Во-вторых, он так ловко управлялся с картами, что никто не мог поймать его на жульничестве. А в-третьих, он оказался верной смертью для семи человек, встретившихся ему на пути. Джимми застрелил этих семерых – но они не входили в число тех десяти покойников, из-за которых Старк попал в Японию.
Старк узнал обо всем этом лишь тогда, когда Джимми Верняк уже был мертв. А умер он, в частности, потому, что Старк, в отличие от всех прочих людей, которых Джимми доводилось обыгрывать в карты, заметил, что тот жульничает.
– А ну, стой! – рявкнул Старк. – Ты зачем, сукин сын, спрятал нижнюю карту в рукав?
Старку тогда было семнадцать, и он гнал свое первое стадо из Огайо в Западный Техас. У него болели голова, спина, руки, ноги, задница – одним словом, все, что могло болеть. Он страдал от сильных солнечных ожогов и еще более сильного похмелья. Но взгляд у него оставался таким же цепким, как и всегда, и потому Старк заметил, как этот сукин сын сунул карту в рукав. Туза пик.
Джимми Верняк смерил его холодным взглядом.
– Мальчик, ты ва-аще знаешь, с кем говоришь?
– А то! – отозвался Старк. – С жуликоватым сукиным сыном! Положь на место туза пик, засранец, или я тебе щас башку проломлю.
Именно это Старк проделал с Элиасом Эганом, ночным надсмотрщиком, В ту ночь, когда покинул сиротский приют. Эган много лет издевался над приютскими мальчишками и избивал их – в том числе и Старка. С проломленной головой он уже никого не сможет обидеть. Элиас Эган стал первым мертвецом.
Джимми Верняк был достоин своего имени. Прежде чем Старк успел извлечь пистолет из кобуры, револьвер Джимми уже смотрел ему в грудь. И Джимми преспокойно превратил бы Старка в своего восьмого покойника, вместо того чтобы становиться вторым на его счету, если б не его пристрастие ко всяким новомодным изобретениям.
Не желая пользоваться, как всякий приличный человек, пистолетом, стреляющим дымным порохом и заряжающимся с дула, Джимми Верняк носил шестизарядный револьвер «вулкан» с барабаном, проворачивающимся вручную. И это была вторая причина, приведшая его к смерти. «Вулкан» дал осечку. Когда один из зарядов не выстрелил, Джимми попытался провернуть барабан, но его заело. Пока Джимми возился с ним, Старк вытащил свой старый пистолет, приставил его к скуле Джимми и нажал на курок. Джимми Верняк был куда проворнее Старка, но старый пистолет Старка выстрелил, а новомодный револьвер Джимми – нет.
Третий, четвертый и пятый покойники были бандитами, считавшими, что их цена на рынке убийц возрастет, если они прикончат парня, застрелившего знаменитого Джимми Верняка. Первый из них с легкостью убил бы прежнего Старка. Но новый Старк был уже другим человеком. Разобравшись, кого именно он застрелил, Мэтью понял, что он не просто вышиб мозги из второго своего покойника, но совершил нечто большее. И что он, помимо всего прочего, превратил себя в мишень для всякого, кто желает заработать репутацию проворного стрелка.
Наилучшим в подобной ситуации было бы обратить время вспять и не убивать Джимми Верняка. Этого Старк сделать не мог, а потому предпринял следующий по степени удачности шаг. Он принялся учиться стремительно выхватывать свой пистолет, быстро прицеливаться и нажимать на спусковой крючок. Он тренировался подмечать бегающие глаза, напряженные плечи, неестественное дыхание, слишком громкое или слишком тихое. Он приучил себя не задерживаться на одном месте надолго. Он привык носить два пистолета – на случай, если первый даст осечку.
Когда третий покойник разыскал его в Пекосе, Старк уже был куда проворнее, чем Джимми Верняк в свои лучшие дни. Пятеро ковбоев и две шлюхи видели, как этот третий умер, едва успев прикоснуться к оружию. Пятеро ковбоев и две шлюхи в кратчайшие сроки разнесли эту историю по всей округе. Возможно, они также несколько приукрасили ее. К тому моменту как Старк приехал в Дэдвуд, его репутация сделалась столь устрашающей, что мертвецы номер четыре и пять объединились, решив выступить против него вдвоем. Но в их затее оказалось два слабых места. Во-первых, они начали палить с двадцати шагов – ас этого расстояния они не попали бы даже в стадо коров. А во-вторых, так уж случилось, что Старк тренировался стрелять в цель как раз с двадцати шагов, причем ежедневно – с того самого дня, как прикончил Джимми Верняка.
После Дэдвуда долго никто не решался бросить вызов Старку. Какой смысл связываться с человеком, достающим пистолет так быстро, что даже не успеваешь уследить? С человеком, мгновенно нажимающим на курок, так что второй его противник падает замертво прежде, чем из раны первого начинает хлестать кровь? Который со ста шагов может всадить пулю в глаз? После Дэдвуда ковбои и шлюхи принялись распускать о Старке еще более красочные истории.
После этого Старк долго не стрелял ни во что, кроме мишеней. Его репутация сделалась такой здоровенной, что он сумел спрятаться за ней. Судя по рассказам, в Старке Стрелке было шесть футов восемь дюймов. Через правую глазницу у него был шрам от удара ножом. Старк был психованным, словно взбесившийся кабан, хлестал виски, никогда не ел, больше любил избивать женщин, чем трахать их, а трахал лишь после того, как избивал до полусмерти. Приезжая куда-нибудь, Старк говорил, что его зовут Мэтью, и его никто не узнавал. Люди предполагали, что знаменитый Старк должен быть куда более здоровенным и злобным.
Прежде чем Старк встретил своего шестого мертвеца, прошло два года. Это был сутенер из Эль-Пасо, не умеющий вовремя останавливаться. После этого Старку еще год не приходилось думать о покойниках. Он даже перестал стрелять по мишени. Он был счастлив и считал, что счастье будет вечным. Он ошибся. Он попрощался с Мэри Энн и девочками и отправился разыскивать покойников номер семь, восемь, девять и десять.
Седьмого мертвеца он разыскал в четырех днях пути к северу от мексиканской границы, в грязной дыре, напыщенно именовавшейся «ла сиудад де лос Анджелес» – «город ангелов». До города этой дыре было далеко, и если какой-нибудь ангел и вправду называл ее домом, сие божественное создание чрезвычайно хорошо маскировалось. Перед смертью седьмой покойник рассказал Старку, что остальные умчались на север, намереваясь добраться до тихоокеанского побережья и усесться на какой-нибудь корабль. Он рассказал это не потому, что возненавидел своих прежних компаньонов, и не потому, что умирал из-за дыры в животе, и не потому, что хотел искупить страдания, которые причинил невинным жертвам. Он рассказал все это потому, что Старк, продырявив ему живот, прострелил ему еще и оба колена и пообещал следующей пулей угостить в пах.
Восьмой покойник попытался убежать от него из бара в Сакраменто, и Старк всадил ему пулю сорок четвертого калибра в основание шеи – так, что голова слетела с плеч.
Девятый застал Старка врасплох. Он поджидал его в сан-францисской гостинице, спрятавшись за дверью. Как мужик в пятьсот фунтов весом мог укрыться за этой дверью, осталось полнейшей загадкой. Старку некогда было размышлять над нею. Его противник взмахнул здоровенным ножом боуи и чуть не вогнал десятидюймовое лезвие Старку в спину. Еще он умудрился выбить у Старка из рук его пистолет сорок четвертого калибра, так что Старку осталось лишь выхватить спрятанный револьвер двадцать второго калибра и отправить в девятого мертвеца пять пуль. Но тот продолжал идти вперед, размахивая ножом. Тогда Старк перехватил револьвер за ствол и огрел им противника, словно молотком, да так удачно, что проломил ему висок.
Кто станет десятым покойником, еще не определилось. Возможно, тот человек, который год назад приплыл в Японию в качестве миссионера Истинного слова, – а если не он, так значит, сам Старк.
Одному из них придется умереть.
* * *
Монах, которого они называли Дзимбо, вернулся в монастырь Мусиндо, когда день уже клонился к вечеру. Еще до того, как Сохаку увидел его, до настоятеля донеслись детские голоса. Куда бы Дзимбо ни шел, его всегда сопровождала стайка детишек из соседней деревни.
– Не уходи, Дзимбо!
– Побудь с нами!
– Еще рано!
– Зачем тебе эти травы? Ты же не собираешься их есть?
– Дзимбо, бабушка сказала, что ты можешь поужинать с нами! Тебе разве не надоела монастырская каша?
– Расскажи нам еще какую-нибудь историю! Ну хоть одну!
– Дзимбо, расскажи еще раз, как ангелы Будды спустились из Чистой земли и указали тебе Путь!
– Дзимбо! Дзимбо! Дзимбо! Дзимбо!
Сохаку улыбнулся. Последний голос принадлежал Горо, сыну местной дурочки. Он и сам был изрядно туповат. Здоровяк Горо превосходил размерами даже Дзимбо, который был на голову выше и фунтов на пятьдесят тяжелее любого человека в провинции Ямакава. До того как Дзимбо появился в здешних краях, Горо стонал, кричал и вопил, но не разговаривал. Теперь же он обзавелся словарем из одного-единственного слова и пользовался им непрестанно.
– Дзимбо! Дзимбо!
– Хватит.
Дзимбо подошел к воротам и увидел монахов с бамбуковыми шестами, окруживших оружейную. Настоятель Сохаку сидел в позе медитации перед забаррикадированной дверью.
– Идите домой! – велел Дзимбо детям.
– А что случилось?
– Дайте посмотреть! Ну дайте же!
– Спорим, это тот сумасшедший! Должно быть, он опять удрал!
– Дзимбо! Дзимбо! Дзимбо!
– Заткнись, дурачок! Мы и так знаем, как его зовут!
– Сейчас же идите домой, – сказал Дзимбо, – или я завтра не приду в деревню.
– Ну да! Если мы сейчас уйдем, то пропустим все самое интересное!
– В прошлый раз сумасшедший перекинул трех человек через стену!
Дзимбо строго посмотрел на детей:
– Я и послезавтра не приду в деревню.
– Ну ладно, ладно. Пошли отсюда.
– Но ты же завтра придешь, правда?
– Обещаешь?
– Обещаю, – отозвался Дзимбо.
Две самые маленькие девочки взяли Горо за руки. Если бы здоровяк вздумал сопротивляться, они бы нипочем не сдвинули его с места. Но Горо всегда слушался женщин. Возможно, так в его непритязательном рассудке запечатлелись какие-то уроки, преподанные матерью. Когда девочки потащили его за собой, Горо беспрекословно подчинился.
– Дзимбо!
Дзимбо смотрел детям вслед, пока они не скрылись за поворотом тропки, ведущей вниз, в долину. Он следил за ними, пока последний ребенок не исчез из виду. Настал час обезьяны, и сгустились сумерки. Пора было готовить кашу на ужин. Дзимбо направился прямиком на кухню. Его не интересовало, что за суматоха царит в монастыре. Если ему нужно будет что-то знать, настоятель сообщит об этом.
Дзимбо тщательно вымыл травы, собранные в горах. Вскоре в кашу станут регулярно добавлять мелко нарезанные зеленые побеги, чтобы придать ей более приятный вид и запах. За полгода, проведенные в монастыре, Дзимбо утратил счет времени. Он не знал, какой сейчас месяц и какое число. Правда, распознавать времена года нетрудно. Сейчас зима. Рождество бывает зимой. Возможно, оно даже сегодня. Дзимбо больше не был христианином, но не видел ничего дурного в том, чтобы вспомнить о Рождестве. Будда и Христос говорили очень по-разному, но какой смысл они вкладывали в свои слова? На взгляд Дзимбо, смысл отличался мало.
– Дзимбо, тебя хочет видеть настоятель, – сказал заглянувший на кухню Таро. Вместо монашеской рясы на нем была дорожная одежда, узкие брюки и кафтан. За пояс были заткнуты два меча. Неподалеку тихо заржала лошадь.
Дзимбо прошел вместе с Таро к оружейной. Настоятель кивком подозвал Дзимбо, а Таро сказал:
– Отправляйся.
Таро поклонился, вскочил на коня и поскакал к воротам. Уже почти стемнело. Таро придется ехать ночью через враждебную территорию, соседнюю провинцию Ёсино. Дзимбо мысленно вознес молитву за друга. Пусть его путь завершится благополучно.
– Огромные металлические птицы плюются сгустками пламени, – донесся из запертого здания голос Сигеру. – Повсюду пахнет горелой человеческой плотью.
– Тебе эти слова не напоминают пророчество, а, Дзимбо? – поинтересовался Сохаку.
– Я не знаю, как должно звучать пророчество, преподобный настоятель.
– Я думал, что христианство – религия пророков.
– Не знаю. Я не христианин.
– Но ты был им, – сказал Сохаку. – Послушай, что он говорит. Это пророчество?
– Пророки иногда бывают безумцами, – ответил Дзимбо, – но не каждый безумец – пророк.
Сохаку фыркнул:
– Я не безумец и не пророк. В этом-то и заключается моя проблема.
Князь Гэндзи оставил совершенно четкие, недвусмысленные указания. Он велел незамедлительно вызвать его, как только его дядя начнет пророчествовать. Откуда он узнал, что дядя начнет прорицать? Очевидно, это тоже было делом пророчества. Или безумия. Насколько же проще быть вассалом господина, воспринимающего вчерашний день как прошлое, сегодняшний – как настоящее, а завтрашний – как будущее! Покойный князь Киёри, по крайней мере, был знающим, дисциплинированным воином. А его внук и наследник, с точки зрения Сохаку, слишком мало времени и сил уделял изучению пути самурая.
– сёгуна нет, – продолжал Сигеру. – Мечей нет. Сложных причесок нет. Кимоно нет.
– Я решил, что это пророчество, – сказал Сохаку, – и отправил сообщение князю Гэндзи. Таро доберется в Эдо за сутки. В течение недели он должен будет вернуться вместе с нашим князем. Ты встретишь его.
– Заслужил ли я подобную честь? Ведь тем чужеземцем, о котором говорил князь Киёри, может оказаться кто-то другой, а вовсе не я.
Дзимбо имел в виду предсказание князя Киёри о том, что в канун Нового года появится чужак, от которого будет зависеть судьба клана Окумити. Сохаку слабо верилось в это. Он вообще не испытывал особого доверия к пророчествам. Если князь Киёри и вправду мог так замечательно предвидеть будущее, что ж он не воспрепятствовал собственному убийству? Впрочем, никто и не требовал от Сохаку веры. Он него требовалось лишь исполнять приказы своего сюзерена. Но даже это было скользким вопросом. А вот насколько скользким – этого Сохаку еще не решил.
– Ты – единственный чужеземец, известный клану, – сказал Сохаку. – Новый год приближается. Так кто же еще это может быть?
В настоящий момент настоятеля куда больше интересовал Сигеру. Возможно, Сохаку удастся застать его врасплох и связать. В противном случае, когда прибудет князь Гэндзи, они окажутся в чрезвычайно неловком положении. Ведь они – лучшие кавалеристы клана. И вот они сидят под запертой дверью, а безумец, лепечущий всякую чушь, человек, которого они обязаны охранять, не подпускает их к собственному оружию.
– Я пойду приготовлю еду для господина Сигеру, – сказал Дзимбо и, поклонившись, отправился обратно на кухню.
Просто поразительно, как хорошо он за столь краткий срок изучил японские обычаи. Сильнее всего Сохаку поразило то, как быстро чужеземец усвоил их язык. Тоунсенд Гаррис, американский консул, прожил в Японии уже четыре года и до сих пор не знал японского, не считая нескольких слов, да и те выговаривал с большим трудом. Сохаку слышал это собственными ушами, когда сопровождал князя Киёри в резиденцию дипломата в Эдо. Дзимбо же всего за год заговорил так, что и не отличишь от японца.
– Изуродовано все. От рождения. По случайности. По замыслу.
Сохаку продолжал слушать бормотание, доносящееся из-за двери. Если он и не схватит Сигеру сейчас, то сделает это завтра или послезавтра. Даже сумасшедшим нужно когда-то спать.
* * *
Чудеса следовали сплошной чередой, чудеса видения, понимания и силы.
Он ходил вместе с Иисусом по водам.
Он стоял вместе с Моисеем перед горящим и не сгорающим кустом.
Он летел вместе с Гавриилом над полем Армагеддона.
Святой пыл вернул ему силы. Цефания проснулся в другом месте и обнаружил, что ему дана способность понимать японский язык. Изнеженный японский князь заговорил, и Кромвель благословлен был пониманием.
– Почему бы нам не перейти в соседнюю комнату? – предложил Гэндзи. – Служанки позаботятся о мистере Кромвеле. Если что-нибудь изменится, они нас позовут.
Эмилия покачала головой:
– Если он придет в себя, то для него будет утешением видеть меня рядом.
– Ну что ж, – сказал Гэндзи. – Значит, посидим здесь. Хоть Кромвель и успел уже привыкнуть к чудесам, все же услышанное изумило его. Он даже не знал, что удивило его сильнее: то, что Эмилия, подобно ему самому, поняла чуждую речь, или то, что князь разобрал английские слова, слетевшие с ее губ. Среди всех великих знамений и пророчеств это преодоление вавилонского проклятия было величайшим. Кромвель открыл глаза.
Эмилия улыбнулась ему. Почему по ее щекам текут слезы? Она позвала:
– Цефания!
Кромвель попытался было сказать «Эмилия!». Но вместо слов рот его заполнила горячая жидкость.
– О Господи! – воскликнула Эмилия и прижала кулаки к губам. Она упала бы со стула, не подхвати ее Старк.
Гэндзи взял Кромвеля под мышки, приподнял и усадил. Рукав его кимоно почернел от темных брызг, летевших изо рта раненого.
– Господин! – метнулся вперед Сэйки. – Пожалуйста, не прикасайтесь к нему! Вы испачкаетесь в нечистотах чужеземца!
– Это всего лишь кровь, – возразил Гэндзи. – Точно такая же, как твоя или моя.
Старк почувствовал, как Эмилия, и без того напряженная от страха, сжалась. Девушка близка была к обмороку.
– Эмилия! – окликнул ее Старк.
Он положил голову девушки себе на плечо и заставил ее отвернуться от Кромвеля. Эмилия обняла Старка, уткнулась лицом ему в грудь и заплакала. Старк вывел ее из комнаты. Где-то здесь неподалеку был небольшой садик.
– Пойдем. Здесь мы уже ничего не сможем сделать.
В коридоре Старк и Эмилия столкнулись с двумя мужчинами. Те поспешно направились к комнате, из которой только что вышли миссионеры. Оба – при двух мечах, как самураи, но у одного была бритая голова и очень скромная и к тому же грязная одежда. Должно быть, прибыл откуда-то издалека и при этом очень спешил. Пыль, смешавшаяся с потом, превратилась в грязную маску на лице.
– Нет, брат Мэтью, – сказала Эмилия. – Я не могу оставить Цефанию одного.
– Брат Цефания больше не один, – ответил Старк. – Он сейчас в доме Спасителя, среди сонма праведников.
* * *
Сэйки был в ужасе. Этот захлебывающийся кровью чужеземец испачкал одеяния князя Гэндзи! Хуже того, он умер на руках у князя! Нужно немедленно позвать синтоистских жрецов, чтоб очистить князя! А потом нужно будет очистить еще и комнату – сразу же после того, как уберут тело. Постельное белье, мебель, циновки – все придется сжечь. Самого Сэйки это мало волновало. Для него любая религия была детскими сказками. Но кое-кто из его людей очень чувствителен к старым суевериям.
Господин, – произнес Сэйки, – вы уже ничем не поможете чужеземцу. Прошу вас, отдайте тело на попечение слуг.
– Он не умер, – отозвался Гэндзи. – Он просто спит.
– Спит?
Это невозможно! Сэйки присмотрелся поближе. Ужасающее зловоние, исходящее от чужеземца, вызвало у него тошноту. Но он увидел, что грудь раненого медленно поднимается и опускается, и уловил тихое посапывание.
Гэндзи передал Кромвеля Ханако и второй служанке.
– Присмотрите за ним до возвращения доктора Одзавы. Если он начнет задыхаться, прочистите ему горло. Если придется – даже рукой.
– Да, господин, – в один голос отозвались служанки.
Они с трудом боролись с рвотными позывами. Но выказать хоть малейшее неудовольствие в присутствии князя было бы вопиющим нарушением этикета.
– Взгляни-ка, как спокойно его лицо, – сказал Гэндзи, обращаясь к Сэйки. – Он видит целительные сны. Думаю, он выживет.
– Это было бы чудом.
– Он – христианин. Его религия – религия чудес.
– Он пока не умер, господин, однако из этого еще не следует, что он выживет. От него исходит зловоние смерти.
– Возможно, нет. Думаю, он вряд ли мылся во время плавания. Может, отсюда и запах.
В дверях показался самурай из внешней стражи. Поймав на себе взгляд Гэндзи, он поклонился:
– Господин, всадник привез срочное сообщение.
– Приведите его.
Гэндзи сейчас с удовольствием снял бы окровавленную одежду и принял ванну. Ну что ж, придется с этим подождать.
Несмотря на скромную одежду и бритую голову, посланец был знаком князю. Его звали Таро. Полгода назад он вместе с еще двумя дюжинами лучших кавалеристов княжества Акаока и их командиром принял монашеский сан. Таро мог явиться лишь из нынешней своей обители, монастыря Мусиндо, и лишь с одной-единственной вестью. Гэндзи не нужно было выслушивать гонца, чтобы узнать, что он скажет.
– Господин, – произнес Таро и умолк на миг, переводя дыхание. – Господин Танака… – Он снова умолк и виновато поклонился. – То есть настоятель Сохаку просит указаний.
Гэндзи кивнул:
– Что сейчас творится в окрестностях?
– В провинции Ёсино перемещаются крупные военные отряды, господин. Мне несколько раз приходилось уходить с дороги и прятаться.
– Говори точнее, Таро, – строго заметил Сэйки. – Разве тебя не обучали на разведчика?
– Слушаюсь, господин. – Таро быстро произвел в уме какие-то подсчеты. – Пятьсот конных мушкетеров при четырех осадных орудиях движутся по главному тракту на юг, в сторону Внутреннего моря. Три тысячи пехотинцев, разбитых на три отряда, прошли ночью в том же направлении.
– Прекрасно, Таро. Приведи себя в порядок и приготовься через час выехать обратно.
– Слушаюсь, господин.
– Ёсино принадлежит союзникам Курокавы! – прошипел Сэйки. – Эту провинцию отделяет от ваших владений лишь узкая полоска моря! Возможно, они решили воспользоваться недавней кончиной вашего дедушки.
– Сомневаюсь. Сёгун не даст дозволения напасть на Акаоку. Он слишком боится чужеземцев, чтобы без крайней необходимости пойти на риск и вызвать какие-либо беспорядки внутри страны.
– Нынешний сёгун – пустое место, – отрезал Сэйки. – Его титул весит куда больше, чем он сам, четырнадцатилетний мальчишка. А советники его – трусы и глупцы!
– Возможно, сёгуну не хватает мощи его предков, – согласился Гэндзи. – Но ни один властитель не позволит, чтобы его властью пренебрегали, да еще и так неприкрыто и нагло. Армия сёгуна до сих пор остается сильнейшей в Японии. И ни у кого, кроме него, нет военного флота, достойного этого имени.
На некоторое время он умолк, погрузившись в задумчивость.
– На самом деле это хорошие новости. Чем больше все будут заняты событиями на юге, тем менее опасным окажется путь на север.
– Господин, но не собираетесь же вы отправиться в монастырь лично?!
– Я должен. «Настоятель Сохаку просит указаний». Это означает, что произошли события, требующие моего присутствия. Не волнуйся, Сэйки. Я не стану путешествовать при полном параде. Это привлекает слишком много внимания. Я поеду инкогнито, вместе с Таро. – Гэндзи оглядел комнату. – И еще я беру Хидё и Симоду.
Услышав свои имена, самураи поклонились:
– Да, господин. Благодарим вас. Мы приготовимся к поездке.
– Возьмите луки, – велел Гэндзи. – Но никакого огнестрельного оружия и никаких доспехов. Мы едем на охоту. И чтоб одежда была без гербов.
– Да, господин. Слушаем и повинуемся.
И с этими словами Хидё и Симода поспешно вышли.
Сэйки, не вставая с колен, подался вперед и низко поклонился.
– Господин, молю вас, подумайте еще раз! Всего лишь час назад на вашу жизнь покушались. Вашего чужеземного гостя тяжело ранили. Об этом уже знает весь Эдо. Кто же в такой момент отправляется на охоту? Это совершенно неправдоподобно. Никто в это не поверит.
– А я не согласен. Моя репутация легкомысленного бездельника буквально требует такого шага.
– Господин, хотя бы позвольте мне сопровождать вас! – взмолился Сэйки.
– Не могу. Само твое присутствие придаст нашей поездке величайшую серьезность. То есть мы получим прямо противоположный результат.
Один из самураев рассмеялся было, но тут же поперхнулся под гневным взглядом Сэйки и умолк.
– А кроме того, – продолжил Гэндзи, который и сам с трудом сдерживал смех, – ты нужен мне здесь, чтобы защищать наших гостей от любых нападений.
Он взглянул на Кромвеля. Даже под закрытыми веками видно было, как вращаются глазные яблоки раненого.
– А где еще два чужеземца?
– Во внутреннем садике, господин, – сообщил один из стражников.
– Бумагу! – велел Гэндзи.
Получив все письменные принадлежности, князь черкнул по-английски короткую записку:
«Дорогие мисс Гибсон и мистер Старк! Сожалею, но я вынужден ненадолго уехать. Я пришлю друга, который побудет с вами. Как ни печально, ее английский еще хуже моего. Зато она позаботится обо всех ваших нуждах». Он вздохнул, удивляясь странным обычаям чужеземцев, но все-таки написал личное имя впереди родового: «Искренне ваш, Гэндзи Окумити».
* * *
После встречи с главой тайной службы Хэйко отправилась в свой домик, расположенный в роще Гинза, на восточной окраине Эдо, неподалеку от Нового моста и тракта Токкайдо.
– Ваша ванна готова, – сообщила вместо приветствия Сатико.
– Спасибо.
Хэйко быстро разделась, набросила на себя скромный халат и направилась в купальню. Она всегда мылась после встреч с Каваками, невзирая на время суток. Сегодня она ощущала еще большую потребность очиститься, чем обычно.
Собственный доклад породил в ее сознании картины, которые Хэйко предпочла бы позабыть. Ей несколько раз доводилось видеть дядю Гэндзи, Сигеру. На вид это был совершенно нормальный человек. Что за безумие заставило его перебить всю семью, включая единственного сына, прекрасного мальчика шести лет от роду? Поразил ли этот недуг его одного или он передается в роду из поколения в поколение? Неужто и ее возлюбленный Гэндзи когда-нибудь сойдет с ума?
– Можешь ли ты подтвердить свой рассказ? – спросил ее Каваками.
– Нет, господин.
– Тогда все это не более чем догадки.
– Все эти смерти случились на самом деле, господин. Слухи касаются лишь сопутствовавших обстоятельств. Уже было сообщено, что тесть Сигеру, Ёритада, погиб под лавиной, сошедшей с горы Тоса, и вместе с ним погибли все домашние, включая гостившую у отца дочь Умеко и троих ее детей. Как утверждается, когда они уехали, случайно вспыхнул пожар и уничтожил все поместье. На первый взгляд все это кажется чрезвычайно маловероятным, а на второй – чрезвычайно удобным, если там и вправду произошла бойня.
– Иногда в жизни случаются и совпадения, – сказал Каваками.
– Да, господин.
– Это все?
– Нет, господин. Есть кое-что еще. Прибывший сегодня утром чужеземный корабль чем-то заинтересовал князя Гэндзи. Корабль называется «Вифлеемская звезда». Князь не упоминал, что за груз доставил этот корабль. – Хэйко не боялась сказать что-нибудь лишнее. К настоящему моменту шпионы Каваками наверняка уже доложили ему об этом корабле куда больше, чем она. – В час дракона он отправился в порт.
– Человеческий груз, – ответил Каваками. – Еще несколько христиан из секты Истинного слова. Возможно, это свидетельствует о том, что князь Гэндзи вовлечен в какой-то христианский заговор.
Хэйко весело рассмеялась:
– Чтобы такой человек, как он, участвовал хоть в каком-то заговоре? Гэндзи интересуют лишь женщины, вино и музыка! Если заговор и существовал, его, несомненно, устроил покойный князь Киёри. Все закончилось вместе с его смертью.
– Но ведь Гэндзи увлекается еще и охотой, не так ли? Это – часть наших воинских традиций.
И снова Хэйко хихикнула:
– Ваших традиций, господин Каваками, – возможно. Вы ведь истинный самурай. А князь Гэндзи всегда возвращается с охоты с пустыми руками.
– Не следует чересчур полагаться на внешние признаки, – назидательно заметил Каваками. – Это может быть представлением, специально устроенным для нас.
Хэйко поклонилась с сокрушенным видом.
– Да, господин.
Она сомневалась, что Каваками сам верит в то, что говорит. Скорее уж он считает, что клан Окумити, как и клан сёгунов Токугава, находится в последней стадии упадка. Дед князя Гэндзи, Киёри, был последним, кто походил на великих князей древности. Его сын, Ёримаса, пристрастился к опиуму и умер молодым. Гэндзи, в общем и целом, выглядел именно так, как описывала Хэйко. А Сигеру, единственный из ныне живущих Окумити, кого действительно стоило считать опасным, сошел с ума. Возможно, этого хватит, чтобы уберечь Гэндзи. Если он ни для кого не представляет опасности, то и убивать его незачем.
Девушка остановилась, не ( дойдя до купальни нескольких шагов. По коже у нее побежали мурашки – но не от холода. Над высокой прямоугольной бадьей с горячей водой поднимался пар. В кустах зачирикала какая-то птица. Все как всегда. Что же заставило ее насторожиться? Случайно или инстинктивно, но на ум ей пришло одно вполне определенное имя.
– Кумэ, если ты выйдешь сам, я не стану тебя убивать, – сказала Хэйко. – Во всяком случае, сегодня.
Купальню заполнил громогласный хохот. Кумэ ступил на порог и поклонился.
– Не гляди на меня так сердито, Хэй-тян, – сказал он, назвав девушку дружеским уменьшительным именем. – Я просто проверял твою бдительность.
– И собирался затянуть проверку, пока я не разденусь?
– Ну как ты можешь так говорить! – возмутился Кумэ, напустив на себя обиженный вид. – Я ниндзя, а не какой-нибудь придурковатый любитель подглядывать!
Впрочем, он тут же расплылся в улыбке:
– Я бы, конечно, остался в укрытии и продолжил наблюдение. Но лишь в целях проверки.
Хэйко рассмеялась и, миновав Кумэ, вошла в купальню.
– Отвернись, пожалуйста.
Когда Кумэ подчинился, она сбросила халат и принялась мыться. Хэйко стояла рядом с бадьей, ковшиком зачерпывала воду и поливала себя. От горячей воды по телу девушки пробежала дрожь удовольствия.
– Две недели назад Каваками велел мне застрелить Гэндзи при первой же возможности, – сказал Кумэ, честно повернувшись к купающейся девушке спиной. – Сегодня утром это чуть не произошло.
Он различал по плеску, когда вода льется на Хэйко, а когда стекает на землю. Он даже мог сказать, на какую именно часть тела сейчас льется вода. Теперь же, по внезапной паузе, Кумэ понял, что его слова вызвали у Хэйко беспокойство.
– Как странно, – заметила Хэйко. Голос ее звучал непринужденно, как и всегда. Да и перерыв в мытье длился какое-нибудь мгновение. – Он дал мне понять, что это задание будет моим, от начала и до конца.
– Каваками так хитер, что открывает каждому лишь малую часть правды, – отозвался Кумэ. – Возможно, он так хитер, что и сам заранее не знает, что будет делать дальше. При сегодняшней нашей встрече он велел мне больше не предпринимать подобных попыток. Думаю, он сам еще не решил, желает ли он смерти Гэндзи.
– И все это лишь еще сильнее запутывает положение, – сказала Хэйко.
Кумэ услышал в голосе девушки облегчение. И окончательно убедился в подозрениях, которые уже давно снедали его. Играя роль любовницы Гэндзи, Хэйко несколько перестаралась.
– Надеюсь, ты не станешь дурачить себя так же как твоя мишень.
– О чем ты?
– Он не безразличен тебе, – сказал Кумэ.
– Конечно! – согласилась Хэйко. – Иначе он сразу бы догадался, что дело нечисто. С человеком, столь тонко чувствующим, притворство невозможно, особенно при интимных отношениях.
– Но ты готова убить его, если понадобится?
– Лишь дураки действуют, руководствуясь любовью, – ответила Хэйко. – Ты вырастил не дурочку.
– Надеюсь, – сказал Кумэ, прислушиваясь к негромким звукам, доносящимся из купальни. Хэйко намыливалась. – В любом случае, я полагаю, что у Каваками изначально имелся еще какой-то совершенно иной план и теперь он перешел к нему, вместо того, который требовал немедленной смерти Гэндзи.
– Вправду? И что же это за план?
– Пока не знаю, – признался Кумэ. – Он должен быть как-то связан с тобой. Тебе ничего не известно?
– Нет. – Хэйко смыла с себя мыло и забралась в бадью. Вода была очень горячей. Девушка медленно опустилась в воду и уселась. Теперь из бадьи выглядывала лишь ее голова. – Можешь повернуться.
Кумэ повернулся. Сейчас, когда на лице Хэйко не осталось косметики, а влажные длинные волосы свободно падали на плечи, она вновь сделалась похожа на ту маленькую девочку, которую он знал когда-то. Как непредсказуема судьба! Как она любит трагедии!
– Возможно, – заметила Хэйко, – Каваками изменил свой план из-за известия о смерти дедушки Гэндзи и исчезновении его дяди.
– Возможно, – согласился Кумэ. – Если доклады соответствуют истине, клан Окумити стоит на грани бедствия. Превосходный момент для жестоких планов нашего нынешнего нанимателя. Кстати, о нашем нанимателе. Не относись к нему легкомысленно. Он тебе не доверяет.
– Он никому не доверяет. Таков смысл его жизни. Недоверие.
– Он велел мне следить за тобой. Думаю, это означает, что он не доверяет тебе больше обычного. Будь осторожна, Хэй-тян.
– И что, кто-то следит за тобой, чтобы удостовериться в том, что ты следишь за мной?
Кумэ рассмеялся:
– Недоверие ему внушаешь ты, а не я.
– Почему ты так уверен? Каваками не имеет обыкновения сообщать о своих подозрениях тому, кого он подозревает. – Хэйко вылила ковш воды на голову. – Ты проверял по дороге, не идет ли кто-нибудь за тобой?
Кумэ вскочил на ноги.
– Проклятье! Ты права. Мне следовало бы вести себя поосторожнее. Пожалуй, я лучше пойду. Береги себя, Хэй-тян.
– И ты тоже, дядя Кумэ.
Всю дорогу до Эдо Кумэ глодала тоска о прошлом. Как быстро летит время! Маленькая девочка, пятнадцать лет тому назад отданная на его попечение, превратилась ныне в женщину почти нестерпимой красоты. Она называет его «дядя Кумэ». Ей следует узнать правду. Она уже достаточно взрослая. Да, этим он нарушит все приказы. Ну и пусть они провалятся в преисподнюю, эти приказы! «Лишь дураки действуют, руководствуясь любовью», – сказала она. «Значит, она назвала меня дураком», – подумал Кумэ. За пятнадцать лет обучения он полюбил Хэйко, как родную дочь, которой у него никогда не было. И не сомневался, что победит, если любовь и долг вступят в противоречие.
Да, она должна знать правду. В следующий раз, когда они останутся наедине, он все ей расскажет. Ей будет нелегко, очень нелегко. В лучшем мире она никогда бы ничего не узнала. В наилучшем из миров все это просто не имело бы значения. Но сей мир таков, каков он есть, и уж конечно его никак нельзя назвать наилучшим из существующих. Наилучший – Сухавати, Чистая земля будды Амида. Настанет день, и все они будут жить там.
Но пока что этот день очень далек.
* * *
После ухода Кумэ Хэйко еще несколько минут нежилась в бадье. До чего же непрочна человеческая жизнь, думала девушка, и до чего же непредсказуема! Мы льстим себе, воображаем себя актерами на сцене, гениями, пишущими собственную пьесу, изменяющими по своему капризу главные сюжетные линии и мельчайшие оттенки смысла… Наверное, точно так же думают и деревянные куклы бунраку. Они не замечают кукловодов, направляющих каждое их движение.
Над водой поднимался пар, но Хэйко терзал пронизывающий холод. Гэндзи мог умереть сегодня, а она ничего бы не знала до тех пор, пока не стало бы слишком поздно.
После купания Хэйко завязала волосы в хвост. Она облачилась в крестьянскую одежду и тщательно закуталась, чтобы не рисковать: вдруг даже нежаркое зимнее солнце нанесет ущерб ее красоте? Потом вышла в садик и принялась рыхлить землю на грядке с зимними дынями. Когда Хэйко возилась в своем саду, то не думала ни о чем, кроме этой нехитрой работы. Ни об убийствах, ни о предательстве, ни о любви.
Солнце уже миновало зенит и начало клониться к горизонту, когда Хэйко увидела, что с юга приближаются четверо всадников.
* * *
Гэндзи, не сходя с коня, обратился к девушке:
– Почтенная крестьянка, мне сказали, что где-то здесь проживает прославленная в Эдо красавица. Не укажешь ли ты мне путь к ее обиталищу?
– Эдо отсюда далеко, – откликнулась Хэйко, – красота мимолетна, а всякое жилище непрочно. Не угодно ли вам будет лучше испробовать моего горячего супа, чтобы спастись от зимнего холода? – Взмахом руки она указала на сад. – Я приготовила его из этих вот зимних дынь.
Хэйко никогда бы не оделась столь неизящно, если б ей хоть на миг пришло в голову, что Гэндзи может появиться здесь. Но ведь сегодня утром его внимание было всецело приковано к чужеземцам. Гэндзи даже специально отправился в порт, чтобы встретить их. Все указывало на то, что нынешний день он проведет в городе. Однако же не прошло и полдня, как он, судя по нынешнему его виду, отправился на охоту, напрочь позабыв о чужеземцах. Хэйко была охвачена смятением – и вместе с тем радостью. Гэндзи жив, и она тоже, и они снова вместе. После того, что рассказал ей Кумэ, Хэйко с особенной остротой ощущала, насколько же драгоценны подобные мгновения.
– Твое умение обращаться с землей воистину удивительно, – сказал Гэндзи. – Несомненно, в более гармоничном мире, чем наш, женщина, владеющая таким искусством, будет цениться куда выше, чем женщина, сведущая лишь в постельных утехах.
– Вы слишком добры ко мне, господин. – Хэйко низко поклонилась, чтоб скрыть выступивший на щеках румянец. – Но я не стану более вас задерживать. Ведь вам, конечно же, не терпится поскорее встретиться с вашей прославленной госпожой.
– Суп из зимних дынь или легендарная красавица, – промолвил Гэндзи. – Воистину, нелегкий выбор.
Смущение Хэйко забавляло его. Гейша всегда так уверена в себе! Теперь же на ней не было роскошных нарядов – лишь скромная одежда да тяпка в руках. Ни дать ни взять простая крестьянка! Это ведь в первый раз он застал ее врасплох? Да, действительно, в первый. И потому Гэндзи намеревался по возможности продлить развлечение.
– Мудрый человек всегда выбирает суп, – сказала Хэйко, – особенно в такой холодный день.
Самодовольный вид Гэндзи раздражал ее. Но если показать это, он будет веселиться еще больше. Нет уж, не дождется!
– Почему же? Истинная мудрость должна вести к красоте, разве не так? Что лучше согреет душу и тело?
Да, правда, он застал ее в простонародной одежде и с ненакрашенным лицом. Но восторжествовал ли он? Блестящие волосы струились по спине девушки, словно у какой-нибудь принцессы эпохи Хэйан. А отсутствие пудры, румян и прочих ухищрений нисколько не умаляло ее красоты. Напротив, природный цвет и очертания лица, обычно скрытые косметикой, оказались столь прекрасны, что Гэндзи был потрясен.
– Осмелюсь предположить, что кто-то ввел господина в заблуждение, – сказала Хэйко. – Красота может быть холоднее, чем зимний день. Согревает не красота, а любовь.
– Хорошо сказано, почтенная крестьянка. – Гэндзи успокоил коня, начавшего горячиться от долгого стояния на месте. – От куртизанок Эдо я никогда не слышал столь мудрых слов. Ни от кого из них – кроме одной-единственной.
– Господин слишком добр.
Хэйко улыбнулась Гэндзи. Этим простеньким комплиментом он спас ее достоинство.
– Это ты слишком добра, – улыбнулся в ответ Гэндзи, – и слишком прекрасна, чтоб, ы скрываться в этой роще. Скоро сюда прибудет всадник и приведет двух лошадей, одну для тебя, а вторую – для твоей служанки. Я прошу тебя отправиться с ним в Эдо. Там ты найдешь лучшее применение своим талантам.
– Разве могу я отказаться от столь великодушного предложения? – откликнулась Хэйко.
– Посмотрим, долго ли ты будешь считать меня великодушным. Среди прочих твоих умений, в которых мы нуждаемся, числится и английский язык.
О нет! Теперь Хэйко поняла все. Некое чрезвычайное происшествие заставило Гэндзи покинуть своих чужеземных гостей. И он решил на время отсутствия приставить к ним Хэйко – в качестве переводчицы и спутницы.
– До встречи, Хэйко. – Он натянул поводья и развернул коня в сторону Нового моста. – Я вернусь через неделю.
– Погодите! Князь Гэндзи! – Хэйко невольно рванулась к нему. – Я знаю по-английски всего несколько слов и никогда ни с кем не разговаривала, кроме вас! Как же вы можете оставить меня одну с чужеземцами?
– Ты слишком скромна, – улыбнулся Гэндзи. – Я совершенно уверен, что твои способности куда больше, чем ты показываешь. Теперь тебе представляется случай доказать, что я прав.
– Князь Гэндзи!
Но Гэндзи лишь поклонился и с места послал коня в галоп, а трое спутников помчались за ним следом.
К тому времени, как появился Сэйки с двумя лошадьми в поводу, Сатико уже помогла Хэйко принять подобающий вид. За всю дорогу угрюмый старый самурай не произнес ни слова. Это было лишь к лучшему. Хэйко находилась в слишком скверном расположении духа, чтобы поддерживать непринужденную беседу.
* * *
В ту ночь Гэндзи со своими людьми заночевал в каком-то крестьянском домишке, стоявшем на северной окраине равнины Канто. На следующий день им предстояло вступить на территорию Ёсино, принадлежащую князю Гэйхо, одному из заклятых врагов Гэндзи.
Сами они никогда не ссорились. Гэндзи вообще сомневался, что узнал бы Гэйхо при личной встрече. Невзирая на все старания, он так и не смог представить его достаточно отчетливо. Полный весельчак лет шестидесяти от роду. Или семидесяти. Какой у него нос, заостренный или приплюснутый? А волосы – темные или седые? Темные, подумал Гэндзи, но от краски. Это говорило о некотором тщеславии. Значит, Гэйхо не только толстый и веселый, но еще и тщеславный. Когда же они виделись в последний раз? Почти три года назад, по случаю вступления Токугава Иэмоти в должность сёгуна. Они сидели по разные стороны зала, потому Гэндзи лишь мельком разглядел Гэйхо. По правде говоря, он вообще не был уверен, что Гэйхо – именно тот, о ком он думает. И однако же этот незнакомец непременно постарается убить Гэндзи, если только ему удастся заполучить хоть малейший предлог.
Их семьи не ссорились – ни разу при их жизни, равно как и при жизни их отцов, дедов и даже прадедов. Никто не обменивался оскорблениями, никто не страдал от запутанной любовной истории, никто не сражался из-за владений, влияния или чести. Проблема была проста – одна на все кланы, правящие двумястами шестьюдесятью провинциями страны. И именовалась эта проблема – Сэкигахара.
Так называлась маленькая деревушка на западе Японии, совершенно ничем не примечательная. Но событие, произошедшее рядом с ней в четырнадцатый год правления императора Гоёдзэя, до сих пор продолжало влиять на жизни множества людей. Однажды утром на исходе осени, когда на землю лег иней и сгустился туман, в долине рядом с этой деревушкой сошлись в схватке двести тысяч самураев, разделенных на две армии. Одну вел Токугава Иэясу, князь Канто. Вторая выступала под знаменами Исида Мицунари, правителя западной Японии.
Предок Гэндзи, Нагамаса, был на стороне Исида. За месяц до сражения ему было открыто во сне, что клан Токугава лишится всех своих прав и привилегий, включая княжеский титул. К концу того осеннего дня Нагамаса и еще восемьдесят тысяч самураев погибли, а Иэясу восторжествовал. Вскоре он сделался сёгуном, и этот титул сохранялся за его семейством по нынешний день. Гэндзи ничуть не сомневался в правдивости сна, приснившегося его предку. Просто Нагамаса неправильно рассчитал время.
Хотя Нагамасу погиб и клан Окумити оказался в числе побежденных, он не был вырезан до последнего человека. Довольно много противников Токугавы сумели избежать поголовного уничтожения. И вот уже двести шестьдесят один год они терпели и лелеяли планы мести. А сторонники Токугава – в том числе и предки Гэйхо – все это время размышляли, как бы все-таки истребить их. Вот чем занимались японцы, пока чужеземцы создавали науку и завоевывали мир. Теперь может случиться так, что, пока японцы будут раз за разом переигрывать одно и то же древнее сражение, чужеземцы завоюют Японию.
– Господин… – Крестьянин вполз в комнату на коленях, пробороздив пол лбом, будто плугом. – Ваша уважаемая ванна готова.
Бедолага дрожал от страха.
Гэндзи хотелось приказать ему выпрямиться. В конце концов, это его дом, а Гэндзи – всего лишь непрошеный гость. Но он, конечно же, не мог сказать этого. Его, как и этого крестьянина, чей дом они выбрали для ночевки, по рукам и ногам связывал древний этикет.
– Спасибо, – сказал Гэндзи.
Крестьянин, так и не разогнувшись, проворно отполз в сторону, чтобы благородный господин мог пройти, не переступая через его ничтожное тело. В истерзанном страхом сердце хозяина дома теснились сейчас две надежды. Во-первых, он надеялся, что господин не сочтет убогую бадью слишком оскорбительной для своей персоны. За то время, что господин находился здесь, жена и дочь хозяина дома стерли руки в кровь, отмывая бадью дочиста. Крестьянин безмолвно воззвал к будде Амида: пусть она окажется достаточно чистой! Во-вторых, он надеялся, что господин, привыкший к легендарным куртизанкам Эдо, не заинтересуется его дочерью. Ей исполнилось пятнадцать – первый расцвет женственности, – и в деревне ее считали красавицей. Но сейчас отец предпочел бы, чтобы она была такой же уродиной, как дочка Муко. Он снова вознес молитву будде Амида, умоляя Сострадательного о защите и милосердии. Только бы пережить эту опасную ночь!
Тем временем младший сын крестьянина, не жалея сил, под присмотром Таро вычистил и накормил лошадей. Конечно, у них не нашлось подходящего корма для столь породистых животных, потому мальчик сбегал в деревню и выпросил у старосты сена. Он вернулся с пятидесятифунтовым тюком на плечах. Жаль, что старшего брата, Синити, нет дома – он бы помог. Но Синити месяцем раньше забрали в армию князя Гэйхо. Кто знает, где он сейчас и когда вернется домой… Война приближается. Все так говорят. Война с чужеземцами. Война между сторонниками сёгуна и его противниками. Две войны сразу: внутренняя и против внешних врагов. Умрет множество людей – тысячи, десятки тысяч, может, даже миллионы. Возможно, Синити безопаснее будет в армии, чем здесь, на крестьянском подворье. Тут из дома вышел Гэндзи. Мальчик рухнул на землю и уткнулся лицом в грязь.
Хидё и Симода стояли на страже у входа в купальню. В купальне Гэндзи обнаружил жену и дочь хозяина дома. Они тоже застыли в земном поклоне, трясясь от страха. Будь на месте Гэндзи демон из преисподней, они и то не были бы напуганы сильнее. Хотя, если так подумать, чем для крестьянина знатный господин отличается от демона?
Гэндзи услышал, как одна из женщин тихо всхлипнула. Даже не глядя, он понял, что это была мать. Она думала, что господин пожелает, чтобы ему помогали при купании, заметит, какая красивая у них дочь, и потребует ее себе на ложе. Это – если он по характеру терпелив. Если же нет, он может взять девушку прямо здесь, на полу, даже не вы– Можете идти, – сказал Гэндзи. – Я предпочитаю мыться в одиночестве.
– Да, господин! – отозвалась мать, а мгновением спустя дочь эхом повторила ее слова.
Так и не встав с колен, женщины пятясь покинули купальню.
Поздно ночью, собравшись в сарайчике, семейство принялось обсуждать завернувшего к ним высокородного гостя.
– Должно быть, это столичный придворный, – шепотом сказал крестьянин. – Слишком уж он утонченный для воина.
– Но кони у них боевые, – возразил сын. – Они едва-едва терпели меня рядом с собой. Если б тот бритоголовый самурай не присматривал за ними, они могли бы меня вовсе затоптать, пока я их чистил и кормил.
– Может, они едут в армию к князю Гэйхо, – сказала мать. – Хорошо бы! Чем больше людей будет у князя, тем меньше опасностей будет грозить нашему Синити.
И она принялась мысленно повторять мантры, обращенные к будде Амида, шевеля пальцами, как будто у нее в руках по-прежнему были ее драгоценные четки из сандалового дерева. Женщине недоставало их – но пусть уж они лучше будут там, где они сейчас. Священный талисман висел нынче на шее ее первенца, Синити. Четки непременно оборонят его от всякого зла, привлекут к нему добро и сберегут ее мальчика. Синити было всего шестнадцать, и он впервые покинул дом.
– Может, и так, – согласился глава семейства. – От молодого господина большого толка в битве не будет. Но его люди на вид сильные.
– А может, это какой-нибудь принц? – сказала дочь. – Он такой красивый!
– Тихо! – прикрикнул на нее отец и наугад отвесил оплеуху. Попал, невзирая на темноту. Девушка ойкнула.– Что утром ты и носа не высовывай из сарая, пока они не уедут!
Но четверо гостей ускакали еще до рассвета. Вернувшись в дом, крестьянин обнаружил на скромном алтаре предков аккуратно свернутый шарф из шафранового шелка. На следующей неделе он отнес шарф в Эдо и обнаружил, что тот стоит больше, чем его доля урожая за прошлый год.
* * *
Гэндзи и его люди взяли в дорогу выносливых лошадей и гнали их во весь опор. Если они сохранят скорость, то к полудню доберутся до монастыря Мусиндо. Им удалось пересечь почти всю провинцию Ёсино, ни разу не столкнувшись с войсками Гэйхо. За следующей рекой начинались владения друга Гэндзи, Хиромицу, князя Ямакавы. Еще один человек, которого Гэндзи вряд ли узнал бы в лицо. Хиромицу был его другом в том же самом смысле и по той же самой причине, по которой Гэйхо считался врагом. Далекий предок Хиромицу тоже оказался под Сэкигаха-рой на стороне проигравших.
Сделав последний поворот, уже возле самой границы, путники внезапно натолкнулись на пятерых конных самураев, возглавлявших колонну из сорока копейщиков. Этот отряд, как и те воины, которых видел Таро, двигался на юг.
Гэндзи придержал коня, давая солдатам время отойти к краю дороги. Хотя на одеяниях его не было герба и ехал он без знамени, все – одежда, породистый конь, поведение его спутников – выдавало в нем знатного господина. Обычай требовал, чтобы эти простолюдины – да и самураи, уступавшие ему знатностью, – посторонились и пропустили их.
Но они и не подумали сделать это. Их предводитель крикнул:
– А ну, прочь с дороги!
Гэндзи натянул поводья, вынудив коня остановиться. Заметь он этот отряд пораньше, он велел бы своим людям спрятаться. Они переждали бы, пока солдаты пройдут, и двинулись дальше. Но теперь было поздно. Он не мог уступить дорогу столь низкородным тупицам, не нанеся ущерба своей чести. Ему оставалось лишь стоять и ждать, пока препятствие не будет устранено.
Хидё пришпорил своего коня и подъехал вплотную к вражескому предводителю.
– Благородный господин, путешествующий инкогнито, оказывает вам честь своим присутствием и желает проехать! – заявил он.
Самурай расхохотался.
– Благородный господин? Не вижу здесь никакого благородного господина! Передо мною – лишь четверо бродяг, заляпанных грязью! Прочь с дороги! Мы выполняем приказ князя Гэйхо и имеем право пройти первыми!
– Да как ты смеешь?! – вспыхнул Хидё. – Ты что, не в состоянии узнать знатного господина?
– Господин господину рознь. – Фыркнув, самурай положил руку на рукоять двуствольного кремневого пистолета, торчащую у него из-за пояса. – Времена меняются. Сильный возвышается. А выродившиеся останки прошлого будут сметены прочь.
Дальнейшее произошло в мгновение ока.
Хидё не произнес больше ни единого слова. Молния клинка, полыхнув, прочертила полосу от левой стороны шеи до правой подмышки вражеского предводителя. Мгновением спустя туловище наглого самурая развалилось надвое, и во все стороны брызнула кровь.
Второй самурай потянулся за мечом. Но прежде, чем он успел извлечь клинок из ножен хоть на дюйм, пущенная Симодой стрела вошла ему в сердце, и он тоже рухнул на землю.
Таро выхватил меч и, держа его чуть на отлете, пришпорил коня и с боевым кличем ринулся на вражеский отряд.
Третий самурай взмахнул мечом и выкрикнул:
– Боевое построение! Боево!..
Он вцепился в древко стрелы, расцветшей вдруг у него в горле, словно диковинный цветок, выронил меч и рухнул с коня.
Строй копейщиков тут же рассыпался. Солдаты побросали оружие и с перепуганными воплями ринулись наутек. Большинство припустило к лесу. Менее сообразительные развернулись и побежали вдоль дороги. Вот за ними и погнался Таро. Он проскакал прямо через них, размахивая мечом направо и налево. И там, где он промчался, грязь превратилась в кровавое месиво.
Еще один самурай попытался скрыться и получил стрелу в спину.
Хидё проломил слабую защиту последнего всадника и располосовал ему яремную вену.
Таро развернулся и помчался обратно. Последний солдат вскинул руки, словно пытаясь защититься от смерти, – и с криком повалился на землю.
Гэндзи вздохнул. Все было закончено. Он двинул коня вперед, стараясь не наступать на валяющиеся на дороге тела. Столько жизней загублено впустую! И из-за чего? Из-за нарушенного этикета? Из-за узкой дороги? Из-за случайностей истории? Гэндзи был твердо уверен: в грядущем мире не будет места подобному бессмысленному насилию. Не должно быть.
Симода взглянул на первого покойника и повернулся к Хидё:
– Что он такого сказал, отчего ты зарубил его на месте?
– Он сказал: «Времена меняются». И еще оскорбительно выразился насчет «останков прошлого».
– Времена не меняются, – возразил Симода. – Они портятся. Чтоб низкородные вели себя так заносчиво!.. Каких-нибудь семь лет назад такого просто не могло бы произойти.
Семь лет назад в заливе Эдо объявился американский коммодор Перри со своими военными кораблями и пушками.
– Мы оказали им услугу. – Таро стряхнул с клинка комок окровавленной плоти. – Мы избавили их от бесполезного путешествия. Куда бы они ни шли и с кем бы ни вступили в битву, они все равно потерпели бы поражение. До чего жалкие трусы!
– Чужаки уничтожают нас без битвы, – сказал Хидё. – Уже само их существование подрывает наши обычаи.
Гэндзи всматривался в каждого убитого, мимо которого проезжал. Последний, десятый, смотрел остановившимся взглядом в ясное зимнее небо; голова его была развалена надвое. Его правое предплечье держалось лишь на осколках кости и полоске кожи. Левая рука оканчивалась у запястья. Кисть валялась рядом. Убитого даже трудно было назвать мужчиной – это был подросток, едва вышедший из детского возраста. От силы лет шестнадцати. На шее у него висели деревянные четки. Амулет надежды. На каждой сандаловой бусине вырезана свастика, буддийский символ бесконечности.
– Чужеземцы тут ни при чем, – сказал Гэндзи. – Мы сами во всем виноваты.
Конечно, стычка была несчастьем, но и в ней имелась своя хорошая сторона. Хидё, Симода и Таро выказали свою храбрость. Гэндзи остался доволен. Он верно оценил этих людей.
Назад: Глава 3 «ТИХИЙ ЖУРАВЛЬ»
Дальше: Глава 5 ПРОВИДЦЫ
