Глава одиннадцатая
ОТЦОВСКАЯ ЛЮБОВЬ
Потрясение Джека было таким, что он даже и заикаться не мог: изо рта его исходило лишь некое подобие змеиного шипения.
— Ну что, сынок?
Сэр Джеймс наклонился и пустил шар по столу. Он покатился, свалился в лузу.
— Нечего сказать? Потерял дар речи?
— Э-э… — выдавил из себя Джек.
Удивить его сильней было бы невозможно.
Ведь не далее как сегодняшним утром он получил известие, что отец находится за тысячу миль от него.
— О, ты, я гляжу, уже распорядился подать мне пива. — Сэр Джеймс указал на кружку, с которой появился слуга. — Очень вовремя. С твоего разрешения, я утолю жажду.
За то короткое время, которое потребовалось его отцу, чтобы осушить кружку, к Джеку вернулась способность говорить. По крайней мере, обращаясь к прислуге.
— Э… еще два пива, пожалуйста.
— Ха, — промолвил отец, причмокнув губами. — Дорога гонит влагу из человека. А добрый английский эль возвращает ее нам быстрей, чем любой ганноверский лагер, какими я пробавлялся весь последний год.
Он запрокинул кружку, пытаясь выцедить из нее последнюю каплю.
— Когда… как…
— Как я тебя нашел? — хмыкнул сэр Джеймс. — Твое письмо в Абсолют-хаус имело обратный адрес. Я приехал по этому адресу в Бат, а наш земляк, который работает по соседству, любезно сообщил, что во второй половине дня тебя всегда можно отыскать здесь.
Он нахмурился.
— Всегда. Именно так он и выразился. Я потратил чертову уйму денег на твое обучение в Вестминстере, купил тебе патент в одном из лучших полков, и все, значит, для того, чтобы ты стал… э… э… завсегдатаем второсортных бильярдных.
Последнее было произнесено таким суровым тоном и сопровождалось таким возмущенным взглядом, что Джеку не оставалось ничего другого, кроме как виновато потупиться, хотя ситуация вызвала в нем внутреннюю улыбку. Он не видел отца почти два года и с тех пор участвовал в трех сражениях, двух на суше и одном на море, провел, питаясь в основном медвежатиной, зиму в пещере, вынес рабство, убивал людей, любил женщин… а его снова отчитывают за неподобающее поведение, словно нашкодившего школяра.
— Может быть, нам лучше перебраться отсюда куда-нибудь, сэр?
— Нет. Эль заказан. Так что я его выпью.
Отец уселся, как заметил Джек, тяжело. Что раньше не было ему свойственно, и не одно только это. Теперь, присмотревшись к нему повнимательней, юноша не мог не подивиться его одеянию. Сэр Джеймс любил принарядиться еще больше, чем сын, и располагал средствами, позволявшими ему всегда иметь изысканный вид. Однако сейчас торс отца облегал кожаный неприглядный сюртук, какие обычно носят кучера да возничие, а из-под протертого до дыр жилета высовывалась залатанная рубаха. Серые фланелевые брюки были заправлены в просившие каши сапоги для верховой езды. И все это великолепие покрывала неизменно сопутствующая всем летним поездкам по Англии густая дорожная пыль. Она, словно пудра на личике старящейся красотки, слоями лежала на челе сэра Джеймса, щедро припорошив расходившиеся от внушительного фамильного носа Абсолютов кустистые черные брови. Впрочем, тяжелых багровых мешков под глазами скрыть было не дано даже ей.
«Он устал, — подумал Джек. — Таким измотанным я никогда еще его не видел».
Подали эль, и отец единым духом осушил половину пинты. Джек сделал маленький глоток, выжидая. Ясно ведь, что родитель проделал такой длинный путь явно не для того, чтобы пить пиво и упрекать сына по мелочам.
— Матушка? Она…
Старший Абсолют отмахнулся.
— Не дергайся, парень, с ней все в порядке. Ждет в Ганновере. Где-то у меня тут письмо. — Он похлопал себя по сюртуку, подняв облако пыли. — Для тебя, хотя тогда у нас с ней еще не имелось известий, вернулся ты из-за морей или нет. Леди Джейн сильно закручинилась в Лондоне, после того как мы с тобой оба уехали от нее, а ты сам, небось, знаешь, — на его губах появилась улыбка, — что твоя мать не из тех, кому можно просто велеть сидеть на месте и ждать. Но даже она при своем неуемном характере согласилась с тем, что съездить в Англию по неотложным делам и опять вернуться на континент мне одному будет сподручнее.
— Так ты снова отправишься на войну? Но ведь она скоро закончится, разве не так?
— Скажи это лягушатникам, сын. Похоже, они никак не желают признать, что их побили.
Улыбка исчезла.
— Так или иначе, я кое-что тут предпринял, тайно встретился в Лондоне с кое-какими людьми при дворе и в правительстве. По всей видимости, мои враги вознамерились добиться акта об изгнании всей нашей семьи из страны за государственную измену. Я вроде несколько опередил их… но, пожалуй, лишь на какое-то время.
— Этой секретностью объясняется и твой вид, как я полагаю?
— Мой вид?
Отец посмотрел на себя, потом, скривившись, опять похлопал по сюртуку, подняв еще больше пыли.
— Действительно, с юридической точки зрения я все еще преступник, подлежащий аресту. Так что отрепье — это… необходимая маскировка.
Он смерил сына взглядом и скривился еще пуще.
— Ну ладно я. А чем ты объяснишь свою плачевную неприглядность?
Теперь настал черед Джека посмотреть на себя и наморщить нос.
— Это? — Он подергал полу своего вылинявшего мундира. — Это тоже своеобразная маскировка.
Абсолюты переглянулись и обменялись понимающими улыбками. Потом сэр Джеймс покачал головой и продолжил:
— На этой войне я заново неустанно создаю себе репутацию безупречного кавалерийского командира, которая однажды должна стереть память о том, что я убил лорда Мельбурн. Между прочим, — кивнул он сыну, — убил по твоей милости, если ты помнишь.
— Я прекрасно помню об этом, сэр. И делаю все, что в моих силах, чтобы упрочить честь нашего рода. Я… я только о том и думаю, как… как наилучшим образом выправить положение.
— Я уверен в этом, мальчик. Уверен. Ты будешь продолжать в том же духе, я знаю. Кровь Абсолютов, а?
Он поднял кружку, Джек тоже, и они молча пили, пока отец, рыгнув, не продолжил:
— Вот почему, когда Нэнси сообщила мне, где ты находишься, я сразу поскакал в Бат, вместо того чтобы возвратиться в Германию. Твое своевременное прибытие — хороший знак. Оно означает, что ты можешь незамедлительно внести в наше дело свой вклад.
— Незамедлительно, сэр?
Он не смог скрыть своей озабоченности. Походило на то, что сэр Джеймс вознамерился одним махом вернуть его в драгуны или перевести в свой собственный полк. То есть отправить опять на войну. Боевые успехи двоих Абсолютов могут произвести замечательное впечатление. Ставка отца была сыну ясна.
— Более или менее. — Сэр Джеймс поставил кружку. — Такие вещи сломя голову не делаются, тут требуется некоторая подготовка.
— Какие… вещи? — не без тревоги осведомился Джек.
Сэр Джеймс подался вперед.
— Я уже говорил, что мои друзья — наши друзья — развернули кампанию в мою защиту. Но пока им не удается продвинуться в этом вопросе достаточно далеко, поскольку для успешного завершения предприятия требуется кое-кого подкупить. Для подкупа необходимо золото, а мне, как изгнаннику, раздобыть его в должном количестве весьма затруднительно.
Джек покашлял.
— Я ожидаю около двухсот фунтов, сэр, и, конечно, готов их предложить…
Его отец фыркнул.
— Это капля в море! У Мельбурн было много сторонников, тогда как я всегда умудрялся наживать лишь врагов. Если от них не откупиться, они могут объединиться, и тогда их эскадроны возьмут над нашими верх. Нам нужны подкрепления, а чтобы их получить, необходимо заключить союз с теми, кто располагает богатством и властью. Поэтому, сэр, — отец торжественно поднял руку, — единственное, что нам теперь с вами требуется, так это отыскать подходящую женушку.
Джек заморгал.
— Но, отец… э-э… ты уже ведь женат. По крайней мере, я всегда так считал. На моей матери.
Сэр Джеймс заморгал в ответ, потом вдруг рявкнул:
— Не для меня жену, олух. Для тебя!
Джек был настолько уверен, что отец собирается снова спровадить его на войну, что принял сказанное за шутку. Он даже рассмеялся.
— Но… это невозможно.
— Заверяю тебя: вовсе даже наоборот. Весьма возможно. И не только возможно, но и неизбежно.
Джека бросило и в жар, и в холод одновременно.
— Ты ведь не собираешься женить меня насильно?
— Я ожидаю от тебя послушания. Тем паче ты сам говорил, что спишь и видишь, как выправить положение. Вот тебе и возможность!
Неожиданно война показалась Джеку куда более предпочтительным вариантом.
— Сэр, даже мое желание загладить свою вину имеет пределы, и здесь, похоже, этот предел достигнут. Я не могу вот так взять и полюбить… кого бы то ни было.
— Да люби ты хоть мою задницу! — насмешливо фыркнул сэр Джеймс. — При чем тут любовь, если речь идет лишь о сделке. Девица тут вообще дело десятое, главное — это союз.
Он опять хлебнул пива и причмокнул губами.
— Мы должны породниться с самой богатой, обладающей хорошими связями семьей, члены которой, вступив с нами в родство, помогут нам отразить нападки врагов, желающих лишить нас титула и владений. Посодействуют нам всеми возможными средствами, в том числе, если иные уловки не сработают, и своим золотом.
— Но кто… кто эта девушка? Я полагаю… она девушка? Да?
— Девушка. Женщина. Старая дева. — Сэр Джеймс фыркнул. — Вот уж это совершенно не имеет значения.
— Для тебя, наверное. Но для меня, это-то ты должен понимать, еще как имеет!
— Почему?
— Почему? — Джек начинал выходить из себя. — Ачто, если она безобразная? В два раза толще меня? Сварливая старая карга?
— Мало того, что ты женишься, так еще будешь воспевать в стихах ее стройность, неувядаемую красоту и ангельский характер, — ухмыльнулся сэр Джеймс. — Разве не твое идиотское стихотворение положило начало всей этой заварушке с Мельбурн? Теперь тебе представится случай накропать стишок с пользой.
Оправляясь от потрясения, Джек против воли говорил очень тихо, но теперь в его голосе зазвучали отцовские громкие нотки. Столь же, кстати, категоричные.
— Сэр, осмелюсь заявить, что, кого бы вы там для меня ни подобрали, я не женюсь. Не женюсь! Я не могу! Потому что я уже сделал свой выбор. И она…
Отцовская длань взметнулась.
— Мне плевать, кто она. Она твое прошлое. А твое будущее теперь с той, на кого укажу тебе я!
— А я заявляю, сэр, что не женюсь!
Дверь приоткрылась. Вошел слуга.
— Не угодно ли джентльменам…
— Сгинь! — разом рявкнули два Абсолюта, и перепуганный слуга в ужасе выскочил из помещения, захлопнув за собой дверь.
Но это вторжение разрядило энергию ярости — по крайней мере, со стороны сэра Джеймса. Он поднял руку, призывая к молчанию, и заговорил уже не столь громко. Но зато куда более пугающим тоном.
— Бог свидетель, до сих пор я держал себя в руках, являя собой живое воплощение ангельского терпения. И ведь твоя мать предупреждала меня, что ты, возможно, осмелишься возражать.
Он раздернул в стороны воротник на своей вмиг напрягшейся шее, стремительно багровеющей даже под слоем пыли.
— Но всякому терпению приходит конец, и я не намерен более сносить твои выходки. Я буду ждать на переднем крыльце Аббатства, но лишь до полуночи, когда начнут бить куранты. Если к двенадцатому удару ты не появишься и не согласишься всецело подчиниться моей воле, — сэр Джеймс подошел к двери и распахнул ее, — что же, тогда ты мне больше не сын. Я найду нужное золото, даже если мне придется продать все наши оловянные копи… благо наследство тебе уже не потребуется. А борьбу за нашу фамильную честь продолжу один.
Отец удалился. Несколько мгновений Джек смотрел на открытую дверь, потом подошел к ней.
— Эй, — позвал он, высунувшись наружу. Появился оробевший слуга. — Еще пинту эля, будь добр!
Джек неторопливо вернулся к бильярду. Поставил на сукно два шара: один красный, другой простой, белый. Кий в его руке трясся, и, чтобы справиться с дрожью, ему пришлось сделать несколько глубоких вздохов. Вернув руке твердость, он примерился и нанес удар.
* * *
Когда Джек засел в кустах близ служебного входа Симпсоновского павильона, он был уверен только в одном: ни на какой старой, безобразной карге в угоду отцу жениться не станет. Пусть он и в долгу перед ним, но должны же существовать и другие способы искупления юношеских грехов. Кроме того, раз уж сэру Джеймсу приспичило породниться с влиятельным и богатым семейством, то, безусловно, вряд ли кто-нибудь подойдет для этого лучше, чем племянница графа Клэр. Стоит лишь, используя терминологию помешанного родителя, произвести окончательный штурм готовой пасть крепости, проломить брешь, бросить в прорыв гренадеров и захватить… хм, так сказать, главный трофей.
«Впрочем, — подумал Джек, — язык войны и язык страсти сходны. Теперь я солдат любви, которому нужно завоевать эту девушку. Причем не когда-нибудь, в туманном будущем, а прямо сегодня. Медлить больше нельзя».
То, на что он надеялся, произошло: какой-то слуга, тащивший слишком большой поднос, с радостью принял предложение Джека поддержать ношу с другой стороны, и это дало юноше возможность беспрепятственно проникнуть внутрь павильона. По дороге ему пришло в голову, что коль скоро его могут лишить наследства, то, стало быть, играя роль бедного воздыхателя, он не так уж грешит против истины. Ну что ж, некая толика правды в разыгрываемом им представлении пойдет только на пользу.
Поставив поднос, — слуга, поглядывая на неожиданного помощника с любопытством, рассыпался в благодарностях, — Джек протолкался сквозь толпу поваров и прислуги. Музыка только что смолкла, и на кухне царила толчея. После танцев следовало подать напитки и закуски. Задержавшись у входа в главное помещение, Джек обвел взглядом сцену, довольный тем, что он снова наблюдатель, а не объект наблюдения. Можно, конечно, было заплатить за билет и попытаться войти в зал, как все, но тут предвиделись осложнения. В городе с преимущественно гражданским населением военный мундир сам по себе привлекал к себе излишне пристальное внимание, а у Джека вдобавок он был так потрепан, что его могли просто сюда не пустить.
Если в купальнях взор юноши увязал в удручающем однообразии полотняных балахонов, то здесь, напротив, умопомрачительное разнообразие фасонов и калейдоскопическое смешение красок кружило голову и слепило глаза. Даже костюмы мужчин пестрели самыми фантастическими расцветками, а уж о дамах нечего было и говорить. За время отсутствия Джека в моду вошли шелковые передники, позволявшие женщине, по существу, появляться на людях как бы сразу в двух платьях. Однако вкуса для правильного подбора цветов хватало далеко не у всех, и всюду мелькали самые причудливые наряды. К примеру, одна расфуфыренная особа напоминала кусок слоеного пирога, а ее раскрасневшееся лицо походило на воткнутую в него сверху редиску. Сутолоку усугубляли волочившиеся за танцовщицами шлейфы, доходившие до двух ярдов длиной. Чтобы не наступать на них, кавалеры шарахались в стороны, спотыкались и принимали нелепые позы, словно являясь участниками какой-то массовой клоунады.
Найти Летицию в такой толпе было делом почти невозможным, но, к счастью, все это коловращение понемногу рассеивалось по мере того, как гости расходились из танцевальной залы по боковым комнатам, спеша к напиткам, закускам или ломберным столикам. Наконец Джек углядел и ее — свою любовь и мечту, как естественностью манер, так и изысканной незатейливостью наряда разительно отличавшуюся от крикливо разодетых жеманниц, фальшиво хохочущих над тупыми остротами окружающих их волокит.
Собравшись было направиться прямиком к ней, он вдруг физически ощутил на себе чьи-то взгляды и, обернувшись налево, увидел парочку так называемых макаронников, весьма приверженных моде хлыщей, относящих себя к сливкам общества. Похоже, с уходом его на войну их в Англии развелось выше меры.
Головы этих павлинов, к слову сказать, не столь уж и юных, обрамляли букли, круглые лица были густо напудрены, губы подкрашены бордовой помадой, брови выщипаны — волосок к волоску. Желтый камзол и розовый жилет одного перекликались в обратном порядке с розовым камзолом и желтым жилетом другого, и вдобавок на ногах у обоих посверкивали одинаковые зеленые туфли. Каждый хлыщ манерно подпирал ладонью локоть руки, сжимавшей лорнет.
Через эти дурацкие, поднесенные к носу стекляшки они без стеснения пялились на младшего Абсолюта, при этом более всего походя на пару забавных фарфоровых статуэток.
Но в их словах забавного было мало.
Как это неизящно, — промолвил один макаронник, с отвращением озирая вылинявший мундир неизвестно как затесавшегося в приличное общество кавалериста.
— Я бы сказал, даже дурно, — поддержал его другой хлыщ, глядя Джеку в глаза.
Взгляды обоих скользнули вниз, потом снова взметнулись.
— Сапоги! — воскликнули оба в голос. — Немыслимо.
— Действительно, молодой джентльмен, — продолжил тот, что заговорил первым, — такую… обувь нельзя носить в обществе. Неужели вы явились сюда прямо со скотного двора? О сэр, постыдитесь! Избавьте нас от их созерцания!
— Охотно, господа, — отозвался Джек, стараясь не давать воли чувствам. — Разумеется… я так и поступлю, как только… знаете ли… передам важное сообщение.
Он поспешил прочь от ревнителей моды, пробираясь туда, куда удалилась Летиция, но вдогонку ему понеслись возмущенные голоса:
— Он делает вид, что не слышал. Надо послать за Дерриком! Это неслыханная наглость. Позор! Следует выставить его вон!
Рывок налево, нырок направо, и Джеку вроде бы удалось оторваться от макаронников, затерявшись в толпе. Однако он знал, что просто так они от него не отстанут, а значит, ему нужно действовать побыстрей.
Девушку он увидел издалека, она как раз усаживалась за карточный стол. Быстрый взгляд по сторонам дал ему знать, что рядом с ней нет опекунши: та наверняка набросилась на засахаренные фрукты в соседней буфетной. Стулья по обе стороны от Летти были уже заняты двумя дамами, в то время как некий молодой человек осведомлялся у них, не занято ли последнее свободное место напротив.
Джек в три прыжка преодолел разделяющее их расстояние.
— Прошу прощения за опоздание, — выдохнул он, падая на незанятый стул.
— Благодарю, — прозвучало в адрес удивленного молодого человека, только-только собравшегося подсесть к столу.
Приложив палец к губам — этот самый краткий из призывающих к молчанию жестов был уже больше обращен к красавице с широко раскрывшимися глазами, — Джек подхватил с сукна колоду карт, повернулся к соседке слева и озабоченным тоном спросил:
— Моя сдача, ведь так?
Молодой человек что-то буркнул и удалился. Дама, возрастом ближе к пятидесяти, чем к тридцати, хотя слой косметики на ее широком лице должен был бы свидетельствовать об обратном, подняла веер, игриво взмахнула им и заявила:
— Право сказать, сэр, мы еще не снимали колоду. Но уж коли такой джентльмен хочет взять это на себя, с чего бы леди с ним препираться?
Ее выговор — чистейший кокни с пристани Пэддл на Темзе — вызвал у Джека улыбку, с которой он и взялся за дело. Предположив, что собравшиеся намереваются играть в вист, как это было обычно заведено здесь, он снял колоду, роздал всем по тринадцать карт и, лишь развернув веером те, что достались ему, посмотрел наконец поверх них на Летти.
Ее лицо все еще не покинуло удивление. Более того, оно явно светилось и в ее чудных зеленых глазах. До сих пор Джеку не случалось бывать с ней на людях — миссис О’Фаррелл этого ни за что бы не допустила. К счастью, чересчур строгая церберша была большой любительницей «венгерской водички», представлявшей собой настой лаванды и розмарина на винном спирту. Некоторые приверженцы этого снадобья использовали его как ароматическую добавку, другие протирали им мелкие ранки, но бытовало и мнение, что оно весьма способствует улучшению пищеварения. Желудок у миссис О’Фаррелл, к вящей радости Джека, видимо, работал неладно, поскольку она то и дело прикладывалась к столь полезному средству, причем не очень пытаясь как-либо ограничить себя. Оно оказывало на нее несомненно целительное, а заодно и усыпляющее воздействие, что позволяло Джеку по вечерам без опаски наведываться, хотя и безрезультатно, под окна той, кого он обожал.
«Надо бы в ночь побега как-нибудь влить в нее двойную дозу», — подумал он вдруг.
План у него уже был готов. Оставалось лишь найти способ довести его до сведения любимой.
Он посмотрел в свои карты. Вообще-то, ему больше нравились более авантюрные игры, однако он неплохо знал и вист. Другое дело, что с той ерундой, которая оказалась у него на руках, на многое рассчитывать не приходилось. Сплошь мелочь, и всего один случайно затесавшийся козырь. С таким раскладом ему оставалось только хитрить.
Расфуфыренная кокни — торговля рыбой, видимо, приносила ей хорошие барыши — сделала первый ход. Игра началась, и десятка пик Летти побила восьмерку Джека. Ее карты вовсе не были такими уж выигрышными, просто она хорошо ими распорядилась. Когда леди, сидевшая слева от нее, собрала колоду, чтобы перетасовать ее заново, девушка заговорила:
— Что делает среди нас солдат, сэр? Неужели передовая так близко?
— Увы, мисс, я получил рану и ищу средство ее исцелить.
— Рану? — спросила леди с колодой, не так пышно разряженная, как лондонская щеголиха, но имевшая не в пример лучшее произношение. — Надеюсь, не слишком опасную?
— Она в области сердца и очень сильно меня беспокоит. Конечно, если бы отыскалось какое-нибудь сильнодействующее лекарство, то…
Он вроде бы обращался к задавшей вопрос даме, но взгляд его был устремлен на Летти.
— Возможно, оно и отыщется, сэр, — промолвила девушка, и, уловив подоплеку ответа, юноша возликовал.
— Благодарю вас, мисс.
— Не кручинься, милок, — встряла лондонская торговка. — Тут тебя вылечат от всех болячек. Ну что, играем дальше? Чья сдача?
Некоторый шумок за спиной заставил Джека оглянуться на дверь… и он увидел своих недавних преследователей, которые, указывая наманикюренными пальцами в его сторону, вели с собой аккуратного маленького человека. За ними следовала перешептывающаяся толпа.
Коротышка подошел к столу.
— Позвольте узнать, кто вы, сэр?
— А кто, позвольте узнать, интересуется этим? — тихо осведомился Джек, вызывающе складывая на груди руки.
Он уже понял, что отыграться ему не дадут. Жаль, конечно, бросать игру, будучи в проигрыше, но что делать?
— Это, стало быть, тутошний распорядитель, — хмыкнув, пояснила лондонская торговка.
— Я Сэмюэль Деррик, сэр, — сказал человек, бросив ледяной взгляд на подсказчицу, которая, нервно хихикнув, вмиг опустила глаза. — И желаю услышать, кто вы?
— Я солдат армии короля, корнет…
Он так и не закончил.
— Возмутительный нарушитель общепринятых норм, вот он кто! — прошипел наиболее агрессивный из двоих макаронников. — Корнет… заявившийся сюда в сапогах! В сапожищах!
Джек стал подниматься, и голос щеголя перешел в визг.
— Видите, Деррик, насколько они безобразны? От них воняет скотным двором.
Джек медленно повернулся.
— Если от них и воняет, сэр, то конским потом, порохом и кровью французов. Может быть, вам стоит подойти поближе, чтобы почувствовать разницу.
Толпа вокруг с гомоном разрасталась, Джек же нуждался сейчас во внимании лишь одного человеческого существа. Поэтому он опять повернулся к Деррику, голова которого доходила ему до подбородка, поэтому, компенсируя это неравенство, тот грозно выпячивал обтянутую расшитым жилетом грудь.
— Впрочем, раз уж они вам не нравятся, сэр, я, так и быть, уберу их отсюда.
В толпе послышалось аханье, и он улыбнулся.
— Не бойтесь, я и сам уберусь вместе с ними. Но сперва мне нужно уладить тут кое-что.
Он посмотрел на двоих денди, которые попятились под его взглядом, а затем обратился к лондонской кокни:
— Какая была ставка в нашей игре, мадам?
— Мелкая, сэр, — ответила вместо рыботорговки Летти. — Мы играли всего один круг, так что проигрыш совсем мизерный. Пожалуйста, не заботьтесь об этом.
— Пусть это и мелочь, но все же я ваш должник, — произнес Джек с расстановкой, стараясь, чтобы голос его звучал ровно.
Он пошарил в карманах и вздохнул.
— Увы, похоже, у меня нет с собой ни монеты, чтобы произвести расчет с вами, мисс.
— Я, милок, оплачу твой должок. А взамен попрошу одну ночку… да уж заодно и часть утречка, а?
Половина публики расхохоталась, половина изобразила негодование. Джек поклонился.
— Благодарю вас, мадам, за столь лестное предложение. Но джентльмен должен платить по своим счетам сам.
Он склонился к столу, схватил карандаш, используемый для записи счета, и за неимением листка бумаги быстро черкнул что-то на рубашке подвернувшейся ему под руку карты.
— Это мой местный адрес, мисс. Пожалуйста, пришлите утром слугу, я оплачу его хлопоты и передам вам свой… мизерный проигрыш.
Резким движением Джек бросил карту через стол: она упала лицом вверх, рубашкой к сукну.
Это был валет треф.
Летти взяла карту, прочла надпись, кивнула.
— Хорошо, сэр. Я сделаю, как вы просите, раз уж вы так щепетильны.
«Молю, чтобы так все и вышло!» — подумал Джек, раскланиваясь с ней и с другими партнершами по несостоявшейся партии в вист.
Потом он двинулся через толпу: денди насмешливо в притворном ужасе расступились. Двое ливрейных лакеев проводили Джека до выхода из павильона и задержались, чтобы убедиться, что нарушитель порядка ушел.
«Немного напыщенно, — подумал он, как только оказался на улице, оценивая свое поведение. — Пожалуй, даже чрезмерно. Сплошное кривляние. Брр!» Правда, именно так и повел бы себя герой какой-нибудь романтической книжки. Неожиданное появление. Выходка с картой. Начертанные на ней три фразы.
«Лестница Весенних садов. Одиннадцать часов. Приходи одна».
