Глава 27
Город Филиппы строили как крепость в горах, но триста лет – большой срок, чтобы смотреть на север в ожидании мародерствующих племен. В результате исходные каменные стены и агора остались на месте, но их окружили сотни других домов, образовавших узкие улицы вдоль гребня холмов. Кассий порадовался, увидев маленький храм Филиппу Македонскому, спрятавшийся на купеческой улице. Он знал другого человека, объявившего о своей божественности, и эта мысль вызвала у него улыбку. Если бы не хорошая дорога к побережью, маленький город давно бы зачах вместе со славой своего основателя, а может, и самого Александра.
Поначалу городок играл лишь роль сборного пункта, куда Кассий и Брут намеревались привести свои легионы, дожидаясь, пока Секст Помпей серьезно ослабит армию Октавиана и Марка Антония, пытающуюся переправиться в Грецию. Когда же в Филиппы пришли новости о проигранных Помпеем морских сражениях, Брут и Кассий изменили свои планы и начали подыскивать наилучшее место для битвы. Марк Брут первым предложил сделать Филиппы основой их оборонительной линии. Они располагали выходом к морю по Эгнатиевой дороге, построенной на месте более старой и позволяющей перебрасывать любое число людей и количество снаряжения. Филиппы располагались на гребне холмов и были практически неуязвимы с запада, как и рассчитывал отец Александра Великого при выборе места для крепости. С точки зрения Гая Кассия, плюсом служила высокая гора с отвесным склоном на юге и раскинувшееся у ее подножия болото. Зимой выпало много дождей, так что ни один легион не смог бы форсировать это топкое место.
Когда Кассий и Брут решили превратить Филиппы в свой командный пункт, солдаты выстроили массивный деревянный частокол по краю болота. Сочетание особенностей местности и римского мастерства обещали, что город не будет атакован и с этого направления. При этом с севера Филиппы прикрывали горы, а на востоке лежало море. Враг мог подойти только с запада, чтоб попасть под удар боевых машин двадцати римских легионов. Его ожидали и деревянные копья, и железные стрелы луков-скорпионов, и тяжелые камни катапульт.
Прошло больше месяца с того дня, как поступили первые донесения о высадке в Диррахии. Оба командующих посылали на разведку все больше экстраординариев. Кассий привел из Сирии парфянских конных лучников, которые точно поражали цель, даже мчась галопом по пересеченной местности. Постоянные стычки указывали, что легионы Октавиана и Марка Антония обязательно подойдут, но пока дело только ими и ограничивалось. А Кассий и Брут стремились узнать как можно больше и о противостоящей им армии, и о местности, по которой она будет продвигаться к их линии обороны.
Старый Кассий Лонгин тихонько рыгнул в кулак, глядя на болота. Он ел то же самое, что и легионеры, и пища эта не сильно ему нравилась. С другой стороны, пребывание на одном месте позволило нарастить запасы продовольствия и амуниции. Командующий прекрасно понимал, что галеры, захваченные у Секста, могут в самом скором времени блокировать побережье Греции. Не получали они с Брутом известий и от братьев Каска. Кассий полагал, что они или утонули, или погибли при разгроме флота Помпея.
Гай Кассий подозревал, что он слишком много и часто думает о втором командующем их армии, а не о тех людях, которые им противостояли. Марк Брут по-прежнему оставался для него загадкой, пусть они и знали друг друга очень давно. Убийца Цезаря словно не старился и оставался таким же, как и в те далекие дни, когда занимался боевой подготовкой экстраординариев. Командир парфянских стрелков ходил за Брутом, как верный пес, радуясь любому доброму слову римлянина. От мысли об этом настроение Кассия не улучшилось. Марк каким-то образом завоевывал уважение всех, кто его окружал, не прилагая к этому никаких усилий. Сам Кассий таким даром не обладал и злился, когда его легаты, разговаривая с ним, искали взглядом Брута. Они ждали от него одобрительного кивка, забывая о Кассии. Рыгнув снова, командующий мрачно подумал о том, как торжественно провожали легионы жену Брута, когда она уезжала.
Кассий задумался, не следовало ли ему вновь поднять вопрос о командовании правым флангом. Легионы обычно полагали, что именно на правом фланге находится командир всей армии, а Брут вывел своих военных на гребень холмов, ни с кем не советуясь. Его легионерам предстояло принять на себя основной удар, но это, казалось, приносило им лишь радость и гордость.
Командующий стер с лица все следы неудовольствия, прежде чем сел на коня и поехал вдоль гребня, излучая – во всяком случае, как ему казалось – доброжелательность и уверенность в себе. Ему хотелось, чтобы окружающие видели его именно таким. По левую руку от него птички ловили насекомых, порхая над болотами, тогда как впереди не такой уж пологий склон вел к западной равнине. Именно на вершине склона Брут расположил свои легионы в ожидании врага. Кассий мог кивать только себе самому, проезжая по расположению своих сирийских легионов. Они как раз ели, и он видел, как напрягались и салютовали ему те, кто его замечал. Другие поднимались, едва не вываливая на землю содержимое деревянных тарелок. Пожилой командующий рассеянно махал им рукой, предлагая вернуться к еде, сам же думая о том, как еще можно улучшить позицию.
– Хорошо, что мы расположились здесь, – пробормотал он себе под нос. Он знал, что Филипп Македонский выбрал это место, чтобы сдерживать орды фракийских племен, но вроде бы на этот город так никто и не напал. Ни в болотах, ни на равнине около города никогда не проливалась кровь. «Теперь все изменится, – подумал Кассий с удовлетворенностью и ужасом. – Лучшая кровь Рима зальет все вокруг». Но он понимал, что по-другому не бывать.
Он поравнялся с легионерами, сидевшими под оливковым деревом, таким старым, что его мог посадить сам Филипп. Те поднялись, прежде чем он успел их остановить.
– Мы готовы к бою! – крикнул один.
Кассий кивнул в ответ. Он знал, что они готовы. Не только эта группа – все. И теперь ему требовалось одно: чтобы Марк Антоний и Октавиан чуть переоценили свои силы и сломали себе хребет, бросившись на позицию их легионов, защищенную, как никакая другая.
Октавиан щурился на солнце, а в голове у него в такт ударам сердца ухала боль. За прошедшие восемь дней он привык к жажде, понимая, что верхом ехать проще, чем маршировать. Легионам приходилось ждать приказа на остановку, прежде чем они могли выстроиться в очередь, чтобы наполнить свинцовые фляжки чистой водой. Наиболее опытные солдаты пили экономно, рассчитывая время между остановками, так что при подходе к каждой у них оставалось немного воды.
В первый день они прошли от побережья двадцать тысяч шагов, во второй – почти двадцать четыре. Такой и осталась их средняя скорость: легионы поймали темп, а мышцы солдат окрепли. Любимым занятием для них стал подсчет пройденного расстояния. При шаге в три стопы, умноженном на число шагов, не составляло труда получить искомый результат. Даже без карт легионы представляли себе, сколько уже пройдено и сколько осталось.
Когда они остановились в полдень, Октавиан нашел место в тени дерева у дороги, вытер с лица пот и посмотрел на свою полированную стальную флягу на медной цепочке. Он знал, что ее надо наполнить, но во рту у него еще оставался металлический привкус после последнего глотка, и молодой человек боялся, что от теплой, как кровь воды, его вытошнит. Но следующую остановку отделяли от этой долгие часы, и Октавиан понимал, что должен встать и наполнить флягу из одной из бочек, которые следовали за легионами, или попросить кого-то это сделать. Но никто не появлялся. Водовозы сейчас подъедут, сказал он себе. Однако солнце жарило все сильнее, и головная боль не уходила, только усиливаясь.
Консул покачал головой, пытаясь стряхнуть пот, заливавший глаза. Вокруг никто особо не страдал от жары. Меценат и Агриппа вообще выглядели свеженькими и расслабленными. Они стояли неподалеку, о чем-то болтая.
Гай Октавиан раскрыл рот как мог широко, чувствуя, как хрустнула челюсть, с тем, чтобы прийти в чувство. В последнее время он не фехтовал на учебных мечах с Меценатом и Агриппой и даже не бегал. Может, причина заключалась в этом? Он вышел из формы и чувствовал это. Холодная вода, конечно же, могла помочь. Привкус металла во рту усилился, и его замутило.
– Цезарь? – услышал он голос.
«Меценат», – подумал молодой человек и открыл рот, чтобы ответить, но голова чуть не лопнула от боли, заставив его застонать. Октавиан обмяк, сползая со ствола, у которого сидел, и повалился на землю. Пот крупными каплями скатывался с его лица.
– Проклятие! Цезарь! – кричал кто-то рядом с ним.
Он слышал слова, но содержимое желудка уже поднялось к горлу. Обуздать рвотный рефлекс Октавиан не смог. Он почувствовал сильные руки, подхватившие его, а мгновением позже словно соскользнул с обрыва в ревущую тьму.
Меценат прикрыл глаза, наблюдая, как вдали легионы Марка Антония переваливают через очередной холм. Он отправил посыльного с сообщением, что Цезарь заболел. Сохранить это в секрете не представлялось возможным. Несмотря на публичные заявления триумвиров о братской дружбе, Марк Антоний с подозрением отнесся бы к известию, что его союзник остановил своих солдат, тогда как он продолжил марш к вражеским позициям.
Легионы не остановились, и Цильний Меценат облегченно вздохнул. Меньше всего ему хотелось услышать громкий голос Марка Антония с предложением помощи. Лучшие легионные лекари уже занимались Октавианом, хотя его друг не особо надеялся на успех. Они умели отрезать раздробленную конечность и могли остановить кровь, прижигая рану железом. Раненые солдаты иной раз выживали после их лечения, а кое-кто даже выкарабкивался после лихорадки, которая обычно следовала за такими операциями. Однако раны на теле Октавиана отсутствовали, если не считать укусов каких-то насекомых, которые набросились на них в песчаных дюнах. Меценат лениво почесывал такие же укусы на собственной коже, гадая, как скоро им прикажут идти вперед, с командующим или без.
Во второй половине дня каждый из восьми легатов побывал в палатке лекарей. Люди попрятались в тени деревьев. Все почувствовали безмерное облегчение, когда солнце покатилось к западу и тени заметно удлинись. С другой стороны, эти тени всем напоминали о потерянных часах.
Агриппа вышел из палатки. Выглядел он подавленным.
– Как он? – спросил Меценат.
– Весь горит, – вздохнул его товарищ. – Какое-то время начал говорить, но всего лишь бредил. Он еще не очнулся.
Цильний огляделся, чтобы убедиться, что их не подслушивают. Легаты Буччо, Силва и Либурний тесной кучкой стояли неподалеку, и он наклонился к другу.
– Как думаешь, это падучая болезнь? Приступ которой мы уже видели?
Агриппа пожал плечами.
– Что я знаю о медицине? Его мочевой пузырь не опорожнился, слава богам. Между прочим, хорошая идея – накрыть его попоной. Я… рассказал лекарям о том случае.
Меценат резко глянул на него.
– Зачем? Он не говорил, что хочет, чтобы об этом знал кто-то еще.
– Я подумал, что они быстрее смогут его вылечить, если будут знать предысторию. Нам придется как-то это объяснять, Меценат. Или ты думаешь, что мы сможем остаться здесь на несколько дней, и никто не будет задавать вопросы? В любом случае, сказанного не вернешь. Я думаю, ему это не повредит. Все знают, что эта болезнь была у Цезаря… и у Александра.
Цильний Меценат на мгновение задумался.
– Пожалуй, – согласился он. – Я напомню об этом, может, после того, как выпью с несколькими легатами. Скажу, что болезнь вызвало пребывание на земле Александра.
– Это нелепо, – фыркнул Агриппа.
– Но правдоподобно. Благородная болезнь Цезаря. Это означает, что в нем течет кровь Цезаря, и их связывает не только имя. Скажу им, что вреда она ему не принесет.
Друзья замолчали, стоя в ожидании, что из палатки лекарей придет весть об улучшении состояния Октавиана.
– Нам он нужен, Агриппа, – нарушил долгую паузу Меценат. – Только он связывает все воедино.
– Имя Цезаря… – начал было Виспансий.
– Не только имя. И не только кровь, – возразил Цильний. – Люди тянутся к нему. Боги, и он ведет себя так, будто рожден для этого! Такую огромную армию никогда не собирали, если не считать той, что противостоит нам. Занимайся этим Марк Антоний, мы бы до сих пор оставались в Риме, и ты это знаешь.
Меценат небрежно отбросил ногой камень.
– Он взял на себя командование легионами на Марсовом поле… и они его приняли. Если бы он захотел вырезать Сенат, то мог бы это сделать, там и тогда. Только чувство чести остановило его, а так он в одну ночь стал бы императором. Клянусь богами, Агриппа, подумай об этом! Он обратился к римским легатам после того, как погибли консулы, и они присоединились к нему. Именно тебе Октавиан поручил создание флота. Кто еще с этим бы справился? Возможно, у него все-таки есть что-то в крови! Но он нужен нам сейчас, иначе эта армия станет армией Марка Антония, и все, что сделал Октавиан, само упадет ему в руки.
– В прошлый раз он быстро оклемался, – наконец, ответил Агриппа.
Меценат устало вздохнул.
– В прошлый раз не было лихорадки. Этот приступ более тяжелый, эта болезнь страшнее. Я молюсь, чтобы завтра он поправился, но, если этого не случится, нам все равно придется двинуться дальше. Марк Антоний на этом настоит.
– Я смогу сделать носилки, – ответил Агриппа. – Может, подвесим их между двух лошадей… – он замолчал, уже прикидывая, как это осуществить. – Такое возможно.
К заре следующего утра Антоний уже прислал гонцов, чтобы выяснить, куда подевался его арьергард. И, словно зная, что Октавиан по-прежнему без сознания, его соправитель приказал как можно быстрее догнать его.
Виспансий Агриппа работал быстро, разобрав на доски водовозную телегу и используя захваченные с собой инструменты. Солнце едва показалось над горизонтом, когда он забил последний гвоздь и удовлетворенно осмотрел творение своих рук. Конечно, ничего изысканного не получилось, но навес прикрывал носилки от прямых лучей солнца, и Виспансий отдал указание по пути регулярно смачивать губы Октавиана водой.
Их друг не подавал признаков жизни, когда носилки закрепили к седлу одной лошади. С другой стороны Агриппа поставил своего коня, но вся конструкция сильно шаталась, поэтому он сдался и подозвал легионеров, чтобы они держали носилки по очереди. Несколько раз они с Меценатом сменяли легионеров, наблюдая за больным.
Весь этот долгий, трудный день они шли на восток под палящим солнцем. В полдень на очередной остановке Агриппа и Меценат намеревались передать носилки двум легионерам. Они не удивились, когда к ним на глазах легионов подъехали два легата – Флавий Силва и Буччо. Буччо был одним из тех, кто предпочел поднять мятеж, но не нападать на занявшего Форум Гая Октавиана. Он поставил будущее на Цезаря, и на его лице, естественно, читалась тревога. Флавий Силва отдал свою честь в руки этого молодого человека, когда принес ему клятву верности на Марсовом поле. Ни один из них не хотел, чтобы Октавиан потерпел неудачу, пройдя столь долгий путь.
Меценат воспользовался моментом, когда легаты стояли рядом с Агриппой, загораживая его больного друга от всех.
– Пожалуйста, постойте на этом месте, – попросил он их, после чего осторожно развязал ремни, удерживающие Октавиана на носилках, сунул руки под простыню и достал наполовину наполненный бурдюк для вина. Буччо в недоумении уставился на него, но тут же сообразил, что это значит.
– Умно, – прокомментировал он.
– Это придумал Агриппа, – ответил Цильний. Он отошел к кустам, чтобы вылить мочу, и сразу же вернулся. – Самое трудное – пристроить бурдюк вновь. Кто-нибудь хочет попробовать?
– Нет-нет, – ответил Силва. – Такое могут делать только близкие друзья.
Меценат вздохнул.
– Никогда не думал об этом… ну да ладно, он ведь и есть мой друг. Я попрошу вас закрыть меня от ненужных взглядов. И если можно, никому об этом не говорите.
Молодой человек вернул пустой бурдюк под простыню, и его лицо напряглось. Какое-то время он шевелил там руками, потом вытащил их, уже пустые, и завязал ремни.
– До вечера хватит. Меня так и подмывает дать этот бурдюк Марку Антонию, когда он в следующий раз пожелает выпить вина, – усмехнулся он.
Буччо рассмеялся, но, посмотрев на остальных, увидел только тревогу за судьбу человека, который лежал на носилках без сознания, и принял решение.
– Думаю, я какое-то время понесу носилки. Составишь мне компанию, легат Силва?
Его коллега кивнул, поплевал на ладони и взялся за рукоятки.
Меценат удивился тому, как сильно тронул его этот естественный порыв. Легаты подняли носилки, а легионеры, которые находились поблизости и видели, что они собирались делать, одобрительно кивали и улыбались.
– Тогда вперед, – сказал Буччо. – Так или иначе, Филиппы мы увидим.
Он щелкнул языком, давая лошади команду следовать за ним, и все вместе они двинулись дальше мимо легионов, которые строились, чтобы продолжить марш. Мецената и Агриппу порадовало, что солдаты громкими криками приветствовали своих легатов, несущих Цезаря в битву.
Марк Антоний пребывал в мрачном настроении, изучая лежащие перед ним карты. Конечно же, он не мог назвать их точными, но они появились благодаря усилиям сотен разведчиков и экстраординариев, потративших на получение этих данных всю прошлую неделю. Парфянские лучники собрали хороший урожай, но многие все-таки выжили, чтобы ползком или верхом вернуться к нему и описать увиденное картографам. Самые лучшие сумели даже кое-что зарисовать углем на пергаменте, затаившись в болоте или выглядывая из-за вершины холма.
Полученная карта обошлась в тридцать семь жизней, не говоря уже о минимум десяти солдатах, которых теперь лечили от нанесенных стрелами ран. Марк Антоний понимал, что многих подробностей не хватает, и задавался вопросом: не может ли быть так, что лучшими разведчиками были именно те, кто погиб под стрелами парфянцев? Он не находил слабых мест в позиции, выбранной Кассием и Брутом.
– Что думаешь, Понтий? – спросил он. – Посмотри свежим взглядом. Надеюсь, ты увидишь скрытое от меня.
Его заместитель подошел к столу, на котором расстелили карту, придавив ее кусками свинца. Он видел мощный гребень, возвышающийся над болотом, а также ломаную линию крепкого частокола, защищающего подход к крепостным стенам с юга. На самом гребне квадратики помечали расположение вражеской армии. Определить ее численность не представлялось возможным, но раньше Марк Антоний надеялся, что его армия больше, а теперь видел, что ошибся.
Понтий не ответил сразу. Поэтому триумвир задал вопрос, ответ на который интересовал его больше всего.
– Покажи мне, откуда я могу атаковать, не считая запада. Боги, и как они только нашли такое место? Море и горы с двух сторон, болото с третьей. И можно не сомневаться, Понтий, что они подготовились к нашему наступлению с запада. Если мы выберем этот путь, людей поляжет немерено, и без всякой гарантии победы.
Он уже начал думать о том, что эту военную кампанию преследует злой рок. Сначала Цезарь свалился с какой-то загадочной болезнью: это же надо, на поле боя его принесли на носилках! Марк Антоний поехал к Октавиану, когда тот прибыл в лагерь, и увиденное совершенно его не порадовало. Он лучше других знал, как это важно – иметь Цезаря на своей стороне. Разве он сам не лишился двух легионов? Они дали бы им огромное преимущество… А умри триумвир до битвы, легионы и вовсе восприняли бы случившееся как очень дурной знак. Антоний скрипнул зубами. Он бы легче перенес смерть Цезаря, отыскав способ прорвать оборону легионов Кассия и Брута на гребне у города.
Он помнил, какой хитрый лис этот Кассий. Ему было известно и о том, что Брут – сильный полководец, умело использующий экстраординариев, но такое!.. Здесь везде чувствовалась рука Кассия Лонгина. С учетом того, что подчинялись ему римские легионы, в подготовке обороны ошибок быть не могло. Кассий и Брут с удовольствием будут защищать свои позиции, дозволяя Марку Антонию биться головой о стену.
– Как я понимаю, ты проводил разведку болота? – внезапно спросил Понтий.
– Конечно, – ответил триумвир. – В некоторых местах вода по шею, а черная грязь может засосать лошадь. Там пути нет. Я удивлен, что они потратили столько времени на постройку частокола. Честно говоря, такого препятствия, как болото, больше чем достаточно… – и он замолчал. В Галлии Юлий Цезарь переправлялся через широкие реки. Марк Антоний это видел. А что такое болото в сравнении с теми переправами? Оно гораздо более мелкое, чем река, и нужна всего лишь тропа…
– Я думаю… – начал Понтий.
Марк Антоний поднял руку, прерывая его.
– Подожди. Просто… подожди. Если я проложу тропу через болото, достаточно узкую, тростник скроет моих людей. – Он дождался кивка помощника и продолжил с нарастающим возбуждением: – Они знают, что мы должны подняться на этот проклятый гребень, так я поднимусь на него с юга. Мои люди разрушат этот частокол… что построено одним человеком, может уничтожить другой. Надо только понять, как пересечь болото. Причем незаметно для них.
Он хлопнул Понтия по спине и вышел из шатра, оставив заместителя провожать его взглядом.