Военный городок Арреций находился менее чем в сотне миль к северу от Рима. Какими бы причинами ни руководствовался Меценат, рекомендуя его, он располагался и достаточно близко от столицы, чтобы быстро вернуться в нее, и достаточно далеко, чтобы Сенат не чувствовал непосредственной угрозы.

Цильнию Меценату там принадлежало действительно уютное поместье: целый комплекс низких зданий и садов, расположенных на склоне холма, на разных уровнях, где фруктовые деревья чередовались со статуями из белого мрамора. В конце лета оно могло служить идеальным местом для отдыха: густая листва надежно уберегала от палящих лучей солнца. Двери обеденного зала выводили в сад, и Меценат согласился разместить в поместье легатов всех четырех легионов. Двадцать тысяч легионеров спустились в город и удвоили его население, так что цены за жилье тоже взлетели вдвое, и тем, кто не смог позволить себе платить за крышу над головой, пришлось квартироваться на полях.

Легаты Силва и Паулиний приняли Либурния и Буччо как давних друзей. Они встречались и раньше в различных кампаниях, но теперь их успокаивало другое: каждый видел, что рискнул вызвать на себя гнев Сената не в одиночку.

Октавиан, сев за стол, произнес короткую молитву Церере, поблагодарив богиню за пищу, которая стояла перед ними. Меценат выставил фалернское вино, и Октавиану пришлось признать, что оно не идет ни в какое сравнение с той кислятиной, которой Силва угощал их в Риме.

– Так что ты собирался нам сказать? – спросил хозяин дома, разрывая руками жареного гуся. Он увидел, что Гай Октавиан нахмурился. – Когда вокруг города квартирует двадцать тысяч солдат, Цезарь, шила в мешке не утаишь. Гонец из Рима – никакой не секрет. Нас заклеймили предателями? Потребовали наши головы?

– Было бы так – я бы знал, как на это реагировать, – ответил Октавиан.

Он оглядел шестерых мужчин, которые ради него рискнули всем. Агриппа наблюдал за выражением его лица, словно пытался прочитать мысли своего друга. Либурний не отрывал глаз от еды, полностью отдавая себе отчет, что после их последней встречи многое изменилось, и теперь уже новый Цезарь обладал более высоким статусом. Тем не менее его это не смущало, и он привел Цезарю свой легион. Октавиан встретил вновь назначенного легата сухой фразой о повышении ценности бумаги, которую тот возил с собой. Он полагал, что и Гракх со временем присоединится к Либурнию, хотя молодого человека забавляла мысль о том, что мрачный легионер до сих пор ищет своего потерявшегося командира.

Из туники Октавиан Фурин достал свиток и развернул его, не обращая внимания на пятна жира, которые оставляли его пальцы на сухой поверхности.

– Это приказ, – начал он. – Приказ прибыть к консулам Гирцию и Пансе и признать их своими командирами. – Он вновь просмотрел страницу. – Они идут на север с четырьмя легионами, и я, по воле Сената, получил ранг пропретора.

Мужчины за столом вытаращились на него с нарастающим волнением. Эти несколько слов говорили о том, что в них больше не видели преступников и принимали назад с распростертыми объятьями. Либурний и Буччо переглянулись: похоже, им одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Озвучил ее Буччо:

– Если они назначили консулов до истечения года, это означает, что Марк Антоний вне закона.

Либурний кивнул, кинжалом отрезал кусочек барашка, приготовленного на медленном огне, и принялся медленно жевать.

– И что ты сделаешь? – за всех спросил Агриппа. – Примешь власть Сената после всего, что произошло? Разве им можно доверять, Цезарь? Вполне возможно, это лишь уловка, чтобы усыпить нашу бдительность и атаковать.

Октавиан махнул рукой, едва не перевернув чашу с вином, но все-таки успев ее удержать.

– Сколько легионов они могли собрать за столь короткое время? Даже если это ловушка, они разобьют носы о наших людей, – заявил он. – Я склонен им верить, но это не решает проблемы, так? Почему они сделали мне такое предложение? Мои легионы могли понадобиться им только для того, чтобы напасть на Марка Антония. Но он должен сражаться со мной, а не против меня! Он идет на север, чтобы атаковать Децима Юния, одного из тех, кто в мартовские иды поднял руку на Цезаря. Должен ли я присоединиться к Сенату и помешать Марку Антонию сделать то, что мне хочется сделать самому? Клянусь богами, разве я могу присоединиться к своим врагам, чтобы сражаться против моего единственного союзника?

От его слов радостное волнение сползало с лиц сидевших за столом. На мгновение они увидели возможность избавиться от страха за свою судьбу и будущее, но злость Октавиана перечеркнула их надежды.

– Так ты не присоединишься к новым консулам, Цезарь? – спросил легат Силва.

– Нет, я к ним присоединюсь. Я даже пойду с ними на север, против Марка Антония. – Решение Октавиан уже принял, но замялся, прикидывая, сколь много он может сказать своим соратникам. – Почему мне не пойти на север? Марк Антоний прав. Децим Юний далеко от Рима, но в пределах досягаемости. В скором времени я все равно пошел бы этим путем. Пусть новые консулы думают, что им угодно. Пусть верят, во что хотят. Они ведут мне подкрепление.

Меценат потер лоб, чувствуя, что от напряжения вскоре начнется головная боль. Для профилактики он выпил полную чашу фалернского, чмокнул губами.

– Люди за этим столом пришли, чтобы следовать за Цезарем, – сказал он Октавиану. – Наследником божественного Юлия. Теперь ты скажешь им, что они должны также подчиняться приказам Сената? Того самого Сената, который проголосовал за амнистию его убийцам? Раньше они поднимали мятеж и по меньшему поводу.

Его слова вызвали яростный протест Буччо и Паулиния – оба закричали, что это оскорбление их чести. Тот посмотрел на них, и тоже почувствовал, как внутри закипает злость.

– Значит, мы пойдем против Марка Антония, чтобы спасти этого сучьего сына Децима Юния? – продолжил Меценат. – Вы все оглохли или все-таки слышали, что я только что сказал?

Октавиан сурово глянул на своего друга, поднялся и оперся о стол костяшками пальцев, чуть наклонившись вперед. Его глаза стали холодными как лед, и Меценату пришлось отвести взгляд. Тишина в комнате стала давящей.

– С того дня, как я вернулся из Греции, мой путь не был усыпан розами, – отчеканил наследник Цезаря. – Я страдал и от дураков, и от жадных людей. – Его взгляд упал на Либурния, который тут же отвернулся. – Мои справедливые требования отвергались этими жирными сенаторами. Мои планы переворачивались с ног на голову и рушились у меня на глазах… И, несмотря на все это, я здесь, с четырьмя легионами, присягнувшими мне на верность, и еще четырьмя, идущими сюда. Ты собираешься рассказать мне о моих планах, Меценат? Я выслушаю, ради дружбы, хотя мне это будет в тысячу раз труднее. Поэтому вот о чем я тебя прошу. Дружба дружбой, но хоть раз покажи себя моим офицером. Я приму ранг пропретора, и, если кто-то спросит тебя, как это я согласился признать верховенство Сената, скажи этому человеку, что Цезарь не делится своими планами с каждым, кто у него служит.

Цильний Меценат открыл рот, чтобы ответить, но Виспансий Агриппа толкнул свою деревянную тарелку через стол, и она стукнула его знатного товарища в грудь.

– Достаточно, Меценат. Ты слышал, что он сказал, – шикнул на него Агриппа.

Цильний кивнул, потирая виски: вино не избавило его от боли.

– У меня нет выбора, – продолжил Октавиан, обращаясь уже ко всем, – кроме как показать себя идеалом римского человеколюбия и дисциплины. Я соглашусь подчиняться Гирцию и Пансе, потому что это соответствует моим планам. Нам следует ожидать, что нас первыми пошлют в бой или найдут другой способ проверить нашу верность. Они же не дураки. Если мы хотим пережить грядущий год, нам надо быть умнее и быстрее, чем римские консулы.

Гирций и Панса ехали на ухоженных жеребцах в третьей линии своих новых легионов. Оба мужчины находились в прекрасной физической форме и не менее прекрасном расположении духа и легкой рысцой продвигались по широкой, вымощенной камнем Кассиевой дороге. Авл Гирций оглядел легионеров, вспоминая прошлые кампании и не находя никаких недостатков в людях, которыми ему выпало командовать в этой. Их надежность и уверенность в себе помогали быстро забыть хаос, среди которого им пришлось пребывать в Риме. В дороге не возникало ни споров, ни мятежей. Они с Вибием Пансой действовали заодно, радуясь, что ошибки Марка Антония позволили им получить самые высокие должности в Риме на шесть месяцев раньше срока. Оба теперь понимали, что этого человека следовало без лишнего шума убить в мартовские иды, но не имело смысла сожалеть, что этого не произошло. Понимали Гирций и Панса и другое: если бы не удавшееся покушение на Цезаря, быть им марионеточными консулами при Отце Рима, способными лишь плясать под его дудку. А тут они командовали легионами. Немногим выпадала такая удача.

– Ты действительно думаешь, что он будет выполнять наши приказы? – неожиданно спросил старый консул. Гирцию не пришлось спрашивать, о ком речь. Об этом человеке после отъезда из Рима они так или иначе говорили каждый день.

– Это идеальное решение, Панса, – ответил он. – Октавиан еще очень молод. Он замахнулся на слишком большое и обжег пальцы. И теперь хочет одного: сохранить достоинство. – Консул похлопал рукой по седельной сумке, в которой лежали приказы Сената. – Ранг пропретора дает ему признание, но, как ты обратил внимание, наместник он теперь чисто номинальный, без провинции, отданной в управление. Хороший подарок и почетный, и не стоящий нам ни гроша! – Гирций скромно улыбнулся, надеясь, что коллега вспомнит, кто внес такое предложение. – Он слишком молод, Панса, и слишком неопытен, чтобы править Римом. Нелепое фиаско на Форуме тому свидетельство. Думаю, из благодарности он бросится нам на шею, но, если этого и не произойдет, у нас есть и ранг, и люди, чтобы добиться исполнения воли Сената. Его солдаты – не фанатики, помни об этом, несмотря на их разговоры о новом Цезаре. Они не собирались умирать за него, когда стало известно, что Марк Антоний возвращается в Рим. Отнюдь! Они предпочли уйти в другом направлении. Легионеры – люди практичные, Панса… как и я.

Арреций медленно вырастал впереди. Расположенный на Кассиевой дороге город процветал благодаря легкости подвоза товаров и путешественникам из других регионов. Ни Гирций, ни Панса не знали эту территорию, но их всадники-экстраординарии давно умчались вперед, чтобы обследовать ее и вернуться с полученными сведениями. Еще до того, как солнце коснулось западных холмов, посланники подъехали в сопровождении незнакомцев, которые искали консулов и представились им со всеми положенными формальностями. Авл Гирций принял заверения в радушном приеме и безопасном передвижении, как будто и не ожидал ничего другого, но не устоял перед тем, чтобы бросить самодовольный взгляд на второго консула.

– На ночь останавливаться еще рано, – заметил он. – Я бы предпочел привести легионы в Арреций и убедиться, что приказы Сената исполняются должным образом… ты понимаешь.

Вибий Панса тут же кивнул, радуясь возвращению к цивилизации. Гирцию ночевки в полевых условиях шли только на пользу, но у Пансы в его шестьдесят по утрам ломило кости.

Легионы не останавливались, пока консулы общались с гонцами: они маршировали в полном соответствии с полученным приказом. Для них не имело значения, где ночевать, в палатках у дороги или в палатках в римском городе. При любом раскладе день для простых солдат заканчивался в палатке.

Передвижение такого количества людей требовало высокого уровня мастерства, и оба консула радовались, что их подчиненные достаточно вышколены, чтобы справляться с этой задачей. За тысячу шагов от защищенного стеной города их встретили десяток экстраординариев и три трибуна Октавиана, которые показали места для ночевки, где они не добавляли проблем легионам, уже расположившимся около Арреция. Конечно, лучшие площадки уже заняли, но Гирция и Пансу это не волновало. Они приняли приглашение Цезаря встретиться с ним в доме, расположенном вне городских стен. Консулов сопровождали ликторы и личная охрана, так что их кавалькада впечатляла. Им обещали радушный прием, и Авл Гирций не ожидал предательства, но все-таки взял с собой достаточно людей, чтобы при необходимости вырваться из ловушки. В любом случае, его новый статус требовал внушительной свиты, и ему нравились сурового вида ликторы, которые с готовностью наказали бы любого, кто позволил себе оскорбить его достоинство.

Поместье оказалось небольшим в сравнении с теми, что находились в окрестностях Рима, но Гирций отметил вкус и богатство того, кто потратился на его создание. К главному дому вели открытые ворота и широкий двор, где уже собрались слуги, чтобы забрать лошадей. Консул посмотрел на крыльцо с колоннами и увидел ждущего там Октавиана. Не без раздражения он отметил, что молодой человек красив, широкоплеч, а его длинные светлые волосы перевязаны кожаной ленточкой. Они впервые встретились вне Рима, и наблюдающие за римскими консулами серые глаза нового Юлия Цезаря светились уверенностью.

Гирций и Панса поднялись по ступеням вместе. Вечер выдался теплым, в воздухе пахло свежим сеном. Авл Гирций глубоко вдохнул, чувствуя, как уходит напряжение.

– Прекрасный дом, Цезарь. Он твой? – спросил Гирций.

– Он принадлежит моему другу, консул, – ответил Октавиан. – Сегодня ты с ним встретишься и сможешь сказать об этом, хотя он и так очень им гордится. Вы оба здесь дорогие гости. Клянусь, что в Арреции вам обеспечена надежная защита. В поместье подготовлены комнаты для ваших ликторов и охранников. Пройдемте со мной, стол уже накрыт.

Панса сразу шагнул вперед, услышав о еде. Гирций искоса глянул на него, но не стал возражать, взмахом руки отослав ликторов. Иногда следовало довериться хозяину дома, а постоянная подозрительность оскорбляла всех. Он напомнил себе, что Октавиан мог перебить весь Сенат, но не сделал этого.

Легаты собрались в обеденном зале, чтобы приветствовать римских консулов. Когда гости вошли, все поднялись из-за стола, включая Мецената и Агриппу. Они стояли, как солдаты в присутствии высших офицеров, и Гирций кивнул им, принимая приглашение Октавиана сесть за общий стол. Им с Пансой отвели самые почетные места, и он сел, не теряя времени. Поскольку никто не знал, когда прибудут консулы, на столе стояли холодные блюда, но по пути на север им пришлось довольствоваться едой куда худшего качества.

– Садитесь, садитесь, – Авл Гирций приглашающе махнул рукой. – Ваши манеры делают вам честь, но нам многое надо обсудить. – Он замолчал, увидев, что Панса уже накладывает себе на тарелку ломти копченой свинины, но тот и не подумал останавливаться.

Подошел раб с кувшином вина. Гирций обратил внимание на стеклянные чаши для питья и чуть приподнял брови, понимая, что встречают его как почетного гостя. Затем он пригубил вино, и его брови поднялись еще выше.

– Превосходное, – оценил он. – Я предпочитаю стол в доме обеду в чистом поле. Так… приятнее. Как я понимаю, официальное письмо Сената получено.

– Да, консул, – кивнул Октавиан. – И, могу тебе сказать, предложение официальной должности сняло никому не нужное напряжение.

Консул Панса кивнул, чмокнул губами и осушил чашу.

– Могу себе это представить, Цезарь, – согласился он. – Какими бы ни были наши разногласия в прошлом, я уверен, что известия о настоящем мятеже, поднятом Марком Антонием, шокировали тебя так же, как и сенаторов.

– Все так, как ты и говоришь, консул, – кивнул Октавиан. Панса тем временем уже взялся за ломтики дыни, посыпанные имбирем.

Гирций заговорил не сразу. Разумеется, он предпочел бы единоличное командование, но официально Вибий Панса был с ним в равном положении, что не позволяло его оттеснить. Но в любом случае, этот молодой мятежник не выказывал враждебности по отношению к гостям. Гирций сдержанно кивнул, решив, что не время сейчас тыкать Октавиана носом в его неудачи. Он откашлялся, в то время как Панса сосредоточился на птичках, зажаренных в оливковом масле.

– Очень хорошо, – объявил Гирций. – Вернемся же к стоящей перед нами задаче. Марк Антоний опережает нас, скорее всего, на неделю. Мы знаем его маршрут и конечную точку. Мы знаем его силы… как я понимаю, некоторые из вас шли с ним из Брундизия? – Буччо и Либурний неловко кивнули. – Тогда, возможно, ваше мнение стоит услышать. Я пришлю людей, чтобы они записали ваши мысли по этому поводу, хотя сомневаюсь, что мне удастся узнать что-то новое. Я знаю Марка Антония много лет. Он прекрасный оратор, но, если вы помните, в Галлии Цезарь не доверял ему командования большими силами. Ему больше подходит управление городом. Я не ожидаю, что четыре его легиона доставят нам какие-то трудности. – Гирций оглядел сидевших за столом, показывая, что они пользуются его полным доверием.

– Мы знаем, какими силами располагает Децим Юний? – спросил Флавий Силва.

Авл Гирций улыбнулся вопросу, понимая, что они пытаются разобраться в новой системе отношений, возникшей после его появления в Арреции.

– Регион у Альп защищать не от кого, и солдат здесь немного. В Галлии двенадцать легионов, но у Децима Юния несколько тысяч солдат, которым не задержать Марка Антония надолго, если не подойдем мы. И, я думаю, появление восьми легионов под командованием новых консулов станет для него неприятным сюрпризом.

Гирций наклонился вперед и постучал пальцем по столу, будто до этого собеседники слушали его недостаточно внимательно.

– Полученные мною приказы очень просты. Какое-то время вы находились вне закона. Это ваш шанс стереть пятно с репутации. С этого момента мы все действуем по закону, под командованием римского Сената, – объявил консул и сделал паузу, но, поскольку возражений не последовало, удовлетворенно кивнул и продолжил: – Мы выступим утром и двинемся на север с максимально возможной скоростью. Когда приблизимся к армии Марка Антония и войдем в непосредственное соприкосновение с противником, то или заставим его сдаться, или уничтожим его легионы нашими превосходящими силами. Я бы предпочел, чтобы его доставили в Рим для суда и казни, но не огорчусь, если он падет в бою. Это понятно?

Сидевшие за столом кивнули, и Гирций посмотрел на Октавиана.

– Я надеюсь, ясно и то, что Децим Юний наш союзник, – добавил он. – Его жизнь под защитой Сената, и трогать его нельзя. Таковы мои условия.

– Я понимаю, консул, – ответил преемник Цезаря. – Хотя ты не сказал, какова моя роль. Я принял ранг пропретора, но это гражданская должность. Мои легионы ожидают, что я буду ими командовать. – Его серые глаза угрожающе блеснули, и Гирций вскинул руки, показывая, что возражений у него нет.

– Я здесь для того, чтобы вернуть тебя в римское правовое поле, – подтвердил консул. – И я не собираюсь понижать статус Цезаря. Однако ты понимаешь, какими опасностями чревато отсутствие единого командования. Мы с Пансой будет отдавать приказы восьми легионам. Ты станешь префектом двух легионов, которые пойдут в авангарде. Поведешь их, исполняя наши приказы, строем, пока не встретишь врага. – Его голос стал жестче. – Сам приказов по части боя с Марком Антонием отдавать не будешь. Твои люди известны независимостью мышления, и я не могу их к этому поощрять.

Командовать авангардом всегда считалось почетной миссией, но Гай Октавиан не мог не подумать, что Гирций только порадовался бы, если б он остался на поле битвы. Но в любом случае, на большее Октавиан и не надеялся. Ни при каком раскладе консулы не оставили бы под его командованием половину своей армии.

– Очень хорошо, – кивнул молодой человек. – А что будет после победы в битве?

Гирций рассмеялся. Он еще не прикоснулся к еде, но вновь отпил вина, с шипящим звуком всасывая его поверх языка.

– Я ценю твою уверенность, Цезарь! Очень хорошо, после победы в битве мы займемся восстановлением порядка. Панса и я, разумеется, вернемся в Рим с легионами. Я не сомневаюсь, что Сенат отметит твои заслуги. Ты получишь Lex Curiata, а в следующем году, если ты человек благоразумный, примешь участие в выборах в Сенат. Я уверен, тебя ждет долгая и успешная карьера. Между нами говоря, я буду только рад притоку в Сенат молодой крови.

Октавиан сухо улыбнулся в ответ, заставив себя съесть пару кусков мяса. Консул стелил мягко, но новый Юлий Цезарь чувствовал его внутреннюю жесткость, даже жестокость, характерную для римской власти. Он напомнил себе, что Сенат отказывал ему во всем, когда думал, что он беспомощен. Четыре легиона принесли ему место за столом, но консулы не были его настоящими союзниками.

– Я это обдумаю… – начал он, но увидел, как Авл Гирций нахмурился, и решил, что слишком легко сдает свои позиции, тем самым вызывая подозрения. – Хотя ты, наверное, понимаешь, как мне будет трудно сидеть в одном зале с этими Освободителями.

– Понимаю, Цезарь. В конце концов, твое имя говорит об этом. Но мы же прагматики, так? Я не стал бы растрачивать молодые годы на борьбу с врагами, которые находятся за пределами досягаемости, – посоветовал ему консул.

Гирций чувствовал, что его слова не нашли отклика в холодных глазах молодого человека, сидевшего напротив. Встреча прошла лучше, чем он надеялся, и ему хотелось как-то сгладить этот достаточно скользкий момент.

– Если я чему-то и научился, Цезарь, так это узнал, что в политике нет ничего постоянного. Со временем враги становятся союзниками, и наоборот, – начал он объяснять своему юному собеседнику. – Те, кто сейчас сидит за этим столом, – тому доказательство. Однако правда и другое: люди могут возвышаться и падать. Кто знает, кем мы найдем себя через несколько лет? А если пройдет достаточно времени, то когда-нибудь влиятельные люди обнаружат, что их звезды уже затухают, а на подъеме совсем другие.

И он закрыл рот, вместо того чтобы давать обещания, которые, возможно, не смог бы выполнить. Ему хотелось оставить надежду этому молодому римлянину. Гирций достаточно долго пожил на этом свете, чтобы знать, что произнесенное вскользь, без всякой конкретики, упоминание о возможном повышении заставляет некоторых людей работать годы безо всякой награды. Но слова – ветер, пока они не написаны на бумаге и не скреплены печатью. Его порадовало, что лицо Октавиана смягчилось, и он поднял чашу фалернского, чтобы произнести тост. Его примеру последовали остальные.

– За победу! – провозгласил консул.

– За победу! – повторил новый Цезарь вместе с остальными. Он многому научился за последние месяцы, и его истинные мысли уже не отражались на лице. И все же это было странно – сидеть за одним столом и пить вино с мертвецами.