Книга: Гибель царей
Назад: ЧАСТЬ ВТОРАЯ ГЛАВА 27
Дальше: ГЛАВА 29

ГЛАВА 28

Посыльный из сената прибыл на рассвете. У Тубрука ушло довольно много времени на то, чтобы разбудить Юлия, и тот приветствовал посланца сената не совсем проснувшимся. После стольких месяцев напряжения за одну ночь в родном доме вряд ли можно было избавиться от сильнейшего изнеможения.
Не переставая зевать, Юлий пригладил рукой волосы и слабо улыбнулся молодому человеку из города.
– Я Юлий Цезарь. Слушаю тебя.
– Сенат требует, чтобы ты явился сегодня в полдень, – сообщил гонец.
Юлий моргнул.
– Это все? – решительно спросил он. Посыльный замялся.
– Это официальное сообщение, господин. Я знаю немного больше из слухов…
– Тубрук! – окликнул Цезарь управляющего, и тот передал молодому человеку серебряную монету.
– Ну?.. – спросил Юлий, видя, как монета исчезла в потайном мешочке.
Гонец улыбнулся.
– Говорят, что ты будешь назначен трибуном за действия в Греции.
– Трибуном?..
Юлий посмотрел на Тубрука, и тот пожал плечами.
– Это только одна из ступенек лестницы, – спокойно ответил управляющий, указывая взглядом на гонца.
Цезарь понял и отпустил посланца.
Когда они остались одни, Тубрук хлопнул его по спине.
– Поздравляю. А теперь не хочешь мне рассказать, как тебе это удалось? Мне известно только, что ты разбил армию Митридата, в двадцать раз превосходящую твою по численности.
Юлий расхохотался.
– На следующей неделе она будет превосходить в тридцать раз – в сплетнях. Возможно, я не стану исправлять ошибку, – весело заметил он. – Пойдем прогуляемся, и я все тебе расскажу в подробностях. Мне хотелось бы посмотреть, где теперь проходит граница наших земель.
Он заметил, что Тубрук нахмурился, и улыбнулся, чтобы немного развеселить его.
– Я был удивлен, когда Корнелия сообщила мне об этом. Никогда бы не подумал, что ты способен продать землю.
– Выкуп требовался очень быстро, парень, а я здесь был один.
Юлий обнял управляющего за плечи, внезапно почувствовав прилив сил.
– Я знаю и просто дразню тебя. Ты все правильно сделал, и у меня есть деньги, чтобы выкупить землю обратно.
– Я продал ее отцу Светония, – угрюмо сказал Тубрук.
Юлий помолчал, переваривая услышанное.
– Он, должно быть, знал, что это для выкупа. Ему приходилось платить за одного из своих сыновей, в конце-то концов. Ты получил хорошие деньги?
В голосе Тубрука прозвучала боль:
– Нет, Пранд предложил очень невыгодные условия, однако мне пришлось пойти на них, хоть и не хотелось. Я уверен, он видел в этом лишь удачную сделку. Да, все так и было.
Управляющий поморщился, словно ему в рот попало что-то горькое.
– Позор…
Юлий глубоко вздохнул.
– Покажи мне, сколько мы потеряли, а потом подумаем, как заставить старика вернуть землю. Если он хоть немного похож на своего сына, это будет непросто. Мне надо вернуться ко времени, когда проснется моя мать, Тубрук. Надо очень много… ей рассказать.
Что-то помешало Юлию упомянуть о своем ранении в голову и о приступах, которые последовали за ним. Ему стыдно было признаться в полном отсутствии понимания, которое он демонстрировал по отношению к матери в течение многих лет. Это обязательно надо исправить. Кроме того, Цезарю не хотелось видеть жалость в глазах старого гладиатора. Он не смог бы этого вынести.
Они вместе вышли из поместья, поднялись на холм и подошли к лесу, в котором Юлий любил бегать, будучи ребенком. По дороге Цезарь рассказывал Тубруку обо всем, что произошло с ним за годы его отсутствия в городе.
Новая граница в виде массивных деревянных ворот пересекала тропинку как раз в том месте, где Юлий когда-то вырыл волчью яму для Светония. При взгляде на землю, которая принадлежала многим поколениям его семьи, Цезарю захотелось сломать ворота. Он глубоко задумался.
– У меня достаточно золота, чтобы предложить гораздо большую цену, чем в действительности стоит земля, но мне это не нравится, Тубрук. Терпеть не могу быть обманутым.
– Пранд появится в сенате сегодня в полдень… Возможно, мы недооцениваем этого человека. А вдруг он согласится вернуть землю за те деньги, которые заплатил?.. – предположил Тубрук тоном, полным сомнений.
Юлий ударил кулаком по воротам и вздохнул:
– Вряд ли. Светоний сейчас должен быть дома, мы поговорим с ним о некоторых событиях в Греции. Он, конечно, не захочет пойти мне навстречу, но я верну землю отца. Посмотрим, что думает Марк.
– Теперь он Брут, понимаешь? Ты знаешь, что он стал центурионом в Бронзовом Кулаке? Он хочет посоветоваться с тобой насчет Перворожденного.
Цезарь кивнул и улыбнулся при мысли о разговоре со старым другом.
– Он, должно быть, будет самым молодым римским легатом, – сказал он, усмехаясь.
Тубрук фыркнул.
– Легат без легиона.
Внезапно он посерьезнел, его взгляд стал холодным.
– Сулла вычеркнул Перворожденный из реестра легионов после смерти Мария. Какое-то время обстановка в Риме была ужасной. Никто не мог чувствовать себя в безопасности, даже сенаторы. Всех, кого Сулла называл врагом государства, вытаскивали из домов и казнили без суда. Я хотел увезти Корнелию и ребенка из поместья, но…
Он спохватился, внезапно вспомнив о том, что ему говорила Корнелия, когда он вернулся от Аврелии прошлой ночью, пока Цезарь крепко спал.
Старый гладиатор разрывался между Юлием и Корнелией. Его отношения с обоими были гораздо ближе к отцовской любви, чем к профессиональному долгу управляющего поместьем. Он ненавидел секреты, но о том, что произошло тогда с Суллой, Корнелия должна рассказать сама.
Цезарь, погрузившись в свои мысли, казалось, не заметил этой заминки.
– Слава богам, этот негодяй мертв. Будь он жив, я, наверное, приказал бы тебе увезти мою семью из страны, но жизнь в изгнании стала бы концом для меня. Не знаю, как описать чувства, которые я испытал, опять ступив на римскую землю после столь долгого отсутствия. Никогда не думал, что это такое сильное ощущение, ты понимаешь меня?
– Ты же знаешь, что да, парень. Не укладывается в голове, как Кабера способен столько путешествовать. Жизнь без корней выше моего разумения: быть может, поэтому у нас они глубже, чем у многих других.
Юлий бросил взгляд на зеленый тенистый лес, с которым было связано так много воспоминаний, и его решимость еще больше укрепилась. Он обязательно вернет то, что было отнято.
Внезапно ему в голову пришла другая мысль.
– А что с домом Мария в городе?
– Он потерян, – ответил Тубрук, не глядя на него. – Продан с аукциона, когда Суллу объявили диктатором. По его указу немало собственности поменяло хозяев. Особенно активничал Красс, но большая часть торгов превратилась в фарс, потому что лучшее присвоили сторонники Суллы.
– Ты знаешь, кто теперь там живет? – спросил Цезарь сдавленным от злости голосом.
Тубрук пожал плечами.
– Отдали некоему Антониду, советнику Суллы, или тот заплатил какую-то незначительную часть его стоимости. Его называли псом Суллы за преданность: он очень много получил от своего хозяина.
Юлий медленно сжал руку в кулак:
– Эту проблему я должен решить сегодня после заседания в сенате. Много у этого Антонида солдат?..
Тубрук нахмурился, когда понял, о чем идет речь, потом его губы растянулись в улыбке.
– Несколько человек, охраняющих дом. У него низший ранг, который никому не пришло в голову отнять, и нет связей ни с одним из легионов. У тебя достаточно людей, если все делать быстро.
– Значит, я сделаю это быстро, – ответил Юлий, глядя в сторону поместья. – Моя мать уже проснулась?
– Думаю, да. Аврелия не очень много спит в последнее время, – ответил Тубрук. – Она все так же болеет, но тебе следует знать, что мать сильно ослабела.
Юлий с любовью посмотрел на старого гладиатора, чьи эмоции выдавали его чувства больше, чем он того хотел бы.
– Без тебя она бы не выжила, – заметил он.
Тубрук отвел взгляд, откашлялся, и они пошли назад к поместью.
Обязанности по отношению к Аврелии не были темой, открытой для обсуждения, хотя в последние месяцы они все больше и больше занимали его мысли. Он думал о ней, когда смотрел на Клодию и с удивлением допускал, что у него возникли чувства. Няня ребенка Корнелии была женщиной достойной и дала понять, что разделяет спокойную любовь, которую управляющий испытывал к ней. Однако существовала Аврелия, за которой надо было ухаживать. Тубрук понимал, что не сможет переехать в маленький домик в городе, пока в его жизни остается эта обязанность, даже если им удастся выкупить Клодию из рабства, в чем она, кажется, не сомневалась. Что толку беспокоиться о будущем, думал он, пока они с Юлием направлялись к поместью. Каждый раз его планы шли прахом. Все, что ему остается, – готовиться к скорым переменам…
Около ворот их ждал Октавиан. Цезарь равнодушно посмотрел на него, но с удивлением остановился, когда маленький мальчик низко поклонился ему.
– Кто это?.. – спросил он, поворачиваясь к Тубруку и с изумлением видя, что тот покраснел от смущения.
– Мальчика зовут Октавиан, хозяин. Я обещал, что познакомлю его с тобой, когда придет время, но, как я вижу, он опять проявил нетерпение.
Октавиан слегка побледнел, услышав упрек. Правда, он совершенно не мог ждать, но причина была в том, что мальчик опасался, что управляющий передумал.
– Тубрук присматривает за мной вместо мамы, – радостно сообщил он Юлию. – Я учусь сражаться мечом, скакать на лошадях, и…
Тубрук дернул его за рукав, чтобы остановить поток слов; его смущение росло. Он хотел объяснить Юлию ситуацию позже, а теперь вынужден был рассказывать без всякой подготовки.
– Его привезла Александрия, – сообщил старый гладиатор, подталкивая ребенка в направлении конюшен. – Он ваш дальний родственник со стороны сестры твоего дедушки… Аврелии мальчик, похоже, нравится, но он еще только обучается хорошим манерам.
– А как насчет упражнений с мечом и верховой езды? – поинтересовался Юлий, получая удовольствие от смущения Тубрука.
Видеть управляющего поместьем в волнении оказалось для него в новинку, и он был не прочь немного позабавиться.
Тубрук почесал за ухом и посмотрел на Октавиана, который скрылся в конюшне.
– Это была моя идея. Его обижали в городе подмастерья, и мне хотелось научить мальчика защищать себя. Я хотел это обсудить с тобой, но…
Цезарь засмеялся, от чего выражение лица Тубрука стало еще более смущенным.
– Я никогда раньше не видел, чтобы ты так нервничал, – сказал Юлий. – Мне кажется, ты привязался к молокососу?
Бывший гладиатор пожал плечами. Как это похоже на Октавиана – игнорировать его приказы. Каждый день приходится начинать заново: все уроки и наказания тут же полностью забываются.
– Несмотря на юный возраст, он достаточно храбрый паренек. Иногда Октавиан напоминает мне тебя. Сейчас мы его немного отмыли…
– Я не собираюсь задавать тебе вопросы о том, что ты делал во время моего отсутствия, Тубрук. Если твое мнение устраивало моего отца, оно всегда будет устраивать и меня. Я познакомлюсь как следует с пареньком сегодня вечером, когда вернусь, или завтра. Он немного маловат для сражений на городских задворках, не так ли?
Тубрук кивнул, довольный тем, что Юлий не стал возражать. Его заботила одна мысль: подходящий ли сейчас момент, чтобы сообщить молодому хозяину о том, что у парня есть своя комната в доме и пони в конюшне. Нет, наверное, не стоит.
Все еще улыбаясь, Цезарь вошел в главное здание усадьбы, а Тубрук остался во дворе один. Его внимание привлекло какое-то движение в конюшне, и он вздохнул. Мальчик опять шпионил: скорее всего, беспокоился, что у него отнимут пони – единственная угроза, которая на него действовала.

 

Юлий тихо сидел в комнате матери и наблюдал, как рабыня готовила масла и румяна, чтобы как-то скрыть ее неважное состояние.
Тот факт, что мать позволила ему увидеть себя без всех этих косметических средств, очень его обеспокоил, как и то, насколько похудевшей и больной она выглядела. Цезарь был потрясен. Сколько раз он обещал себе, что даст понять, как сочувствует матери, и обязательно восстановит то дружеское общение, которое у них было во времена его детства. Момент настал, но Юлий не мог придумать, как начать разговор. Женщина, сидевшая перед зеркалом, была ему совершенно незнакома. Ее щеки стали похожи на темные впадины, пытавшиеся противостоять гриму, который накладывала рабыня, и сквозь светлые краски казались тенью смерти, нависшей над ней. Темные глаза глядели устало и невыразительно, а руки были такие тонкие, что вызвали приступ жалости у Юлия, и сердце его заныло от боли.
По крайней мере Аврелия его узнала. Она со слезами обняла сына, Юлий осторожно ответил на объятие. Ему казалось, что он может сломать ее. Но даже сейчас Аврелия слегка ахнула, когда Цезарь прижал ее к себе, и виновато отодвинулась.
Когда рабыня закончила одевать мать в элегантные одежды, поклонилась и вышла из комнаты, Аврелия повернулась к сыну и выдавила из себя улыбку. Под фальшивым румянцем кожа ее сморщилась, как пергамент.
Юлий пытался справиться с эмоциями. Кабера говорил, что его состояние отличается от того, в котором пребывает мать, и он знал, что она никогда не страдала от раны, которая чуть не убила Цезаря. И все же было что-то общее, хотя пропасть казалась непреодолимой.
– Я… много думал о тебе во время своего отсутствия, – начал Юлий.
Аврелия не ответила, увлекшись разглядыванием своего лица в отполированной бронзе. Длинные тонкие пальцы поочередно дотрагивались до горла, волос, потом женщина нахмурилась.
– Я был ранен в бою и долгое время выздоравливал, – с усилием проговорил Цезарь, – а потом со мной стали происходить странные припадки. Они… напомнили мне о твоей болезни, и я подумал, что следует рассказать тебе об этом. Мне хотелось бы быть лучшим сыном для тебя. Трудно осознать, через что тебе пришлось пройти, но после ранения передо мной словно открылось окно. Мне очень жаль…
Юлий смотрел на дрожащие руки, гладившие его по лицу, пока он говорил. Их движения становились все более и более суетливыми. Его это обеспокоило, и он стал приподниматься с места. Движение привлекло ее внимание.
– Юлий?.. – прошептала Аврелия.
Ее зрачки расширились: женщина словно не видела сына.
– Я здесь, – печально откликнулся он, не понимая, слышит ли она его.
– Мне показалось, ты ушел, – продолжала Аврелия дрожащим голосом.
– Нет, я вернулся, – ответил Цезарь, чувствуя, как защипало глаза.
– С Гаем все в порядке? Он такой своевольный мальчик, – произнесла она, закрывая глаза и опуская голову, как будто пытаясь закрыться от всего мира.
– С ним… все хорошо. Он очень тебя любит, – мягко ответил Юлий, поднимая руку, чтобы вытереть слезы, которые все-таки пролились.
Аврелия кивнула и опять повернулась к зеркалу.
– Я очень рада. Дорогой, пришли, пожалуйста, рабыню. Я думаю, мне надо немного подкрасить лицо.
Юлий кивнул и какое-то мгновение смотрел на мать.
– Я позову ее к тебе, – сказал он и вышел из комнаты.

 

Когда солнечные часы Форума показали полдень, Цезарь вышел на площадь, охраняемую стражниками, и направился к зданию сената.
Пересекая открытое пространство, он поражался изменениям, которые произошли за время его отсутствия. Укрепления, возведенные Марием вдоль стен, были разобраны, легионеры встречались нечасто. Но даже они казались совершенно расслабленными, прогуливались с девушками или болтали, стоя маленькими группками, без всяких признаков напряжения, чего он ожидал. Рим снова стал мирным городом, и Юлий не переставал удивляться. Молодой человек привел в город десяток солдат из своего отряда: ему хотелось, чтобы они были рядом, когда он вынужден передвигаться без оружия и в гражданской одежде. Такая подготовка оказалась излишней, и Цезарь не знал, огорчаться или радоваться этому. Схватки у городской стены еще были свежи в памяти, словно он никогда не уходил из Рима, но люди наслаждались весенним солнцем, смеялись и шутили друг с другом, забыв о сценах, что ожили в его памяти. Юлий как будто опять увидел, как падает Марий, как сталкиваются темные фигуры, как солдаты Суллы убивают защитников полководца…
Губы Цезаря искривились в горькой гримасе, когда он осознал, насколько молод и глуп был в ту ночь. Тогда, свежий и выспавшийся, только что с брачного ложа, Юлий видел, как рушились все его мечты и планы, а будущее менялось навсегда. Если бы удалось взять верх над Суллой, Рим мог избежать многих лет жестокости и Республика сумела бы вернуть былое достоинство.
Цезарь оставил своих людей у подножия мраморной лестницы, и, несмотря на беззаботное настроение на Форуме, приказал солдатам быть начеку. После смерти Мария Юлий понял, что везде, даже у стен сената, лучше быть готовым к неприятностям.
Оставив своих людей на солнышке, он посмотрел на распахнутые массивные бронзовые двери. Сенаторы стояли группами по два-три человека, обсуждая повседневные дела и ожидая, когда их позовут в зал. Юлий увидел своего тестя Цинну и Красса и стал подниматься по ступенькам, чтобы поприветствовать их. Те разговаривали, приблизив друг к другу головы, и Цезарь увидел на их лицах злость и разочарование.
Красс был все таким же загорелым и худощавым, каким его помнил Юлий, в простой белой одежде и сандалиях, ничем не выдающих его благосостояние. Цинну последний раз Цезарь видел во время своей свадьбы с Корнелией, и из них двоих именно он за прошедшие годы изменился гораздо сильнее. Когда тесть повернулся, чтобы поздороваться с Юлием, молодого человека поразило количество морщин, избороздивших его лицо. Цинна устало улыбнулся ему, и Цезарь ответил неловкой улыбкой, поскольку никогда как следует не знал этого человека.
– Странник вернулся домой, меч и лук отправлены на отдых! – воскликнул Красс. – Твой дядя гордился бы тобой, если бы сейчас был здесь.
– Спасибо. Я только что о нем вспоминал, – ответил Юлий. – Опять увидеть город после стольких лет, особенно это место… У меня такое чувство, что я сейчас услышу его голос.
– Запрещено было даже имя его произносить, когда был жив Сулла, ты знаешь об этом? – спросил Красс, наблюдая за реакцией Цезаря.
Лишь слегка поджатые губы выдали чувства молодого человека.
– Желания Суллы мало значили для меня, когда он был жив, а теперь они значат еще меньше, – решительно ответил он. – После заседания сената мне хотелось бы посетить могилу Мария, чтобы выразить свое уважение.
Красс и Цинна обменялись взглядами, и Красс сочувственно коснулся руки Юлия.
– Мне очень жаль… но его останки были увезены и где-то рассеяны. Это сделал один из солдат Суллы, хотя он все отрицает. Друзья Мария не могли опуститься так низко, хотя он и завещал кремировать себя.
Цезарь напрягся от гнева, пытаясь сохранить над собой контроль. Красс говорил спокойно, давая ему время взять себя в руки.
– Наследие диктатора до сих пор сохранилось в сенате в лице его последователей. Катон – первый среди них, а Катал и Бибилий во всем поддерживают своего лидера. Я думаю, ты знаешь сенатора Пранда, чей сын был с тобой в плену?
Юлий кивнул.
– У меня есть вопросы, которые я собираюсь сегодня с ним обсудить, – ответил он, в очередной раз прикладывая все силы, чтобы выглядеть спокойным.
Тайком Цезарь сжал правую руку, внезапно испугавшись, что эмоции, бурлящие в нем, могут спровоцировать приступ прямо на ступеньках сената и навсегда его опозорить. Красс притворился, что не замечает ничего необычного, за что Юлий был ему очень благодарен.
– Будь осторожнее с Прандом, – жестко проговорил Красс, наклонившись почти к самому лицу молодого человека, чтобы его не могли услышать сенаторы, входящие в здание. – У него крепкие связи с сулланцами, и Катон считает его своим другом.
Юлий еще больше приблизился к Крассу и с яростью прошептал:
– Те, кто был друзьями Суллы, стали моими врагами.
Не сказав больше ни слова, он отвернулся и, преодолев последние ступеньки, исчез в тени портала.
Красс и Цинна озадаченно посмотрели друг на друга и последовали за ним медленным шагом.
– Похоже, наши цели совпадают, – спокойно сказал Цинна.
Красс коротко кивнул, не желая дальше обсуждать эту тему, поскольку сейчас они шли к своим местам мимо сенаторов, среди которых были как друзья, так и враги.
Юлий почувствовал вибрирующую энергию собрания сразу, едва вошел в зал. Заметил несколько свободных мест и занял одно из них в третьем ряду за рострой председателя. Цезарь с удовлетворением смотрел и слушал, зная, что вернулся в самое сердце власти.
Увидев множество незнакомых лиц, он пожалел, что не остался вместе с Крассом и Цинной, чтобы те могли назвать новые имена. Молодой человек улыбнулся про себя, наблюдая за маскарадом, который представлял собой сенат. Он был насквозь фальшивым, и Юлий знал это. Здесь враги могут чрезвычайно благодушно приветствовать его, а затем нанести удар, стоило только отвернуться. Его отец всегда пренебрежительно отзывался об аристократии, хотя и допускал, что некоторые люди заслуживают уважения, поскольку ставят честь выше политики.
Собрание успокоилось, и пожилой консул, которого Цезарь не знал, начал обязательную процедуру. Все как один встали для того, чтобы произнести клятву: «Мы, представители Рима, клянемся посвятить свою жизнь миру в городе, нашу силу – его мощи и свою честь – его гражданам».
Юлий вместе с остальными повторял слова, чувствуя, как в душе возникает волнение. Сердце мира все еще билось. Он внимательно прослушал порядок проведения дискуссий, которые должны состояться, и постарался остаться абсолютно невозмутимым, когда консул упомянул пункт «награждение Гая Юлия Цезаря за его действия в Греции». Несколько знакомых сенаторов привстали на своих местах, чтобы посмотреть на его реакцию, но он не дрогнул ни одним мускулом лица, радуясь про себя, что купил эту новость у гонца. Юлию пришло в голову нанять консультантов, чтобы те помогли ему уяснить суть всех текущих событий. Нужен опытный юрист для подготовки судебных дел, которыми он собирался заняться сразу после того, как получит первую должность в своей политической карьере. И первым иском, поданным в суд, будет требование к Антониду о возвращении дома его дяди. То, что его аргументы должны включать в себя публичную защиту Мария, давало Цезарю изрядную долю удовлетворения.
Катона легко было узнать по грузной фигуре, хотя Юлий не мог вспомнить, чтобы несколько лет назад в свой единственный визит в сенат он его там видел. Сенатор был отталкивающе жирен, и его черты почти полностью скрывали нависающие складки кожи: таким образом, истинный Катон выглядывал словно из глубины лица. У сенатора имелся круг избранных друзей и сторонников, в данный момент окружавших его, и Юлий мог убедиться, что он очень влиятельный человек, о чем уже сообщил Красс. Отец Светония тоже был там: они моментально встретились взглядами, но пожилой человек отвернулся, притворяясь, что не видит Цезаря.
Через несколько секунд он что-то прошептал на ухо Катону, и Юлий обнаружил себя под прицелом пристального взгляда, который был скорее веселым, нежели озабоченным. Все с тем же невозмутимым видом Цезарь отметил в мыслях этого человека как своего врага. Он с интересом обратил внимание на то, как сверкнули его глаза, когда Помпей вошел в зал и занял свое место; сторонники сенатора разместились рядом.
Юлий тоже отметил перемены, происшедшие в этом человеке. Легкая полнота ушла, он выглядел подтянутым и мускулистым, как и подобает солдату: особенно это было заметно по сравнению с Катоном. Загорелое лицо напомнило Цезарю, что Помпей довольно долго находился в Испании, присматривая там за легионами. Без сомнения, выполнение задачи усмирения мятежных племен помогло ему избавиться от лишнего жира.
По первому вопросу выступил Помпей, сказав, что необходимо послать силы против морских пиратов, принимая во внимание, что под их контролем находится тысяча кораблей и две тысячи деревень и городов. Имея свой личный горький опыт, Юлий слушал с большим интересом, немного шокированный тем, что ситуации позволили так далеко зайти. Его поразило, когда с мест стали подниматься другие сенаторы, которые оспаривали цифры, приведенные Помпеем, и возражали против «разбрасывания сил».
– Я смогу очистить моря за сорок дней, если у меня будут корабли и люди, – резко ответил Помпей, однако голосование прошло не в его пользу, и он, нахмурившись, опять сел на свое место.
Юлий проголосовал в трех других делах, заметив, что Помпей, Красс и Цинна каждый раз обращали внимание на то, как именно он голосовал. Во всех трех случаях они оказались в меньшинстве: на сей раз Цезарь почувствовал разочарование. Как выяснилось, с бунтом рабов, укрепившихся около Везувия, оказалось непросто справиться, но вместо того, чтобы послать туда значительные силы, сенат дал разрешение отправить только один легион.
Юлий недоверчиво покачал головой. Он не мог понять, почему сенат стал таким осторожным. Из совместного с Марием и собственного опыта Цезарь знал, что империя должна быть сильной, чтобы выжить, и все же многие сенаторы закрывали глаза на проблемы, с которыми сталкиваются военачальники.
После часа речей Юлий гораздо лучше понял раздражение таких людей, как Пракс и Гадитик, по поводу нерешительности сената. Он ожидал, что увидит активных аристократов, готовых выполнять данные клятвы, а не их мелкие ссоры и интриги друг против друга.
Погруженный в свои мысли, Цезарь прослушал объявление следующего пункта заседания, и только когда назвали его собственное имя, он спохватился.
– …Цезарь, который должен быть награжден должностью военного трибуна со всеми правами и почестями в знак нашей благодарности за поражение Митридата в Греции и за захват двух пиратских кораблей…
Все сенаторы встали, даже Катон неуклюже поднялся со своего места.
Юлий по-мальчишески усмехнулся, когда его приветствовали радостными криками, и притворился, что не заметил тех, кто стоял в молчании, хотя отметил для себя каждое лицо, пробегая взглядом по рядам.
Когда он сел, его сердце колотилось от восторга. Трибун мог набирать армию, и Цезарь уже знал триста человек, которые первыми присоединятся к его войску. Катон встретился с ним взглядом и кивнул ему. Юлий ответил открытой улыбкой. Не стоит предупреждать человека, что он стал твоим новым врагом.

 

Когда бронзовые двери распахнулись, чтобы впустить дневной свет в здание сената, Юлий подошел к отцу Светония, который как раз собирался уйти.
– Мне надо переговорить с тобой, сенатор, – сказал он, вмешиваясь в разговор.
Сенатор Пранд повернулся к нему, удивленно приподняв брови.
– Не могу себе представить, чтобы у нас были темы для беседы, Цезарь, – ответил он.
Юлий проигнорировал холодный тон и продолжил, словно разговор шел между друзьями:
– Одна из таких тем – земля, которую мой управляющий продал тебе, чтобы заплатить выкуп. Тебе известно, что я привез много золота. Хотелось бы встретиться с тобой и обсудить цену, за которую я могу ее вернуть своей семье.
Сенатор покачал головой.
– Боюсь, что разочарую тебя. Я давно хотел расширить свои владения и построить дом для моего сына, как только вырубят лес. Прости, но не могу тебе помочь.
Он сухо улыбнулся Юлию и отвернулся к своим собеседникам. Цезарь протянул руку и дотронулся до его плеча. Рука тут же была сброшена резким движением.
Лицо сенатора Пранда вспыхнуло от гнева.
– Осторожнее, молодой человек. Мы в здании сената, а не в какой-нибудь глухой деревне. Если еще раз до меня дотронешься, я прикажу арестовать тебя. Из того, что мой сын рассказывал, я сделал вывод: ты не тот человек, с которым я могу вести дела.
– Возможно, он также упоминал о том, что я не из тех людей, которых можно иметь среди врагов, – произнес Юлий, понизив голос настолько, чтобы его невозможно было расслышать со стороны.
Сенатор на мгновение застыл, потом отвернулся и вместе с Катоном вышел из здания.
Цезарь задумчиво смотрел ему вслед. Он ожидал чего-то подобного от этого человека, хотя новость о строительстве нового дома была для него ударом. Размещенный на вершине холма, с видом на его поместье – такая позиция превосходства не могла не вызывать удовлетворения у Светония.
Юлий оглянулся, пытаясь найти Красса и Цинну, чтобы поговорить с ними, прежде чем они уйдут. В какой-то степени отец Светония был прав – использование силы в Риме быстро приведет к несчастью. Надо быть похитрее.
– Сначала займемся Антонидом, – еле слышно пробормотал он.
Назад: ЧАСТЬ ВТОРАЯ ГЛАВА 27
Дальше: ГЛАВА 29