Глава 9

Шли дни, и Гектор понимал, почему Итон и его люди не обращают внимания на настойчивые просьбы Йемы поскорее покинуть остров. Эта остановка была благословением божьим для команды. Здесь люди могли отдохнуть после долгих недель в море. Ночью было почти так же тепло, как и днем, и все спали под открытым небом, прямо на песке. Дожди шли редко и, в основном, в дневное время. Продолжались они, как правило, не более десяти минут, и люди даже не заботились об укрытии, потому что знали, что вот-вот выглянет солнце и высушит их одежду. К концу третьего дня на корабле никого не осталось, и «Николас», стоявший на двух якорях, мягко покачивался — бриз дул то с моря, то с берега. Команда прочно обосновалась в своем лагере.

Делать людям было нечего, пойти некуда. В обоих направлениях берег заканчивался огромными коралловыми скалами — изломанными, острыми, совершенно непреодолимыми. Йема показал Гектору террасы, высеченные в склоне холма. Там островитяне выращивали рис, а выше по склонам сажали фруктовые деревья. Узкая тропка вела мимо огородов в густой сосновый лес, который тянулся до самой вершины холма. Деревня казалась совершенно отрезанной от остального мира.

Побывав на рисовых полях, Гектор наконец понял, где все женщины и дети. Они трудились на полях. И хотя Гектора сопровождал староста, но стоило ему появиться, как они бросились врассыпную, подобно пугливым оленям, и бежали до самой опушки леса. Оттуда они потом с интересом разглядывали незнакомца. Насколько Гектор мог различить с такого большого расстояния, на женщинах были такие же, как на мужчинах, простые балахоны, и Йема знаками объяснил ему, что ночью некоторые из них прокрадываются обратно в свои хижины, но с первым же лучом солнца уходят, опасаясь, что чужие войдут в деревню.

— Они считают нас жадной саранчой, — печально сказал Жак, когда Гектор рассказал ему об увиденном. — Мужчины все еще таскают нам корзины с едой. Но с каждым днем все меньше. Вчера кончилась свинина, сегодня яйца. Думаю, сами жители деревни ходят голодные.

Гектор бросил взгляд на пляж, где на песке без пользы лежали лодки. Время шло к полудню, но никто из местных не собирался в море.

— Они предпочтут голодать, чем ослушаться своего «вождя» и наловить рыбы, — сказал Гектор.

— Не будь Дана с его разящим гарпуном, мы бы тоже скоро стали голодать, — заметил Жак.

Каждое утро на заре мискито брал гарпун, садился в самое легкое в управлении деревенское каноэ и отправлялся к рифу. Всякий раз он привозил богатый улов — часто рыбы были яркой окраски, с оранжевыми, фиолетовыми и желтыми узорами. Их легко было бить в кристально-чистой воде.

— Они очень боятся своего Та-иня, — сказал Изреель, подходя к друзьям. Ему надоело безделье, и он полчаса отрабатывал выпады и удары, шаги и повороты, упражняясь со своим палашом до седьмого пота.

— А еще они словно бы видеть не могли того, как ты вытанцовывал со своим мечом, размахивая им налево-направо. Опустили головы в полном смятении, — заметил Жак, кивнув на нескольких островитян, которые сидели скрестив ноги на расстеленных неподалеку парусах «Николаса». Они нашивали заплаты там, где парусина порвалась, и чинили и стягивали ослабшие ликтросы. Рядом расположились парусный мастер и его помощник. Время от времени кто-то из них вставал и лениво подходил к кому-то из местных, чтобы дать указания или проверить качество работы. Ни тот ни другой ни разу не взяли в руки иглу.

— А что затевает этот негодяй? — сказал Жак.

Пират по имени Домине, тот самый, которого выпороли за кражу воды, оставил своих приятелей, развалившихся на песке, и направился к занятым починкой парусов островитянам. Пройдя по расстеленной парусине, он направился к одному туземцу, совершенно поглощенному работой. Подойдя, Домине наклонился, выдернул из его волос заколку, которая поддерживала узел на макушке, повернулся и потрусил к своим дружкам. Он победоносно поднял трофей, а друзья приветствовали его радостными криками. Ставший его жертвой островитянин поднял голову, изумленно и встревожено озираясь, на лице его отразился ужас. Потом он очень медленно, словно раздумывая, стоит это делать или нет, встал на ноги и последовал за Домине. Он протянул руку, жестом прося вернуть ему заколку.

Домине уже дошел до своих приятелей и теперь нагло помахивал украденной заколкой, дразня рыбака. Тот просительно дотронулся до его руки. Домине злобно отдернул свою руку, а потом грубо отпихнул мужчину ладонью, выкрикнув:

— Хватит!

И генуэзец снова принялся хвастаться добычей перед друзьями. Но упрямый хозяин заколки, попятившийся от сильного толчка в грудь, не унимался. Он приблизился к Домине во второй раз. Без всякой грубости, но при этом решительно он попытался отобрать заколку у Домине. Дружки посмеивались: вот, мол, щуплый коротышка — а пирату от него не отвязаться. В конце концов, раззадоренный их подначками, Домине размахнулся и ударил островитянина. Тот упал, но сразу же поднялся и снова пошел на своего обидчика. Разъяренный буканьер переложил заколку в левую руку, а правой вытащил из-за пазухи нож, который носил в кожаных ножнах на шее. Это был не обычный рабочий нож моряка, а тонкий, смертоносный стилет. С угрожающим рыком Домине помахивал своим оружием перед досаждавшим ему деревенщиной. Пираты пришли в восторг от такого развлечения и громко загалдели. Воодушевившись одобрением товарищей, Домине поднял зажатую в левой руке заколку и стал дразнить ею туземца. Когда тот приблизился, он сделал выпад, вынудив островитянина отшатнуться от стилета. Домине куражился: неожиданно делал шаги то в одну сторону, то в другую, издевательски скалился, протягивал заколку — и тут же отдергивал руку, выставляя клинок перед собой.

Но рыбак не сдавался. Он отступал, но потом снова наступал. В конце концов зрители начали терять интерес к этой бестолковой возне.

— Давай, подколи его! — крикнул один.

— Только не повреди ему ту руку, которой он шьет паруса! — добавил другой под общий хохот.

Издевка на лице Домине сменилась сосредоточенностью. Он перестал дергаться, принял стойку убийцы, готовящегося к решительному удару. Стилет он теперь держал на уровне бедра.

Гектор понимал, к чему все идет, но был слишком далеко, чтобы вмешаться. Как только жертва в следующий раз приблизится, кинжал Домине вонзится островитянину в низ живота — кровь будет не остановить. Гектор отчаянно искал взглядом Итона, надеясь, что тот положит конец смертельной забаве. Капитан стоял неподалеку, но, судя по кровожадному вниманию, с каким он взирал на происходившее, он и не думал лишать себя столь захватывающего зрелища.

Рыбак вновь подошел к Домине. Теперь он вел себя намного осторожнее, потому что понял, что противник настроен решительно. Домине поджал губы и прищурился, примериваясь. В очередной раз протянув рыбаку заколку, он быстро шагнул к нему и резко выбросил вперед руку со сжатым в ней стилетом.

Дальше случилось что-то странное: пока стилет стремительно двигался к животу островитянина, тот уклонился, повернулся, вытянул обе руки и крепко ухватил Домине за предплечье. Пират не мог остановить выпад и продолжал двигаться, а противник рванул его за руку вперед и вниз. Потеряв равновесие, Домине, перевернувшись в воздухе через плечо, полетел наземь.

Он шлепнулся на спину, да так сильно, что из него едва дух не вышибло. Зрители изумленно затихли. Посрамленный Домине с трудом поднялся на ноги. В руке он по-прежнему держал стилет. В ярости он бросился на противника, размахивая ножом, стремясь запугать его. Рыбак проворно отступил в сторону, уходя от укола тонкого клинка. Домине по инерции проскочил мимо, а старик левой ногой сильно пнул его в поясницу. Домине взвыл от мощного удара по почкам, споткнулся и упал ничком.

— Черт возьми! Как он это делает? — выпалил Гектор. Он оглянулся было на Пану, который еще минуту назад стоял позади него, но, кинув взор через плечо, юноша увидел, что тот опустился на колени и припал к земле. Сначала Гектор подумал, что переводчику внезапно стало плохо, но тут он заметил, что все жители деревни, которые до этого чинили паруса, тоже пали ниц. Коленопреклоненными фигурками был усеян весь берег.

Осмотревшись, Гектор увидел на фоне зеленой бамбуковой стены человека, облаченного в какие-то странные доспехи, из чешуек и пластин. Тело закрывало нечто вроде передника из множества наложенных один на другой металлических дисков. Щитки из такого же материала защищали плечи, руки, бедра и голени. Ноги в длинных белых чулках были обуты в плетеные сандалии на толстой подошве. За широкий пояс были заткнуты два меча, один — в три фута длиной, другой — покороче. Но не оружие, не облачение, напоминающее военную форму, не сверкающая металлом и лаком чешуя привлекли внимание Гектора. В правой руке человек сжимал знамя с древком длиной примерно в девять футов. Полотнище было прямоугольным — в высоту больше, чем в ширину — и закреплено распоркой так, что эмблема на флаге была видна даже в безветренную погоду.

На какую-то секунду Гектор словно перенесся обратно в детство. Он уже видел этот знак, и не однажды. Он помнил его нацарапанным на скалах и камнях, его повторяли перекрестья оконных рам, его вышивали на одежде, рисовали на пергаменте. Монахи, у которых он учился, почитали это изображение как символ своей веры. Это был крест в круге.

Но жители деревни, упавшие на колени, вовсе не молились флагу. В их согбенных спинах, в их приниженных позах читался ужас.

Человек в чудных доспехах стал спускаться на берег. Он шел странной походкой, как бы на прямых ногах, с этакой смешной важностью, держа знамя прямо перед собой. Пройдя немного, он остановился и что-то отрывисто скомандовал на непонятном языке.

Жители деревни тут же вскочили и вслед за своим старостой гурьбой побежали к нему, как цыплята к курице. Остановившись шагах в двадцати от таинственного человека в доспехах, они пали ниц и почтительно замерли. За все это время не было произнесено ни слова.

Из бамбуковых зарослей появились еще люди. На многих были такие же чешуйчатые «латы». По меньшей мере, дюжина из них была вооружена мушкетами, с устаревшими фитильными замками, остальные — длинными пиками, украшенными красными и белыми флажками. За поясом у всех были длинные мечи.

Следом за ними вышли носильщики, одетые в такие же балахоны, что и рыбаки. Они сгибались под тяжестью каких-то мешков и узлов. Двое тащили паланкин с темно-зелеными занавесками.

Гектора кто-то больно стукнул по лодыжке.

— Это Та-инь! — шептал Пану. — Падать ниц! И твои друзья тоже! Иначе вы все умирать!

Носильщики установили паланкин рядом со знаменосцем. Занавески отдернули, и появился Та-инь.

Это был низенький толстенький человечек, одетый в просторные черные штаны и свободную белую рубаху с перехваченными в запястьях рукавами. Было трудно определить возраст по его вялому, плоскому и гладкому, без морщин, лицу с темными, почти черными глазками: узкая щелочка рта, короткий аккуратный нос с легкой горбинкой; черные волосы заплетены в тугую косу. Волосы на лбу были обриты очень высоко. Каков истинный цвета лица этого человека, понять было невозможно, потому что выбритую часть головы и лицо покрывал толстый слой белой пудры.

Та-инь не обратил никакого внимания на остолбеневших от удивления людей с «Николаса». Он подошел к старосте и что-то сказал ему. Тот сначала раболепно склонился еще ниже, потом встал и пошел в деревню.

Последовала длинная и очень неуютная пауза. Команда «Николаса» с опозданием поняла, что их застали врасплох. Все оружие оставалось на корабле, и сейчас пираты были абсолютно беззащитны. Арианс, Штольк и еще несколько человек начали потихоньку отступать к лодкам.

Один из охранников — главный, судя по блеску и позолоте доспехов у него на груди, — отдал своим людям какой-то отрывистый приказ. Дюжина воинов с мушкетами немедленно бросилась к воде и преградила путь Ариансу и остальным. Когда Штольк решил было прорваться, один из солдат сильно ударил его прикладом.

Гектор, который так и стоял, несмотря на мольбы Пану, увидел, как деревенский староста ковыляет обратно, выполнив приказ Та-иня. Приблизившись к нему, старик поклонился и снова упал на колени.

Внимание Гектора привлекло какое-то шевеление за ближайшей хижиной. Впервые с тех пор, как «Николас» пристал к острову, юноша увидел Окоому, того рыбака, которого они спасли. Он полз к Та-иню на четвереньках, припав к земле, как побитая собака, а потом замер, скорчившись у ног знаменосца.

Та-инь заговорил — злобно, короткими резкими фразами.

— Что он говорит? — шепотом спросил Гектор у Пану.

— Окоома навлечь на деревню беду потому, что уплыть в море, но еще хуже — что он приводить чужих людей.

— Как будто у него был выбор! — пробормотал Гектор.

Та-инь кивнул воину в сверкающих доспехах. Тот подошел к съежившемуся рыбаку, остановившись на расстоянии вытянутой руки.

— Кто это? — спросил Гектор у Пану.

— Буси. Лично охранять Та-иня.

Та-инь снова заговорил, обращаясь к жителям деревни, безмолвным и неподвижным.

Когда он закончил свою речь, буси протянул руку и, схватив Окоому за волосы, рывком поставил на колени. Он крепко сжимал узел волос на голове рыбака, вынудив Окоому приподнять ее и посмотреть на море. Потом он заставил Окоому повернуть голову, чтобы тот видел людей с «Николаса», которые, раскрыв рты, наблюдали за жутким спектаклем. Рыбак крепко зажмурился, но буси рявкнул на него, и Окоома открыл глаза. Гектор попытался понять, каково у бедняги выражение лица, но, похоже, несчастный пребывал в трансе. В нем не осталось ничего от настороженного и сметливого малого, каким его знали на «Николасе».

Буси отпустил волосы Окоомы, и тот снова закрыл глаза. Воин отступил на полшага назад, положил правую ладонь на рукоять своего длинного меча, потом издал какой-то короткий и низкий рык. Окоома тут же раскрыл глаза. Одним плавным и быстрым движением буси выхватил меч из ножен, сверкающее лезвие со свистом рассекло воздух — и голова рыбака слетела с плеч. Обезглавленное тело повалилось вперед. Кровь хлынула из обрубка шеи и впиталась в песок. Голова откатилась в сторону.

Гектора затошнило. Он сжал кулаки и с трудом проглотил комок в горле. Буси спокойно достал белоснежный платок и вытер лезвие. Потом неторопливо вложил меч в ножны и снова занял свое место во главе воинов.

«Великий» не проявил ни малейшего интереса к свершившейся казни. Еще до того как бездыханный труп Окоомы упал, Та-инь спокойно отвернулся и отправился к шатрам, которые носильщики торопливо разбивали на берегу.

— Мне пойти поговорить с ним? — спросил Итон у Пану.

Было видно, как, несмотря на загар, побледнел капитан. Команда «Николаса» разбилась на маленькие группки. Люди шепотом переговаривались, бросали тревожные взгляды на воинов. Четверо островитян унесли труп Окоомы.

Когда Штольк перевел Пану вопрос Итона, тот побелел.

— Ни под каким видом не приближайтесь к Та-иню, пока он сам вас не позовет, — торопливо пробормотал переводчик. — Он сочтет это за оскорбление. Вы и ваши люди не должны никуда ходить, пока он не пожелает с вами говорить.

В тот вечер на ужин команде «Николаса» достались разве что объедки. Жители деревни сторонились пиратского лагеря и носили свои корзины к шатрам Та-иня. Однако никому из людей Итона и в голову не пришло возмутиться скудостью трапезы. Сгустились сумерки, а они все еще обсуждали, что будет дальше.

— Если бы нам удалось пробиться к кораблю, мы бы наставили на этих мерзавцев пушку, — сказал Штольк.

— Ну и чем мы с ними воевать будем? — немедленно спросили у него. Вопрос задал, конечно, все тот же старый лысый брюзга, которому как будто даже нравилось, что они так влипли.

— Кинжалами и дубинками! Изреель может нас повести. Мы все знаем, как он умеет драться, к тому же, у него есть палаш.

— Этого недостаточно. Видели, как этот владеет мечом?

Но Штолька было не так просто сбить:

— Предположим, нам удастся устранить охрану. И несколько человек доберутся до корабля и привезут наши мушкеты…

На этот раз возразил Итон:

— Их мушкеты — старого образца. Но все равно у наших людей в лодке не будет никаких шансов уцелеть. Они и половины пути до «Николаса» не успеют проделать, как их перестреляют.

Все замолчали. Потом заговорил Арианс:

— Может, попробовать потихоньку в темноте доплыть до корабля, поднять якорь и…

— И улететь на крыльях? — раздался голос из темноты. — Все наши паруса сейчас на берегу, и нам нужен лоцман, который провел бы нас через риф, а еще попутный ветер.

Планы спасения обсуждали до самого утра. Ничего не решили, кроме того, что, пожалуй, Та-иню лучше на глаза не попадаться.

Пробуждение было не из приятных: пираты сразу увидели рыбаков, суетившихся у самой воды. Под руководством буси они спускали на воду три самые большие свои лодки. Вскоре вооруженный отряд отправился на «Николас», и команда с берега смотрела, как чужаки хозяйничают на корабле.

— Эти свиньи, кажется, решили ограбить наш корабль, — с отвращением сказал Арианс.

Солдаты деловито расхаживали по палубе, и спустя немного времени пираты увидели, как они загружают тюки и бочонки в рыбачьи лодки и направляются обратно к берегу.

— Вот сволочи! Они украли весь наш порох! — воскликнул боцман. — Надеюсь, что он окажется слишком мощным для их допотопного старья и что их оружие разорвет к чертовой матери!

— Я все пытался вспомнить, где же видел их эмблему. Теперь вспомнил, — внезапно подал голос Штольк.

Те, кто стоял ближе к нему, выжидающе замолчали.

— Я видел его, когда работал на фактории голландской Ост-Индской компании в Ке-Шо. Туда иногда приходили грузы из Японии. На некоторых ящиках были печати с крестом в круге. Тот же самый знак можно увидеть на больших кувшинах, в каких японцы хранят особо ценные товары. Верно я говорю?

Он посмотрел на Пану. Переводчик как раз подошел к команде «Николаса», и появился он от шатров Та-иня.

— Крест в круге — это мон, это символ клана Симадзу, — объяснил Пану. — Люди из клана Симадзу — владетели этого острова и многих других — всех островов, какие лежат к северу отсюда и до их родины, Сацума.

Наконец-то Гектор все понял. «Николас» наткнулся на остров, находящийся где-то между Японией и Формозой. Эту часть океана, известную своими рифами и мелями, мореплаватели обычно избегали. Вряд ли эти острова можно найти на какой-нибудь карте.

— Как далеко отсюда Сацума? — спросил Гектор.

— Плыть, по крайней мере, неделю, при попутном ветре, — ответил Пану через Штолька. — Симадзу запрещают чужакам высаживаться на своих островах. Люди, населяющие их, — подданные Симадзу.

— Точнее сказать, рабы, — проворчал Изреель.

— Та-инь следует закону собственного народа, — осторожно заметил переводчик. — По-другому он не может. Так велят ему долг и родовая честь.

— Довольно болтать о чести! — грубо прервал его Итон. — Мне наплевать, хочет этот дикарь разговаривать со мной или нет. Пойдемте-ка выясним, что он намерен с нами сделать.

Шатер Та-иня было легко найти. У входа стояло двое часовых с пиками. На головах у них были металлические шлемы, формой напоминавшие миски, а тело защищали такие же чешуйчатые доспехи. У шлемов имелись козырьки, призванные защищать глаза, а сзади на плечи свисали длинные, подбитые клапаны.

Пану предупредил людей с «Николаса», чтобы слишком близко к «Великому» не подходили. Остановившаяся шагах в пятнадцати от часовых, команда «Николаса» под предводительством Итона и Арианса сейчас напоминала кучку оборванцев.

— Мой отец, когда вернулся после службы в кавалерии Кромвеля, привез домой такой же уродливый шлем, — заметил один из пиратов.

Его товарищ тут же ткнул его в бок, чтобы тот попридержал язык. Занавеска отодвинулась, и появился Та-инь собственной персоной.

На нем были все те же свободные черные шелковые штаны, что и накануне, и жилет темно-коричневого шелка с огромными накладными плечами. На шее правителя на серебряной цепочке болтался круглый медальон со знаком Симадзу. Лицо Та-иня было густо напудрено, но сегодня он вдобавок смазал маслом свою черную косу, туго скрутив и уложив ее на темени. Это шутовское сооружение венчал круглый головной убор из черной газовой ткани, который держался на голове благодаря белой тесьме под подбородком. Та-инь был безоружен, за поясом у него торчал только веер.

Тут же подбежал прислужник со складной скамеечкой, а Пану пал ниц. Та-инь уселся, положил ладони на расставленные колени, выпрямил спину и выкатил грудь, при этом не поднимая подбородка. Так, набычившись, он и смотрел на команду «Николаса». Напуганные люди неуверенно переминались с ноги на ногу. Прошла минута. Та-инь молчал. В его взгляде сверкало презрение. Наконец он заговорил, и казалось, его голос зарождается где-то очень глубоко в груди.

— Та-инь говорит… — перевел Пану, чуть приподнявшись, чтобы его мог услышать Штольк, который потом переводил всем остальным на английский. — Та-инь говорит, что его бы воля — он бы отрубил вам головы немедля. Но он обязан посоветоваться с теми, кто выше его по положению, и ждать их приказаний.

— Мы пришли сюда с добрыми намерениями… — начал было Итон, но Та-инь бросил на него такой яростный взгляд, что капитан осекся.

Та-инь снова заговорил, а Пану и Штольк торопливо забормотали, пытаясь поспеть за ним:

— Та-инь говорит, что вы — ублюдки и шелудивые псы, лезете куда не надо и задираете ногу, чтобы пометить территорию.

Итон побагровел от такого оскорбления, но сдержался:

— Скажите ему, что мы попали сюда случайно и готовы мирно уйти.

Пану перевел. Та-инь ответил коротким вопросом:

— С какими намерениями вы сюда явились?

— Мы торговцы, ищем рынки сбыта, — бойко соврал капитан.

— Лжешь! Мои люди осмотрели корабль и не нашли никаких товаров — только оружие. — Та-инь указал на груду металла у ног командира своей стражи. Буси поднял с земли мушкет и сунул его под нос капитану. Это было кремневое ружье с «Николаса».

— На такие ружья большой спрос, — объяснил Итон.

Он рассчитывал задобрить Та-иня, соблазнив его оружием, но не вышло.

— Нам не нужны ружья.

— Они самые новые, очень хорошие. — Итон заговорил с интонацией торговца, пытающегося подольститься к покупателю.

Пану снизу прошипел:

— Симадзу сами изготавливают для себя ружья, копии со старинных. Вы оскорбляете их, когда хвалите свои мушкеты.

Буси принес парусиновую сумку и деревянную трубку. У Гектора засосало под ложечкой — он узнал свой заплечный мешок, где хранил навигационные инструменты. Люди Симадзу хорошо порылись в его вещах. Буси открыл трубчатый футляр, достал оттуда бесценную карту и развернул ее, показывая Та-иню. Тот взглянул на нее и сказал:

— Запрещено.

Буси с наслаждением разорвал карту на мелкие кусочки. Затем достал из сумки квадрант Гектора, повертел в руках, не понимая, как его надо держать. Гектор почувствовал, что пришло время вмешаться.

Он вышел вперед, взял из рук буси квадрант и шагнул к окаменевшему Та-иню. Двое стражников немедленно приставили пики к его груди. Гектор резко остановился.

— Этот инструмент предназначен читать путь светил, — начал юноша и стал передвигать визир, чтобы продемонстрировать, как он действует.

Та-инь перебил его объяснения злобным окриком.

— Умоляю, отойдите! — попросил Пану, в страхе припадая к земле. — Великий говорит, вы дурно пахнете.

Гектор сразу почувствовал, какой он немытый и вонючий по сравнению с этим безупречным вельможей. Он неуклюже отступил назад. Буси вырвал у него из рук инструмент и, не дожидаясь приказаний начальника, разломал в щепки.

За квадрантом последовал альманах. Гектор всерьез заволновался. Ну, квадрант новый он себе смастерит. Но без таблиц из альманаха… Ему придется ориентироваться исключительно по Полярной звезде, чтобы определить, на какой широте находится судно. Та-инь раскрыл альманах и бездумно листал страницы.

— Господин! — громко произнес Гектор. — Эта книга помогает в предсказаниях. С ее помощью можно узнать расположение светил.

Та-инь сразу утратил интерес к альманаху и отдал его буси, который, в свою очередь, передал ему папку с бумагами. Наконец-то в глазах «Великого» вспыхнула искра интереса. Он зашелестел бумагами, время от времени останавливая свое внимание на каком-нибудь листке. Потом вернул папку, что-то проворчав.

— Что он сказал? — прошептал Гектор.

— Глупые неучи, — перевел Пану.

Между тем, буси рвал в клочья содержимое папки. Обрывки разрисованной бумаги усеяли песок. Это были рисунки, сделанные Даном на Зачарованных островах.

Пану нервно сглотнул, прежде чем перевести следующую фразу Та-иня:

— Под страхом смерти Симадзу запрещают как ношение, так и применение всякого оружия. Тем не менее сегодня утром мой подданный был ограблен, потом ему угрожали ножом. И то, и другое — тяжкое преступление.

Несколько человек из команды с беспокойством оглянулись на Домине, который пролез в первый ряд, чтобы лучше слышать переводчика. Стоявшие рядом отодвинулись — вокруг итальянца образовалось свободное пространство. К его чести, тот не двинулся с места. Глядя прямо в глаза Та-иню, Домине небрежно сплюнул на песок.

По рядам пронесся опасливый ропот. По приказу господина буси вышел вперед, положив ладонь на рукоять меча. Гектор ожидал, что он сейчас выхватит клинок и одним махом срубит голову наглому Домине. Вместо этого буси аккуратно и неторопливо вытащил из-за пояса свой вложенный в ножны длинный меч. Кивнув помощнику, воин передал ему клинок, а потом жестом велел Домине выйти вперед.

Пират осторожно сделал несколько шагов. Буси потянулся к своему поясу и вытянул свой второй меч. Этот клинок был короче — не более десяти дюймов длиной — и явно предназначался для рукопашного боя.

Домине, конечно, сразу понял, чего ждать. На его смуглом лице появилось подобие улыбки. Он одобрительно прищелкнул языком, и тут же в руке у него появился стилет. Домине поустойчивее расставил ноги и хищно прищурился, глядя на приближавшегося буси. Когда воин был от него в нескольких ярдах, Домине стремительно взмахнул рукой, метнув стилет. Бросок был великолепно рассчитан и точен. Стилет летел прямо в лицо буси. Но воин успел подставить меч. Металл звякнул о металл, и бесполезный теперь стилет упал на песок.

Домине повернулся и что было сил побежал к воде, вернее, к лодкам у воды.

У Та-иня вырвался возглас отвращения. Буси даже не стал преследовать беглеца — просто вложил свой короткий меч обратно в ножны. Несколько секунд спустя послышался вопль боли — это Домине напоролся на кордон вооруженных мушкетами воинов. Его повалили на песок и забили прикладами.

Гектор, затаив дыхание, ждал, что будет дальше. Люди у него за спиной волновались. Им было жутко. Кто-то вполголоса грязно выругался. Буси принял у помощника свой длинный меч. Явно согласно ритуалу, он чуть наклонился и взял его обеими руками, потом, так же неторопливо, заткнул меч за пояс.

Та-инь внимательно, не мигая, разглядывал столпившихся перед ним людей. Он медленно вынул из-за пояса сложенный веер и указал им на одного из пиратов. Гектор оглянулся посмотреть, на кого. Изрееля было нетрудно заметить — он на целую голову возвышался над всеми.

Та-инь тем временем что-то вещал.

— Этот человек тоже заслуживает наказания, — перевел Пану.

У Гектора мелькнула мысль, что Симадзу нарочно выбрал его друга — именно из-за того, что тот такой сильный. Расправившись с ним, он еще больше устрашит остальных.

Пану добавил:

— Этот человек виновен в том, что носит оружие.

Над правым плечом Изрееля торчал эфес палаша, висевшего у него за спиной.

Поняв, что говорят о нем, Изреель вышел вперед. Пану вновь повторил сказанное Та-инем. Изреель спокойно сказал переводчику:

— Передай ему, что я имею не меньшее право носить меч, чем этот человек, — он кивнул на буси. — Я заслужил его.

Та-инь ответил не сразу:

— Этот варвар хвалится тем, что он большой и здоровый. Мой воин покажет ему, что высокий рост и владение оружием — не одно и то же.

Он еще что-то сказал, и оруженосец принес похожий на миску шлем. Командир стражи водрузил его себе на голову.

Изреель тем временем снял с плеча свой палаш и развернул промасленные тряпки, предохранявшие клинок от ржавчины. Скатав тряпки в комок, он передал их Жаку. Пираты отступили, давая великану место и возможность сделать несколько пробных взмахов своим тяжелым оружием. Но Изреель только сбросил обувь и, оставшись в одной рубахе и штанах, спокойно стоял, опустив руку с палашом вдоль тела.

Воин Та-иня помедлил и, опустив взор, что-то почтительно сказал своему господину.

— Буси не хочет обнажать свой меч, — перевел Пану. — Он говорит, что не желает бесчестить свой клинок, обнажая его против еще одного труса, готового в любой миг обратиться в бегство.

Та-инь обвел взглядом команду «Николаса» и что-то презрительно проговорил.

— Он сказал, — перевел Пану, — что, дабы поощрить великана к битве, в случае его победы позволит ему и его товарищам отплыть на их корабле.

Явно успокоенный, буси поклонился хозяину и положил руку на рукоять своего длинного меча. Потом одним грациозным движением он выдернул меч из ножен, поднял его над головой и отступил на шаг вправо. Потом взял меч обеими руками и резко, со свистом, опустил его вниз. Он напряг запястья, остановив полет клинка на полпути — так что острие оказалось направлено прямо в грудь соперника. Это был впечатляющий маневр. Несомненно, он требовал немалого мастерства и долгих упражнений.

Гектор переводил взгляд то на буси, то на Изрееля. Удастся ли его другу победить в этом состязании? Изреель был на голову выше противника, и размах рук у него был больше, по крайней мере, на шесть дюймов. Но на голове буси красовался шлем, доспехи защищали ноги и руки. Изрееля могло ранить даже малейшее касание вражеского меча. Гектор вспомнил, как молниеносно буси снес голову несчастному Окооме, как отбил стилет Домине. Он опасался, что в быстроте реакции Изреель ему уступает. Да и оружие у противников было разное. Палаш у Изрееля надежный, но клинок имеет ширину в два дюйма и он почти прямой, а руку оберегала гарда в виде простой крестовины с двумя дужками. Буси же, несомненно, держал в руке шедевр оружейного искусства: острый как бритва и узкий клинок, которым одинаково удобно и рубить, и колоть, из сверкающей полированной стали, с легким изгибом ближе к скошенному острию. И пока командир стражников еще не вытащил меч из-за пояса, Гектор успел рассмотреть рукоять — для удобства хвата она была оплетена тонкими перекрещивающимися ремешками.

Двое противников стояли друг напротив друга, разделенные примерно десятью шагами и освещенные ярким солнцем. Ветра почти не было. Воин Симадзу изготовился к схватке — меч абсолютно неподвижен, глаза из-под металлического козырька пристально смотрят на врага. Изреель еще не поднял своего оружия. Вид у него был несколько рассеянный. Казалось, он думает о чем-то другом. Время от времени он поводил своими могучими плечами — расслаблял мышцы.

Время шло, и Гектор чувствовал растущее нетерпение и смятение в рядах пиратов. Они явно считали, что Изреель потерял волю к победе и жалеет, что согласился на схватку. Гектор слишком хорошо знал своего друга, чтобы поверить в это, однако минуты шли, и он тоже недоумевал, с чего Изреель медлит.

Та-инь сидел на своей скамеечке неподвижный и бесстрастный. Лицо его было совершенно непроницаемо.

Буси чуть шевельнулся. Он поднял левую руку и коснулся шлема. Гектор подумал, что этот жест — что-то вроде вызова или приветствия. Затем он понял, что буси просто поправляет шлем, чтобы прикрыть глаза от солнца.

С робкой надеждой Гектор подумал, что, наверно, Изреель оценил выгоду своего положения — солнце было у него за спиной. Гектор посмотрел на тень, отбрасываемую буси. Преимущество было незначительным — едва перевалило за полдень.

Без предупреждения, с диким ревом Изреель бросился вперед. Огромными прыжками, быстрее, чем можно было ожидать от такого могучего человека, он преодолел расстояние между собой и противником. Продолжая устрашающе реветь, Изреель мчался прямо на меч буси. Подняв палаш высоко над головой, он нанес сокрушительный удар — сверху вниз, по шлему противника. Такой напор и такая быстрота повергли в смятение всех, включая воина. На миг буси застыл, но благодаря многолетнему опыту быстро оправился. Двумя руками он высоко поднял меч, защищая голову и держа его параллельно земле. Это был правильный, классический прием защиты. Палаш Изрееля с громким лязгом ударился о меч буси. Гася мощь удара, воин чуть согнул и напряг защищенные доспехами плечи. Потом он отступил на четверть шага, чтобы размахнуться и нанести ответный удар. Но палаш Изрееля уже опускался снова. Сокрушительные удары градом сыпались на буси. Великан теснил противника, нависал над ним. Металлический лязг не стихал ни на секунду. Буси превосходно владел оружием. Не теряя присутствия духа, он медленно отступал, отбивая атаки и чувствуя себя достаточно защищенным доспехами. Он был готов обратить силу и мощь Изрееля против него самого. Воин подставлял противнику меч под углом, чтобы клинок Изрееля соскользнул и великан открылся. Но Изрееля трудно было провести. Рука его едва заметно поворачивалась в запястье как раз перед тем, как палаш должен был коснуться меча, так что страшной силы удар приходился под прямым углом.

Это был грубый натиск, некрасивый, неизящный способ ведения боя. Воин, обрушивающий на голову противника водопад ударов, не продемонстрирует изощренной техники. Бывший призовой боец ломал защиту противника одной лишь грубой силой. Буси постепенно терял уверенность в своих действиях. Его защита начала слабеть. Слишком гордый или мало сведущий в тактике, буси решил не отступать, хотя и стоило бы увеличить дистанцию между собой и противником. Силы его стали таять. Палаш Изрееля подбирался все ближе и ближе к цели. И, в конце концов, достиг ее, угодив по похожему на миску шлему. Еще два-три точных удара — каждый последующий сильнее предыдущего, — и колени буси подогнулись. Подобно кузнецу, бьющему молотом по наковальне, Изреель нанес последний удар — на сей раз рукояткой палаша. Он пришелся по макушке шлема, и оглушенный буси рухнул ничком.

По рядам зрителей прошел потрясенный ропот. Подобная демонстрация грубой физической силы воистину поражала. Несколько стрелков уже держали пальцы на спусковых крючках и, глядя на своего господина, ожидали приказаний. Гектор боялся, что им прикажут убить Изрееля на месте или стрелять по толпе. Рубаха Изрееля взмокла от пота. С палашом в руке он стоял над поверженным противником и пытался отдышаться. Потом великан сказал, обращаясь к Штольку и Пану, даже не взглянув на Та-иня:

— Скажите этому своему «великому», что пора выполнять данное слово.

Пану не мог заставить себя хотя бы взглянуть на Та-иня. Во время схватки переводчик поднялся на ноги, но теперь снова пал ниц и уже готовился перевести слова Изрееля, но правитель опередил его. Он заговорил пренебрежительным тоном, отрывисто, как бы выплевывая слова, что, правда, облегчало задачу переводчику.

— Грубость и варварство… Только дикарь может так драться… Но я сдержу свое обещание. Каждый, кого застанут здесь завтра в это же время, будет убит.

Люди с «Николаса» переглядывались со смешанными чувствами облегчения и тревоги. Стоявшие позади заторопились в лагерь. Итон набрался смелости и спросил, вернут ли им то, что было забрано с их корабля.

Та-инь смерил капитана злобным взглядом:

— Нет. Я обещал отпустить людей. Возвращать я ничего не обещал. И потом, раз у вас теперь нет пороха для пушек, надеюсь, вам придется как следует научиться владеть саблями.